Глава 7

Проклятая аббатиса

Прекрасный лик явила мне она, Теперь такой чужой, такой далекий Сияли золотых волос потоки Нить жемчугов была в них вплетена… Прекрасная рука! Разжалась ты. И держишь сердце на ладони тесной Я на тебя смотрю, дивясь небесной Художнице столь строгой красоты.

Свежая голубая ночь таяла над холмами Акры. Звезды гасли. Их длинные золотые ресницы, тревожно мерцая, захлебывались в розоватой лазури занимающейся зари.

Чернильно-перламутровые сгустки отступающего мрака, раздробленные алыми сполохами расходящихся солнечных лучей, еще клубились над долиной, окутывали пальмовые и оливковые рощи у крепостных стен, беспокойными чайками цеплялись за мачты венецианских галер, загораживавших вход в залив. Дерзкий горделивый меч, составленный из мириад искр вечного светила, описал широкий круг над осажденным городом, вспыхнув золотисто-бронзовым снопом над Проклятой башней короля Львиное Сердце, увенчанной хоругвями с алыми крестами, и величественным белокаменным фортом, возвышающимся на утесе среди аметистовых волн, бьющихся прибоем в ограждающую гавань плотину.

В разрывах между продолговатыми облаками замелькали разноцветные сарацинские шатры и палатки, раздвоенным змеиным языком расползшиеся, насколько мог охватить человеческий глаз, по скатам Ту-ронского и Кизанского холмов на подступах к Акре. Бесчисленные полчища мусульман, подступившие к главному городу франков, растянулись витиеватой лентой от Кармила до Карубских гор.

Никто не спал в эту ночь в осажденном городе. Осада длилась уже восьмые сутки. Город был блокирован. Продукты были на исходе. Запасы пресной воды кончались. Укрепления Акры с большим трудом выдерживали натиск мамелюков. Короли Европы, занятые взаимными распрями, отказали Птолемаиде в помощи.

Прибывшие посланцы римского папы, венецианцы и генуэзцы, имели в наличии столь малое количество бойцов, что вряд ли могли всерьез помочь городу. Лечебные травы и лекарства иссякли. Раненые умирали тысячами, не дождавшись подмоги. Пизанский и венецианский флот с большим трудом пробившиеся к Акре, чтобы вывезти мирных жителей, не смогли выйти из гавани, запертые кораблями султана. Все рушилось. Уже никто не рассчитывал на спасение.

И только последний оплот Птолемаиды и всего франкского востока, рыцарские ордена Соломонова Храма и святого Иоанна Крестителя во главе со всеми своими вождями пока еще несокрушимо стояли на защите Акры, но силы их, увы, не беспредельные, таяли день ото дня.

Со смотровой площадки крепостного бастиона монастыря святой Бернардины, принадлежавшего ордену рыцарей Соломонова Храма, невысокая женщина с бледным изможденным лицом напряженно всматривалась в открывающиеся ее взору мерцающие лазоревые дали. Утренний ветер трепал ее длинные золотые волосы, в которых за минувшие дни страдания появилось немало серебряных нитей, трепыхал длинные полы потрепанного белого плаща с потускневшим от пыли и гари алым крестом на нем, окутывавшим ее фигуру. Наступало Светлое Христово Воскресение. Горьким выдалось оно для Акры и для всех христиан Востока.

«О, обманчивые страны восточные! О, Египет и Сирия, царство мрака! Неужели только для того сулили вы нам вначале радостные дни, чтобы повергнуть всех нас в мрачную тьму и самим остаться похороненными во мраке глубокой ночи?! – доносились из глубины молельного зала восклицания римского первосвященника, изложенным им в послании к защитникам Акры. – Неужели отступился ты, Господь Небесный, от детей своих, покинул Птолемаиду, как овцу среди волков?! Неужто отступились ангелы и святые твои от обители иерусалимской и покинули святилища Вифлеема и Галилеи? Надеждой на мудрый промысел Твой укрепляются надежды наши, о Господи!».

Рыданиями откликнулись на скорбь пастыря тысячи и тысячи несчастных чад его, нашедшие укрытие за стенами монастыря. Истомленные женщины, старики, малые дети, стоя на коленях, горестно воздевали исхудавшие руки свои к беспощадным небесам, восклицая: «In te, Domine, speravi!» и истово молились перед вознесшимся над залом Распятьем Христовым.

Но настоятельница монастыря, Командор ордена Храма графиня де Тулуз д'Аргонн не слышала сейчас их стенаний. Мысли ее унеслись далеко от Акры. Что видела златокудрая женщина в тамплиерском плаще за раскинувшейся песчаной косой побережья, за широкой зеленой равниной, занятой мусульманами, за фиолетово-голубыми верхушками холмов? Все сорок с лишним лет ее жизни пронеслись перед аббатиссой как один миг.

Будущая настоятельница тамплиерского монастыря, созданного Великим Магистром Эдом де Сент-Аманом для женщин-христианок всех национальностей на Востоке, появилась на свет, когда героический дух первых Крестовых походов во славу Божью уже увял в Европе. Ее прадед, один из владетельных и богатых сеньоров Южной Франции отправился на Восток вместе со знаменитым Раймундом де Тулуз де Сен-Жилль, штурмовавшим Иерусалим и захватившим Триполи. От барона де Сен-Жилля получил ту-лузский сеньор в надел богатый фьеф недалеко от Бейрута, икту, с которого получал немалые доходы, продавая сахарный тростник, хлопок, плоды оливковых деревьев. Однако, поссорившись в могущественным сеньором из-за права владеть мельницей и печью для выпечки хлеба на его территории, граф де Тулуз д'Аргонн не сумел одержать верх в суде, и скоро жизнь его на восточной земле стала невыносимой. Продав свой фьеф за бесценок, он взял только ту добычу, которую смог унести или увезти с собой, и вернулся на родные берега Роны в Аквитанию.

Из-за раздора с триполийскими принцами, власть которых на большей части франкского побережья была беспредельной, потомки графа ни с королем Людовиком Седьмым, ни с королями Филиппом-Августом и Ричардом Львиное Сердце, несмотря на все призывы и заманчивые обещания, больше на Восток не ходили.

Только отец Алинор, граф Рауль де Тулуз д'Аргонн, сумевший впервые за прошедшие со дня ссоры почти что полтора сто летия наладить дружбу с Рай-мундом Четвертым Триполийским, по призыву папы Гонория Третьего прибыл со своими вассалами в Пто-лемаиду и принял участие в походе крестоносцев на Дамиетту под предводительством короля Иерусалимского Иоанна де Бриенна. Он наконец увидел то, о чем мечтал с детства: поросшие пальмами берега великого Нила, колыбели человечества, зеленые воды при-нильских лагун, множество каналов, построенных руками древних мастеров, пирамиды в Долине Царей и черно-белых ибисов с хищными клювами, вибрирующих над зеркальными гладями.

Египет покорно стелился под ноги его боевого коня. Город Дамиетта, выстроенный на правом берегу Нила, окружала бесплодная пустыня. Когда крестоносцы подошли к городу и встали на противоположном, левом берегу полноводной реки, солнце на небе померкло, и всю землю заволокла непроглядная тьма. Как выяснилось позднее, затмение знаменовало собой для армии де Бриенна скорое наступление величайшей из побед, а за ней – величайшего из страданий.

На небольшом островке посреди Нила мусульмане возвели высокую сторожевую башню. Она соединялась с городом посредством деревянного моста. Разрушив мост, пилигримы соорудили две штурмовые башни, поставили их на суда, крепко связав их вместе. Избранные воины, среди них и граф де Тулуз д'Ар-гонн, двинулись на штурм башни. Суда бросили якорь у подножия ее стен. Сарацины осыпали крестоносцев градом каменьев и поливали потоками зажженной нефти, «греческим огнем».

Бросившись на приступ, воины Креста вскоре достигли зубцов башни. Но счастье на мгновение отворачивается от них: пламя охватывает штурмовые башни, знамя короля Иерусалимского оказывается в руках осажденных. Дамиетта ликует. Но рано. Патриарх Иерусалимский и епископы воздевают руки к небесам и… о чудо! Пламя угасает, выстроенный под градом стрел надводный мост цел. Крестоносцы снова идут на приступ.

Стены сарацинской башни с грохотом рушатся в Нил. Однако генуэзский флот, призванный оказать поддержку при переправе к Дамиетте, опоздал, разбросанный штормом в море. Сил развить успех у воинов Христа не было. Страшная буря разразилась над измученной армией, лагерь затопила горькая болотная вода. Начала свирепствовать неизлечимая болотная лихорадка, косившая еще фараонов.

А в Дамиетте перед изумленными сарацинами предстал святой Георгий со своим небесным воинством. Он был облачен в белые одежды и держал в руках сверкающий голубой меч. Три дня слышали сарацины громогласный голос его: «Бегите отсюда, или погибнете вы!». И потрясенный султан Малик-Камил дал приказ своим эмирам выйти из города.

Однако, опомнившись, созвали себе на подмогу все сирийские и палестинские войска сарацинов себе на подмогу. И снова закипела битва на Ниле. Снова зазвучали над христианским лагерем молитвы, и рыцари шли босиком за Крестом Животворящим. Трупы сарацин покрывали землю, как снопы почву во время жатвы, увяли от саднящего удушливого дыма рощи мимоз в парках Дамиетты, воды Нила окрасились алым от пролившейся в него крови.

Глубокой ночью, когда ярилась над Нилом гроза, король де Бриенн решил вести свою армию на решительный штурм. Несколько крестоносцев почти неслышно подобрались к стенам города, взобрались на них и, убив стражей, подали армии знак, воспев псалом: «Gloria in Excelsis!». Выстроившись в боевой порядок, армия отозвалась: «Те Deum laudamus!» – прокатился, заглушая грозу, многотысячный отклик. В ту ночь армия воинов крестовых окончательно захватила Дамиетту.

Граф де Тулуз д'Аргонн одним из первых ворвался на улицы города. Он увидел заваленные трупами площади, дома и мечети. Немногие оставшиеся в живых жители бродили вокруг своих подожденных домов как тени в могиле.

Вскоре де Тулуз д'Аргонн заболел болотной лихорадкой. Долго мучился он смертельной для многих болезнью в походном лазарете тамплиеров, но все же остался жив. В горячечном бреду являлись ему лики мертвых Дамиетты, и оправившись наконец от болезни, он посчитал, что выполнил свой обет Христу, и вернулся во Францию. Многие, кто знал Рауля до отъезда на Восток, не узнали его, когда он снова вошел под своды своего родового замка на Роне. Беспечный и веселый провансалец превратился в мрачного и злого брюзгу, разочарованного в жизни, в людях и даже в Боге. Воспитывавшая его с детских лет, кормилица Марлон, перекрестилась, столкнувшись с ним на ступенях замка. Она не признала сходу своего любимца. Ей показалось, что сам диавол предстал перед ней. Позднее она говорила маленькой Алинор, что отца сглазили страшные чудища, которые захватили его в речной воде и лечили в своем госпитале. Назывались они тамплиерами.

Оправившись от похода, Рауль женился на дочери соседнего феодала, графине Матильде де Пуа-тье-Кресси, с которой был обручен с детства по желанию еще отца своего. У них родилось трое детей: две дочери, Изабелла и Алинор, и долгожданный наследник – сын, которого назвали Жильбер. Счастливая семейная жизнь и рождение детей успокоили Рауля. Он снова стал прежним. Занимался хозяйством, писал, как было модно тогда, баллады, участвовал в турнирах и балах, с удовольствием проводил время со своими малышками и о походах на Восток больше не помышлял. Более того, когда его многочисленные знакомые и соседи пытались завести с ним разговор о тревоживших всех судьбах Иерусалима и долге каждого благородного рыцаря пожертвовать жизнью во имя Креста, он старался уклониться от ответов им. Супруга его Матильда объясняла такое поведение мужа тем, что многие из феодалов, беспечно болтавшие о подвигах в Святой Земле, на самом деле там не были и о подвигах этих и трудностях, сопряженных с ними, знали только понаслышке. А Рауль – был. И многое вытерпел там.

Тем временем годы шли своей чередой, дети Рауля подрастали. Любимицей отца была золотокудрая черноглазая Алинор, задумчивая и тихая девочка, у которой с малых лет проявился необыкновенный дар к живописи и сочинению стихов. Наблюдая за ней, родители иногда с изумлением переглядывались – неужто это наше творение? Алинор совсем не походила ни на мать, ни на отца, ни на старшую сестру свою, хохотушку Изабеллу, ни на капризного плаксу Жильбера, которому никак не могли привить основы рыцарского стоицизма и чувства достоинства. Рауль подспудно чувствовал, но боялся признаться даже себе, что за все его страдания в далеком походе Господь отблагодарил его, послав ему не просто ребенка – избранную душу. Все в Алинор, начиная от ее необычной внешности, длинных шелковистых волос цвета расплавленного золота и огромных вишнево-черных глаз с редкостным янтарным отливом – при том, что брат и сестра ее были всего лишь сероглазые шатены, – до ее редкостной духовной одаренности, все внушало отцу ее не только восхищение и трепетную любовь, вплоть до поклонения, но и устрашающее изумление. Откуда?

Но еще больше пришлось удивляться ему, когда однажды, взглянув на рисунки своей десятилетней дочери, рисовавшей до того лишь яркие цветы и диковинных зверей, он вдруг увидел… осаду Дамиетту, о которой никогда не говорил с ней. На рисунке юной графини рыцари-тамплиеры, о которых, как он считал, запертая в замке девочка и слыхом не слыхивала, в полном вооружении крушили мечами падающих с коней сарацинов в чалмах.

И что больше всего поразило Рауля, так это рыцарские кольчуги, охватывающие головы воинов и их развевающиеся плащи с красными крестами на них. Откуда ребенок мог узнать об этом?

На расспросы родителей немногословная и замкнутая в себе Алинор, отвечала кратко: «Мне приснился во сне рыцарь. Он просил меня нарисовать картину, а какую – рука сама догадается». Услышав ее ответ, отец долго стоял на коленях перед распятым Иисусом Христом в замковой церкви, моля Его заступиться за его дочь.

Пройдут годы, и Командор ордена Храма, настоятельница тамплиерского монастыря святой Бернарди-ны в Акре, графиня Алинор де Тулуз д'Аргонн воспроизведет свой детский рисунок во фресках, которыми украсит Магистрский зал величественного замка храмовников Крак де Шевалье.

Захватив после долгой осады Крак, жестокий и беспощадный мусульманский султан Бибарс будет в детском изумлении стоять перед огромным художественным полотном, изображающим осаду Дамиет-ты. И будет с волнением требовать от своих слуг во что бы то ни было узнать имя неизвестного художника. А узнав, еще более изумленный тем, что рисунок принадлежит женщине, повелит захватить франкскую графиню живой и невредимой, дабы она, перейдя в ислам, украсила рисунками из Корана строящуюся в честь его побед мечеть. А когда узнает, что не захотела она сдаться его воинам и лишила себя жизни вопреки вере христианской, в ярости будет рубить султанским мечом головы тех, кто принес ему весть. И плакать. Плакать о ее смерти…

Предчувствовал ли отец судьбу своей дочери, но тревога его за Алинор росла день ото дня. Едва девочке исполнилось четырнадцать лет, он начал подыскивать ей достойного жениха. Рауль надеялся, что став женой и матерью, она забудет о своих видениях, ибо плащи тамплиеров все чаще и чаще появлялись на листах, которые она целыми днями, сидя в розовом саду за стеной отцовского замка, покрывала изображениями героев. А на оборотной стороне листов Алинор писала свои стихи. В отличие от своей старшей сестры, так и не овладевшей до конца грамотой, Алинор быстро выучилась читать и писать не только по-французски, но и по-немецки, по-испански, а по привезенному еще прадедом с востока трактату Авиценны, пыталась только ей ведомым способом каких-то сравнений осилить арабскую вязь. И однажды заговорила на языке Магомета перед остолбеневшими домашними.

Среди знатных женихов той поры присмотрел Рауль для своей дочурки родственника Арденнских принцев, правивших в свое время в Иерусалиме, графа Стефана де Блуа. Граф был богат, имел хороших предков, отличался красивой внешностью и легким нравом. И главное, совсем не бредил восточными походами и даже насмехался над наивностью тех, кто верил, что нужно освободить Гроб Господень от неверных. Ему было все равно.

Чтобы не травмировать дочь, решили: пусть сначала посмотрит на графа издалека, как бы между прочим. Пригласили гостя посетить замок де Ту луз д'Аргоннов. И может быть вышло бы все так, как хотели Рауль и его жена, но вечером накануне визита де Блуа разразилась над долиной Роны сильнейшая буря, хотя стояла середина лета – видно, знак подавал Всевышний, поняли это уже гораздо позже, – и постучался в ворота замка, прося ночлега, знаменитый аквитанский трубадур и баловень женщин, победитель многих турниров, рыцарских и поэтических, красавец Аквитан, граф Гильом де Аре.

Весь вечер у пылающего камина под шум дождя и отдаленные раскаты грома читал Аквитан хозяевам в благодарность за приют свои вдохновенные стихи. Рауль радовался столь неожиданно выпавшей ему удаче, не часто ведь доводится услышать Аквитана в «сельской глуши». Его приглашают к себе короли, да и то он нередко отказывает им.

Рауль потягивал из кубка сладковатое кипрское вино, и вдруг заметил, что за ширмой свернувшись будто ежик клубком сидит, прикорнув головой к спинке кресла матери, тихо как кошка, его дочь Али-нор. Рауль сперва возмутился – всех детей давно уже отправили спать. Но увидев огромные черные глаза девочки, устремленные на высокого, статного, синеокого поэта, Рауль не посмел помешать ей. Она слушала Аквитана, подавшись вперед всем своим тоненьким еще детским существом, и образы, рисуемые воображением поэта, как в зеркале отражались в ее горящих глаза*.

Всю ночь потом, пока гроза бушевала над замком, Алинор в своей комнате не могла уснуть. Она запомнила сходу наизусть все стихи Аквитана, и читала, читала их не уставая, для себя. Ни мать, ни няньки – никто не мог уложить ее в постель. Плохо спал и Рауль. Он ворочался, предчувствия и дурные сны мучили его. А Аквитан так и просидел всю ночь перед горящим камином. И ему казалось, что в пляшущих языках пламени он видит сполохи далеких сражений в пустынях.

На следующее утро, уезжая из замка, он увидел только тень девушки в легком светлом платье, испуганно мелькнувшей на аллее. Тогда он ничего не почувствовал. Тогда он не знал, что этой юной девушке предстоит стать главной женщиной в его жизни и разделить с ним смерть в осажденной сарацинами Акре.

Свидание с Блуасским графом полностью провалилось. Алинор не захотела слышать о нем и даже не вышла к нему. Она забросила свои рисунки и полностью отдалась стихам. Она была поглощена поэзией. Акви-тан околдовал ее. Она сочиняла, но никому не показывала своих стихов. Она сосредоточенно готовилась к чему-то очень важному, как военачальник готовится к битве, но никому не говорила, к чему.

Так прошел год. Следующим летом герцог Шампани Тибо объявил у себя турнир. На красочный праздник с рыцарскими дуэлями он созывал всех знатных владетелей Франции. Получил приглашение и граф де Тулуз д'Аргонн. Ему предлагалось приехать вместе с супругой и дочерьми. Графиня Матильда очень волновалась: такие праздники обычно бывали строгими смотринами. Лучшие кавалеры выбирали себе там невест. И графиня из всех сил старалась принарядить своих крошек, дабы они не уехали из Шампани незамеченными. Однако Алинор сначала наотрез оказалась ехать. Но только услышав, что кроме боевого турнира, герцог Шампанский собирается еще провести и турнир поэтический и пригласил всех лучших поэтов, сразу поменяла свое решение и рвением в сборах превзошла даже мать и сестру.

Городок Экри, бывший столицей герцогства Шампань, встречал родовитых гостей выстеленными коврами улицами. Все дома, вдоль которых проезжали праздничные кортежи, украшали многочисленные букеты цветов. Рыцари следовали к месту турнира, ведя коней неторопливым шагом. На их доспехах сверкали расшитые плащи, покрывавшие также и крупы лошадей, перед каждым оруженосцы везли фамильный герб, по которому можно было легко распознать, к какому роду принадлежит всадник. Поле сражения было затянуто по краям красным сукном, над трибунами развевались знамена и вымпелы присутствующих на турнире баронских фамилий. Дамы и барышни, приглашенные быть свидетелями рыцарской доблести, шелестели бархатом и шелком дорогих нарядов и взволнованно щебетали между собой. Все сияло радугой главных геральдических цветов: золотого, серебряного, красного, черного, пурпурного и зеленого. Вокруг трибун собралась толпа празднично одетых простолюдинов, поглазеть на событие. Под звуки труб толпа громко выражала свое ликование, подбрасывая вверх шапки, букеты цветов и красочные ленты.

Сам Тибо Шампанский в сопровождении своей супруги Марии, дочери французского короля, проследовал под восторженные крики народа на почетные места под пурпурным балдахином. Рядом с ним заняли кресла жених Алиноры граф де Блуа и провансский сеньор граф де Монфор.

Герцог Шампани поднял руку в печатке, унизанную перстнями и браслетами.

Наступила тишина.

На ристалище появились герольды. Они объявили первую пару: рыцарь из Шатлена Огюст и его конь, оба одинаково красочно наряженные и украшенные выехали на поле. Кого же вызовет де Шатлен? Все терялись в догадках. Рауль посмотрел на свою младшую дочь, и его поразило ее спокойствие: казалось, она знала наперед все, что будет.

Да, так и есть. Шатлен вызывал Аквитана. Гильом де Аре выехал на ристалище. Поклонился герцогу Шампани, его супруге Марии, а затем, проехав вдоль трибуны со зрителям особо – дочери графа де Мон-фора белокурой красавице Изольде-Соль, с которой молва давно уже соединила его любовными узами, и не без основания. Только Алинор ничего не знала об этом. Да и откуда ей было узнать?

Бросив быстрый взгляд на дочь, Рауль пожалел, что не угадал ее чувств и не предупредил ее заранее. Он думал, что в Аквитане Алинор волнует только поэзия. Но все оказывалось куда сложнее. Алинор побелела больше, чем отутюженные белоснежные кружева на ее одеянии. Но характер будущей аббатиссы взял верх над слабостью – она не подала виду, что расстроилась.

Гильом де Аре блестяще выиграл три поединка, а потом с разрешения герцога бросил вызов тем, кто считал себя мастером стихотворной строки и образа. Он прочитал свою поэму, посвященную осаде Птоле-маиды Ричардом Львиное Сердце и закончив ее словами: