Глава 4

Командор Пустыни

Сизо-коричневый густой туман низко стелился над почерневшими от пепла волнами Белого озера и вился ядовитой змеей над стенами монастыря, опоясывая устрашающе вспыхивающими голубоватым огнем ярусами стены. Защитники монастыря давно уже сбились со счета, какой по счету день они переносили выпавшее на их долю адское испытание. Давно уже не различали они ни зари, ни вечера, не считали часов.

Первый успех, хоть и доставшийся нелегко и вдохновивший всех его участников, оказался очень недолгим торжеством. Силы дьяволиные все крепчали. Уже не десятки иноземных воинов стояли под стенами Свиточной башни, а сотни и сотни, без устали они сдавливали кольцо окружения вокруг монастыря и число их неустанно множилось. Леса и долы по всей округе покрывал густой непроходимый смрадный дым, погубивший листву на деревьях, траву, созревший урожай на полях, рыбу в озерах и реках. Повсюду валялись разлагающиеся трупы выбежавших в ужасе из чащ задохшихся животных, под маслянистой вонючей пленкой, покрывшей воды озера, мелькали всплывшие брюхом вверх погибшие осетры.

Уже ни для кого в Белозерском краю не было секретом, что монастырь осажден. Окрестный люд не раз, собравшись в отряды, кто посмелее да половчее, пытался прорваться на помощь защитникам храмов. Но через вязкую трясину пепла и тлена, заслонившую монастырь от всего остального мира, пробиться было невозможно. Люди задыхались, барахтались во тьме и дыму, как беспомощная рыба в сетях, и умирали от удушья без покаяния и отпевания. Даже тела их не удавалось вынести из проклятого коридора смерти, окружившего монастырь со всех сторон.

Не сразу, но и до Белозерской усадьбы докатилась тревожная весть об осаде. Ключник Матвей собрал всех мужиков, кто добровольно решил отправиться с ним на выручку князю Григорию, и во главе многочисленного отряда сделал попытку подойти к монастырю с прибрежной косы. Но едва приблизились добровольцы к стенам осажденной крепости, как в лицо им дохнуло неведомым доселе сладковатым ядом извергающейся лавы. Вода в озере вскипела от огневых протоков. На ополоумевших от страха людей бесконечным дождем полились огненные искры, повалил голубоватый пар, серебристые хлопья пургой завились повсюду, прилипая к рукам, к лицу, к одежде так, что их невозможно было смахнуть или оторвать. А в довершение всего с небес хлынули потоки воды, превратившие голубоватые пары и серебристые хлопья в кислоту, которая сожгла людей заживо, так что на прибрежной косе под стенами обители остались только черные дымящиеся кости. Ключник Матвей чудом выжил, но множество ожогов покрывало его тело.

В тот же день, едва стемнело, Ефросинья с теткой Пелагеей разыскали Матвея на берегу и перенесли в усадьбу, где безутешно пытались выходить. Матвей угасал на глазах. Многие защитники монастыря уже погибли, сожженные кислотой, отравленные паром, пронзенные ядовитыми стрелами. Молодой князь Григорий Вадбольский дважды раненный отравленной стрелой, уже несколько дней лежал в бреду в храме Успения под иконами и у выхаживавших его монахов всякий раз, как князь переставал дышать и руки его холодели, от горя перехватывало горло – скончался. Но сильный, молодой организм Григория продолжал бороться с ядом. Вновь и вновь слабый вздох приподнимал ему грудь, щеки чуть розовели, и падавшие с ног от усталости братья снова принимались как могли облегчать его страдания.

Провианта в монастыре не было, все запасы оказались отравлены, вода тоже подходила к концу, арсенал иссяк. В горячечном бреду князь Григорий то звал мать, то старших братьев своих, Алексея и Никиту, а в редкие минуты, когда сознание возвращалось к нему, он, приподнимаясь на руках монахов, вопрошал посиневшими растрескавшимися губами отца Геласия: «Не слыхать ли Никиты с войском, батюшкз? Не едет ли Алексей Петрович с царевыми стрельцами?» И, затаив дыхание, спрашивал о том, что тревожило больше всего: «Держимся, батюшка?» – «Держимся, княже, держимся,» – успокаивал его не терявший присутствия духа Геласий. Гриша снова откидывался на свое ложе, и робкая надежда на некоторое время убаюкивала его тревогу.

Но время шло. Надежды не сбывались. Положение стремительно ухудшалось. Геласий и сам уже был близок к отчаянию. Он не знал, добрался ли его посланец до Москвы, как скоро сможет государь прислать войско и как быть дальше. А главное – он не знал, как быть, даже если государь пришлет войско. Как бороться со стихией? С потоками лавы, с ядовитым паром? Как? Ничто не брало бесов. Но свои скорбные мысли мужественный иеромонах, принявший на себя командование обороной, пока скрывал от остальных. И потому по его приказанию все так же призывно и мощно звонили колокола на всех храмах монастыря, пробуждая стойкость в оставшихся в живых защитниках крепости, а также веру и надежду у тех, кто стремился, но никак не мог прорваться на помощь. Все так же неслись к отверзшимся небесам православные молитвы, и чем малочисленнее становился хор певчих, тем упрямее и стройнее звучали их голоса.

Широкая лесная поляна, затерявшаяся посреди густого елового бора, весело пестрела под неярким еще утренним солнцем, повисшем белым шаром в голубоватых небесах, бело-алыми всплесками земляники и ромашек, покрывавших ее, будто ковром. По краям поляны возвышались раскидистые кусты малины, усеянные темно-бордовыми спелыми ягодами.

В самом центре поляны колыхался роскошными шелковыми боками серебристо-серый шатер, по форме напоминающий своды древних израильских Аркад, сплошь испещренный витиеватой бисерной росписью в ярко-голубых, фиолетовых, зеленоватых и оранжевых узорах, похожих на витражи восточных мечетей. Венчал шатер золотисто-красный купол с огромным султаном из белоснежных страусовых перьев.

Трава перед шатром была выстелена песчаного цвета покрывалами из верблюжей шерсти, обшитыми длинной золотой бахромой. У пурпурного полога шатра с вышитыми на нем золотыми крестами, застыли два темнокожих охранника в коротких венецианских кирасах с изображением круглого солнца на них и в посеребренных полушлемах-саладах с загнутыми вверх нижними краями. В руках каждый из воинов держал обнаженный короткий меч и круглый щит-рондаш с крестом.

На некотором отдалении от шатра пылал сложенный из вязанок хвороста костер, настолько высокий, что самые рьяные всполохи его возносились едва ли не до верхушек елей. Вокруг костра суетились люди. Точнее, издалека мелькающие по поляне то тут, то там серые фигуры вполне можно было принять за людей. Однако приблизясь сразу замечалось, что все они – на одно лицо, то есть на одно его выражение. Бесцветные полупрозрачные лики их все время смотрели в землю. Двигались фигуры необыкновенно быстро, порой одним-двумя прыжками пересекая поляну. Количество же этих странных созданий едва ли удалось бы подсчитать даже самому внимательному наблюдателю. Они то множились с невероятной скоростью, удваивась, утраиваясь, а то десятком сливались в одну, и тогда фигура, соединившая в себе несколько других, становилась как будто выше ростом и плотнее. Головы их скрывали глубокие капюшоны. Тела же незнакомцев были с трудом отличимы от одежды, так что невозможно было бы точно описать, где заканчивается тело и начинается платье – во всем преобладал неброский серо-синюшный оттенок, все сливалось и перемешивалось между собой, просвечивая насквозь, а то и вовсе растворяясь в воздухе.

При малейшем резком шуме, взмахе крыл огромной лесной совы или далеком крике ястреба, фигуры исчезали за густыми ветвями елей, так что ни одна иголочка не шелохнется в бору, и тогда казалось, что на поляне вовсе никого нет и даже не было, так как несмотря на многочисленность пришельцев все они были невесомы и передвигались, не то что не приминая травы, но даже не затрагивая росы на листьях и не сбивая спелых, готовых сорваться с кустов ягод земляники и малины.

Неслышно ведя коней по поросшей мхом и папоротниками местности, два всадника приблизились к поляне, осторожно отгибая и раздвигая массивные еловые лапы, увитые липкой паутиной. Редкие блики солнца, пробивающиеся сквозь густые верхушки, игриво плясали на расшитых золотом попонах лошадей и плащах всадников. Первый из них, затянутый во все черное, на темном вороном скакуне, ехавший на голову впереди, достиг поляны и остановился, приподняв широкую еловую ветку. Внимательным взглядом он осмотрел, что делается на поляне. Затем обернувшись, молча кивнул второму. Спутник передал ему золоченый рог. Выехав на поляну, всадник в черном приложил рог к губам и через мгновение тишину над лесом разорвали первые звуки Песни ангелов: «Gloria in excelsis!».

Серые фигуры боязливо заметались у костра и быстро устремились в противоположную сторону, исчезая в тени раскидистых деревьев. А из шатра тут же появился десяток лучников. Заняв места полукругом, они опустились на колено, натянув стрелы на тетиву. Нисколько не смущаясь их, всадник повторил свой призыв. На этот раз из шатра появился смуглолицый араб в легком французском сюрко и нескольких ярких шалях, обвивавших его крепкую шею и плечи. На голове его красовалась ярко-алая чалма, украшенная черными перьями. Он встал за спинами лучников и покорно сложив ладони на груди, наклонил голову вниз, показывая, что готов выслушать гостя.

– Послушай меня, туркопол, – обратился к нему всадник по-французски, – поди и доложи своему господину, Командору де Дезер, сиру Жерару де Рид-фор, что посланец Маршала Храма, Командор Арагона и Наварры, прибыл и требует пропустить его и воздать все причитающиеся по сану почести. Его пароль – «Gloria in excelsis!»! – И он еще дважды протрубил в рог.

Сразу вслед за этим из шатра вышел горнист в высокой меховой шапке, который воздев к небесам длинную украшенную лентами трубу, серебристо и ясно

пропел отзыв: «Ave, Maria, gratia plena!». Лучники расступились. Смуглолицый араб низко склонился перед всадником.

– Командор де Ридфор ожидает твоего господина, – медово проворковал он.

– Мою госпожу, – строго поправил его всадник и обернувшись назад, призвал: – Прошу вас, ваша светлость.

Из-под индигово-зеленой сени елей неторопливо выехал второй всадник на статном караковом жеребце в серебряной сбруе. Спешившись, его вассал поспешил ему на встречу и взял коня Командора под уздцы. Посланец Маршала легко спрыгнул с седла. Все находившиеся на поляне, включая горниста, склонились в приветственном поклоне. Вассал Командора развернул привязанный к седлу своей лошади куль, встряхнул белоснежный плащ с вышитым красным крестом посередине и одел его на плечи Посланца.

– Госпожа герцогиня, – низко поклонился он.

Быстро оправив плащ, Командор сняла затенявшую ее лицо шляпу. Длинные черные волосы рассыпались по спине и плечам. Женщина плавно повела головой влево и вправо, затем резко встряхнула волосами. Дымчато-серебристое облачко завилось вокруг нее, скрыв почти полностью всю фигуру, а когда оно рассеялось, все увидели, что волосы герцогини, превратились из черных в светло-рыжие. Выскользнув из-под плаща, длинная блестящая змея с тройной короной на головке быстро оплела их драгоценной черно-серебристой лентой.

Полог шатра распахнулся. На персидских коврах появился Жерар де Ридфор, закованный в черные латы. За ним вышли еще два горниста в горностаевых шапках. Все вместе трубачи исполнили приветственный гимн. Салютуя Посланцу, Командор Пустыни поднял ввысь длинную рапиру, украшенную по эфесу сверкающими черными агатами. Вассал Командора, выступив вперед, торжественно объявил:

– Посланец Маршала Храма, Командор Арагона и Наварры, синьора Джованна де Борджиа, герцогиня Романьи и Валентине! – И отошел в сторону.

– Ну вот, больше не существует греческой принцессы Вассианы Палеолог, – негромко произнесла сама себе Джованна. – Снова есть герцогиня Джованна де Борджиа. И только она одна.

Командор Пустыни преклонил колено и пригласил Посланца Маршла войти в его шатер. Однако от Джованны не укрылся его полный скрытой ярости взгляд, которым он окинул тамплиерский плащ, ниспадающий с плеч итальянки. Некогда такой же плащ украшал и плечи Ридфора, но он с позором лишился его.

Герцогиня Валентино вошла в шатер. Жерар де Ридфор последовал за ней. Капитан де Армес остался на улице.

Шатер Командора Пустыни изнутри представлял собой целую анфиладу комнат, разделенных между собой тонкими перегородками. Держался он на изящных столбах розового дерева, обильно увитых позолоченной резьбой. В небольшой комнатке, служившей передней, Джованне бросились в глаза три араба в разноцветных шелковых шароварах и вышитых бисером коротких холщовых жилетках на голое тело, исступленно читавшие Коран. Они истово кланялись, казалось, не замечая ничего вокруг, и мрачные затуманенные взгляды их без сомнения свидетельствовали о том, что они находятся под воздействием какого-то возбуждающего зелья.

Командор Пустыни проводил Джованну в центральный зал шатра. У самого входа им попались два мальчика-бедуина лет десяти с черными миндалевидными глазами и светло-коричневой кожей, напоминающей отполированный янтарь.

Один из мальчиков жалобно стонал. Вся чудная кожа на его спине была исполосована кровавыми шрамами от кнута. Испуганно кланяясь господину, они торопливо скрылись в соседних комнатах. Теперь для Джованны не составляло секрета, почему Рид фор так долго не отзывался на пароль Посланца, и за каким отвратительным занятием он проводит время на Белом озере. Пристрастие к однополой любви, некогда подавляемое и тщательно скрываемое во времена его службы в ордене, теперь захватило бывшего Магистра целиком.

Подхватив тонкий кнут из гиппопотамовой кожи, все еще лежавший на смятых бархатных подушках в изобилии устилавших пол шатра и заменявших диваны и кресла, Командор Пустыни, поигрывая им, предложил Джованне занять самое удобное место, какое ей понравится.

Джованна опустилась на импровизированный в восточном стиле диван напротив неторопливо струящегося фонтанчика в центре зала. Стены этой просторной комнаты были полностью затянуты атласом цвета фуксии с розовыми переливами, напоминающими разводы на мраморе и мелкими бордовыми вкраплениями, как у только что добытого гранита. Пол устилали пятнистые шкуры белых и рыжих леопардов. По углам комнаты возвышались мощные вазы различных форм из ярко-синего лазурита, зеленоватого нефрита и серой яшмы, опутанные золотой вязью и перламутровой инкрустацией. Весь зал был украшен целыми ворохами цветущих клематисов, розовых лавров, цветов граната и лилий.

Вдоль стен на подушках сидели несколько восточных женщин в самых разнообразных одеяниях. Одни были одеты в легкие газовые туники с непрозрачными полосами и короткими рукавами, оставлявшими открытыми тонкие руки, покрытые браслетами от кисти до локтя.

На других, обнаженных до пояса, красовались бледно-лиловые и красные юбки, покрытые узорными серебристыми сетками. Жесткие черные волосы их были заплетены в косы и лежали спиралями на затылке. В руках они держали чаши с благовониями и широкие опахала из страусовых и павлиньих перьев.

Перед дамами постоянно кривлялся и строил рожицы, стараясь их рассмешить, коротконогий карлик в чалме. Как только Джованна вошла, все женщины во главе с карликом по знаку Ридфора одна за одной покинули зал. Командор Пустыни и Командор Арагона остались с глазу на глаз.

– Я искренне рад вашему прибытию, мадам, и тому, что наконец-то наступает решительный момент наших действий, – начал де Ридфор свою речь, обращаясь к Джованне. – Я горжусь тем, что, поступив под ваше руководство, Командор, я смогу оказать посильную помощь Маршалу.

Голос француза звучал мягко, даже шелковисто, но червонно-желтые тигриные глаза его оставались холодными и безжалостными, а чуть склоненная вперед голова с густой блестящей шевелюрой походила на голову льва, изготовившегося к прыжку.

– Вы наверняка проголодались с дороги, Командор, – продолжал он. – Я могу угостить вас яствами, о которых вы уже позабыли в этой дикой, покинутой Богом стране. Извольте, – он протянул Джованне яшмовую тарелку с тонко нарезанными кусками холодного филе гиппопотама нежно-розового цвета с беловатыми прожилками.

– Нет, благодарю вас, кавалер де Ридфор, я не голодна, – решительно отказалась Джованна. – Вынуждена признаться вам, что взор мой весьма опечален картиной, которая открылась нам у стен монастыря. Вы кощунственно употребляете во зло предоставленные вам Маршалом полномочиями, точнее просто извращаете их. Проехав по окрестностям, я с горьким удивлением и сожалением увидела, что без всякой на то особой нужды вы применяете опаснейшее вещество – серную кислоту, растворяя при помощи открытых вам познаний из аристотелевой физики о том, что влажные пары порождают атмосферные осадки, а северный ветер Аквилон чрезвычайно способствует этому, привезенные из Лазурного замка сгущенные массы серного газа, добытого из шахты вулкана, на котором стоит обитель тамплиеров. Уверена, что у вас нет разрешения Маршала на этот счет. Сгущенные пары серного газа, получаемые при извержении вулкана, были растворены храмовниками при помощи вызванного чудодейственным способом дождя только однажды, когда положение их в осажденном войсками Филиппа Красивого Лазурном замке стало окончательно безвыходным. Только тогда было принято решение сжечь кислотой солдат короля и его корабли. А с какой целью применяете столь изощренное и страшное оружие вы, когда ваша задача состоит только в том, чтобы пугать, но никак не уничтожать?

– Я выполняю то, что мне поручено. И делаю это так, как считаю нужным. – Ридфор еще ниже склонил голову и смотрел на Джованну исподлобья. – Маршал храма не ограничивал меня в выборе средств.

– Маршал Храма рассчитывал на то, что вы сами способны трезво оценить обстановку и действовать неуклонно, но умеренно. – Джованна не скрывал своего раздражения. – Он, вероятно, не учел вашу невероятную гибкость и склонность к самообману и преувеличениям, известные еще со времен Тивериадской битвы в Святой Земле, когда вы умудрились не только потерять армию, Иерусалим и все завоевания великого Готфрида, но даже утратить священное древо Животворящего Креста, которое до сих пор неизвестно где покоится.