Н.Я.Дьяконова
      Джон Китс. Стихи и проза
      Первый биограф и первый издатель Китса Ричард Монктон Милнз (впоследствии лорд Хотон) свел краткую жизнь поэта к простой формуле: "Несколько верных друзей, несколько прекрасных стихотворений, страстная любовь и ранняя смерть". В этой формуле все правда, в ней нет ничего, кроме правды, но всю правду о поэте она не передает. Не передает потому, что создает образ скорбный и меланхолический, образ человека, которому почти ничего сделать не удалось.
      Спору нет, литературная деятельность Китса продолжалась немногим более шести лет (1814-1819) и кончилась тогда, когда для него только наступала пора зрелости. Ведь он умер двадцати пяти лет, а писать перестал за год до смерти. Нить существования оборвалась прежде, чем было
      ...дано
      Страницам, словно житницам, вместить
      Бессчетных мыслей зрелое зерно...
      ("Когда мне страшно..." - "When I Have Fears...",
      январь 1818: пер. Сергея Сухарева).
      Но как бы много ни предстояло еще совершить поэту - его гибель была одной из самых тяжких потерь, когда-либо понесенных английской литературой он успел сделать очень много для славы своей страны. Успел оставить произведения, которые не только "пленяют навсегда" ("a joy for ever"), но и вдохновляют поэтов грядущих поколений, становятся новой вехой в движении поэзии. Китс понимал значение собственного творчества; несмотря на частые сомнения и лихорадочные поиски, - он всегда чувствовал, как мало у него времени, - он жил и творил с полным напряжением всех душевных сил, с верой в свое призвание. Он пылко любил жизнь, природу, искусство, любил доверительное общение с близкими людьми, веселье и бесцеремонные остроты в дружеском кругу, с удовольствием писал шуточные стихи и письма обо всем на свете, полные милой чепухи вперемежку с глубокими мыслями и прозрениями. Ни история, ни внутренний мир поэта не укладываются в изречение биографа.
      * * *
      Китс родился в Лондоне 31 октября 1795 г. Отец его содержал конюшню и сдавал в наем лошадей. Скромный достаток семьи позволил дать мальчикам Джону, Джорджу и Тому приличное по тем временам образование: с 1803 по 1811 г. они учились в хорошей закрытой школе в городке Энфилде. Сын директора школы Чарльз Кауден Кларк, в более поздние годы видный литератор, был учителем и другом Китса; он первый познакомил мальчика со старой английской поэзией. "Старому поэту" Эдмунду Спенсеру посвящено первое дошедшее до нас стихотворение Китса ("Подражание Спенсеру" - "Imitation of Spenser", январь - февраль 1814). В 1804 г. умер его отец, а в 1810 - мать. - Небольшое состояние, унаследованное братьями, позволило им закончить годы учения, а Джону - получить медицинское образование: с 1811 до 1815 г. он был учеником врача Хэммонда в городе Эдмонтоне и затем продолжал занятия в одной из больниц Лондона, пока в июле 1816 г. не выдержал экзамен, давший ему право заниматься медициной. Этим правом Китс не воспользовался: когда он, по собственному рассказу, во время сложной операции поймал себя на посторонних мыслях, более близких к стихотворчеству, чем к хирургии, он отказался от врачебной карьеры и решил посвятить себя одной поэзии.
      В этом решении Китса поддержал Ли Хент (1784-1859), редактор популярного и крайне левого литературно-политического журнала "Экзаминер" ("The Examiner", 1808-1821). Почитателем этого журнала Китс стал еще раньше под влиянием Чарльза Кларка. В феврале 1815 г. он написал приветственный сонет "В день выхода мистера Ли Хента из тюремного заключения" (Written on the Day that Mr Leigh Hunt Lett Prison). Ли Хент провел в тюрьме два года за статью, в которой позволил себе оскорбительные и издевательские замечания по адресу принца-регента, будущего короля Георга IV. Фактический правитель государства был назван "нарушителем слова, бесчестным распутником, презревшим семейные узы ради игроков и женщин легкого поведения". {Blunden Е. Leigh Hunt: A Biography. London, 1930, p. 69.}
      В мае 1816 г., еще до личного знакомства с Китсом, состоявшегося лишь осенью, Хент опубликовал первое появившееся в печати его стихотворение сонет "К Одиночеству" (О Solitude, октябрь 1815), а 1 декабря 1816 г. в статье "Молодые поэты" рекомендовал его вниманию читателей вместе с Шелли и Рейнолдсом. В доказательство необычайного таланта Китса Хент приводит первую его истинную творческую удачу - сонет "После прочтения Гомера в переводе Чапмена" (On First Looking into Chapman's Homer, октябрь 1816).
      Хент не только помог Китсу поверить в свои силы, не только расширил его литературный кругозор, познакомив его с поэтами итальянского Возрождения и избавив его от влияния подражательных авторов-сентименталистов второй половины XVIII в., но ввел его в круг передовых людей Англии, которых тогда называли радикалами. Так обозначали сторонников радикальных общественных реформ, т. е. тех, кто сопротивлялся господствовавшему в те годы режиму политической реакции и настаивал на расширении прав трудового народа, на деятельной помощи ему перед лицом экономических бедствий; бедствия эти надвинулись на страну вследствие длительных войн с Францией и завершающегося промышленного переворота. В "Examiner", например, Хент публиковал такие статьи, как "О распространении света просвещения на бедняков" (On Extending to the Poor the Blessings of Education, март 1814), "О положении бедняков в Англии" (State of the English Poor, январь 1818). {См.: Leigh Hunt's Political and Occasional Essays Ed. by Houtchens L. N. and C. W. London: New York, 1962.}
      Из неприятия социальной действительности и вместе с тем из критики оптимистического рационализма просветителей предшествующего века, не предвидевших в своих теориях последствий ни подготовленной их идеями французской революции 1789 г., ни экономической победы буржуазии, родилось английское романтическое движение. {См.: Hancock A. E. The French Revolution and the English Poets. Port Washington: New York, 1967; Harris R. W. Romanticism and the Social Order (1780-1830). London, 1969.} Важнейшими поэтами старшего поколения романтиков были Блейк, Вордсворт, Скотт, Кольридж, а из младшего поколения - Байрон, Шелли, Китс. Теоретиками романтизма стали вслед за Кольриджем критики-эссеисты Лэм, Хэзлитт, Хент. При существенных различиях политических взглядов (от консерватизма поздних Кольриджа и Вордсворта до революционных убеждений Шелли), при расхождении эстетических концепций (от идеалистически понимаемого прекрасного у Блейка и Кольриджа до материалистически ориентированных литературных воззрений Скотта и Байрона), всех романтиков объединяет протест против бесчеловечности буржуазного строя. Объединяет их также скептическое отношение к отвлеченной рассудочности философов XVIII в. и доверие к истинности чувства, отход от классицистической поэзии, ограниченной правилами и абстрактностью словоупотребления, и приверженность к стихийному искусству мастеров Возрождения, к народной поэзии. Объединяет их и обращение к конкретному, индивидуальному, к смелой символике, к раскрепощению и обновлению поэтической речи.
      К романтическому кругу идей приобщил Китса Хент. Юноша был окрылен поддержкой нового друга и посвятил ему первый свой поэтический сборник, озаглавленный "Стихотворения" (Poems, март 1817).
      Рецензии на него были благоприятны, но автор мечтал о более серьезном труде. В апреле 1817 г, он уехал из Лондона, чтобы в уединении, без помощи и вмешательства друзей, работать над поэмой "Эндимион" ("Endymion"). Она должна была стать испытанием его сил и таланта. В июне Китс вернулся в Лондон, где почти до конца года продолжал трудиться над черновым, а до середины марта 1818 г. над окончательным вариантом своей поэмы. Она была опубликована в апреле 1818 г.
      К этому времени Китс начинает тяготиться опекой Хента. Его утомляет поверхностность суждений старшего друга, они кажутся ему легкомысленными и самонадеянными. Своим учителем он отныне считает видного радикала Вильяма Хэзлитта (1778-1830). Блестящий критик, знаток Шекспира, историк английской поэзии и театра, политический писатель, он бесстрашно нападал на лиц, облеченных высшей властью, и на важнейшие общественные институты своего отечества. {См.: Дьяконова Н. Я. Лондонские романтики и проблемы английского романтизма. Л., 1970 (главы "Вильям Хэзлитт" (с. 93-126) и "Ли Хент" (с. 127-146)).}
      Ненависть к реакционным правителям, угнетающим народ и терзающим его войнами, соединялась у Хэзлитта с пылкой любовью к искусству, которое рисовалось ему землей обетованной, не подвластной ни тиранам, ни праздным богачам, врагам людей труда. Воплощение нравственной свободы, поэтической смелости, психологической глубины и художественного совершенства Хэзлитт вслед за своим учителем Кольриджем видел в Шекспире. Такое истолкование его творчества целиком принял Китс. Он благоговейно изучал каждую строчку Шекспира (в том числе сравнительно мало известных в те времена сонетов) и самые задушевные свои мысли о поэзии формулировал, опираясь на его опыт.
      Под влиянием глубокой трактовки поэзии Возрождения у Хэзлитта и в скрытой полемике с Хентом Китс с февраля по апрель 1818 г. пишет поэму "Изабелла, или Горшок с базиликом" (Isabella; or, The Pot of Basil) на сюжет пятой новеллы четвертого дня "Декамерона" Боккаччо.
      Близкий друг Китса, молодой поэт Джон Гамильтон Рейнолдс (1794-1852) одновременно пересказал две другие новеллы того же дня, но, сочтя себя недостойным выступить вместе с Китсом, опубликовал свои пересказы только после его смерти.
      В июне 1818 г. вместе с молодой женой уехал в Америку брат Китса Джордж; после его отъезда Китс с другом Чарльзом Брауном отправился в пешеходное путешествие по Шотландии и Ирландии (июнь - август 1818 г.). Свои впечатления он выразил в письме-дневнике младшему брату Тому и в ряде стихотворений.
      Вернувшись в Лондон, он застал брата тяжело больным туберкулезом, унаследованным от матери, и целиком посвятил себя самоотверженному уходу за больным. В ту же осень во влиятельных консервативных журналах "Блэквуд Эдинборо Мэгезин" ("Blackwood's Edinburgh Magazine") и "Куортерли Ревью" ("Quarterly Review") появляются уничтожающие рецензии на "Эндимиона". Обозреватель первого журнала беспощадно издевался над "спокойным, невозмутимым, слюнявым идиотизмом" поэмы и советовал "Джонни" оставить стихи и "вернуться к своим склянкам и пилюлям".
      Меньше всего это была литературная оценка: рецензент второго журнала Крокер не отказывал Китсу в даровании, снисходительно говорил о "проблесках таланта", о "лучах фантазии", но считал его жертвой ученичества в "школе Кокни". В обычном понимании "Кокни" - это лондонские обыватели из "низшего общества", люди с вульгарными манерами, вкусами и речью; в устах торийских критиков это была презрительная кличка, которой они наградили не получивших университетского образования и вышедших "из низов" литераторов-радикалов, противников консервативной политики, милитаризма и церкви. В центре нападения оказались Хент, Хэзлитт, Китс. Поэту особенно досталось за тираноборческое вступление к III песни "Эндимиона".
      Том Китс умер 1 декабря. Еще до его смерти Китс начал работу над вдохновленной Мильтоном поэмой "Гиперион" ("Hyperion"), которую, однако, весною забросил. От нее Китс отвлекался еще в январе ради поэмы "Канун святой Агнесы" ("The Eve of St. Agnes", январь 1819), внушенной любовью к хорошенькой и милой соседке Фанни Брон, которая стала его невестой.
      Весной 1819 г. написаны многие из лучших стихов Китса, в том числе знаменитые оды, вершины английской лирики.
      Летом и осенью 1819 г. Китс работал с огромным напряжением. Подгоняли его не только страсть к поэзии, но бедность и упорное стремление преодолеть препятствия на пути к женитьбе. В эти месяцы создана его поэма "Ламия" ("Lamia"), драма "Оттон Великий" ("Otho the Great") - вместе с Чарльзом Брауном, и новый фрагментарный вариант поэмы "Гиперион", отрывок "Канун святого Марка" ("The Eve of St. Mark").
      В конце года Китс все чаще ощущает нездоровье, утомление, все труднее и мучительнее его борьба за существование, непрестанная нужда и зависимость от друзей. В письмах его все сильнее звучат пессимистические мотивы; начатые осенью сатирическая поэма "Колпак с бубенцами" ("The Cap and Bells") и трагедия "Король Стефан" ("King Stephen") остались незавершенными.
      В феврале 1820 г. сильное горловое кровотечение не оставляет у Китса никаких сомнений относительно характера его постоянного недомогания. Короткие улучшения сменяются новыми приступами болезни, творческая деятельность его замирает. Благоприятные рецензии на опубликованный в июне сборник ""Ламия", "Изабелла", "Канун святой Агнесы" и другие стихотворения" произвели на него мало впечатления, хотя авторами двух из них были такие влиятельные критики, как Чарльз Лэм и редактор "Эдинборо Ревью" Френсис Джеффри.
      В сентябре 1820 г. Китс вместе с преданным ему молодым художником Джозефом Северном, автором нескольких известных портретов поэта, поехал в Италию, где после нескольких мучительных месяцев умер в Риме 23 февраля 1821 г. На его могиле Северн написал: "Здесь покоится прах молодого английского поэта, который на смертном одре в горечи сердца, замученного злобным могуществом врагов, повелел начертать на своей надгробной плите: Здесь лежит некто, чье имя написано на воде". Над этими словами была изображена лира с порванными струнами. Много лет спустя на могиле поставили памятник, а дома, в которых он жил - в Риме и в Хэмпстеде, в то время пригороде Лондона, превратили в музеи.
      Потрясенный смертью Китса Шелли посвятил ему одно из самых замечательных своих произведений - элегию "Адонаис" ("Adonais", 1821). Следуя традиции древнегреческой элегии, преломленной сквозь влияние мильтоновского "Лисидаса" ("Lycidas", 1638), Шелли оплакивает молодого поэта, жертву преследования и слепой ненависти. Он изображает друзей, горестно провожающих его в безвременную могилу, рассказывает о том, как скорбит о нем дивно воспетая им природа, предрекает ему бессмертие на небесах и вечную жизнь в сердцах людских. Такой эпитафией мог бы гордиться самый возвышенный гений.
      * * *
      За краткий шестилетний период своего развития поэзия Китса отразила основные вехи английской поэзии за пятьдесят лет: от неоклассицизма и сентиментализма второй половины XVIII в. через романтизм школы Вордсворта, с одной стороны, и Хента - с другой Китс приходит к новым формам романтического искусства. {Биографию Китса см.: Hilton Т. Keats and His World. New York, 1971. Общую характеристику поэтического развития Китса см.: Bate W. J. John Keats. Harvard Univ. Press, 1963 (2nd ed. 1978). Также: Дьяконова Н. Я. 1) Китс и его современники. М., 1973; 2) Английский романтизм: Проблемы эстетики. М., 1978, гл. 6 - Китс (с. 165-191).}
      Его первые стихи мало самостоятельны и вторят то Спенсеру, то Мильтону, то их более поздним почитателям XVIII в. Акенсайду, Коллинзу, Грею, Шарлотте Смит. Уже в лирике 1814-1816 гг. развиваются две занимавшие юного поэта темы: красота и благотворность природы и общественное служение. По его мнению, достоин славы только тот поэт, который в свой смертный час сможет сказать, что его стихи, подобно набату, звали в бой патриотов и пугали властителей: {О "возмутительных взглядах" Китса см. письмо его издателя Хесси к Северну 27 февраля 1821 г., написанное уже после смерти поэта: Rollins Н. Е. More Letters and Poems of the Keats Circle. Harvard Univ. Press, 1955, p. 117.} послание "Моему брату Джорджу" ("Epistle to My Brother George", август 1816). Аналогичные мотивы звучат в сонете "К Миру" ("On Peace", апрель 1814), в оде "К Надежде" ("То Норе", февраль 1815), в стихотворении "Строки, написанные 29 мая, в годовщину реставрации Карла II, под звон колоколов" ("Lines Written on 29 May The Anniversary of the Restoration of Charles the 2nd", май 1815), в сонете "Написано из отвращения к вульгарному суеверию" ("Written in Disgust of Vulgar Superstition", декабрь 1816).
      В обращении "К Надежде" Китс взывает: "Не дай мне видеть, как вянет честь моей страны... Не дай мне видеть, как Свобода, завещанная патриотом, великая в простом одеянии, угнетена гнусным пурпуром двора, как она, умирая, склонила голову". Здесь очень явно влияние абстрактной неоклассицистической лексики Томаса Кэмбелла, автора описательной поэмы "Радости надежды" ("The Pleasures of Hope", 1799). От этого влияния, мы уже знаем, позднее избавил Китса Хент, который в программном стихотворении "Пир поэтов" ("The Feast of the Poets", 1811) поднял знамя восстания против классицистов и объявил свободу версификации и возвращение к непринужденности поэтической речи главной задачей современных авторов. Примером для них должны послужить "старые поэты". Хент научил своего юного последователя по-новому читать их произведения. Критическая часть программы Хента расчистила путь Китсу, положительная же ее часть вскоре была им отброшена.
      Большее значение, чем политическая тема, имела в лирике Китса тема природы и искусства, которое себя ей посвятило. Характерен, например, сонет "Как много славных бардов..." ("How Many Bards...", март 1816), где мысли о поэтах давно прошедших времен ассоциируются со сладостными звуками и ощущениями, вызываемыми "пением птиц, шепотом листьев, голосом вод... приятной музыкой". Все больше растет поэтическая смелость Китса, богатство и разнообразие создаваемых им образов природы, воспроизводящих непосредственные чувственные впечатления от окружающего. Таковы стихи "Если б ты во время оно" ("Hadst Thou Lived in Days of Old...", февраль 1816), "Я вышел на пригорок и застыл" ("I Stood Tip-toe Upon a Littje Hill...", декабрь 1816).
      Попыткой соединить обе темы - общественного долга поэта и преклонения перед могуществом и щедрой красотой природы - является исполненное серьезных раздумий стихотворение "Сон и Поэзия" ("Sleep and Poetry", декабрь 1816), в котором освободившийся от классицистических условностей поэт, постигая мир красоты, создает вдохновленные им и вдохновляющие, возвышающие читателей строки. Чрезвычайно существенно, что в восприятии Китса с самых ранних времен нет твердого разграничения между реальностью и поэзией. И та и другая для него равноправные источники прекрасного. Так, в ранее названном сонете "После прочтения Гомера в переводе Чапмена" (1816) открытие захватившего его поэтического произведения сравнивается с открытием вселенной; великий поэт отождествляется с великим исследователем, с бесстрашным путешественником, перед которым расстилаются неведомые дотоле просторы земли, неба и моря.
      Этапы такого открытия прослеживаются в сонете "Равнины наши застилала мгла..." ("After Dark Vapours...", январь 1817), где сложный путь поэтических ассоциаций воспроизводит постепенное приближение к тайнам жизни, смерти и искусства. Посредниками между знанием и неведением оказываются поэты: открытие поэзии Возрождения (тоже, как мы видели, опосредованное) ведет к открытию поэзии древности; современник Шекспира Чапмен подарил Китсу Гомера; бесчисленные античные аллюзии в пьесах Шекспира, а также драматургов его плеяды (Марло, Лили, Бомонта, Флетчера, Дрейтона, Бена Джонсона) показали ему путь к мифологии и литературе древней Греции.
      Самым полным воплощением новых исканий Китса стала поэма "Эндимион" (1817). Воплотила она и внутреннюю борьбу поэта между его пониманием своего писательского долга, побуждающего его изображать реальную жизнь со всеми ее тяготами и несправедливостями и тем самым служить людям, и стремлением к прекрасному искусству, противостоящему этой жизни. Исходя из общего для всех романтиков трагического восприятия непримиримого разлада между идеалом и реальностью, Китс пытался преодолеть его - создать искусство, которое бы увековечило красоту, вытравленную из современной действительности. С одной стороны, он считает необходимым изображать "борьбу и муки человеческих сердец" ("the agony and strife of human hearts" - "Сон и поэзия"), с другой стороны, болезненно ощущает губительный для искусства антиэстетический характер "скучной жизни, лишенной вдохновения и бредущей черепашьим шагом" ("this dull, uninspired snailpaced life" - "Эндимион", IV, 25).
      Как отчетливо говорит символика поэмы, влюбленный в богиню Луну пастух Эндимион - это поэт, страстно ищущий прекрасное. Но он неудачлив в своих поисках, пока далек от "несчастий, сердечных мук, терзаний, болезней и угнетения". {Письмо Джону Гамильтону Рейнолдсу 3 мая 1818 г., с. 229.}. Познав их, проявив жалость и деятельную доброту, отрешившись от эгоистической поглощенности собственными чувствами, он нашел свой идеал и нашел его на земле, в несчастной земной женщине. В ней обретает он свою богиню, и сам приобщен к бессмертным.
      Преломленный через поэзию Ренессанса греческий миф {См.: Evert W. H. Aesthetic and Myth in the Poetry of Keats. Princeton Univ. Press, 1965, p. 90, 132-133, 146-147. 155; Tate P. W. From Innocence to Experience: Keats's Myth of the Poet. - Salzburg Studies in English Literature, 1974.} помогает Китсу выразить искания поэта нового времени и решить вопрос, волновавший его на всем протяжении его краткого творческого пути - вопрос об отношении поэзии к действительности.
      Счастливый исход поисков Эндимиона был, однако, невозможен для Китса. Его героя окружала гармонически прекрасная атмосфера мифа и сказки, вечнозеленые и благоухающие рощи; ему же приходилось наблюдать родную страну, стремительно меняющуюся под натиском индустриализации. Уродливости и пошлости действительности поэт противопоставляет искусство, впитывающее в себя все то, чем она могла бы и должна была стать и не стала.
      Эти эстетические концепции сложились у Китса под влиянием Хэзлитта. Ученик и почитатель блестящего поэта и мыслителя Кольриджа, одного из зачинателей романтизма в Англии, он воспринял основные принципы эстетики своего учителя, испытавшей в свою очередь сильное воздействие немецкой идеалистической философии и теории искусства. Особенное значение для Кольриджа имели идеи Шеллинга. Определяя отношение искусства к природе, немецкий философ пишет: "Если бы действительное на деле было противоположно истине и красоте, художнику незачем было бы его идеализировать и возносить на высшую ступень: для создания чего-либо подлинного и прекрасного ему надлежало бы все это искоренить, изничтожить. Но как что-либо могло бы быть действительным, не будучи истинным, и чем была бы красота, не будь она полноценным, лишенным каких-либо изъянов бытием?" {Шеллинг Ф. В. Об отношении изобразительных искусств к природе. - В кн.: Литературная теория немецкого романтизма. Л., 1934, с. 299.}
      Отождествляя вслед за шеллингианцами Кольриджем и Хэзлиттом красоту в искусстве с изображением прекрасного объекта, Китс пришел к выводу, что современность не может быть источником высокой поэзии для того, кто неспособен раскрыть "идею Красоты, заключенной во всех явлениях" ("the idea of Beauty in all things"). {Письмо Джорджу и Джорджиане Китсам 14-31 октября 1818 г., с. 250.} По мысли поэта, красота скрыта во всем, составляет истинную суть вещей. "Я могу уверовать в истинность того или иного явления, только если ясно вижу, что оно прекрасно". {Им же 16 декабря 1818 - 4 января 1819 г., с. 254.} Характерно, что в каталоге прекрасных явлений, перечисленных в известном вступлении к "Эндимиону", среди источников "радости навеки" на равных правах фигурируют стихийные силы природы и "чудесные рассказы", исполненные благоговения перед нею.
      Поиски прекрасного для Китса были единственным путем к подлинному знанию. С характерным для романтиков восприятием действительности не только в том виде, в каком она представляется при непосредственном наблюдении, но и в свете искусства прошлых времен он обращается к "старым поэтам", прежде всего к поэтам Возрождения, чтобы они служили ему образцом, эталоном, мерилом совершенства. Одним из таких образцов послужил Китсу Боккаччо.
      Китс испытал влияние не только любимых Хентом поэтов Италии, но и "итальянской" поэмы своего первого учителя - "Повести о Римини" ("The Story of Rimini", 1816), написанной на сюжет V песни Дантова "Ада". Однако к середине 1818 г., преодолев влияние Хента, Китс стал работать над собственной "итальянской" поэмой "Изабелла, или Горшок с базиликом", все время внутренне с ним споря, избегая характерных для старшего поэта нагромождений поэтических красот. Китс явно хочет приблизиться к простоте Боккаччо, к его бесхитростному рассказу о загубленной любви, о злых братьях, убивших возлюбленного сестры.
      В отличие от Боккаччо Китс со свойственным ему отвращением к буржуа приписывает своим персонажам корыстолюбивые мотивы: они уничтожают бедняка Лоренцо в надежде на богатого и знатного зятя. Зато он близко следует своему источнику, повествуя о любви Изабеллы, которая была сильнее смерти и кончилась лишь с ее собственной жизнью. {Подробный анализ поэмы см.: Leoff E. A Study of John Keats's Isabella. - Salzburg Studies in English Literature, 1972, p. 24-214.}
      Китс не раз говорил о любви как о великой силе, преображающей людей, позволяющей им выйти за пределы своего ограниченного эгоистического внутреннего мира и раскрывающей неведомые для них самих духовные возможности. Только такую любовь Китс считает достойной человека. Ему кажется, что, изображая ее, он приближается к поэзии Возрождения, воспевавшей безмерность и неудержимость чувств. Китс не замечает, как далеко отступает он от Боккаччо, заменяя его краткий рассказ подробным описанием всех стадий развития любви, особенно подчеркивая томление, ожидание, напряжение чувства, боль потери, верность не только до гроба, но и за гробом.
      Любовь в его изображении торжествует над смертью не только потому, что она сильнее, но и потому, что одержала победу над всей оставшейся за пределами любви жизнью. Эта жизнь оказалась просто зачеркнутой, несуществующей. В изображении Боккаччо и других писателей Возрождения любовь становится частью борьбы за самоутверждение личности, у романтика Китса беспредельность чувства возвышает героев над внешним миром и царящим в нем угнетением. Они живы одной любовью, которая вытесняет все остальные проявления "я", стирает их индивидуальность, сводит характеры к чистой абстракции страсти, выключает их из реальной действительности.
      Полемизируя с поверхностной эстетизацией явлений у Хента и следуя более глубокой трактовке поэзии Возрождения у Хэзлитта, видевшего в ней воплощение такой силы и совершенства чувств, которые необходимы для рождения подлинной красоты, Китс смело вводит в рассказ (и в то же время и в английскую литературу) новый тип деталей - деталей антипоэтических и даже безобразных. Как и Хэзлитт, он верит, что "совершенство всякого искусства заключается в силе его воздействия, способной изгнать все несообразности, связав их тесным родством с Истиной и Красотой". {Письмо Джорджу и Томасу Китсам 21 декабря 1817 г., с. 211.}
      Как и Хэзлитта, так называемый аморализм Боккаччо пленял Китса смелостью, внутренней чистотой, свободой от условностей и лицемерия. Именно эти черты он передал в своей версии старинной новеллы, показывая новые пути творческого восприятия поэзии прошлого. Произведение мастера Возрождения, вновь воссозданное романтическим поэтом, предстает перед нами, обогащенное трагическим опытом иной социальной эпохи.
      * * *
      Несмотря на многие удачи, на строфы, исполненные поэзии, Китс был почти так же недоволен "Изабеллой", как и "Эндимионом". Она казалась ему сентиментальной и субъективной, не возвышающейся до искусства, которое несет людям знание и свет. {Письмо Джорджу и Джорджиане Китсам 17-27 сентября 1819 г.} Он понимал, как важно для него обуздать собственный талант, подвергнуть его строгой дисциплине. В течение нескольких месяцев он писал сравнительно мало, преимущественно лирические стихотворения, но почти все они блистали новизной и свежестью, которые сохранили и для взыскательных, иронических читателей XX в. Китс непрерывно экспериментирует, попеременно обращаясь к сонету и оде, к лирической песенке и балладе, к детским стишкам и философским размышлениям. Столь же разнообразна и тематика, его стихов: от торжественных посвящений великим поэтам, до веселых шуток и пародий.
      Среди сонетов выделяются "Гомеру" ("То Homer") - певцу, которому царь богов открыл звездное небо и помог в самой слепоте обрести зрение трижды более острое, чем у зрячих; два сонета, обращенные к великой тени Бернса. Из философских стихов особенную известность приобрели строки "Где же он и с кем - поэт?.." ("Where's the Poet?..", 1818): "Это человек, который один может стать тем, чем уже стали или станут все остальные люди. Он равен и королю и нищему, ему внятен и птичий гам и львиный рык". {Этому стихотворению созвучен сонет "Поэт" ("The Poet"), принадлежность которого Китсу считается недоказанной, хотя чрезвычайно вероятной. Здесь тоже прославляется зрение поэта: "...оболочка всего сущего открыта ему до самой сердцевины, обнаруживая добро и зло, показывая то, что недоступно учености".}
      Любопытно, как часто возвращается Китс к поэзии-познанию и противопоставляет ей муки неведения. В сонете "На вершине Бен Невис" ("Read Me a Lesson, Muse", август 1818) он сетует на смутность доступного человеку понимания вещей: так же, как и путник, он видит лишь скалистые камни у ног своих да туман над головой, и они окружают его в мире мысли и духовных свершений.
      Поэтическое познание для Китса означает прежде всего восприятие жизни в ее неразрешимых противоречиях, в ее крайностях, то увлекательных, то мучительных. Из стихотворений этого рода особенно полюбилась читателям песня "Здравствуй, радость, здравствуй, грусть..." ("Welcome, joy, arid welcome, sorrow...", октябрь 1818), целиком построенная на совмещении несовместимого: печальных лиц в ясную погоду, веселого смеха среди грома, хихиканья при виде чуда, младенца, играющего черепом, Клеопатры в царственных одеждах со змеею на груди.
      В этом обостренном внимании к противоречивости вселенной проявляется романтический характер мировоззрения Китса, причастного диалектике и чуждого представлению о застывших, законченных формах. Даже огромная скала, неподвижная каменная глыба в его восприятии обладает голосом - диким криком летающих над нею водяных птиц - обладает прошлым, уходящим в далекие времена, когда она впервые вознеслась из волн морских, когда по склонам ее внезапно бросились вниз могучие потоки, когда ее со всех сторон закрыли облака. Хотя жизнь ее состоит из "двух мертвых вечностей" ("two dead eternities") - замечательный пример характерной для романтиков образной конкретизации отвлеченных понятий, - породили ее катаклизмы природы, гигантские землетрясения ("То Ailsa Rock", июль 1818).