– Ну, а на друга, на друга-то моего ты взгляни, . – торопил ведуна Никита. – Помрет ведь.

– Да теперь не помрет, – уверенно ответил ему мельник, – вышла из него немощь колдовская. Сейчас пития ему приготовим, выпьет он, поспит, а когда проснется, то и помнить ни о чем не будет. Проводи, хозяйка, в дом, – попросил он старуху.

В избе мельник достал один за другим из своей котомки несколько кузовков и разложил их рядком на лавке у печки. Затем попросил у хозяйки глиняную миску и чистой водицы. Долго мешал он берестяной палочкой какие-то травки и порошочки в миске, все приговаривал, приговаривал что-то. Затем залил все водой, нагрел на огне, остудил. Наконец, закрыв чистым льняным полотенцем, вынес варево во двор. Кряхтя от старости, подсел к пребывавшему в полудреме Ибрагиму.

– Выпей, свет мой, и полегчает тебе, – он осторожно протянул ему миску.

Ибрагим медленно поднял отяжелевшие веки, посмотрел тусклым взглядом на мельника и сказал:

– Коню, коню моему дай сперва. Мучается ведь он тоже. А куда я потом без него?

– И коню твоему хватит, – успокоил его ве-Дун, – ты сам-то попей, а коню само собой полегчает. Одной ниточкой он с тобой помотан. Ты – в беде и он – там же. Ты здоров, и он весел. Так-то.

Ибрагим покорно выпил содержимое миски. Остатки пития ведун побрызгал на аргамака.

– А теперь отведите-ка его в дом да на лавку уложите, пусть поспит, – обратился мельник к Никите Романовичу. —^Вежды-то слипаются, гляди.

Никита приподнял друга с травы и помог ему дойти до постели.

Заботливо укрыл попоной.

Ибрагим быстро и спокойно заснул. Лицо его посветлело и постепенно приобрело естественный цвет. Так же быстро и спокойно заснул под окном избы и верный конь Юсупова, аргамак.

– Ты его не буди, – шепотом наставлял мельник Никиту, – сколько проспит – столько, значит, надобно. Сон его береги. Сон – главный его целитель теперича. Жди. Сам проснется – здоров будет. Ну, дело сделано, пойдем, значит.

Тихонько прикрыв дверь в горницу, мельник и князь вышли из дома.

– Всем тишину соблюдать велю, – приказал Никита, – Ибрагим-бея не беспокоить. Дорого нам время, но что поделаешь? Негоже друга в беде бросать. Ждать будем. А там все вместе тронемся дальше. Спасибо тебе, отец, – князь радостно обнял ведуна, – от слова своего я не отступлюсь. Как обещал, проси, что хочешь.

– А далеко ли путь держишь, князь? – спросил его, прищурясь, мельник. – Хочешь, на воде погляжу, что ждет тебя?

– На Белое озеро еду, – ответил, пожав плечами Никита, – в Кириллов монастырь, ворогами лютыми осажденный. На битву еду, отец…

Мельник подошел к широкой бочке с колодезной водой, стоящей у угла крестьянской избы, и, поводив над ней руками, промолвил:

– Тяжкое испытание выпало дому твоему. Из последних сил держатся защитники крепости. Не вороги лютые, не захватчики из плоти и крови – все силы преисподней ополчились на тебя. Не они ли и подложили тебе нечисть болотную, чтобы тебя в пути задержать? Бесов рать неисчислимая восстала на святую обитель. Но стоят за нее Ангелы, святые земли русской стоят. Так что, мужайся, князь. Страдания ждут тебя немалые. Но есть у тебя защита, которая посильней всех наших прибауток да примочек будет. Камень колдовской, что на груди твоей висит. Любимой рукой тебе он дан. Любящей рукой. На него надейся, на Господа и Деву Пречистую, да на терпежку нашего русского мужика. Все выдюжим. Вижу я монастырь чистым, сияют купола его, горят кресты на солнце, народ ликует. Так что поезжай с Богом, князь, – мельник отошел от бочки и устало смахнул со лба крупные капли пота, – а об награде моей позабудь. На святое дело едешь. Иль не русский человек я, чтоб с воина, землю мою защищать едущего, мзду брать?

– Спасибо тебе, отец. – Никита низко поклонился старику. – За помощь и за слова добрые. Но я от обещаний своих не привык отступать. Вот тебе три золотых монеты… – Он протянул мельнику деньги, но тот сердито отстранил его руку:

– Не нужно мне, князь, сказал же я тебе! А вот, когда ворога разгромишь, вспомни обо мне. При-Шли мне коня доброго из твоей конюшни, чтоб на твоего похож был. Очень уж приглянулся он мне. Обещаешь?

– Обещаю, – Никита с благодарностью прижался щекой к морщинистой руке старика, – трех коней пришлю. Взамен трех монет, что ты отверг…

– Спасибо, князь, – поклонился ему в пояс мельник, – мне б и одного вдосталь. Ездить я не горазд, годы не те, а чтоб полюбоваться. Только вот видал я на воде, – осторожно продолжал он, – неясно, правда, замутилась водица. Оттого, должно быть, что с другой стороны тоже сила дюжая стоит и глядеть не дает. Но мелькнул передо мной прекрасный лик женщины. Она тебе камень тот дала, что охранит тебя от всех бед. Встретишь ты ее там, где не ждешь. В великой опасности и саму ее обнаружишь. Но не греши поспешным судом. Вместе быть вам суждено. Только очень долгой и тяжкой дорога ваша будет. Большую честь заслужишь ты и от государя. Терпи. Вот с тем и откланяюсь, княже. Храни тебя Господь.

– Спасибо, старик, – услышав о Вассиане, Никита сильно разволновался. – Сокольничий мой отвезет тебя обратно. Спасибо за все.

Собрав котомку, мельник закинул ее за спину. Князь сам подсадил его к Фролу в седло. Дав шпоры коню, всадник умчался, увозя ведуна.

А князь Никита Романович долго еще размышлял над словами старца, сидя у изголовья спящего Ибрагима.

Юсупов проспал беспробудно с десяток часов. А когда проснулся, ничего не мог вспомнить о том, что случилось с ним. На рассвете следующего дня вся дружина князя Ухтомского снова выступила в поход,

Командор Пустыни Жерар де Ридфор сидел в своем шатре, скрестив ноги на россыпи шелковых зеленых и алых подушек, лениво пощипывая гроздь ис-синя-черного винограда на хрустальном блюде и нюхал из открытого флакона благовоние, приготовленное для него из лепестков дикой фиалки. Коротконогий карлик примостился рядом с ним на маленькой скамеечке и горячо нашептывал Командору, яростно вращая своими выпученными черными глазищами с яркими белками:

– Я сам видел, она подходила, подходила к итальянке. Я проследил за ней. Я проследил..

– Кто подходил? – недовольно поморщился Командор Пустыни. – Говори яснее..

– Тана. Воспитанница Маршала. Она разговаривала с итальянкой.

– Ты хочешь сказать, что Тана предала меня? – с чарующей и искренней улыбкой спросил Командор, но пальцы его резко сжали несколько виноградных ягод, и густой сок цвета настоянного красного вина стек на хрусталь тарелки. – Я полагаю, ты ошибся. Тана любит меня. Она никогда меня не предаст. Однако зачем ломать голову, мы можем спросить у нее самой. Верно? – Он взглянул на карлика с истинно детской невинностью. – Пусть ее приведут.

– Да, да, господин.

Жерар де Ридфор взял карлика пальцем за подбородок, покрутил его лицо и поцеловал в губы. Затем, потеряв интерес, грубо оттолкнул от себя.

– Пошел вон.

Ловко перебирая всеми четырьмя конечностями, как собака, карлик выкатился из зала. Вскоре темнолицый араб во французском сюрко и алой чалме ввел к Командору Тану. Девушка испуганно дрожала и куталась в полупрозрачную кружевную шаль.

– Да ты никак замерзла, Тана, – ласково приветствовал ее Ридфор. Но добродушная улыбка его сразу же превратилась в хитрую лисью усмешку. – Здесь очень тепло. Сними с нее все, Савеоф, – приказал он арабу.

Тот быстро выдернул из рук Таны шаль и сорвал с нее набедренную повязку. Несмотря на природную смуглость, девушка побелела от страха и смущения.

– Подойди ко мне, – властно приказал ей Ридфор.

Дрожа как лист на ветру, египтянка приблизилась. Зубы ее выбивали барабанную дробь.

– Встань на колени!

Она послушно опустилась. Жерар де Ридфор крепко взял ее за волосы и притянул к себе:

– Скажи, ты любишь меня, Тана? – прошипел он ей в лицо, как ядовитая змея

– Да, мой господин, я люблю вас, – пролепетала Тана.

– А кого еще ты любишь? – Командор перешел

на коварно мягкий, бархатный шепот, – кого еще, скажи мне, девочка…

Тана молчала. Из ее огромных светло-голубых глаз тонкими ручейками струились слезы.

– А Маршала ты любишь? – продолжал допрашивать Ридфор уже более жестко. – А шлюху Маршала, принцессу д'Аргонн, презренную аббатиссу, ты тоже любишь? Может быть, она воспитала тебя? Была к тебе добра? Говори! – Он больно ударил мулатку по лицу.

Юная наложница вскрикнула, но мужественно стерпела его удар.

– А о чем вчера ты шепталась в лесочке с итальянской герцогиней, посланницей Маршала? – как бы между прочим спросил, откинувшись на подушки, Ридфор. – О своей любви к нему? Ты подсунула ежа? Ты предала меня, Тана? Ай-ай, как нехорошо, моя девочка! – Метнувшись вперед, он снова больно ударил египтянку в лоб, и она со стоном повалилась на звериные шкуры, устилавшие пол шатра.

– Встать! – приказал ей Ридфор. – Если ты не хочешь рассказать мне все добром, поговорим по-другому. Савеоф! – подозвал он, стоявшего в стороне араба. – Начинай.

– Слушаю, господин.

Араб набросил на голову несчастной девушки петлю из плетеного ремня. Она легла на волосы египтянки, подобно головной повязке кочевников-бедуинов. Встав позади девушки, Савеоф просунул в петлю толстую дубинку из древесины оливы и повернул ее. Ремень крепко прижался к голове. Потом грубые узелки его впились в кожу Таны. Лицо девушки исказилось от боли.

– Помедленнее, Савеоф, – попросил араба Командор, – не надо торопиться.

Медленно и осторожно, по четверти оборота, дубинка поворачивалась в руках араба. Узелки впивались все глубже. Рот Таны раскрылся, воздух в шумом вырвался из груди. Вся ее чудная кожа приобрела цвет прогоревшей золы. Девушка снова судорожно наполнила легкие воздухом и выдохнула его в пронзительном вопле. Глядя на ее мучения, Командор Пустыни ухмылялся. Араб продолжал свое дело. Цепочка кожанных узелков прогружалась в лоб Таны, и голова ее постепенно сжималась и вытягивалась в петле. Девушка надрывно кричала от страшной боли.

– Скажешь, о чем ты шепталась с итальянкой? – издевательски спрашивал ее Ридфор, но бедная страдалица уже не способна была услышать его.

Петля сужалась. Казалось, череп девушки вот-вот расколется. Еще несколько поворотов…

– Мой господин! – вбежав в зал, прервал пытку один из лучников. – Прости меня, господин…

– Что случилось? – недовольно скривился Рид-фор и дал арабу знак остановиться.

– Господин, русский принц со своим отрядом только что проследовал через коридор смерти в крепость.

– Проследовал? – усмехнулся, потирая руки, Командор. – Или сгорел заживо там?

– В том-то и дело, что проследовал, – ошеломленно сообщил лучник.

– Как это так?! – Ридфор аж подскочил на месте. – Кто пропустил их? Кто посмел?

– Совершилось чудо, мой господин. Им открылся мерцающий голубой путь, и они прошли по нему сквозь отряды наших воинов совершенно невредимые…

– Голубой путь… – Ридфор снова опустился на подушки, раздумывая. – Голубой путь… Ладно, поди прочь, – приказал он лучнику. Взгляд его упал на лежавшую у его ног без чувств Тану. – Как думаешь, жива она? – спросил он араба.

– Похоже, нет, мой господин, – склонился над египтянкой Савеоф.

–.Как бы там ни было, утопи ее в озере. Я не кормлю предателей. Понял?

– Да, мой господин, – поклонился араб

– Тогда тоже иди.

Взяв тело Таны за ноги, Савеоф вытащил ее из зала. На белых леопардовых шкурах протянулась длинная кровавая полоса. Де Ридфор с отвращением поморщился. Но мысли его уже занимало другое. Голубой путь помог русскому принцу пройти в монастырь… Что это значит? От предчувствия удачи у Командора Пустыни зачесались ладони. Это значит, что дорогу принцу открыл волшебный камень гелиотроп, Талисман Командоров. Откуда он мог взяться в дикой стране, где большинство людей даже высшего сословия и понятия не имеют о том, что, кроме их страны, еще где-то существует жизнь, а тем более о волшебных камнях тамплиеров и обо все прочем? Откуда? Да все просто! Либо этот славянин украл камень у герцогини де Борджиа, долго жившей в семье белозерских принцев – славяне ведь любят украсть. Либо она сама ему подарила. А зачем? Но тут уже другой вопрос. Главное – у самой итальянки теперь нет гелиотропа. Она уязвима, как простая смертная. Вот так удача! Совершив от восторга акробатический пируэт на подушках, Командор Пустыни приказал позвать к нему старшего из ассасинов и начал продумывать свой план.

– Принц де Ухтом прибыл в крепость, госпожа, – доложил Джованне капитан де Армес, войдя в салон галеры, где находилась герцогиня.

– Откуда тебе известно это? – оторвавшись от раздумий, спросила его Джованна.

– Голубой свет гелиотропа просиял над всей округой и озером. Можно не сомневаться, что принц де Ухтом благополучно вступил в монастырь.

Джованна внимательно посмотрела на него, затем поднялась с кресла и вышла на палубу.

– Раз это видел ты, то нет сомнения, что то же видел и Ридфор, – она многозначительно взглянула на капитана. – Теперь он знает, что гелиотропа у меня нет. Наступают трудные дни для нас с тобой, Гарсиа. Мы с тобой – против всех. Но мы должны победить. Дай приказ немедленно сняться с якоря и выйти подальше в озеро, чтобы вся акватория вокруг просматривалась, как на ладони. Незваные гости, я полагаю, не заставят себя долго ждать. Организуй освещение и постоянную вахту. Теперь нам надо забыть об отдыхе и сне. Около пифона поставь телохранителя.

– Вы не жалеете, что отдали гелиотроп принцу Никите? – тихо спросил Гарсиа.

– Человек, который мне дорог, – в безопасности, – ответила Джованна, – как я могу жалеть об этом? А о себе я позабочусь сама.

Недалеко от галеры в прибрежном кустарнике раздался шум ломающихся ветвей. Гарсиа схватился за оружие и выступил вперед, закрывая собой госпожу. Какой-то человек в восточном одеянии – видно было, как мелькнула за листьями чалма, – протащил к воде тело женщины с длинными волосами. Затем он поднял ее и одним движением выбросил далеко в озеро. Бессильные конечности взметнулись в воздухе. Перекувырнувшись, тело с шумом упало в воду и стало быстро погружаться. Веер волос устремился на глубину, словно опускающиеся под воду плети водорослей.

– Это Тана! – вскрикнула, узнав женщину, Джованна. – Воспитанница Маршала! Они убили ее! Гарсиа, немедленно пошли людей, пусть вытащат ее из воды – может быть, ее еще можно спасти. И пусть догонят араба, если он еще недалеко ушел! – приказала она в волнении.

Мгновением спустя несколько матросов попрыгали в воду. Тело Таны подняли почти со дна. Она еще была жива. А вот араб уже успел исчезнуть. Наверное, возвратился к своему господину.

Джованна приказала перенести девушку в одну из гостевых спален на галере. По случайному совпадению комнату эту украшали изображения древних египетских богов, мифологических животных и царских гербов. Обитые тончайшим бежевым атласом стены венчались расписным сводом наподобие лазурного вела-риума, окаймленного длинными желтыми листами пальм. Живопись на атласе, сотворенная учениками Сандро Ботичелли, сияла в свете многочисленных свечей всей свойственной вдохновенной манере великого итальянца радостной красотой и девственной свежестью. В широких крыльях символических кругов Изи-да и Осирис потрясали руками, обрамленными перьями, наподобие крыльев птиц. Змеи вздували свое голубое горло; боги с головами животных поднимали свои уши шакалов, опускали в плечи змеиные шеи, вытягивали длинные хищные клювы. Мистические ковчеги богов двигались на своих полозьях, влекомые фигурами в различных позах, или плавали на зеленоватой волнующейся глади вод.

А посередине всех этих изображений художники поместили человека своего времени, написанного нарочито грубо, как неудавшийся набросок, с резкими чертами, расцвеченного яркими, негармоничными красками. Надменное и самодовольное выражение его лица явственно контрастировало с таинственной выразительностью египетского искусства, подчиненного жреческим правилам и отчаянно стремящимся через замкнутый религиозным табу вечный круг жизни и смерти выразить свою сокровенную истину. В руке горделивого незнакомца из эпохи Возрождения сиял нарисованный насыщенным кроваво-гранатовым цветом драгоценный камень – знаменитый рубин «пламя Борджиа», с давних времен украшавший корону герцогов Романьи. Его пурпурные отблески разлетались по всему живописному изображению, вспыхивали на окнах венецианского стекла, на выполненном в виде листа папируса, покрытом сотнями иероглифов плафоне.

Из глубины средневековья, от арагонский королей, стоявших у истоков рода де Борджиа, донеслись легенды о чудесах великолепного рубина. «Если хочешь добиться взаимности от гордой, строптивой женщины, к которой склоняется твое сердце, – дай ей взглянуть на „Пламя Борджиа“, и она станет ласкова с тобой, как домашняя кошка, – говаривал когда-то дед Джо-ванны, римский властелин папа Александр VI. – Если хочешь уничтожить своего врага, направь на него лучи рубина, сверкающего на солнце, – и скоро недруг твой исчезнет с лица земли. Если хочешь узнать, не скрывается ли смерть в поднесенном с подобострастной улыбкой кубке с соблазнительно пахучим вином, – опусти в вино драгоценный красный камень, и, если вино отравлено, он предупредит тебя, изменив свой цвет на черный.»

В двух углах комнаты, напротив ложа, возвышались круглобокие амфоры из нежно-лилового агата, украшенные золотыми изображениями скарабеев, кошек и цветков лотоса. Огромные разноцветные павлиньи перья перемежались в них с образцами оружия древних египтян: острые копья с бронзовыми наконечниками, короткие бронзовые мечи, покоящиеся в кожаных ножнах с украшенными слоновой костью и серебром рукоятями. Здесь же стояли, прислоненные к стене, длинные щиты фараоновых копейщиков из кожи крокодилов или гиппопотамов, твердые и прочные, как бронза; кожаные шлемы лучников; подбитые войлоком нагрудники; высокие леопардовые шапки меченосцев.

Джованна приказала матросам уложить девушку на постель и удалиться. Ложе, занимавшее около трети спальни, имело весьма причудливую форму – оно было выполнено в виде уснувшего быка с поджатыми ногами и изгибающимся двумя прядями хвостом. Широкую спину быка, собственно, и служившую местом для отдыха, покрывали множество больших и маленьких подушечек алого атласа, а вместо одеяла служили скрепленные между собой перья страуса. Присев на кровать рядом с египтянкой, герцогиня внимательно осмотрела раны на ее голове:

– Они пытали ее! – возмущенно произнесла она. – Еще немного, и череп несчастной бы раскололся. Что-то помешало им…

– Наверняка въезд принца де Ухтом в монастырь, – предположил Гарсиа. – Ридфору было на что отвлечься. Воображаю его изумление! Вам удалось поговорить с Маршалом, госпожа?

– Нет еще. Пифон отдал слишком много сил, сотворив живительную слезу, и он нуждается в покое. Поди, принеси мне флакон с эликсиром. Девочка совсем плоха. Надо немедленно смазать ее раны, чтобы они быстро зажили. Иначе мы потеряем ее…

– Госпожа, – попытался возразить ей Гарсиа, – мы не можем использовать драгоценную жидкость для всех. Мы и так весьма беспечно раздаем и тратим то, без чего сами не можем обойтись. Вы не можете обойтись, госпожа…

– Принеси мне флакон с эликсиром, – не дослушав, приказала ему Джованна.

Капитан де Армес покорно умолк и, звякнув шпорами, вышел из спальни. В наступившей тишине до Джованны долетел едва различимый всплеск воды у борта галеры. Она насторожилась. Взгляд ее случайно упал на изображение итальянца на атласном панно комнаты. В мерцающем свете закрепленных на стенах факелов, ей показалось, что лицо незнакомца, имеющее немало черт схожих с отважным и жестким ликом ее отца, герцога Чезаре де Борджиа, трагически исказилось, а.пламенный рубин в его руке приобрел странный мутно-сероватый оттенок. Стараясь унять охватывающую ее тревогу, Джованна принялась снимать с неподвижно лежащей Таны украшавшие ее золотые и сердоликовые браслеты, но пальцы рук повлажнели от волнения и плохо слушались. Наконец, появился Гарсиа. Он передал герцогине венецианский флакон с пурпурно-лиловой жидкостью.

– «Слезы пифона», госпожа, – слегка поклонился он.

– Ты ничего не слышал? – испытывающе взглянула на него Джованна.

– Ничего, – насторожился Гарсиа. – А вы? Вы что-то слышали? Какой-то шум?

– Я, кажется, слышала всплеск. Но, может быть, мне показалось. Ладно, займемся девушкой.

Она открыла флакон с лекарством и снова склонилась над Таной.

– Я сейчас проверю, – решил Гарсиа, но не успел он договорить, как на палубе отчетливо прозвучало шарканье босых ног, и чья-то тень мелькнула за выложенными цветными мозаиками окнами спальни.

– Гарсиа, пифон! – вскочила Джованна.

Капитан де Армес выхватил шпагу и через римский и гомеровский залы бросился в спальню самой герцогини, где у постели госпожи обычно спал в своей корзинке карфагенский змей. На ковре перед дверью он увидел мокрые следы босых ног. Кто-то приближался к двери спальни, потоптался и ушел прочь. Распахнув дверь, Гарсиа вбежал в «Ганнибалово жилище», как, бывало, называл свою любимую комнату, убранную в северо-африканском стиле, герцог Чезаре Борджиа. Однако здесь все было спокойно. Пифон благополучно почивал на своем месте, неусыпно охраняемый чернокожим матросом, вооруженным двумя острыми кинжалами и мечом.

Слегка успокоившись, Гарсиа устремился на палубу. Заслышав его быстрые шаги, кто-то спрыгнул за борт. Подбежав, Гарсиа успел заметить в блеклых полосах света, протянувшихся от больших факелов, зажженных на борту галеры, только мелькающий из-под воды смуглый торс и алую чалму араба, поспешно уплывающего прочь. Выхватив пистолет, Гарсиа выстрелил вслед беглецу. Почувствовав опасность, араб мгновенно набрал в легкие побольше воздуха и полностью скрылся под водой.

Как только Гарсиа покинул египетскую спальню, все огни в комнате, где находились Джованна и Тана, внезапно как один потухли. И тут же снова зажглись, даже ярче, чем прежде. Все помещение наполнилось вкуснейшим ароматом спелых манго и гранатов. С недоверчивым изумлением Джованна увидела, что в самой середине комнаты стоит, невесть откуда взявшаяся, огромная корзина с крышкой, из-под которой как раз и струится манящий, соблазнительный аромат.

Даже вопреки осторожности, Джованна почувствовала непреодолимое желание попробовать один из фруктов. Ведь со вчерашнего дня у нее во рту не было и росинки. Не отдавая себе отчета в безрассудности своего поступка, она приблизилась к корзине и протянула руку к крышке. Какая-то непреодолимая сила толкала ее вперед.

Но внутренний голос внезапно воспротивился ее порыву. «Стой!» – послышался ей голос отца. Герцогиня снова обратила свой взор к итальянцу на портрете. Взгляд его был мрачен, лик – смертельно бледен, а камень в руке почернел. Почувствовав, как первобытный ужас перед неотвратимым оковывает ее тело саднящим ледяным дыханием, Джованна отступила на шаг от корзины. И вовремя. Крышка корзины вдруг подскочила вверх, плоды разлетелись и покатились по полу. Раздалось резкое шипение, и огромный клубок черного змеиного тела, блистая чешуей, выскочил из корзины и бросился к ногам Джованны.

Джованна отскочила в сторону, но немного опоздала. Челюсти змеи сомкнулись на подошве ее сапога, да с такой силой, что молодая женщина едва не потеряла равновесие. Облачко яда брызнуло с изогнутых клыков чудовища. Прозрачная смертоносная жидкость заструилась по ноге герцогини. Вырвав ногу из пасти змеи, Джованна сумела увернуться от второго укуса и бросилась к стене, туда, где стояли в амфорах египетские мечи. Только сейчас, когда способность соединять отдельные мечущиеся в мозгу слова в мысли снова вернулась к ней, Джованна смогла осознать, кто находится перед ней. О, это был не мирный, мудрый и преданный, как пес, пифон, священное животное Карфагена, хотя на мгновение ошеломленной Джованне показалось, что мир перевернулся и по какой-то причине, неизвестной ей, вернейший и нежнейший друг ее пифон, спаситель и защитник, превратился в опасного убийцу. О, нет! Черно-серебристое существо, собравшее половину своего гибкого тела в кольца на полу, а верхнюю часть вознесшее до уровня плеча Джованны было… пустынной сирийской коброй, невероятно сильной, толстой и способной обогнать в скорости даже скачущую во весь опор лошадь. Ее капюшон раздулся круглым пузырем, и взору Джованны отчетливо предстали узоры широких черных и белых полос на нем. Как страшная черная лилия смерти, голова кобры качалась на стебле, уставившись на жертву холодными бусинками глаз.

Быстро оглядев комнату, Джованна поняла, что кобра находится как раз в самом центре помещения, отделяя ее и от единственной двери и от Таны, которая пребывала после принятия лекарства в глубоком сне, даже не подозревая о том, что происходит вокруг. Больше всего Джованна боялась сейчас, что Тана проснется и, увидев змею, закричит, а того хуже – сделает какие-нибудь резкие движения. Даже если просто пошевелится, повернется во сне. Тогда кобра перекинется на нее, на ее совершенно нагое тело, прикрытое только опахалами из перьев… «Не проснись, Тана, не проснись, – молила про себя Джованна. – Гарсиа, где же Гарсиа?..» – стучало у нее в голове, и она не знала, каких святых ей просить о своем спасении.

Полагаясь только на себя, Джованна тихонько протянула руку к агатовой амфоре, стремясь достать бронзовый меч. Кобра тут же бросилась на нее, и тонкие ниточки яда протянулись в воздухе с кончиков ее клыков. Стиснув зубы, чтобы не закричать от ужаса, Джованна снова отскочила назад. Змея быстро поднялась и опять встала напротив, совсем близко. Затем нижняя часть ее тела развернулась. Кобра начала медленно скользить по полу, высоко держа свою голову и не отрывая от лица Джованны своих ужасных маленьких глазенок.

Джованна почувствовала, что она не может пошевелиться, ноги ее подкашиваются, а зрение мутиться, память ускользает. Вот-вот она упадет на пол в склизкие ядовитые объятия к своему палачу. Из последних сил борясь с гипнозом, Джованна собрала волю…

Но в этот момент дверь комнаты за спиной кобры открылась. На пороге появился капитан Гарсиа. Джованна мимикой показала ему, мол, не подходи близко. Но выхватив из– за пояса кинжал с вензелем де Бор-джиа на рукоятке, де Армес со всей силы ударил им кобре в шею, в середину развернутого капюшона. Такой удар сходу убивал человека, как бывало уже не раз. И на какое-то время змея неподвижно растянулась на полу. Но только лишь Джованна пошевелилась, кобра снова поднялась, как стрела, выпушенная из боевого лука, и устремилась к герцогине.

Гарсиа бросился на помощь, но чуть-чуть опоздал. Опершись на хвост, кобра прыгнула на свою жертву. Ее челюсти раскрылись так широко, что брызги яда летели с ее клыков, образуя прозрачное бледное облачко.

Джованна ринулась в сторону.

Кобра промахнулась и плашмя распростерлась у ног герцогини. И тут дочь герцога де Борджиа решительно прыгнула змее на шею, прижав голову чудовища к полу. Тело кобры стало биться и извиваться вокруг ног Джованны. Призвав все свое мужество, Джованна терпела ее отвратительные объятия. Главное – не шелохнуться, не дать освободиться голове, повторяла она про себя как заклятье, тогда кобра снова нанесет смертельный удар. Воспользовавшись ситуацией, капитан де Армес подбежал к Джованне и, запустив руки в самую середину извивающегося клубка, старался нащупать горло змеи. Наконец он схватил-змею за шею и сжал ее обеими руками.

– Поймал, я поймал ее! – прохрипел он, и Джо-ванна наконец смогла отскочить в сторону. Гарсиа поднялся на ноги, изо всех сил сжимая руками шею змеи. Черный чешуйчатый хвост бился вокруг него. Сила кобры была ужасна, и капитан не мог удержать ее. Она постепенно высвобождала свою страшную клыкастую голову и выскальзывала из его рук.

– К столу, прижми ее к столу! – забыв о Тане, крикнула Джованна капитану.

С огромным трудом удерживая кобру, Гарсиа совершил несколько шагов к небольшому сголику у кровати и прижал голову змеи к краю его золоченой поверхности. Кобра сильно ударила хвостом. Изящные алебастровые вазы с изображениями лотосов, бронзовое полированное зеркало Клеопатры на ножках из слоновой кости, агатовые и яшмовые сосуды, стоявшие на столе, с грохотом повалились на пол.

Джованна молниеносно выхватила из амфоры бронзовый египетский меч и ударила им по чешуйчатому телу змеи. Но хребет кобры оказался очень мощным. Почувствовав боль, змея удвоила усилия. Холодная змеиная кровь заструилась со стола вниз. Напрягая все силы, герцогине пришлось распиливать мечом крепкую змеиную кость.

Наконец голова чудовища повисла на куске кожи. Но несмотря на это, клыки в его пасти то вставали, то опускались и беспрестанно сочились смертоносным ядом. Тварь забилась в предсмертных судорогах, извиваясь чудовищными кольцами, то сжимаясь в клубок, то разворачиваясь.

Схватив Джованну за плечи, Гарсиа оттащил ее подальше от мечущейся кобры.

– С тобой все в порядке? – спросил он встрево-женно, осматривая ее. – Нет ли яда на коже и глазах?

– Нет, нет, ничего, а ты? – ответила Джованна слегка заикаясь. Голос не слушался, ее колтил озноб. – Пифон на месте?

– Да, госпожа. С ним все в порядке.

– Слава Богу.

Чудовище совершило еще несколько отвратительных пируэтов на полу и наконец затихло, простершись по всей длине зала.

– Сдохла? – спросила, затаив дыхание, Джованна.

Вытащив шпагу из ножен, Гарсиа приблизился к лежащей неподвижно змее и проткнул ею хвост. Реакции не последовало.

– Сдохла, – с облегчением вздохнул он. Закрыв лицо руками, Джованна разрыдалась. Не смея прикоснуться к ней, капитан де Армес несколько мгновений смотрел на нее, затем обнял и прижал ее голову к своей груди.

– Что же вы наделали, госпожа? – тихо говорил он ей. – Что же вы наделали… Зачем вы отдали гелиотроп?.. Но ничего, де Ридфор дорого заплатит за все. Это он прислал нам «подарок». Я видел его прислужника в красной чалме, со всех ног удиравшего с галеры. Ничего, госпожа, успокойтесь. Сейчас я позову матросов, они уберут эту гадкую тварь. Снимут с нее шкуру, выпотрошат, нафаршируют пряностями и бананом, а потом… зажарят. А мы с вами откушаем на обед печеной кобры и запьем ее превосходным вином назло Ридфору. Пожалуй, это будет повкуснее, чем даже хвост крокодила, которым вас бывало потчевал в Лазурном замке Маршал де Аре. Успокойтесь, госпожа. Моя дорогая госпожа…