– Нет тут никакой тайны. Когда мы виделись в прошлый раз, ты спросил, знаю ли я, почему тетушка похожа на привидение. Ведь ты именно так сказал?

Так теперь я знаю почему. Вот и все.

Джем внимательно поглядел на нее и снова засвистел.

– Пьянство – странная штука, – произнес он, помолчав. – Однажды в Амстердаме я напился. Это было в тот раз, когда я убежал в море. Помню, часы пробили половину десятого, и я вроде бы очнулся и обнаружил, что сижу на полу и обнимаю рыжеволосую девицу. А дальше помню только, что проснулся уже в семь часов утра в канаве, без сапог и штанов. Частенько думаю, что я делал все эти десять часов. И будь я проклят, ежели смогу вспомнить.

– Вот счастье-то какое! – заметила Мэри. – А брату твоему не повезло. К нему, напротив, возвращается память, когда он напивается.

Лошадь замедлила ход, и девушка тряхнула вожжами.

– Когда Джосс Мерлин один, пусть он разговаривает сам с собой, – продолжала она. – Стенам "Ямайки" в конце концов наплевать. Но на сей раз, когда он очнулся от пьяного беспамятства и его посетили видения, рядом оказалась я.

– И, услышав рассказ об одном таком видении, ты заперлась в своей спальне на целых четыре дня?

– Можешь считать, что ты почти угадал, – ответила она.

Внезапно Джем нагнулся к ней и быстро перехватил у нее вожжи.

– Ты не смотришь, куда едешь, – резко произнес он. – Я, конечно, говорил, что эта лошадь никогда не спотыкается, но это не значит, что ее можно направлять на гранитный валун размером с пушечное ядро. Ну-ка, позволь мне.

Мэри откинулась назад, и править лошадью стал Джем. Она заслужила его упрек, ведь и вправду она совсем отвлеклась. Лошадь прибавила ходу и перешла на рысь.

– И как же ты думаешь поступить? – спросил он.

– Еще не решила, – ответила Мэри. – Ведь я должна подумать, как это отразится на тете Пейшнс. Да не рассчитываешь ли ты, что я тебе все сейчас и выложу?

– А почему бы и нет? Я ведь не защищаю Джосса.

– Ты ему брат, и этого достаточно. Здесь много неясного, и ты как раз мог бы заполнить пробелы в этой истории.

– Ты что же, думаешь, у меня есть время работать на брата?

– Насколько я могла заметить, на это уходит не так много времени. А выгода большая, да и платить за товар ничего не надо. Мертвецы ведь ни о чем не расскажут, Джем Мерлин.

– Они-то нет, да разбившиеся корабли говорят о многом, когда их выбрасывает на камни. В поисках гавани судно ищет световой сигнал.

Приходилось тебе видеть, как мотылек летит на огонь свечи и обжигает крылышки? То же случается и с кораблем, если он идет навстречу ложному сигналу. Такое может произойти незамеченным один, два, может быть, три раза, но если подобное произойдет четвертый раз, поднимается шум, вся страна приходит в возбуждение, все хотят знать о причинах гибели кораблей. Мой братец потерял над собой контроль, и теперь его самого несет на скалы.

– И ты с ним заодно?

– Я-то? А при чем тут я? Это он сует голову в петлю. Мне случалось пользоваться его табачком, и я привозил кое-какой груз. Но скажу тебе одно, Мэри Йеллан: хочешь верь, хочешь нет, это уж твое дело – я никогда никого не убивал. Пока, во всяком случае.

Он яростно щелкнул кнутом над головой лошади, и испуганное животное пустилось галопом.

– Впереди, вон там, где каменистая гряда поворачивает к востоку, есть брод. Через полмили переедем на другую сторону и выберемся на Лонстонскую дорогу. До города останется миль семь. Ты еще не устала?

Мэри покачала головой.

– В корзине под сиденьем есть хлеб и сыр, – сообщил он, – пара яблок и несколько груш. Скоро ты проголодаешься… Так ты думаешь, что я тоже навожу корабли на скалы и наблюдаю с берега, как тонут люди? А потом, когда вздувшиеся тела выносит на сушу, обшариваю их карманы? Да, красивая картина получается.

Было ли его негодование искренним или напускным, Мэри не знала. Но она видела, как он твердо сжал губы, а на щеках его выступили красные пятна.

– Однако ты еще не доказал своей непричастности, – заявила она.

Он посмотрел на нее с презрением и насмешкой, а затем рассмеялся, как над глупым ребенком. Она ощутила приступ ненависти к нему. Интуитивно Мэри догадалась, какой вопрос он ей теперь задаст, и ее бросило в жар.

– Если ты обо мне такого мнения, почему едешь со мной в Лонстои? – спросил он.

Джем явно намеревался посмеяться над ней. Ее уклончивый ответ, невнятное бормотание дали бы ему хороший повод. Сжав зубы, Мэри решила напустить на себя веселость.

– Ради твоих прекрасных глаз, Джем Мерлин, – пошутила она, – исключительно поэтому.

Весело рассмеявшись, он покачал головой и снова стал насвистывать. Они вдруг сразу перешли на непринужденный, по-мальчишески приятельский тон.

Смелость ее слов обезоружила Джема. Он даже не заподозрил скрывавшейся за ними слабости, которую девушка питала к нему. В тот момент они были добрыми друзьями, без всякой натянутости, идущей от различия полов.

Наконец они выехали на главную дорогу. Лошадь шла рысью, и двуколка изрядно громыхала, а позади цокали копытами две краденые. Тяжелые тучи заволокли небо; дождя пока не было, туман еще не затянул возвышавшиеся вдали холмы. Где-то слева от дороги находился Олтернан. Мэри подумала о Фрэнсисе Дейви и принялась гадать, что сказал бы он, поведай она ему все. Наверно, теперь уж он не предложил бы ей выжидать, да не был бы он ей рад, свались она ему на голову под Рождество. Тут она представила себе тихий дом викария, мирный и спокойный, а вокруг – большой поселок, много домов, над которыми, словно страж, возвышается колокольня.

В Олтернане ее ждало тихое пристанище, само название городка звучало умиротворяюще. И голос Фрэнсиса Дейви сулил покой и забвение. В этом человеке было нечто необычное, что-то будоражащее ее воображение и вместе с тем приятное: и нарисованная им картина, и то, как он правил лошадью, и как молча, ненавязчиво угощал ее ужином. Но поразительнее всего была тишина, что царила в его комнате, лишенной какого-то ни было отпечатка его личности.

Будто он был всего лишь тенью человека. Когда Мэри попыталась вызвать в памяти облик викария, он ускользал от нее, в нем не было ничего реального, человеческого. Никакого проявления мужской натуры, которая так чувствовалась в сидевшем рядом с ней Джеме. Он был как бы лишен плоти. Отчетливо вспоминались лишь его бесцветные глаза и голос, мягко звучавший в ночной тишине.

Неожиданно лошадь дернула в сторону. Громкая брань Джема прервала ее раздумья, и она задала ему вопрос наугад.

– Здесь где-нибудь поблизости есть церковь? – спросила она. – Несколько месяцев я прожила как язычница, и от этого мне как-то не по себе.

– Выбирайся оттуда, черт тебя побери! – вскричал Джем, ударив лошадь по морде. – Ты что, хочешь, чтобы мы угодили в канаву?! Ты говоришь, церковь? Да на кой черт мне знать про церкви! Я всего-то раз и был в церкви, когда мать внесла меня туда на руках и вынесла нареченным Иеремией. Ничего не могу сказать тебе о церквях, но думаю, что они там держат золотишко под замком.

– Кажется, в Олтернане есть церковь? – промолвила Мэри. – До нее от "Ямайки" можно добраться пешком. Я могла бы сходить туда завтра.

– Лучше раздели со мной рождественский обед. Индейку предложить тебе не могу, но раздобыть гусыню можно – у старого фермера Такета из Норт-Хилла. Он стал так плохо видеть, что не заметит пропажи.

– Джем Мерлин, а кто викарий в Олтернане?

– Не знаю, Мэри Йеллан, никогда раньше не якшался с попами, и вряд ли придется в дальнейшем. Чудная это порода. Знал я одного священника из Норт-Хилла, когда был еще мальцом. Он был совсем близорук и, как рассказывали, раз в воскресное богослужение перепутал бутылки и налил в чашу бренди вместо вина – так и причащал им прихожан. В деревне прослышали про это, и, знаешь, в церковь набилось столько народу, что и колени преклонить негде было. Люди стояли вдоль стен и ждали, когда наступит их черед. Батюшка ничего не мог понять, ведь никогда в церкви не собиралось столько верующих.

Взошел он на кафедру и оглядел всех – и глаза его сияли из-под очков. Тут он и начал читать проповедь о заблудших овцах, вернувшихся в стадо. Эту историю мне поведал брат Мэтью. Он дважды подходил причаститься, а священник этого даже не заметил. Знаменитый то был день в Норт-Хилле. Доставай-ка хлеб и сыр, Мэри, а то у меня живот совсем подвело.

Мэри покачала головой и вздохнула.

– Ты к чему-нибудь в жизни относишься серьезно? – спросила она. – Ты что же, никого и ничего не уважаешь?

– Я уважаю свое нутро, – доверительно сообщил он, – а оно требует пищи. Ящик с припасами у меня под ногами. А ты, если считаешь себя праведницей, можешь скушать яблочко. В Библии о нем говорится, уж об этом-то я знаю.

В половине третьего они въехали в Лонстон, разгоряченные, громко и озорно пересмеиваясь. Мэри на время забыла о своих тревогах и о чувстве долга и, вопреки твердому решению, которое она приняла утром, предалась веселью, заразившись этим настроением от Джема. Вдали от мрачных стен "Ямайки" к ней вернулись свойственные ее возрасту задор и жизнерадостность.

Спутник сразу же это заметил и поспешил воспользоваться такой переменой.

Мэри смеялась, потому что ей было весело, да еще Джем вовсю смешил ее.

Заразительна была и сама праздничная атмосфера вокруг – оживление, гомон, суета – одним словом, Рождество. На улицах было полным-полно людей, магазинчики выглядели нарядными и веселыми, на мощеной площади теснились повозки, тележки, кареты… Все выглядело красочно, все было в движении.

Толпы радостно возбужденных людей сгрудились у ярмарочных прилавков и киосков. Индейки и гуси яростно долбили клювами свои клетки, пытаясь выбраться на волю. Женщина в ярко-зеленой накидке, широко улыбаясь, держала на плече корзину с яблоками, такими же алыми, как ее щеки.

Как все это было ей знакомо и дорого, как напоминало Хелстон в рождественские дни. Но в Лонстоне ощущался дух большого города, он был многолюднее, пестрее, ярче. Люди держались непринужденно, раскованно, не то что в провинциальном Хелстоне. Все же по другую сторону реки лежало графство Девоншир, а это – уже Англия. Фермеры из-за Девона заигрывали на улицах с крестьянками из Восточного Корнуолла. Среди толпы сновали лавочники, пирожники и их мальчишки-подручные, торгуя с лотков горячими пирожками, колбасками, кексами, печеньем, сладостями.

Вот из кареты вышла дама в шляпе с перьями, в синей бархатной накидке и направилась к ярко освещенному ресторану "Белый олень" в сопровождении джентльмена в светло-сером пальто. Он подносил к глазам лорнет и важно вышагивал, ну точь-в-точь как павлин.

Мэри с головой окунулась в этот веселый и счастливый мир. Город расположился на холмах. На вершине самого высокого из них стоял, словно попавший сюда из старинного предания, каменный замок. Вокруг росли деревья, на склонах холма зеленела трава, а внизу серебрилась речка. Безжизненные призрачные пустоши, где жить могли только нелюди, остались далеко позади.

Мэри и думать о них забыла. Да, в Лонстоне кипела жизнь. Рождество пришло в город и выплеснулось на улицы, соединило людей и наполнило радостью их сердца. Даже солнце пробилось сквозь тучи, будто возжелало принять участие в празднестве.

Мэри все же надела подаренный Джемом платочек и даже позволила ему завязать концы под подбородком. Они оставили двуколку с лошадью в конюшне, и теперь Джем прокладывал себе путь через бурлящую толпу, ведя на поводу двух краденых лошадей. Мэри следовала за ним. Он уверенно направился к главной площади, заставленной палатками и шатрами, где собирался весь город.

Для торговли всякой домашней живностью канатом было отгорожено специальное место. Ринг с лошадьми окружили хуторяне и жители деревень, здесь же толкались барышники. Подходили и господа. Ближе к рингу сердце Мэри забилось чаще: что, если тут окажется кто-нибудь из Норт-Хилла или фермер из соседней деревни? Они наверняка опознают краденых лошадей. Джем невозмутимо насвистывал, сдвинув шляпу на затылок. Оглянувшись, он подмигнул Мэри. Толпа раздвинулась и пропустила его к рингу. Мэри стояла в сторонке, позади толстой торговки с огромной корзиной. Она увидела, что Джем занял место в ряду торговцев лошадьми. Он кивнул кому-то и принялся раскуривать трубку, незаметно скользнув взглядом по другим выставленным на продажу лошадям. Вид у него был уверенный и спокойный. Тотчас к Джему протиснулся крикливо одетый малый в квадратной шляпе и кремовых бриджах. Говорил он громко и важно, похлопывая по сапогу хлыстом и указывая на лошадей. По его виду и тону, которым он говорил, Мэри догадалась, что это барышник. Вскоре к нему присоединился невысокого роста человек с рысьими глазами и в черном сюртуке.

Он толкал барышника локтем и что-то нашептывал ему на ухо.

Девушка заметила, что он пристально разглядывает вороного, принадлежавшего прежде сквайру Бассету. Подойдя поближе, он наклонился и пощупал у лошади ноги, а затем прошептал что-то в ухо барышнику. Мэри с беспокойством наблюдала за ними.

– Откуда у тебя эта лошадь? – спросил громогласный барышник, хлопнув Джема по плечу. – Экая голова, а грудь… На пустошах такие не родятся.

– Он появился на свет четыре года тому назад в Коллингтоне, – небрежно ответил Джем, не выпуская трубку изо рта. – Я купил его годовалым жеребенком у старины Тима Брейя – ты помнишь Тима? В прошлом году он распродал свое имущество и подался в Дорсет. Старина Тим говаривал, что я сполна верну свои денежки, купив этого коня. Мать его была ирландской породы и принесла Тиму несколько призов. Хочешь взглянуть поближе? Учти только, дешево не продам.

Пока эти двое внимательно осматривали вороного, Джем равнодушно попыхивал трубкой. Процедура затягивалась. Наконец они распрямились и обратились к Джему.

– А что у него с шерстью? – спросил покупатель с рысьими глазами. – На ощупь она грубая и колючая, как щетина. К тому же от него чем-то пахнет.

Ты, случаем, не подмешивал ему чего-нибудь в сено?

– Нет у него никаких болячек, – возразил Джем. – Вот этот, второй, начал было летом чахнуть, но удалось его выходить. Я бы подержал его у себя до весны, но уж больно дорого он мне обходится. Нет, к этому вороному не придраться. Ну, если уж начистоту, то есть одна малость. Старина Тим Брей не знал, что его кобыла должна была ожеребиться – он в то время был в Плимуте, а за кобылой присматривал его мальчишка. Когда же до Тима дошло, уж задал он пареньку трепки, да было поздно. Я думаю, что жеребец-папаша был серым.

Поглядите-ка, у корней волос серый. Тиму не повезло, он мог бы продать вороного и подороже. Гляньте только на круп, сразу видна порода. Словом, готов отдать его за восемнадцать гиней.

Человек с рысьими глазами отрицательно покачал головой, но барышник колебался.

– Пусть будет пятнадцать – и по рукам, – предложил он.

– Нет, восемнадцать гиней, и ни пенса меньше, – заявил Джем.

Двое, торговавшие лошадь, стали советоваться и, видно, не пришли к согласию. Мэри услыхала что-то про мошенничество и увидела, как Джем через головы стоящих рядом бросил на нее быстрый взгляд. В толпе послышался тихий шепот. Человек с рысьими глазами снова наклонился и пощупал ноги вороного.

– На твоем месте я бы проконсультировался насчет этой лошади, – сказал он барышнику. – Меня кое-что смущает. А где ваше клеймо?

Джем показал узкий надрез на ухе, и тот внимательно исследовал его.

– А вы, видать, знаток, – заметил Джем. – А то можно подумать, что я украл эту лошадь. Что-то не так с меткой?

– Да с виду нет. Но тебе повезло, что Тим Брей уехал в Дорсет. Он никогда не признал бы этого вороного за своего, что бы ты там не говорил. Не стал бы я связываться, Стивен, будь я на твоем месте. Как бы тебе не влипнуть. Лучше пошли отсюда.

Барышник с сожалением посмотрел на вороного.

– Уж больно он хорош, – сказал он во всеуслышание. – Мне плевать, кто там был его хозяином и какой масти был жеребец – да хоть пегим. С чего это ты так придираешься, Билл?

Снова человек с рысьими глазами стал дергать барышника за рукав и шептать ему на ухо. Тот прислушался, лицо его вытянулось, и он кивнул головой в знак согласия.

– Ладно, – произнес он вслух. – Пожалуй, ты прав, у тебя есть нюх.

Может, и правда лучше не ввязываться в это дело, а то нарвешься на неприятность. Оставь эту лошадку себе, – добавил он, обращаясь к Джему. – Моему партнеру она не нравится. Послушай моего совета и скинь цену. Если она долго у тебя задержится, то, может, пожалеешь об этом.

Усиленно работая локтями, он проложил дорогу через толпу, и оба скрылись в направлении "Белого оленя". Мэри с облегчением вздохнула. По выражению лица Джема трудно было что-либо понять, он все так же посвистывал.

Покупатели сменяли один другого. Неказистые лошаденки с вересковых пустошей продавались за два-три фунта, и их хозяева уходили, довольные сделкой. К вороному больше никто не приближался. Толпа зевак посматривала на него с подозрением. К четырем часам Джем сумел продать за шесть фунтов вторую лошадь. Ее купил простодушный веселый фермер. Они долго и мирно торговались.

Фермер заявил, что согласен заплатить пять фунтов, Джем настаивал на семи.

Наконец, сошлись на шести, и фермер тут же, улыбаясь во весь рот, оседлал свое приобретение.

От долгого стояния на месте Мэри начала уставать. Незаметно сгустились сумерки, на площади зажглись фонари. Девушка уже начала подумывать, что пора возвращаться домой, когда у нее за спиной раздался женский голос и жеманный смех. Обернувшись, она увидела ту самую даму в синей накидке и шляпе с перьями.

– Ах, Джеймс, – щебетала она, – посмотри, какая прелестная лошадка.

Посадка головы точь-в-точь как у нашего бедного Красавца. Поразительное сходство, только, конечно, он другой масти и не так породист. Досадно, что Роджера здесь нет. Мне так и не удалось уговорить его отложить деловую встречу. Ну, что ты думаешь об этой лошадке, Джеймс?

Ее спутник поднес лорнет к глазам и внимательно взглянул на вороного.

– Черт побери, Мария, – произнес он, манерно растягивая слова. – Я ничего не смыслю в лошадях. Твой пропавший Красавец был, кажется, серым? А эта тварь черная, как смоль, совершенно черная, моя дорогая. Ты хочешь ее купить?

Дама залилась радостным смехом.

– Это был бы прекрасный рождественский подарок для детей, – сказала она. – После пропажи Красавца они замучили бедного Роджера просьбами.

Спроси, пожалуйста, о цене, Джеймс.

Господин с важностью выступил вперед.

– Послушай-ка, любезный, – обратился он к Джему, – не желаешь ли продать этого вороного?

Джем покачал головой.

– Я уже обещал его одному приятелю. Не хотел бы нарушать слова. Кроме того, он вас не выдержит, на нем ездили дети.

– Ах, так? Понятно. Благодарю. Мария, этот парень говорит, что лошадь не продается.

– Вот как? Какая досада! Уж очень она мне приглянулась. Пусть назначит цену, я заплачу. Спроси еще раз, Джеймс.

Снова он поднес к глазам лорнет и произнес, растягивая слова:

– Милейший, этой даме очень понравился твой вороной. Она недавно лишилась своей лошади и хотела бы возместить потерю. И ее дети будут очень расстроены, если не получат новую лошадку К чертям твоего приятеля, знаешь ли, он обойдется. Так какова твоя цена?

– Двадцать пять гиней, – быстро проговорил Джем. – По крайней мере, столько готов заплатить мой друг. И вообще я не горю желанием продавать моего вороного.

Дама с перьями на шляпе выплыла вперед.

– Я дам вам за него тридцать, – сказала она. – Я миссис Бассет из Норт-Хилла и хочу купить эту лошадь в подарок моим детям. Ну пожалуйста, не упрямьтесь. У меня в кошельке половина этой суммы, но этот господин доплатит остальное. Мистер Бассет сейчас в Лонстоне, и мне хочется сделать ему сюрприз. Мой конюх заберет лошадь и сейчас же отправится с ней в Норт-Хилл, пока мистер Бассет еще в городе. Вот вам деньги.

Сняв шляпу, Джем низко поклонился.

– Премного благодарен, мадам, – произнес он. – Надеюсь, мистер Бассет будет доволен вашей покупкой. Эта лошадь как нельзя лучше подходит для детей, вы сами убедитесь.

– О, я уверена, что муж будет очень рад. Разумеется, этого коня не сравнишь с тем, что у нас украли. Красавец был чистопородным и стоил намного дороже. Но и этот достаточно красив и доставит детям удовольствие. Пойдемте, Джеймс, уже темнеет, и я продрогла до костей.

Дама проследовала к карете. Высокий лакей поспешно распахнул перед ней дверцу.

– Я только что купила лошадь для господина Роберта и господина Генри, – сообщила она. – Найдите, пожалуйста, Ричардса и скажите, чтобы он доставил ее домой. Я хочу сделать сюрприз сквайру.

Приподняв юбки, она села в карету. За ней последовал ее спутник.

Быстро оглянувшись, Джем хлопнул по плечу паренька, стоящего позади.

– Эй, хочешь заработать пять шиллингов?

Разинув рот от удивления, парень утвердительно кивнул головой.

– Тогда подержи-ка эту лошадку, и когда придет конюх, отдай ему ее, согласен? Мне только что передали, что жена разродилась двойней и жизнь ее в опасности. Надо спешить. Вот, держи уздечку. Счастливого тебе Рождества!

Через мгновение он уже быстро шагал по площади, засунув руки глубоко в карманы бриджей. Мэри из предусмотрительности следовала за ним на расстоянии десяти шагов. Лицо ее было пунцовым, она не смела поднять глаз. Смех душил ее, и она прикрывала рот платком. Перейдя площадь, они остановились подальше от кареты и группы людей вокруг нее. Схватившись за бока, Мэри расхохоталась. Джем с лицом серьезным, как у судьи, ждал, пока она успокоится.

– Джем Мерлин, ты заслуживаешь виселицы, – сказала она, с трудом переводя дух. – Стоять на базарной площади с таким невинным видом и продавать миссис Бассет украденного у нее же коня! У тебя дьявольское нахальство. Я, верно, поседела, глядя на все это, ей-Богу!

Он откинул назад голову и расхохотался так заразительно, что и ее вновь охватил приступ смеха. Их смех звонко разносился по улице. Прохожие стали оборачиваться, улыбаясь и смеясь вместе с ними. Весь Лонстон, казалось, покатывался со смеху; веселье охватило улицы. Шум и гам ярмарки смешивался с выкриками торговцев, звучали песни. Свет факелов, вспышки ракет бросали причудливые отблески на лица людей. Гул голосов, всеобщее возбуждение заполнили площадь.

Джем схватил Мэри за руку и сжал ее пальцы.

– Ты ведь рада теперь, что поехала со мной? – спросил он.

– Да, – ответила она беззаботно.

Они окунулись в гущу ярмарочной толпы, и она закружила их. Джем купил Мэри малиновую шаль и золотые серьги в виде колец. Потом их заманила старая цыганка. Зайдя в ее шатер, они сели и, посасывая апельсины, слушали ее гаданье.

– Опасайся темноволосого незнакомца, – предсказывала она Мэри.

Посмотрев друг на друга, они снова принялись смеяться.

– На твоей руке, молодой человек, я вижу кровь, – продолжала цыганка, обращаясь к Джему. – Ты убьешь человека.

– Ну, что я тебе говорил утром? – спросил он у Мэри. – Видишь, в этом я еще не повинен. Теперь-то ты веришь?

Она покачала головой. Как знать…

Капли дождя стали падать им на лицо, но они не обращали на это внимания. От порывов ветра заколыхались тенты, с прилавков в разные стороны полетели бумага, шелковые ленты. Вдруг задрожала и рухнула большая полосатая палатка, яблоки и апельсины покатились в лужи. Ветром раскачивало фонари.

Хлынул дождь, и люди, смеясь и громко окликая друг друга, побежали к укрытиям.

Обхватив Мэри за плечи, Джем потащил ее к крыльцу ближайшего дома, притянул к себе и крепко поцеловал.

– Опасайся темноволосого незнакомца, – произнес он, смеясь, и снова поцеловал ее.

Небо закрыли черные тучи, сделалось совсем темно. Ветер задувал факелы, фонари горели тусклым желтым светом; яркой красочной суете наступил конец.

Площадь опустела, полосатые ларьки и палатки уныло мокли под дождем. При порывах ветра теплый дождь заливал крыльцо, и Джем спиной старался заслонить от него Мэри. Развязав платок на ее голове, он гладил ей волосы. Его рука нежно скользнула вниз и коснулась плеча. Тут она решительно оттолкнула его.

– Ну, будет, я уж и так наделала сегодня немало глупостей, Джем Мерлин, – проговорила она. – Пора подумать о возвращении.

– Ты что, в такой ветер поедешь в открытой повозке? – возразил он. – – Дует с моря, чего доброго, еще перевернемся по дороге. Нет, придется переночевать в Лонстоне.

– Что ж, вполне возможно, и перевернет. Пойди и приведи лошадь, Джем, пока ливень поутих. Я подожду тебя здесь.

– Не будь такой пуританкой, Мэри. На Бодминской дороге насквозь вымокнешь. Ну притворись, что влюблена в меня, что тебе стоит? И останься со мной.

– Ты говоришь со мной так, потому что я прислуживаю в баре "Ямайки"?

– К черту "Ямайку"! Мне приятно смотреть на тебя и прикасаться к тебе.

И этого достаточно для любого мужчины. Должно быть, и для женщины тоже.

– Смею думать, что для некоторых – вполне. Но я сделана из другого теста.

– Что же, там, у реки Хелфорд, вас делают иначе, чем женщин в других местах? Останься со мной этой ночью, Мэри, и мы это проверим. К утру ты станешь, как все, готов поклясться.

– Не сомневаюсь. Поэтому-то лучше рискну промокнуть в двуколке.

– Господи, да у тебя сердце из кремня, Мэри Йеллан. Ты еще пожалеешь, когда снова останешься одна.

– Ну и пусть пожалею.

– Может, если я тебя поцелую еще раз, ты передумаешь?

– Не передумаю.

– Да, неудивительно, что с тобой в доме мой братец запил и на целую неделю занемог. Небось псалмы ему пела.

– Да, если хочешь.

– Никогда не встречал такой несговорчивой особы. Да куплю я тебе обручальное кольцо, если тебе так важно соблюсти приличия. Не так уж часто у меня в кармане достаточно денег, чтобы я мог с ходу сделать предложение.

– И скольких же жен ты так уговорил?

– В Корнуолле наберется шесть или семь, не считая тех, что по ту сторону Теймара.

– Для одного мужчины совсем неплохо. На твоем месте я бы повременила брать восьмую.

– А у тебя острый язычок. Знаешь, на кого ты сейчас похожа? В этой шали… глазки блестят… ну просто вылитая обезьянка. Ладно уж, пойду за двуколкой и доставлю тебя к твоей тетушке. Но сперва, хочешь – не хочешь, опять поцелую.

Взяв Мэри за подбородок, он проговорил:

– Если встретишь ты сороку, то не жди от мужа проку; встретишь две – то повезет, будет с ним не жизнь, а мед[3]. Остальное доскажу, когда будешь посговорчивее. Жди здесь, скоро вернусь.

Пригнувшись, он в три прыжка пересек улицу и, обогнув длинный ряд палаток, скрылся за углом.

Девушка стала поближе к двери, укрывшись под навесом. Она отлично понимала, какое им предстоит путешествие под проливным дождем и злым ветром.

А до "Ямайки" целых одиннадцать миль. При мысли о том, что она могла бы остаться с Джемом в Лонстоне, ее сердце сильно забилось. Думать об этом было тревожно и сладко теперь, когда он ушел и она могла дать себе волю. Ему, наверно, хотелось, чтобы она потеряла голову, но такого удовольствия она ему не доставит. Поступись она хотя бы раз своими принципами, и прости-прощай ее независимость. Она уже не вольна будет распоряжаться собой, как ей заблагорассудится, и даже свобода ее суждений может оказаться под угрозой.

Нет, она уже и без того достаточно поддалась своей слабости, теперь ей трудно будет отказаться от Джема. Отныне стены "Ямайки" станут еще постылее.

Раньше ей было легче переносить одиночество. Сейчас же от сознания, что он живет всего в четырех милях от нее, безмолвие, царящее над болотами, станет ей мукой.

Мэри поплотнее укуталась в шаль. О, если бы женщины не были так слабы и беззащитны! Если бы она могла решиться так же беспечно, как и Джем, провести с ним ночь, а поутру расстаться без печали и забот! Увы, она была женщиной и, стало быть, поступить так не могла. Всего несколько поцелуев – и она едва не потеряла голову!

Мэри подумала о тете Пейшнс, которая неотступно, как тень, следовала за своим хозяином. Если Господь обойдет ее, Мэри Йеллан, своей милостью и лишит покровительства, ее ждет та же участь.

Порыв ветра рванул на ней одежду, дождь хлестнул по крыльцу.

Становилось холоднее. Грязная вода бежала по булыжной мостовой. Огни погасли, улицы опустели. Лонстон как-то внезапно поблек. День Рождества обещал быть холодным и невеселым.

Притопывая ногами и дыша на руки, Мэри ждала, но Джем все не появлялся.

Он был, конечно же, раздосадован и, видимо, решил наказать ее, оставив мокнуть под дождем и мерзнуть под этим ненадежным укрытием. Шли томительные минуты, а Джем не приезжал. Если он избрал такой способ отомстить, это было неумно. Где-то часы пробили восемь; он отсутствовал уже полчаса, а до места, где они оставили двуколку с лошадью, было всего пять минут ходу. Девушка совсем загрустила. С полудня она была на ногах, и теперь, когда возбуждение улеглось, она чувствовала сильную усталость и ей хотелось отдохнуть. Ее беззаботное и легкомысленное настроение улетучилось, с уходом Джема пропала вся веселость.

Наконец ожидание сделалось нестерпимым, и Мэри решила пойти поискать своего спутника. Длинная улица была безлюдна; лишь несколько человек, как и она, прятались от безжалостно хлеставшего дождя.

Через несколько минут Мэри подошла к конюшне, где они оставили двуколку и лошадь. Дверь была закрыта. Заглянув в щель, она убедилась, что сарай пуст – значит, Джем уехал. Она постучалась в дверь соседней лавки. Спустя некоторое время ей открыл тот самый парень, который днем пустил их на конюшню. Он был явно недоволен тем, что его побеспокоили. К тому же он попросту не узнал Мэри в намокшей шали, с растрепанными волосами.