– Я еще ненадолго останусь здесь, – сказала она им, целуя каждую по очереди, – и потом приеду. Смотрите, не подстегивайте пони, не гоните их. И слушайтесь Элис.
– Мы лучше вон его будем слушаться, – сказала самая маленькая, указывая своим крошечным хлыстиком на Роджера, – а то он скрутит нам языки, чтобы посмотреть, почернели они или нет.
– Не сомневаюсь в этом, – ответила Изольда, – тем или иным способом, но он сумеет заставить молчать.
Управляющий смущенно улыбнулся, но она даже не взглянула на него, и он, выйдя вперед и взяв под уздцы обоих пони, на которых сидели девочки, повел их под арку, кивком головы призывая Робби сделать то же самое и вывести нянькину лошадь. Изольда дошла с ними до ворот, и я просто разрывался между необходимостью и желанием. Необходимостью следовать за этой группой, ведомой Роджером, и желанием задержаться и смотреть на Изольду, которая стояла одна и махала рукой вслед своим детям, не ведая о том, что рядом с ней был я.
Я знал, что не должен касаться ее. Знал, что даже если сделаю это, она все равно ничего не почувствует, для нее это будет не более чем дуновение ветерка, даже еще меньше, ведь я не существовал в ее мире и не мог существовать, поскольку она была живая, а я лишь призрак без формы и обличья. А если я доставлю себе это секундное, бессмысленное удовольствие и дотронусь до ее щеки, все равно никакого контакта не получится, она просто тут же исчезнет, и я останусь один на один со своими приступами головокружения, тошноты и неизбежного раскаяния в содеянном. К счастью, меня освободили от необходимости выбора. Она махнула рукой в последний раз, глядя прямо мне в глаза и сквозь меня, а затем повернулась и через двор направилась к дому.
Я же полем последовал за всадниками. Изольда и Бодруган еще несколько часов проведут наедине. Возможно, они займутся любовью. Я надеялся и с каким-то безрассудством даже желал, чтобы именно так и случилось. У меня было такое чувство, что им отпущено очень мало времени, как, впрочем, и мне.
Дорога пошла вниз к броду, где стремительная река, миновав мельницу и прочертив долину, соединялась с соленой водой морского рукава. Был отлив, и ее легко можно было перейти вброд. Подойдя к воде, Роджер бросил поводья и, шлепнув по крупу одного, потом другого пони, пустил их галопом: дети, попав под дождь из водяных брызг, визжали от восторга. Потом дошла очередь до третьей лошадки, на которой ехали Робби с нянькой – девушка так истошно завопила, что крик, наверное, был слышен по всей долине. Из кузницы на том берегу реки навстречу им вышел кузнец (на то, что это была кузница, указывали горн, наковальня подле него да лошади, ожидавшие, чтобы их подковали); он широко улыбался. Потом, выхватив пару мехов у стоящего рядом парня, направил струю воздуха прямо на няньку, так что все ее юбки, тяжелые от воды, взлетели кверху.
– Ну-ка принеси сюда из огня прут, сейчас мы ее немного согреем, – крикнул Роджер, и кузнец сделал вид, что пытается схватить раскаленный докрасна железный прут. Искры летели во все стороны, а Робби, полузадушенный ошалевшей нянькой, корчась от смеха, вонзил каблуки в бока лошади, которая начала брыкаться пуще прежнего. Посмотреть на эту забаву из мельницы, находившейся по эту сторону реки, вышли мельник и его помощник. Я увидел, что это были монахи, а во дворе мельницы стояла повозка, и еще двое монахов нагружали ее зерном. Они прекратили работу и, улыбаясь во весь рот, глядели на всадников. Один из них приложил руки ко рту и заухал как сова, а его приятель быстро захлопал руками над головой, изображая крылья.
– Выбирай, Элис, – крикнул Роджер, – что тебе больше нравится: огонь и ветер в кузнице у Роба Розгофа или пусть лучше святые братья привяжут тебя за юбку к мельничному колесу?
– К мельничному колесу, к мельничному колесу, – в восторге закричали дети, поверив, что Элис действительно опустят под воду.
Как веселье внезапно началось, так внезапно оно и закончилось. Роджер, перейдя брод – вода доходила ему до бедер – снова взял под уздцы лошадей и свернул на дорогу, которая вела направо через долину, и Робби с нянькой поехали следом.
Я уже собрался переходить брод, как вдруг один из работавших во дворе мельницы монахов снова издал крик – во всяком случае, мне показалось, что это сделал монах, – и я обернулся посмотреть, что он еще придумал, но вместо монаха увидел небольшую легковую машину, за рулем которой сидел рассвирепевший водитель. Машина с визгом затормозила прямо у меня за спиной.
– Купи себе слуховой аппарат, если глухой! – заорал он, объезжая меня, и чуть при этом не угодил в кювет.
Я стоял, тупо глядя вслед удалявшейся машине: трое человек на заднем сиденье, разодетые по случаю воскресного выхода в свет, в полном оцепенении уставились на меня в окно.
Время сыграло со мной злую шутку, все произошло слишком быстро и слишком неожиданно. Не было больше никакой реки, бурлящей под мельничным колесом, никаких брызг, никакой кузницы на противоположном берегу. Я стоял посредине Тризмиллской дороги, проходящей по дну долины.
Я облокотился на ограду низенького мостика, перекинутого через болотистый участок. Как нехорошо получилось: из-за меня вся компания чуть не въехала в кювет, да и я сам едва уцелел. Я не мог уже извиниться перед ними, поскольку машина скрылась из вида за холмом. Я сел и несколько минут сидел без движения, ожидая, не начнется ли реакция, но все было нормально. Сердце только билось немного учащенно, но это было вполне естественно – я еще не оправился от испуга. В общем, я легко отделался. И водитель абсолютно ни при чем, я сам во всем виноват.
Я пошел вверх по дороге до того поворота, где оставил машину, сел за руль и несколько минут просто сидел, боясь, как бы не началась путаница со временем. Мне нельзя было возвращаться к церкви, пока голова окончательно не прояснится. Образ Роджера, сопровождавшего детей, которые ехали на пони через долину, был еще слишком жив, но я прекрасно знал, что он принадлежит тому, другому, миру, который уже исчез. Дом на берегу превратился в заросший травой карьер под названием Граттен, в котором, кроме утесника и жестяных банок, не было ничего примечательного. Бодруган и Изольда больше не объяснялись друг другу в своих чувствах. Я вновь жил в моей реальности.
Я посмотрел на часы и не поверил своим глазам. Стрелки показывали половину второго. Заутреня в церкви св. Андрея закончилась уже часа полтора назад, а может быть, и больше.
Испытывая угрызения совести, я завел машину. Препарат обманул меня, совершенно невообразимо растянув время. В доме я провел никак не более получаса, потом еще минут десять шел за Роджером и детьми до брода. Все закончилось очень быстро, я ведь и успел-то самую малость: ну послушал у окна, посмотрел, как дети садились на пони, и все. Сейчас меня больше беспокоило воздействие препарата, чем предстоящее объяснение с Витой, которой я в очередной раз буду глупо врать, что, дескать, гулял и заблудился. Почему же время так растянулось? И тут я вспомнил, что, отправляясь в прошлое, никогда не смотрел на часы, мне просто это в голову не приходило, и потому никак нельзя было понять, сколько времени продолжались мои путешествия: их солнце было чужим солнцем и их небо – чужим небом. Определить временные границы действия препарата не представлялось возможным. Как всегда, когда что-то было не так, я винил Магнуса. Он должен был меня предупредить.
Я подъехал к церкви, но, конечно, там никого не было. Вита с мальчиками, вероятно, ждала какое-то время, трясясь от ярости, а затем попросила кого-нибудь подвезти их до дома или взяла такси.
Я поехал в Килмарт, пытаясь придумать причину получше, чем историю про то, как я заблудился или как у меня остановились часы. Бензин. Мог у меня кончиться бензин? Прокол. Может, прокол? Черт подери, подумал я…
Я въехал на нашу дорожку, свернул к дому и остановился. Пройдя через сад, я поднялся вверх по лестнице и вошел в холл. Дверь в столовую была закрыта. Миссис Коллинз с встревоженным лицом выглянула из кухни в коридор.
– Наверное, все уже поели, – сказала она извиняющимся тоном, – но ваш обед на плите. Он еще горячий. У вас, наверно, машина сломалась?
– Да, – сказал я с благодарностью.
Я открыл дверь в столовую. Мальчики уже вышли из-за стола, но Вита еще сидела и пила кофе.
– Черт бы подрал эту машину… – начал я, и мальчики, повернувшись, уставились на меня, не зная, смеяться им или лучше потихоньку исчезнуть. Тедди проявил редкий такт: он взглядом сделал знак Микки, и они вместе поспешили из комнаты. В руках у Тедди был поднос с посудой.
– Дорогая, – продолжал я, – я очень виноват. Честное слово, я не мог этого предвидеть. Ты даже не представляешь…
– Очень даже представляю, – сказала она. – Извини, что сломала тебе все планы на воскресенье.
Я оставил ее иронию без внимания. Меня гораздо больше интересовал вопрос, имеет ли смысл дальше развивать блестящую историю о поломке машины.
– Викарий был чрезвычайно любезен, – продолжала она. – Ее сын отвез нас домой. А когда мы вернулись, миссис Коллинз вручила мне вот это.
Она показала на телеграмму, лежавшую рядом с тарелкой.
– Ее принесли, как только мы уехали в церковь, – сказала она. – Я подумала, а вдруг там что-то важное, и вскрыла ее. Естественно, от твоего профессора.
Она подала мне телеграмму. Послана она была из Кембриджа.
В ней говорилось следующее: «Желаю удачного путешествия в воскресенье. Надеюсь, встретишь свою девушку. Мысленно с тобой. Привет. Магнус».
Я перечитал ее дважды, затем взглянул на Виту, но она, уже с сигаретой, дымя, как паровоз, удалилась в библиотеку. В столовую вошла миссис Коллинз, в руках у нее была огромная тарелка с горячим ростбифом.
Глава двенадцатая
Если бы Магнус задумал сделать мне гадость, то лучшего момента выбрать было нельзя, но я ого не винил. Он ведь считал, что Вита в Лондоне и я здесь один. Тем не менее, текст был на редкость неудачный. Правильнее сказать – убийственный. Прочитав его, Вита, несомненно, тут же вообразила, что я собирался тайком уехать на острова Силли, захватив с собой бритвенные принадлежности и зубную щетку, и там славно поразвлекаться с какой-нибудь шлюшкой. Попробуй теперь докажи ей, что я не виновен. Я пошел за ней в библиотеку.
– Послушай меня, – сказал я, крепко закрыв раздвижные двери между комнатами, чтобы миссис Коллинз не услышала. – Эта телеграмма – шутка, понимаешь, дурацкий розыгрыш, устроенный Магнусом. Ну, не глупи, разве можно относиться к этому серьезно?
Она обернулась и посмотрела на меня. В эту минуту она представляла собой олицетворение разъяренной жены: одна рука на поясе, другая, с сигаретой, согнута в локте, и прищуренные глаза на неподвижном, каменном лице.
– Меня не интересует ни твой профессор, ни его шутки, – сказала она. – Тем более что ты не считаешь нужным посвящать меня в ваши затеи. Что ж, продолжайте в том же духе. Если эта телеграмма – шутка, желаю вам обоим хорошо повеселиться. Еще раз повторяю: сожалею, что испортила тебе воскресенье. Ладно, иди обедай, а то все остынет.
Она взяла воскресную газету и сделала вид, что углубилась в чтение. Я выхватил газету у нее из рук.
– Нет, дорогая, так не пойдет! – сказал я. – Ты меня выслушаешь! – Я отобрал у нее сигарету и раздавил ее в пепельнице. Потом взял ее за руки и резко повернул к себе. – Ты прекрасно знаешь, что Магнус мой давнишний друг, – сказал я. – Кроме того, он бесплатно предоставил нам на лето свой дом и впридачу договорился с миссис Коллинз. В благодарность за все это я кое-что для него делаю, понимаешь? Кое-какие исследования, связанные с его научной работой. Именно об этом и идет речь в телеграмме – он хотел пожелать мне удачи, только и всего!
Мои слова не возымели никакого действия. Ее лицо оставалось непроницаемым.
– Ты же не ученый, – сказала она. – Какие такие научные исследования ты можешь проводить? И в какое путешествие ты собрался?
Я отпустил ее руки и вздохнул, как это делают взрослые, когда у них не хватает терпения без конца объяснять одно и то же заупрямившемуся ребенку.
– Никуда я не собирался, понимаешь? Никуда! – гнул я свое. – Я просто хотел при случае проехать по берегу залива и заглянуть в одно-два места, которые его интересуют.
– Очень правдоподобно, – сказала она. – Не могу понять, почему профессор не проводит здесь коллоквиумы – с таким-то помощником! Может, сам предложишь ему? Конечно, я тут совсем некстати путаюсь под ногами, но ты не беспокойся, я исчезну, не стану мозолить тебе глаза. Боюсь только за мальчиков – вдруг они ему приглянутся?
– Замолчи, умоляю тебя! – сказал я, открывая дверь в столовую. – Ты ведешь себя как сварливая жена из затертого анекдота. Чего проще – позвони завтра утром Магнусу и сообщи ему, что ты разводишься со мной, поскольку я собрался ехать на свидание с какой-то шлюхой на Лендс-Энд. Он просто лопнет от хохота.
Я пошел в столовую и сел за стол. Подлива уже начала остывать, но это не имело никакого значения. Я налил кружку пива, чтобы запить мясо с овощами, и уж потом приступил к яблочному пирогу. Миссис Коллинз, тактично не говоря ни слова, принесла кофе, поставила его на подогретую тарелку и исчезла. Мальчики, пользуясь тем, что никто не обращает на них внимания, ковыряли ботинками гравий на дорожке перед домом. Я встал и крикнул им в окно:
– Чуть позже я отвезу вас купаться!
Их лица засияли от радости, и они побежали вверх по ступенькам крыльца.
– Попозже, – повторил я. – Сначала я выпью кофе и спрошу Виту, какие у нее планы.
Они сразу погрустнели: маму будет, конечно, не уговорить, она начнет ворчать, что вода холодная, лишь бы только не идти.
– Не волнуйтесь, – ободрил я их. – Обещаю вам, что мы поедем.
Затем я пошел в библиотеку. Вита лежала на диване с закрытыми глазами. Я опустился рядом с ней на колени и поцеловал ее.
– Ну не злись, – сказал я. – В этом мире для меня существует лишь одна женщина, ты же знаешь. Я бы отнес тебя сейчас наверх и доказал это, но мальчики не могут дождаться, когда я выполню обещание и отвезу их купаться, ты ведь не хочешь испортить им день, правда? Она открыла один глаз.
– Но мне ты уже испортил день, – сказала она.
– Вот те раз! – ответил я. – А кто испортил мне прогулку со шлюшкой? Хочешь расскажу, что я собирался с ней делать? Стриптиз на набережной. Так что теперь помалкивай.
Я крепко поцеловал ее. Никакой реакции. Однако она и не оттолкнула меня.
– Как я хотела бы понять тебя, – сказала она.
– И слава Богу, что не понимаешь, – сказал я. – Мужья ненавидят жен, которые их понимают. Это делает жизнь невероятно скучной. Поехали купаться. За скалами отличный пляж, совершенно пустой. И погода подходящая – никакого намека на дождь.
Она открыла второй глаз.
– А все же, что ты делал, пока мы были в церкви? – спросила она.
– Слонялся по заброшенному карьеру, – ответил я. – Почти рядом с деревней. Это связано с историей старого монастыря, и Магнус, да и я тоже, заинтересовались этим местом. А потом я никак не мог завести машину – совершенно по-глупому въехал в кювет.
– Это что-то новенькое: оказывается, твой профессор к тому же еще и историк, – сказала она.
– А что в этом плохого? Уж лучше, чем эмбрионы в банках. Лично я одобряю.
– Ты во всем его одобряешь, – сказала она. – Именно поэтому он тебя и использует.
– Я вообще легко поддаюсь чужому влиянию, это у меня врожденное. Пошли. Мальчики уже не могут больше ждать. Иди надень свой роскошный купальник, только накинь что-нибудь сверху, а то всех коров распутаешь.
– Коров?! – вскрикнула она. – Если там коровы, я не пойду ни через какое поле. Уволь меня!
– Они смирные, – сказал я. – Их кормят такой специальной травой, чтоб они не могли быстро бегать. Корнуолл прославился на весь мир этими коровами. Не слыхала?
Мне кажется, она поверила. А вот поверила ли она моей истории с карьером, это уже другой вопрос. Но главное, она на время успокоилась. Во всяком случае, хоть передышка…
Остаток дня мы провели на пляже. Все вдоволь наплавались. Потом мальчики плескались у берега, охотясь за несуществующими креветками, а мы с Витой растянулись на золотом песке. Мы зачерпывали песок горстями и смотрели, как он сыпался сквозь пальцы. Воцарился мир.
– Ты когда-нибудь думаешь, что дальше? – внезапно спросила она.
– Дальше? – рассеянно повторил я.
В этот момент я смотрел на залив, гадая, уплыл ли Бодруган в ту ночь, после того как распрощался с Изольдой. Он упомянул о Церковном мысе. Когда-то давно капитан Лейн возил нас на парусной лодке по заливу из Фауи до Меваджисси, и, когда мы входили в меваджисскую гавань, показал нам Церковный мыс. Дом Бодругана, должно быть, находился где-то там неподалеку. Возможно, название сохранилось до сих пор. И если так, я смогу найти его на карте.
– Конечно, думаю, – сказал я. – Если завтра будет хороший день, мы поедем кататься на парусной лодке. Не бойся, тебя не укачает, если будет такой же штиль, как сегодня. Мы поплывем через залив и встанем на якоре вон у того мыса. Перекусим и сойдем на берег.
– Замечательно, – согласилась она, – но я имела в виду не ближайшее будущее, не завтра. Я говорю о более отдаленной перспективе.
– А, вот ты о чем, – сказал я. – Нет, дорогая. Честно, не думал. Было столько работы, чтобы привести здесь все в порядок. Не торопи события.
– Я все понимаю, но Джо не может ждать вечно. Я думаю, что он хочет получить от тебя определенный ответ, и поскорей.
– Да, я знаю. Но для этого я должен сам быть твердо уверен. Тебе там хорошо – это твоя страна. Но это не моя страна. Не так-то легко отрезать все корни.
– Ты их уже отрезал – иначе зачем было бросать работу в Лондоне? Попросту говоря, у тебя нет никаких корней. Так что это не аргумент, – сказала она.
В практическом плане она была права.
– Ты должен что-то делать, – продолжала она, – и неважно где: в Англии или в Штатах. А отказываться от предложения Джо, когда тебе никто ничего равноценного не предлагает в Англии, по-моему, просто безумие. Да, я пристрастна в этом вопросе, не спорю, – добавила она, вложив свою руку в мою, – я бы очень хотела жить дома. Но только если ты этого тоже хочешь.
Я не хотел, в этом-то и была вся проблема. Но в той же мере я не хотел больше работать в прежнем качестве – ни в литературных редакциях, ни в издательствах в Лондоне. Это был тупик на данном этапе жизни, моей жизни, но тупик временный. И я ничего не мог планировать, во всяком случае пока.
– Дорогая, давай не будем продолжать сейчас эту тему. Давай жить настоящим моментом – сегодня, завтра… Но обещаю, я обязательно серьезно все обдумаю, и очень скоро.
Она вздохнула, отпустила мою руку и стала искать в кармане халата сигареты.
– Как хочешь, – сказала она. – Но не обвиняй меня потом, если вдруг узнаешь, что мой братец Джо в тебе уже не нуждается.
Через пляж, к нам бежали мальчики, сгорая от нетерпения показать свою добычу: морскую звезду, мидии и огромного, давно сдохшего краба, который страшно вонял. Время задушевной беседы прошло. Пора было собирать вещи и взбираться в гору к Килмарту. Замыкая шествие, я оглянулся и посмотрел на залив. Был хорошо виден противоположный берег: на самой оконечности Церковного мыса стояли белые домики, освещенные лучами заходящего солнца – до них было всего каких-нибудь восемь миль.
В такую ночь
мечтает Отто покинуть стены Бодругана,
душа его к ручью Тризмилла рвется, где
безмятежно спит его Изольда…
Но спала ли она там? Наверняка после того, как Отто уплыл, она отправилась вслед за детьми. Но куда? В Бокенод, где проживает ее самовлюбленный деверь, сэр Джон? Слишком далеко. Не получается. Она называла еще какое-то место. Что-то похоже на Тридж. Нужно посмотреть карту. Вся проблема в том, что почти все названия ферм в Коруолле начинаются на «Три». Тривенна, Триверран и Тринадлин исключаются. Так где же все-таки ночевала в ту ночь Изольда с дочерьми?
– Нет, такие прогулки не для меня, – жалобно сказала Вита. – Боже мой, ну и гора! В Вермонте с таких катаются на горных лыжах. Дай мне руку.
Значит так: они пересекли реку в том месте, где он образует водопад у мельницы, и свернули по дороге вправо. После этого я их не видел – из-за машины, которая меня чуть не сбила. Дальше они могли пойти в любом направлении. Причем Роджер шел пешком. Если потом начался прилив, то через брод он уже вернуться не мог. Я попытался вспомнить, не было ли там около кузницы лодки, на которой он мог бы приплыть назад.
– После такой зарядки и морского воздуха я должна спать как убитая.
– Конечно, – ответил я.
Да, точно, там была лодка. Она лежала на песке, на берегу, и во время прилива на ней, скорее всего, перевозили пассажиров от кузницы к мельнице и обратно.
– Тебе, конечно, наплевать, как я сплю – хорошо ли, плохо ли, – и есть у меня силы дойти до дома или нет? – не унималась она.
Я остановился и посмотрел на нее.
– Извини, дорогая, – сказал я, – конечно, не наплевать. – (С чего это вдруг она опять заговорила о бессонной ночи?)
– Ты сейчас был где-то далеко в своих мыслях. Я всегда это чувствую, – сказала она.
– Не дальше, чем за четыре мили отсюда, – ответил я. – Если тебе действительно интересно, то я сейчас думал о двух детях верхом на пони, которых я видел сегодня утром. Мне вдруг стало любопытно, куда это они могли ехать.
– На пони? – Мы пошли дальше, Вита тяжелым грузом повисла на моей руке. – Что ж, это самая удачная мысль, которая тебя посетила за последнее время, – сказала она. – Мальчики обожают ездить верхом. Может, этих пони дают напрокат?
– Сомневаюсь, – сказал я. – Мне кажется, они ехали с какой-то фермы.
– Ну, это можно выяснить. Симпатичные дети?
– Очаровательные. Две маленькие девочки и молодая девушка, по-видимому, их няня, и с ними двое мужчин.
– И все верхом?
– Один мужчина шел пешком, он вел под уздцы пони с девочками.
– Я думаю, это школа верховой езды, – сказала она. – Выясни, пожалуйста. По крайней мере, кроме плаванья и прогулок на лодке мальчикам будет чем заняться.
– Хорошо, – сказал я.
Как было бы замечательно, если бы я мог вызвать Роджера из прошлого и попросить оседлать двух килмартских лошадок для Тедди и Микки, а затем послать их вместе с Робби галопом в Пар на пляж… Роджер идеально ухаживал бы за Витой. Исполнял бы любую ее прихоть. Сок белены, полученный от брата Жана из монастыря, обеспечил бы безмятежный сон, а если бы это не помогло… Я улыбнулся.
– Что смешного?
– Ничего.
Я указал на увядающую наперстянку – лиловые цветы, облепившие высокие стебли, которые пробивались сквозь живую изгородь вокруг выпасов чуть ниже Килмарта.
– Если у тебя случится сердечный приступ – никаких проблем. Из наперстянки получают дигиталис. Только скажи, и я растолку семена.
– Огромное спасибо. Не сомневаюсь, что в лаборатории профессора отыщется не только это, а еще бог знает какие ядовитые семена и чудовищные смеси.
Как она была права! Однако мне надо было как-то отвлечь ее от Магнуса.
– Вот мы и пришли, – сказал я. – Через эти ворота прямо в сад. Я сейчас приготовлю тебе и мальчикам выпить чего-нибудь холодненького. Затем займусь ужином. Буду угощать вас холодной говядиной и салатом.
Да здравствует хорошее настроение! Мои усилия угодить им должны стереть всякие воспоминания о моих утренних промахах. Заботливый супруг, приветливый отчим. Главное продержаться до отхода ко сну – и далее.
Как оказалось, насчет «далее» я беспокоился зря. Купание, тяжелое восхождение в гору и пьянящий корнуоллский воздух сделали свое дело. Вита, у которой от зевоты рот не закрывался, посмотрела телевизионную пьесу и уже в десять улеглась, и, когда час спустя я тихо залез в постель и лег рядом, она даже не проснулась. Судя по небу, назавтра ожидалась отличная погода, и можно будет поплыть к Церковному мысу. А ведь Бодруган до сих пор существует – после ужина я отыскал его на карте.
Ветер был несильный, но вполне достаточный, чтобы мы благополучно вышли из порта Фауи. Наш шкипер Том, здоровый улыбчивый парень, занимался парусами – мальчики помогали или, скорее, мешали ему, я же занял место у румпеля. Моих познаний в этой области хватало только на то, чтобы не вести лодку против ветра (чтобы паруса не полоскались), но ни Вита, ни мальчики не подозревали об этом, а мой уверенный вид произвел на них должное впечатление. Вскоре мы бросили с кормы лески на макрель: ребята с дикими криками вытаскивали пустые крючки, как только замечали малейшее подрагивание, которое на самом деле было вызвано просто легкой волной или каким-нибудь пучком водорослей. Вита устроилась на корме рядом со мной. Ей очень шли джинсы, да и алый свитер тоже: как у большинства американок у нее была прекрасная фигура.
– Божественно, – сказала она, прижимаясь ко мне и опуская голову мне на плечо. – Как здорово, что ты все это придумал. Ставлю тебе отлично. А море какое спокойное – загляденье!
Но весь ужас в том, что так продолжалось недолго. Я вспомнил, как это бывало когда-то, давным-давно: едва мы проходили буйки Канниса и мыс Гриббин, западный ветер с невероятной силой вступал в противоборство с приливом, при этом скорость лодки сразу резко увеличивалась (для умелого рулевого, каким был капитан Лейн, это всегда блаженные минуты), и судно практически ложилось на борт, так что пассажир, сидящий с подветренной стороны, оказывался всего в нескольких дюймах от воды. В данном случае таким пассажиром была Вита.
– Может, лучше передадим руль этому парню? – сказала она нервно, после того как лодка три раза клюнула носом, а потом накренилась на бок, так что леер коснулся воды. Я сам был виноват – попал в слишком крутой бейдевинд.
– Ни за что! – весело прокричал я. – Переползи под гиком на другую сторону!
Она, покачиваясь, поднялась на ноги и со всей силы стукнулась головой о гик. Я наклонился, чтобы помочь ей выпутаться из веревки, за которую она зацепилась ногами, и при этом, конечно, отвлекся от румпеля, в результате судно зарылось носом в воду, и нас всех, меня в том числе, окатило с ног до головы.
– Ничего страшного! Соленая вода никому еще не повредила! – прокричал я, но мальчики, прижавшиеся к лееру с наветренной стороны, похоже, не очень были в этом уверены и вместе с матерью нырнули в укрытие – маленькую каюту с низким потолком, где им пришлось примоститься на небольшом рундуке, и там то и дело подпрыгивать и падать вниз вместе с нашим резвым суденышком.
– Хорош ветерок! – улыбаясь во весь рот, сказал шкипер Том. – Доберемся до Меваджисси в два счета!
Я тоже осклабился, демонстрируя, что полностью разделяю его уверенность, но три белых, как полотно, лица, смотрящих на меня снизу из каюты, совсем не горели энтузиазмом, и у меня создалось впечатление, что никто из них не разделяет мнения шкипера насчет ветерка.
Он предложил мне сигарету, но после трех затяжек я понял, что мне лучше не курить, и, когда он отвернулся, тут же выбросил ее, в то время как он продолжал попыхивать своей трубкой, набитой невероятно ядовитым табаком, дым от которой относило прямо в каюту, где вскоре повисли густые клубы.
– Скажите им, пусть залезут в кокпит – там не так качает, – посоветовал Том.
Я посмотрел на мальчиков. Лодка сейчас шла довольно устойчиво, но, сидя в тесной, темной каюте, они ощущали малейшие толчки, и Микки уже начал подозрительно зевать. Вита сидела, уставившись в одну точку, как бы загипнотизированная штормовкой Тома, которая висела на крючке в каюте и раскачивалась из стороны в сторону, словно повешенный, при каждом наклоне судна.
Мы с Томом переглянулись, поняв друг друга без слов. Он сменил меня у румпеля и стал выбивать трубку, а я быстро перетащил свою семью в кокпит, где Виту и младшего сразу вытошнило. Тедди оказался более стойким, возможно потому что смотрел в сторону.
– Мы скоро подойдем к Черному мысу, – сказал Том. – И там уже не будет никакой качки.
Едва он сел к румпелю, как произошло чудо. А может, это было простое совпадение. Качка сменилась мерным, едва ощутимым покачиванием, белые лица начали оживать, зубы перестали стучать, а из корзинки были извлечены разные выпечные вкусности, приготовленные миссис Коллинз. Развернув салфетки, все мы, и даже Вита, с большим аппетитом набросились на них. Мы прошли Меваджисси и у западного побережья Церковного мыса бросили якорь. Ни в море, ни на небе не было никакого движения, солнце палило вовсю.
– Просто удивительно, – заметила Вита, сняв свитер и положив его себе под голову вместо подушки, – как только судном начал управлять Том, оно пошло как по маслу, и даже ветер сразу стих.
– Да нет же, – сказал я, – мы подошли ближе к берегу, вот и все.
– Как бы там ни было, – сказала она, – назад судно поведет он.
Том помог мальчикам пересесть в маленькую шлюпку. На них были уже плавки для купания, а под мышками полотенца. Том взял удочки с заранее насаженными червями.
– Сэр, если вы с женой хотите остаться на борту, пожалуйста, – сказал он. – За ребятами я присмотрю. Тут хороший пляж, опасности никакой.
Я не хотел оставаться с женой на борту. Я хотел взобраться наверх, пересечь поле и найти Бодруган.
Вита подняла голову, села и, сняв очки от солнца, посмотрела вокруг. Был прилив, и пляж выглядел очень соблазнительно, но тут к своему восторгу я увидел, что территория уже занята: по нему лениво разгуливали штук шесть коров, оставляя по всему пляжу неизбежные следы своего пребывания.
– Я остаюсь на борту, – решительно сказала Вита. – А если мне захочется выкупаться, я и здесь могу это сделать.
Я зевнул – почему-то всегда, когда я чувствую себя виноватым, на меня нападает зевота.
– А я на берег, разомну ноги, – сказал я. – После такого количества пирогов плавать все равно невозможно.