Глава десятая

В Духов день солнце с самого утра заливало своими лучами веселящихся жителей Плина. Гавань кишела прогулочными шлюпками, с которых люди наблюдали за гонками вверх по реке и обратно.

Наконец наступил вечер, горожане стали расходиться по домам, но более молодые и неуемные в поисках развлечений толпились на городском причале у старого трактира «Король Уильям».

В Плине открылась ярмарка.

На мощенной булыжником площади теснились палатки, были там и соревнования в бросании кокосовых орехов, и «тетушки Салли»[16], и метание дротиков, и весы; на каждом шагу попадались лотки со сластями и прохладительными напитками.

Самым притягательным развлечением была карусель. Возле нее собралась густая толпа: матросы, в том числе иностранные, со стоявших в гавани кораблей, мальчики и девочки, убежавшие из дома, влюбленные, не терявшие времени даром. Над этим плыли визгливые звуки губной гармошки, наигрывающей беззаботную мелодию популярной песенки «Чарли Шампань зовут меня».

Ночь была темной и ветреной, гонимые по небу редкие облака скрывали звезды. Мерцали фонари, гуляющие то и дело теряли друг друга в толпе: «Нэнси Пенроуз, где ты?», «Кто-нибудь видел моего Джона?»

Воздух был напоен радостным волнением и ожиданием приключений… шепот во тьме… прикосновения рук…

Круг за кругом полетели раскрашенные кони; несчастный парень, обливаясь потом, крутил рукоятку.

заливалась губная гармошка, и кружащиеся на конях люди раскачивались в такт музыке.

Держа перед собой Энни, Джозеф сидел верхом на коне. Кристофер на другом конце причала бросал дротики, соревнуясь с голландским матросом.

Джозеф раскачивался под веселую мелодию, волосы Энни развевались вокруг его лица, губы его почти касались ее губ, и она, опьяненная ночью и сверкающими огнями, и думать забыла о том, что ждет ее впереди.

Круг за кругом летели они, смеясь, напевая, сливаясь голосами с безудержным потоком звуков.

Джозеф плотнее прижал Энни к себе и зарылся лицом в ее волосы.

– Дорогая, я люблю тебя… люблю, уйдем отсюда… сейчас, немедленно. Я больше не могу ждать.

– Нет… Джо, это нельзя. Ах! Я не могу.

– Да.

– Нет… не проси меня.

– Да. Я говорю, да.

– Ах, Джо, как мы можем? Куда мы пойдем? Мы не должны.

– Да… уйдем, сейчас, по воде, на мой корабль. Любимая, я больше не могу без тебя… пойдем.

– Джо, пожалуйста…

– Энни, красавица моя, Энни, я люблю тебя! Быстро в шлюпку, она ждет у причала, и на корабль.

Испуганная и одновременно взволнованная Энни позволила Джозефу провести себя через густую, напирающую толпу и посадить в лодку. Темную воду покрывала крупная зыбь, беззаботный ветер развевал волосы и юбки девушки.

– Джо, отпусти меня, позволь мне вернуться!

– Я говорю, нет, Энни, это так чудесно, так чудесно…

Над волнующейся водой гавани лодка стремительно неслась к черному кораблю, который стоял на якоре у дальнего буя. Джозеф греб как безумный, его лицо было мокрым от брызг, сердце бешено билось, глаза сияли.

Небо очистилось от облаков, и на нем туманным блеском светилась одинокая звезда. В середине гавани ветер и отлив подхватили лодку и понесли ее к кораблю с такой же силой, с какой поток, вращающий колесо мельницы, устремляется в запруду.

Энни, сжавшись в комочек, сидела на корме, ее глаза и руки горели, колени дрожали. Что ее ждет, отчего она чувствует себя такой слабой и беззащитной, откуда это странное возбуждение? Джозеф не обращал на нее внимания.

Огни причала растаяли вдали, музыка еще звучала, но постепенно становилась все тише.

Забыли девчонки о божеском страхе.

Пора уже стать поскромней и умней…

Из своего окна Филипп Кумбе с презрением наблюдал за толпой. На какой-то миг он увидел Джозефа и Энни, которые шли, держась за руки, в направлении ярмарки, но они тут же скрылись. Филипп плотнее задернул портьеры, отошел от окна и сел у погасшего камина наедине со своими мыслями.

А в гавани маленькая лодка ударилась о борт корабля, и по свисающей с него веревочной лестнице вверх поползли две фигуры.

– Джо, что я наделала… что я наделала? – шептала Энни.

Джо взял ее лицо в ладони. Кроме них на «Джанет Кумбе» никого не было. Высоко над его головой раскачивался якорный огонь. Между кораблем и Плином лежала гавань. То был звездный час Джозефа, прекрасный, победоносный.

Он на руках отнес Энни вниз, в тихую каюту.

Пять дней спустя они обвенчались без церковного оглашения.

Эта женитьба произвела целый переворот в семье капитана. Джозеф переселился в Дом под Плющом, который после смерти Томаса стоял пустым, поскольку Мэри не захотела оставаться там одна и теперь жила с Сэмюэлем и его семьей. В услугах племянниц необходимость, разумеется, отпала.

Кристофера женитьба отца глубоко потрясла. Он сразу невзлюбил Энни, подозревая, что при всей своей красоте она глупа и ограничена, более того, не способна дать отцу прочного счастья.

Эти смехотворные влюбленные из Дома под Плющом смущали и раздражали его. Он старался как можно больше времени проводить на верфи, делая вид, что любит свою работу, но при этом твердо решил для себя рано или поздно уехать из Плина и поискать счастья в другом месте.

Альберт, устав дожидаться, когда «Джанет Кумбе» снова выйдет в море, нанялся на другое судно и предоставил отца его судьбе.

Чарльз прислал письмо из Африки, в котором передавал мачехе поклон; Кэтрин была в восторге от того, что у нее появилась подруга почти одного с ней возраста.

Джозеф напоминал человека, мысли которого витают в облаках, а ноги стоят на краю пропасти.

Шесть недель он прожил не думая ни о времени, ни о деньгах, ни о чем и ни о ком, кроме себя и Энни. Корабли покидали гавань и вновь возвращались, лето было в полном разгаре, но «Джанет Кумбе» по-прежнему стояла у своего буя, всеми забытая и покинутая.

Однажды в конце июля в Дом под Плющом зашел поужинать Дик Кумбе, первый помощник капитана семейного судна, твердо решив тактично поговорить со своим дядюшкой-шкипером. Сам он женат не был и с легким презрением относился к тому, что его дядя пал жертвой женских чар и, вместо того чтобы заниматься своим кораблем, оказался под каблуком у жены.

Был теплый, красивый вечер, и Дик застал Джозефа и Энни сидящими в саду.

– Рад тебя видеть, племянник, – сказал Джозеф, не поднимая глаз. – Прекрасная погода, не так ли? Мы с Энни весь день сидим здесь и бездельничаем, даже стыдно, разве нет, любовь моя?

– Ах, Джо! Это восхитительно. Я уверена, что не смогла бы сделать и шага, даже если бы постаралась, – ответила Энни, глядя на мужа глазами, полными обожания.

Джозеф зевнул и потянулся.

– У меня расстройство желудка, уж я-то знаю. Мне бы сейчас прогуляться миль двадцать, но я не могу себя заставить. Садись, Дик, мальчик, закуривай. Энни против табака не возражает.

Племянник повиновался и, раскуривая трубку, наблюдал за дядей.

Он сразу решил, что Джозеф прибавил в весе; его шея заметно одрябла, чего раньше не было, под глазами появились мешки. Правый глаз – Дик подозревал, что он его и раньше беспокоил, – налился кровью, а зрачок увеличился.

– «Мэри Хокинс» ушла сегодня в девять утра, взяв курс на Средиземное море, – спокойным голосом сказал Дик. – Работы сейчас много, там полно товара, он гниет в ожидании кораблей, которые его заберут. Вы видели, как она отплывала? Был отличный ветер, думаю, переход не займет много времени.

Джозеф, почувствовав некоторую неловкость, шевельнулся на стуле.

– Нет, я не ходил. По правде говоря, последнее время я не спускался в гавань. Пирсы заполнены?

– Да, все до единого. На якоре стоит много кораблей, которые ждут своей очереди. Этим утром я видел капитана Солта. Всего неделю назад «Ханна Ли» чуть не побила ваш рекорд. В Плине только об этом и говорят.

Этот Дик был умный малый. Услышав последнюю новость, Джозеф поднялся со стула и с интересом посмотрел на племянника.

– «Ханна Ли»? – сказал он. – Ну что ж, должно быть, ее здорово подновили с тех пор, как мы шли с ней наперегонки Ты не против, если на этот раз мы вместе выйдем из Плина? Да мы обгоним ее на пять миль между Дэдменом и Лизардом. Надо же, всего несколько недель прошло!

– Скоро будет три месяца, сэр, – сказал Дик, спокойно попыхивая трубкой.

– Три месяца! – воскликнул Джозеф, немного смущенный уточнением племянника. – Неужели я женат уже больше девяти недель? Черт подери! Как летит время. А ведь кажется, что это было только вчера, разве нет, Энни, любимая? – Он взял жену за руку.

– Да, любовь моя, – ответила она.

– Капитан Солт отплывает в начале недели, – невозмутимо продолжал Дик. – Его шхуна стоит у второго пирса и загружается комовой глиной. Она идет в Ньюкасл, оттуда порожняком в Сен-Мишель, где примет на борт разный товар. Все говорят, что она вернется домой первой.

– Ха! – Джозеф презрительно рассмеялся. – При моей «Джанет Кумбе» ей это не удастся. Полагаю, Джимми Солт знает об этом.

Да, я так ему и сказал. Но он ответил, что честно побьет ее по всем статьям, что днище «Джанет Кумбе» обросло двенадцатинедельными водорослями. Этот капитан Солт за обидным словом в карман не полезет. Он сказал, что «Джанет Кумбе» можно принять за межевой столб и недалек тот день, когда какой-нибудь иностранец спросит, уж не реликвия ли это Французских войн.

– Черт бы побрал его наглость, – взревел Джозеф. – Силы небесные, я научу Джимми Солта хорошим манерам. Энни, сокровище мое, ты слышала?

– Боже мой, какой ужас, – ответила Энни, которая не слушала, а размышляла о том, не пойти ли ей на кухню заняться ужином. Она встала и двинулась к дому, а Джозеф тем временем мерил шагами тропинку сада, награждая Джимми Солта всеми бранными словами, известными под солнцем.

С этого дня поведение Джозефа изменилось. В его душу закралась тревога. Он ходил по Плину и гавани то здесь, то там, ловя обрывки разговоров, и ему казалось, что он слышит оскорбления, адресованные ему и его кораблю.

В трактире он часто беседовал со шкиперами, которые вернулись из Сен-Мишеля и похвалялись быстрыми переходами и попутным ветром.

Затем погода переменилась, и целых две недели дул яростный западный ветер. Потоки дождя заливали маленький сад, и Джозеф слонялся по кухне и гостиной.

Где-то у мыса Лизард затонула «Джулия Росс» со всем экипажем, еще одна бригантина вернулась в Плин с пробоиной в борту и под временным парусным вооружением. Джозеф вспоминал о сражениях в океане на борту «Джанет Кумбе», о том, что из каждого шторма она выходила победительницей, ни разу не потеряв ни одного человека.

И душа его полнилась безудержным стремлением вновь уйти с ветром и морем, вернуться к жизни, которую он любил, которой он принадлежал. Вновь должен он стоять на палубе своего корабля вместе с Джанет… где-то рядом притаилась опасность, под ним вздымаются волны, в ушах свистит ветер, и над его головой светит дикая туманная звезда.

Даже цепкие руки Энни не смогли его удержать.

Без вздоха сожаления Джозеф оставил жену в Плине, с радостным блеском в глазах вновь поднял якорь «Джанет Кумбе», и летним вечером капитан и корабль, влекомые отливом и ветром, вышли из гавани, держа курс на неведомое.

Глава одиннадцатая

Джозеф постепенно вернулся к привычному распорядку корабельной жизни. Часы энергичной деятельности и часы покоя. Содружество мужчин, жизнь общая для всех, схватки с внезапно налетевшим штормом и победа над ним, благополучная стоянка на якоре в чужой гавани с манящими огнями – и снова вперед, к бесконечному горизонту.

Недели и месяцы пролетали с прежней быстротой, и ни малейшего сожаления о протекшем медовом месяце, кроме полуосознанного чувства, что прилив страсти достиг высшей точки и теперь отступил безвозвратно. Именно к такому заключению пришел Джозеф в глубине души и перестал думать о жене, зная, что она принадлежит только ему и не сомневаясь в ее верности.

Возвращаясь домой с бронзовым загаром на обветренном лице, он был мужем, который предъявляет права на свою жену, но не более того.

В тысяча восемьсот восемьдесят шестом году Энни родила младенца, но он умер, не прожив и нескольких часов.

Джозеф сочувствовал жене в ее горе, но для него самого эта потеря мало что значила. Он уже вырастил нескольких детей от первого брака, и мысль заводить второй выводок была ему не по вкусу.

Сейчас к нему подкрадывалась другая беда. Джозефу стало изменять зрение.

Иногда он испытывал невыносимую боль в голове и в правом глазу. Теперь этот глаз всегда был красным и воспаленным, веко распухло, а зрачок увеличился. Временами глаз видел словно в тумане. Постепенно эти ощущения перешли и на левый глаз, хотя боль в нем была не такой сильной.

Порой Джозеф с трудом различал очертания предметов, перед глазами то и дело появлялось подвижное темное пятно. Иногда зрение восстанавливалось, но вскоре боль возвращалась, перед глазами вновь плясали темные пятна, и он был не в состоянии снять показания компаса при свете нактоуза.

Когда такое случилось с ним в первый раз, он спустился в свою каюту и некоторое время молча сидел там, беспомощный, как потерявшийся ребенок. Затем вызвал племянника Дика и рассказал ему о своих опасениях.

– Послушайте, сэр, скорее всего, это какой-нибудь пустяк; наверное, вы просто перенапрягли зрение, и постепенно все придет в норму.

Славный малый изо всех сил старался подбодрить шкипера, хотя и сам боялся, что дело может обернуться гораздо хуже.

– Не знаю, Дик, – сказал Джозеф, сжимая голову руками, – ведь это не так вдруг, оно подкрадывалось ко мне медленно, постепенно. Все началось несколько месяцев назад, а я, отъявленный трус, никому и слова не сказал. Потом женитьба… ну да, пожалуй, из-за нее я и позабыл обо всем на свете. А теперь эта чертовщина обрушилась на меня еще сильней, чем раньше. Дик, скажи, что мне делать, что делать?

– Держитесь, дядя Джо, – сказал Дик. – Может быть, все не так плохо. Как только вернемся в Плин, вы поедете в Плимут и повидаетесь с врачом. Сейчас медицина творит чудеса.

И, оставив Джозефа в каюте, он поднялся на палубу.

«Джанет Кумбе» бросила якорь в Плинской гавани в первый день февраля тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. Каким образом слух о беде шкипера дошел до команды, осталось тайной; Дик о ней и словом не обмолвился, и, тем не менее, на следующее утро об этом говорил весь город.

Сверять корабельные счета в конторе Джозеф послал Дика, поскольку сам он с братом не разговаривал с тех пор, как женился на Энни.

Филипп Кумбе сразу спросил помощника о неприятностях с глазом шкипера.

– Что это за история со слепотой моего брата? – спросил он. – Надо бы ему сходить к врачу.

– О! Для беспокойства нет никаких причин, – холодно ответил Дик – Вы же знаете, до чего быстро расходятся в Плине разные слухи, как правдивые, так и ложные. У дяди Джо просто болела голова, по-моему, он собирается в Плимут купить какое-то лекарство от этого.

– Хм. Хорошо вам, молодой человек, хранить спокойствие и намекать мне, чтобы я занимался своим делом. Но, видишь ли, это и есть мое дело. Мы с братом владеем этим кораблем в равных долях, и я не намерен рисковать деньгами, вложенными в судно, которое плавает под началом калеки. Джо придется уйти в отставку.

– Никто не может заставить шкипера уйти в отставку без медицинского свидетельства, подтверждающего его непригодность, – поспешно сказал Дик.

Филипп рассмеялся и встал из-за стола.

– Это будет для него полным крушением, – скорее про себя проговорил Дик.

– Лучше крушение для него, чем крушение корабля, – последовал жестокий ответ.

Дик и не подумал пересказывать этот разговор Джозефу, но, встретившись в конце того же дня со своим кузеном Кристофером, отвел его в сторону и объяснил ему всю серьезность положения.