- Вы забываете, что у вас есть дом, пристанище, а у меня и этого нет...
      Я тут же пожалела о своих словах: глаза его стали снова тоскующими, как у загнанного зверя, и улыбка исчезла с лица. Но вскоре он снова заговорил:
      - Итак, у компаньона, то есть у "близкого товарища", сегодня выходной день. И что же он предполагает делать?
      Я рассказала ему о маленьком домике на скале на окраине Монте-Карло и призналась, что хотела бы зарисовать этот домик.
      - Я отвезу вас туда на автомобиле, - решил он и не стал слушать мои протесты.
      Его решение очень смутило меня. Недаром же вчера миссис ван Хоппер упрекала меня в навязчивости.
      Я уже заметила, что совместный завтрак с мистером де Винтером возвысил меня в глазах ресторанной прислуги. Когда я вставала, метрдотель бросился отодвинуть мой стул и поднял с пола упавший платок. Он кланялся, улыбался и спрашивал, довольна ли я завтраком. А накануне совсем не замечал меня. Это излишнее внимание показалось мне унизительным, я презирала снобов, привыкших к нему.
      - Что с вами? - спросил мой спутник. - Вас что-то огорчило?
      Пока мы пили кофе, я рассказала ему, как вчера мадам Блэз, портниха миссис ван Хоппер, предложила мне сто франков за то, что я привела миссис ван Хоппер в ее магазин. Красная от смущения, я отказалась, и тогда мадам Блэз сказала:
      - Может быть, вы предпочитаете, чтобы я вам что-нибудь сшила? Заходите, пожалуйста, и выберете, что вам понравится.
      Я надеялась, что выслушав эту глупую историю, он рассмеется, но он сказал мне вполне серьезно:
      - Полагаю, что вы сделали большую ошибку...
      - Отказавшись от денег?
      - О нет. За кого вы меня принимаете? Вы ошиблись, поступив компаньонкой к миссис ван Хоппер и приехав с ней сюда. Вы слишком молоды и слишком мягки для такой работы. Инцидент с комиссионными от мадам Блэз это только начало. Такое будет случаться постоянно, и вам ничего не останется, как стать такой же, как мадам Блэз. Кто надоумил вас наняться компаньонкой? Думали ли вы когда-нибудь о своем будущем? Вы можете надоесть миссис ван Хоппер, и что тогда?
      Он допрашивал меня, будто знал много лет и имел право давать советы.
      - Ну что ж, найдутся и другие старухи вроде миссис ван Хопер, ответила я. - Ведь я же молода и здорова.
      И тут я вспомнила длинные столбцы газетных объявлений: предложение всегда превышало спрос.
      - Сколько вам лет? - спросил он и, когда я ответила, рассмеялся и встал со стула. - Я знаю этот возраст. В эти годы страх перед будущим отсутствует, а упрямство особенно сильно... Жаль, жаль, что мы не можем обменяться с вами годами... Ну, ладно. Поднимитесь наверх, наденьте шляпу, а я пока подам автомобиль к подъезду.
      Он наблюдал за мной, пока я не вошла в лифт. Я думала о том, что плохо поняла его вчера, сочтя жестоким и насмешливым после более чем холодной беседы с миссис ван Хоппер. Теперь я чувствовала в нем друга, близкого мне уже много лет, брата, которого у меня никогда не было.
      Я села в автомобиль рядом с ним, и началась наша прогулка по Монте-Карло. Оказалось, что я его до сих пор не видела, а если и видела, то не замечала.
      Я была в том же нескладном фланелевом костюме, юбка которого была светлее жакета от длительной носки. На голове была уродливая шляпка с резинкой, а на ногах - туфли на низком каблуке. И все-таки я чувствовала себя совсем по-другому, более взрослой и уверенной. С моря дул легкий веселый ветерок, мы болтали и весело смеялись.
      Рисовать на таком ветру оказалось невозможным, и я только показала ему прелестный уголок, запланированный для моего альбома. А затем мы поехали дальше. С миссис ван Хоппер мы иногда катались в старом "даймлере", который она нанимала на весь сезон, и тогда мне приходилось сидеть спиной к движению и всячески вертеть шеей, чтобы полюбоваться видами. У автомобиля, в котором я сидела сейчас, были крылья Меркурия, мы поднимались все выше и выше, и когда он, наконец, остановил машину, мы вышли и оказались на самом краю обрыва глубиной не менее шестисот метров. Ветра не было, но стало холоднее.
      - Вам знакомо это место? - спросила я. - Вы бывали здесь раньше? - В моем вопросе, видимо, слышался испуг. Он взглянул на меня. Очевидно, он забыл обо мне, углубившись в свои воспоминания. Он стал похож на лунатика, и у меня даже мелькнула мысль: может быть, он ненормален или просто болен?
      - Уже поздновато. Не вернуться ли нам домой? - сказала я ласковым голосом, который не обманул бы и ребенка.
      Он моментально пришел в себя и начал извиняться.
      - С моей стороны просто непростительно, что я затащил вас сюда. Садитесь в автомобиль и не волнуйтесь. Спуск гораздо проще, чем это кажется, глядя от сюда.
      - Значит, вы все-таки были здесь раньше?
      - Да. Много лет назад. Хотелось посмотреть, что тут изменилось.
      - Ну и есть перемены?
      - Нет. Никаких.
      Зачем ему понадобилось углубляться в воспоминания, да еще при постороннем человеке. Мне вовсе не хотелось знать, какая пропасть лежит у него между прошлым и настоящим, и я пожалела, что приехала с ним сюда. Мы спускались вниз молча.
      В машине он заговорил о Мандерли. Не рассказывал о своей жизни там, а описывал красоту поместья, заросли кустарников, лужайки и цветники, восходы и заходы солнца.
      - Дикие цветы росли только в саду, а для дома приносили из оранжерей. Восемь месяцев в году в комнатах Мандерли стояли вазы с живыми розами...
      Он говорил и говорил, а мы спускались ниже и ниже, пока не очутились на шоссе в потоке автомобилей. У подъезда отеля я сунула руку в карманчик на дверце кабины, куда положила свои перчатки, и пальцы мои наткнулись там на тоненькую книжку. Очевидно, это были стихи.
      - Если хотите, можете взять эту книжку и почитать. - Голос его снова был холоден и ровен, как обычно, когда он не говорил о Мандерли. - Ну, выходите. Я должен поставить машину в гараж... За обедом я вас не увижу, так как приглашен в другое место... Приношу вам благодарность за совместное проведенный день.
      Я поднялась по ступеням. Скучный будет день, думала я, без него... И оставшиеся часы до ночи я проведу в печальном одиночестве.
      Чтобы избежать расспросов миссис ван Хоппер и сиделки, я пошла в ресторан, села в самый дальний уголок и заказала чай. Официант, увидев меня одну, решил, что ему незачем торопиться и пропал. В тоске я открыла книжечку стихов, и мне бросились в глаза строки: "Feci, guod potui, faciant meliora potentes". <сделал, что мог, и пусть, кто может, сделает лучше (лат.)>
      Я вспомнила его рассказ о Мандерли. Если он действительно так любит Мандерли, зачем же он бросил его ради Монте-Карло? Вчера он сказал миссис ван Хоппер, что покинул поместье второпях.
      Я снова открыла книжку и увидела дарственную надпись: "Максу от Ребекки. 17 мая". Почерк был своеобразный, какой-то скользящий.
      Я захлопнула книжку, взяла иллюстрированный журнал и наткнулась на описание старинного поместья в Блуа, его замка, старинной башни и роскошного парка, но я не восприняла ни текста, ни иллюстраций. Передо мной маячило лицо миссис ван Хоппер: вилка с равиоли застыла в воздухе и она заговорила вполголоса:
      - Это была ужасная трагедия, газеты долго описывали то, что там случилось. Говорят, что сам он ничего не рассказывает об этом. Знаете ли, она утонула в заливчике возле самого Мандерли...
      5
      Как хорошо, что первая любовь не может повториться. В двадцать один год мы не очень-то смелы, и я испытывала страхи, меня непрестанно лихорадило. Я всех и всего боялась, особенно - если все станет известным миссис ван Хоппер.
      - Что вы делали сегодня днем? - спрашивала она, обложившись в кровати подушками. Ее все раздражало, как и каждого, кто, не будучи по-настоящему болен, слишком долго лежит в постели.
      - Играла в теннис с тренером... - и тут же подумала, что случится, если тренер навестит ее и скажет, что уже много дней не видел меня на корте.
      - Конечно, пока я хвораю, у вас нет никакого дела, и я просто не знаю, чем вы занимаетесь все это время. А когда я посылаю вас за покупками, вы, вернувшись, объясняете, что забыли купить для меня таксоль. Надеюсь, что вы, по крайней мере, научитесь играть в теннис. Такой слабый игрок, как вы, не годится ни в какую компанию. Вы же все время мажете.
      Да, на этот раз она удивительно точно охарактеризовала меня. Уже больше двух недель я не была на корте, но все эти дни регулярно завтракала с мистером де Винтером, а потом каталась в его автомобиле.
      Я уже забыла, о чем мы беседовали, объезжая окрестности Монте-Карло, но хорошо помню, как дрожали мои руки, когда я надевала шляпу, как бежала по коридору, опережая швейцара, спешившего открыть мне дверь. Он обычно уже сидел в автомобиле и просматривал газету.
      - Ну, как себя чувствует сегодня "близкий товарищ", и куда он желает отправиться? - спрашивал он.
      Но у меня не было никаких желаний, и если бы он просто гонял машину по кругу, я бы даже не заметила этого. Он стал гораздо мягче в обращении и не казался таким недоступным, как вначале.
      - Сегодня довольно прохладно. Я накину на вас свое пальто.
      И я, как школьница, радовалась, что на мне его пальто, радовалась его присутствию, возможности сидеть рядом с ним, даже если он со мной и не разговаривал. Я мечтала, чтобы память сохранила мне эти минуты в его обществе. Я сказала ему об этом, и он рассмеялся.
      - Что именно хотите вы запомнить: погоду, красоту Монте-Карло или мое умение водить автомобиль?
      - Я хотела бы, чтобы мне было тридцать шесть лет, чтобы на мне было черное шелковое платье, а на шее - нитка жемчуга.
      - Если бы вы были такой, то не сидели бы со мной в автомобиле. И перестаньте грызть ногти, они и так достаточно некрасивы.
      - Боюсь, вы сочтете меня дерзкой, но я все-таки спрошу: почему вы ежедневно катаетесь со мной? Я понимаю, что вы делаете это из-за своей доброты. Но почему вы выбрали именно меня объектом своего милосердия?
      - Я не выбрасываю вас из машины потому, что вам не тридцать шесть лет и вы одеты не в черный шелк.
      Его лицо не выражало ничего, и было непонятно, смеялся ли он про себя или нет.
      - Вы знаете обо мне решительно все. Правда, рассказала я вам немного, но ведь и прожила-то я короткую жизнь и со мной ничего не случилось, кроме потери моих близких. О вас же я знаю столько же, сколько знала в первый день знакомства.
      - А что вы знали тогда?
      - Что вы жили в Мандерли и потеряли свою жену...
      Слово "жена" соскользнуло с языка, но тут же я испугалась: нельзя было это говорить, он никогда не простит мне этого, никогда уже не вернутся часы нашей приятной дружбы и болтовни. Возможно, он завтра же уедет, а миссис ван Хоппер встанет с постели и возобновится наш, опостылевший мне образ жизни. Я так углубилась в свои мысли, что не заметила, как автомобиль остановился перед отелем.
      Я взглянула в его лицо, оно было совсем чужим. Не было ни друга, ни брата, который еще недавно бранил меня за привычку грызть ногти. Наконец, он повернулся ко мне и заговорил:
      - Сегодня вы сказали, что хотели бы сохранить свои воспоминания. Ну, а у меня как раз обратное: я хотел бы забыть прошлое, так будто его никогда и не было. Мне не всегда удается изгнать свои воспоминания, иногда они выскакивают, как джин из запечатанной бутылки. Так было, например, во время нашей самой первой прогулки, когда я привез вас на край пропасти. Вы спросили меня, изменилось ли здесь что-нибудь, и я ответил - нет. На самом деле изменилось что-то во мне. Я был там несколько лет назад с женой. А сейчас вдруг почувствовал, что воспоминания изгладились из памяти и прошлое стало мне безразличным. Изгладились благодаря вашему присутствию. Лишь из-за вас я остался в Монте-Карло, иначе уже давно уехал бы в Италию, Грецию, а может быть, и дальше... К черту ваше пуританство, ваши слова насчет моей доброты и милосердия!.. Я ездил с вами на автомобиле потому, что хотел быть с вами, находиться в вашем обществе. А если вы мне не верите, можете вылезать из автомобиля и идти домой пешком...
      Я сжалась на сиденье рядом с ним и не знала, как поступить.
      - Ну так что же? Почему вы не вылезаете?
      - Я хочу домой... - голос предательски дрожал, я покраснела и могла сейчас заплакать.
      Он молча включил мотор. Быстро, слишком быстро мы доехали до отеля. По моим щекам текли слезы, но я не хотела, чтобы он их заметил, не доставала платок и молча глотала их. Он вдруг взял мою руку, поцеловал ее и вложил в нее свой носовой платок.
      В романах, описывающих страдания героини, обычно говорят, что "слезы украшали ее". Я взглянула в зеркальце. Со мной случилось как раз наоборот: красные глаза, распухший нос, в своей убогой одежде я выглядела еще хуже, чем обычно.
      Меня больше не ожидали никакие радости. Мне предстоял ленч наедине с миссис ван Хоппер, так как сиделка отпросилась у нее на сегодня. После завтрака она заставит меня играть с ней в безик. Я буду задыхаться в душной комнате, а он в это время уедет куда-нибудь к морю и будет наслаждаться свежим ветром и солнцем.
      Я чувствовала себя брошенной маленькой девочкой, но, несмотря на свое смущение, высморкалась в его платок и вытерла лицо.
      - К черту! - со злостью произнес он, затем неожиданно положил руку на мои плечи и привлек меня к себе. - По возрасту вы годитесь мне в дочери, а я уже отвык обращаться с такими молоденькими.
      Правя одной рукой, он все ускорял и ускорял ход машины.
      - Можете ли вы забыть все, что я наговорил вам сегодня? В семье меня называли Максимом, может быть, и вы станете называть меня так же? Мы слишком долго обращались друг к другу официально.
      Он снял с меня шляпу, забросил ее на заднее сиденье, наконец наклонился ко мне и поцеловал в макушку.
      - Обещайте мне, что никогда не будете носить черные шелковые платья, - и он рассмеялся.
      И снова солнце засияло для меня, и жизнь заиграла всеми красками, и миссис ван Хоппер была изгнана из моей жизни. Ленч и игра в карты отнимут лишь несколько часов, а затем начнется другая жизнь. И если она спросит, почему я опоздала к игре в безик, я отвечу: "Я забыла о времени, я завтракала с Максимом".
      Сегодняшний день сблизил нас больше, чем все предыдущие. Он поцеловал меня, но я вовсе не смутилась. Это произошло так естественно, и мне было приятно, но никакого волнения, непременно сопровождающего поцелуй, судя по романам, не вызвало.
      - А что, Макс де Винтер все еще живет в отеле? - спросила миссис ван Хоппер после завтрака.
      - Да. Он бывает в ресторане, - ответила я.
      Я боялась, что теннисный тренер или еще кто-нибудь рассказал ей о моем время провождении, но она больше ничего не спросила и принялась неудержимо болтать:
      - Он очень привлекателен, но труднодоступен. Конечно, он мог бы и пригласить меня в Мандерли, но не сделал этого, был очень сух и сдержан... Я никогда не видела его жену, но, говорят, она была очень красива и элегантна, словом - блестящая женщина. Насколько я знаю, он обожал ее. А погибла она трагически и совершенно неожиданно... Говорят, что, когда она была жива, они устраивали в Мандерли грандиозные приемы... И она называла его Максом, а не Макисом, как остальные родственники - бабушка, тетки. Я тоже должна называть его Максимом. Максом называла его только она, и только она имела на это право.
      6
      Мы с миссис ван Хоппер вели жизнь на колесах, а я всегда ненавидела деятельность, связанную с переездами, - укладывать чемоданы, запаковывать вещи... Заглянешь в опустевшие шкафы и ящики стола, и становится грустно, будто что-то утеряла навсегда. Частичка нашей души, частичка прожитой жизни остается там, где мы были и куда уже никогда не вернемся. Очередная глава нашей жизни заканчивается, тяжелые вещи запакованы и стоят в коридоре, а мелочь будет уложена в последний момент. Корзина для бумаг заполнена разорванными письмами и записками, везде валяются полупустые пузырьки из-под лекарств и пустые банки из-под кремов.
      Утром, когда я наливала ей кофе, миссис ван Хоппер передала мне письмо и сказала:
      - Элен уезжает в субботу в Нью-Йорк. У маленькой Нэнси был острый приступ аппендицита, и Элен возвращается домой. Я тоже решилась. Европа надоела мне до смерти. Я тоже еду домой. Как вы относитесь к тому, чтобы побывать в Нью-Йорке?
      Это сообщение подкосило меня, что, по-видимому, отразилось на моем лице.
      - Какая вы странная девушка. И вечно недовольны. Не могу вас понять. Неужели вы не знаете, что в Штатах девушка, не имеющая ни копейки, может очень удачно устроиться? Там много молодых людей вашего класса, много развлечений и веселых сборищ. У вас там будет свой маленький круг знакомых, и вы сможете развлекаться, как вам захочется. Ведь вам не нравится в Монте-Карло?
      - Я уже привыкла к нему.
      - Ну, а теперь вам придется привыкнуть к Нью-Йорку! Мы едем на том же пароходе, что и Элен. Ступайте в контору и распорядитесь, чтобы билеты и все остальное было немедленно заказано. Сегодня у вас столько работы, что некогда будет огорчаться из-за отъезда из Монте-Карло.
      Я не сразу пошла вниз. Зашла в ванную, села там и уронила голову на руки. Итак, это случилось. Я должна уехать и уже завтра буду сидеть в купе спального вагона, напротив миссис ван Хоппер и держать на коленях ее шкатулку с драгоценностями или большую сумку, как горничная. Мы будем мыть руки и чистить зубы в крохотном туалете, где всегда стоит графин с водой до середины, лежит кусок мыла с прилипшим волоском, а неизбежная надпись гласит: "Таз под умывальником".
      Каждый стук колеса будет напоминать мне, что я все больше и больше удаляюсь от него, а он спокойно сидит в ресторане и даже не вспоминает обо мне. Я, конечно, сумею увидеть его и попрощаться, но нам нечего будет сказать друг другу: мы будем прощаться, как чужие. А голос внутри меня будет кричать: "Я так тебя люблю! Я так несчастна!" Мы перебросимся несколькими ничего не значащими фразами и расстанемся навсегда. В последний момент из мрака выйдет миссис ван Хоппер и, увидев ее, он вернется на свое место, за свой столик и углубится в газету.
      Я пережила все это, не выходя из ванной, и даже представила себе наш приезд в Нью-Йорк. Услышала пронзительный голос Элен, этой несколько уменьшенной копии с миссис ван Хоппер. Увидела ее маленькую уродливую дочку Нэнси. Представила себе американских студентов и банковских клерков с их стандартной внешностью и стандартными разговорами: "Давайте встретимся в среду", "Любите ли вы джаз?" А я должна отвечать вежливо и любезно, хотя хочу только одного: остаться совсем одна, как сейчас в ванной.
      - Что вы там делаете? - послышался крик миссис ван Хоппер.
      - Сколько можно там сидеть? Хотя бы сегодня, когда у вас столько дел, вы можете не витать в облаках?
      ...Он, конечно, вернется недели через две в Мандерли. Там его будет ожидать груда писем и среди них мое, написанное на пароходе. Я постараюсь, чтобы оно было забавным, опишу спутников и мелкие события. Может быть, через несколько недель он снова наткнется на мое письмо, лежащее среди неоплаченных счетов. Второпях напишет несколько слов в ответ... И больше ничего вплоть до Рождества. Тогда я получу открытку с отпечатанными золотым шрифтом словами: "Счастливого Рождества и счастья в наступающем году. Максимилиан де Винтер". А поперек золотых строк он, желая быть любезным, напишет чернилами: "От Максима". Возможно, на открытке еще останется место, и он напишет: "Надеюсь, вам понравилось в Нью-Йорке"...
      Я стряхнула фантазии и вернулась в реальную жизнь. Миссис ван Хоппер впервые после болезни спустилась в ленчу в ресторан. Я знала, что его там нет: он еще вчера предупредил меня, что уедет в Канны. И все-таки в зал я входила со страхом, боялась, что официант спросит меня: "А вы, мадемуазель, будете завтракать, как всегда, с мистером де Винтером?" Но он промолчал.
      Весь день я укладывала вещи, а вечером к миссис ван Хоппер пришли знакомые, чтобы попрощаться. После обеда она немедленно легла в постель, а я около половины девятого спустилась в контору под предлогом, что мне нужны багажные квитанции. Клерк улыбнулся мне.
      - Жаль, жаль, что вы уезжаете завтра. На будущей неделе у нас будет балет. Знает ли об этом миссис ван Хоппер? - Помолчав, он добавил: - Если вы ищете мистера де Винтера, то могу вам сообщить: он звонил из Канн и предупредил, что вернется не - раньше полуночи
      - Мне нужны квитанции, - повторила я, но вряд ли он мне поверил.
      Вот так. Вышло, что и последний вечер мне не удалось провести с ним. А может быть, это и к лучшему: я была бы очень грустной и скучной, и, возможно, не сумела бы скрыть свое горе.
      Всю ночь я проплакала. Так плачут только в двадцать один год. Потом уже иначе. Утром у меня были распухшие глаза, пересохшее горло и воспаленное лицо. Холодной водой, одеколоном и пудрой я постаралась привести себя в порядок. Затем открыла настежь окно и высунулась в него: может быть, утренний воздух взбодрит меня. Утро было чудесным. Было так хорошо, что я, кажется, охотно согласилась бы остаться в Монте-Карло на всю жизнь. А между тем я в последний раз причесывалась перед этим зеркалом, мылась над этим умывальником и никогда больше не буду спать в этой постели.
      - Надеюсь, вы не простудились? - спросила миссис ван Хоппер, взглянув на меня.
      - Нет, не думаю... - неуверенно сказала я, ища соломинку, за которую хватается утопающий.
      - Терпеть не могу сидеть и ждать, когда все уже уложено. Мы могли бы уехать и более ранним поездом, если бы вы постарались. Телеграфируйте Элен о том, что мы приедем раньше срока. указанного в первой телеграмме, и распорядитесь в конторе, чтобы нам поменяли билеты.
      Я пошла в свою комнату, надела выходной комплект: неизбежную фланелевую юбку и самодельный джемпер. Моя нелюбовь к миссис ван Хоппер превратилась в лютую ненависть. Даже это - последнее - утро она ухитрилась испортить и отнять у меня всякую надежду. Раз так, решила я, то отброшу и скромность, и выдержку, и гордость!
      Из своей комнаты я бросилась наверх, шагая через две ступеньки. Я знала номер его комнаты. Добежав до таблички "148", я постучала в дверь.
      - Войдите, - послышался его голос.
      Открывая дверь, я уже раскаивалась в своей смелости: вернулся он поздно и, возможно, еще лежит в постели. Может быть, он утомлен и раздражителен. Но он не лежал в постели, а брился у окна в верблюжьей куртке, наброшенной поверх пижамы.
      - В чем дело? Что-нибудь случилось?
      - Я пришла попрощаться. Мы сейчас уезжаем.
      Он посмотрел на меня, положил бритву.
      - Закройте дверь. Не понимаю, о чем вы говорите.
      - Это правда. Мы сейчас уезжаем. Она предполагала ехать более поздним поездом, а теперь перерешила: мы едем немедленно. Ну, а я боялась, что не увижу вас больше и даже не сумею поблагодарить...
      - Почему вы не сказали мне об этом раньше?
      - Она ведь только вчера решила ехать. Ее дочь отплывает в субботу в Нью-Йорк. Мы встретимся с ней в Париже, поедем оттуда в Шербур и дальше.
      - Она хочет взять вас в свой Нью-Йорк?
      - Да... А мне ненавистна даже мысль об этом... Я буду ужасно несчастлива.
      - Так чего ради вы едете с ней?
      - Ведь я же вам объясняла: я работаю у нее из-за жалованья и не имею возможности отказаться от него.
      - Сядьте. - Он снова взялся за бритву. - Я не отниму у вас много времени. Оденусь в ванной и через пять минут буду готов.
      Схватив со стула одежду, он скрылся в ванной, а я села на кровать и огляделась. Комната была безличной. Лежала груда ботинок - их было гораздо больше, чем могло понадобиться, - и груда галстуков. На туалетном столике - шампунь и пара головных щеток, оправленных в слоновую кость. Я надеялась увидеть хотя бы одну фотографию, но увидела только книги и папиросы.
      Через пять минут он вышел из ванной.
      - Пойдем вниз. Побудьте со мной, пока я завтракаю.
      - У меня нет времени. Я должна бежать в контору, чтобы обменять билеты.
      - Мне нужно поговорить с вами - и он спокойно пошел к лифту. Он, видимо, не понимал, что поезд отходит через полтора часа, и миссис ван Хоппер наверняка уже звонила в контору и спрашивала - там ли я. Мы сели за стол.
      - Что будем есть?
      - Я уже завтракала. Кроме того, я могу побыть с вами не более трех-четырех минут.
      - Принесите мне кофе, яйцо, тосты, джем и апельсин, - отдал он распоряжение официанту. Затем достал из кармана пилочку и спокойно начал подтачивать ногти. - Итак. миссис ван Хоппер надоело Монте-Карло, и ей захотелось домой? Со мной то же самое. Только она едет в Нью-Йорк, а я в Мандерли. Что предпочитаете вы? У вас есть возможность выбора.
      - Не смейтесь надо мной! Это неблагородно.
      - Вы ошибаетесь. Я не из таких людей, которые шутят за первым завтраком. По утрам я всегда в прескверном настроении... Итак, повторяю, выбирайте - желаете ли вы ехать с миссис ван Хоппер в Нью-Йорк или со мной в Мандерли?
      - Вы предлагаете мне место секретаря или что-нибудь в этом роде?
      - Я предлагаю вам свою руку, глупышка!
      Подошел официант, и я молчала, пока он не удалился.
      - Вы понимаете... я же не из тех девушек, на которых вы можете жениться...
      - Что вы хотите этим сказать, черт возьми!
      - Не знаю, как вам это объяснить... ведь я не принадлежу к вашему кругу...
      - Каков же он, мой круг?
      - ...Богатое поместье Мандерли... и его окружение...
      - Вы почти так же невежественны, как миссис ван Хоппер, и почти так же глупы. Я единственный человек, который имеет право судить, кто подходит для Мандерли, а кто - нет. Не думайте, что я действую под влиянием момента или из вежливости. Вы думаете, что я делаю вам предложение из тех соображений, по которым якобы катал вас на своей машине, то есть из-за доброты? Боюсь, дорогая, что когда-нибудь вы заметите, что я отличаюсь особой добротой и никогда не занимаюсь филантропией. Но вы не ответили на мой вопрос: согласны ли вы стать моей женой?
      Даже в самых смелых моих мечтах я никогда не думала об этом. Как-то раз я вообразила, что он тяжело заболел и вызвал меня, чтобы за ним ухаживать. Дальше этого мои мечты не заходили.
      - Мое предложение, кажется, не принято? - продолжал он. - Очень сожалею. Я-то думал, что нравлюсь вам. Какой ужасный удар для моего самолюбия.
      - Вы... вы нравитесь мне... и даже очень... Я безумно люблю вас... Сегодня я проплакала всю ночь: думала, что больше вас не увижу.
      Он засмеялся и протянул мне через стол руку.
      - Да благословит вас бог за это! Когда вы достигнете возраста, о котором мечтаете, то есть тридцати шести лет, я напомню вам об этом разговоре, и вы не поверите мне. Как жаль, что вы станете взрослой!
      Мне было стыдно, что я призналась в любви к нему. Женщины ведь не должны делать такие признания. А он смеялся. Я еще больше сконфузилась.
      - Итак, о главном мы договорились... - он продолжал поглощать тосты с джемом. - Вы будете водить компанию не с миссис ван Хоппер, а со мной. Ваши обязанности останутся примерно теми же. Я тоже люблю, чтобы мне читали новые книги, люблю сыграть в безик после обеда. Есть, конечно, разница: я принимаю другие лекарства и употребляю другую пасту для зубов.
      Я нерешительно барабанила пальцами по столику и думал: неужели он смеется надо мной и говорит все это в шутку?
      - Я грубиян, не правда ли? Вы представляете себе, что предложения делают совсем иначе. Вы одеты в белое платье и держите розу в руке, а я пылко объясняюсь в любви к вам под звуки скрипки.
      Тогда вы считали бы, что все в порядке... Бедняжка! Постарайтесь не придавать этому значения. Наш медовый месяц мы проведем в Венеции и будем плавать в гондоле, держась за руки. Но долго мы там не останемся, потому что я хочу показать вам Мандерли.
      Он хочет показать мне Мандерли! Наконец, я осознала, что со мной случилось. Я стану его женой и хозяйкой Мандерли! Рука об руку мы будем гулять по роскошному саду и по лесам поместья.
      Он все еще ел апельсин, давая мне время от времени ломтик. А мне представилось, как он обращается к толпе своих знакомых и говорит: "Вы, кажется еще не знакомы с моей женой? Вот миссис де Винтер". А гости восклицают: "Она же просто очаровательная!" Но я делаю вид, что ничего не слышу.
      - Ну, в апельсине осталась кислая и несъедобная часть. Я не стану ее есть.
      И я почувствовала горечь и кислоту во рту. До сих пор я такое не замечала в апельсинах.
      - Кто же из нас сообщит новость миссис ван Хоппер? - спросил он. - Вы или я?
      - Лучше скажите вы, - попросила я. - Ведь она обозлится на меня...
      Мы встали из-за стола, и я подумала, может быть, он сейчас скажет официанту: "Поздравьте нас. Мадемуазель и я решили пожениться". И все станут поздравлять нас и приветствовать.
      Но он ничего не сказал.
      Когда мы вышли из ресторана, он спросил тихо:
      - Скажите, сорокадвухлетний возраст кажется вам глубокой старостью?
      - О нет, я вовсе не люблю молодых мужчин.
      - Да ведь вы их вовсе и не знаете...
      Мы подошли к комнате миссис ван Хоппер.
      - Думаю, что я быстрее справлюсь один, - сказал он. - Согласны ли вы повенчаться со мной немедленно или вам хочется заказать себе приданое и заняться прочей чепухой? Все можно устроить очень быстро: получить брачную лицензию, зарегистрировать брак, сесть в автомобиль и отправиться в Венецию или куда вы захотите... Вас смущает, что это будет не в церкви, без подвенечного платья, без колокольного звона, подружек невесты и хора мальчиков? Не забывайте, что я вдовец и уже однажды пережил все эти церемонии... Ну, так как же?
      В какой-то момент я ощутила сожаление, что все это будет не в Англии. Ну, а к чему мне гости и поздравители? Я вовсе не мечтала венчаться в церкви.
      Когда он открыл дверь, миссис ван Хоппер встретила нас криком:
      - Это вы? Где вы пропадали? Я три раза звонила в контору. Мне ответили, что вы там вовсе и не были!
      Мне захотелось смеяться и плакать одновременно, и я почувствовала какую-то тяжесть в области желудка.
      - Можете винить во всем меня, - сказал он, входя в ее гостиную и закрывая за собой дверь.