“ Действительно, более замечательного по замыслу, организации и выполнению исследовательского путешествия еще не знает история человечества. Амундсен, использовав опыт и уроки походов Нансена и Пири, полностью овладел труднейшей техникой санных экспедиций и гениально скомбинировал три условия, единственные и важнейшие три условия, которые только и могут привести полярного исследователя к победе: пользование упряжными собаками, питание свежим мясом и уменье ходить на лыжах. В обстановке арктического, а тем более антарктического путешествия (высокогорная, сильно пересеченная местность, более суровые климатические условия) эти три условия приобретают силу закона и „наказанием за нарушение этого закона является смерть“.
Весь его поход к Южному полюсу был не чем иным, как быстрым продвижением немногочисленного отряда, прекрасно организованного, отлично снабженного и великолепно натренированного. Недаром же Амундсен не взял с собой в экспедицию н и одного ученого! Единственной научной работой во время зимовки на Ледяном барьере были метеорологические наблюдения, но и они не производились в ночные часы, чтобы не утомлять зимовщиков. Спутниками Амундсена были люди „привычные к работам на морозе“, „опытные в управлении собачьими упряжками“.
Сосредоточив на своих заранее подготовленных складах значительные запасы провианта и горючего, взяв достаточное количество пищи и топлива с собой на санях, отобрав лучших собак, Амундсен сконцентрировал все силы и средства для нанесения скорейшего и решительного „удара“ и достиг блестящих результатов.
Подробный анализ его похода к Южному полюсу показывает, что с теми силами и средствами, которые были в его распоряжении, он мог бы сделать гораздо больше в области географического исследования, а при включении в состав экспедиции ученых (например, геолога, геофизика, метеоролога) мог бы собрать и ценнейший научный материал. Но ученые, если бы они не были людьми, „привычными к работе на морозе“ или „опытными в управлении собачьими упряжками“, конечно, только помешали бы его стремительному бегу к полюсу.
В сущности, во время пути к своей цели Амундсен думал лишь об одном: как бы его не опередили англичане! Характерно беспокойство, овладевшее Амундсеном, когда собаки стали принюхиваться и лаять „в южном направлении“ у 89° ю. ш. На обратном же пути Амундсен до такой степени не торопился, что на дневные переходы тратилось только пять-шесть часов при отличном состоянии оставшихся собак.
При изучении похода к Южному полюсу надо обратить внимание на тот факт, что Амундсен и его спутники постоянно бывали более чем достаточно снабжены пищей.
В отчете Амундсена не раз указывается на обилие еды и для людей и для собак, что позволило на обратном пути увеличить суточные пайки. При возвращении с полюса у экспедиции почти неизменно бывало больше провианта, чем его требовалось для достижения следующего склада. Правда, Амундсен сначала рассчитывал на большее количество участников своего похода, поэтому на всех складах приходилось оставлять более значительные запасы. Кроме того, он шел по совершенно неизвестной местности, где путешественников могли ждать всякие неожиданности.
Но когда полюс был достигнут и дальнейшее существование санной партии было более чем обеспечено, Амундсен мог бы потратить свое время более продуктивно.
Блестящая, изумительно организованная и проведенная экспедиция Амундсена, которой нельзя не восхищаться, оказалась для науки малоценной. Развивая эту мысль до конца, можно даже сказать, что поход к Южному полюсу был тяжелым и опасным, но непроизводительным трудом. Если когда-либо какая-нибудь научно-исследовательская экспедиция снова направится в эту область, то всю научную работу, вплоть до картографических работ, ей придется, пожалуй, проделывать заново.
В этом кроется серьезнейший недостаток экспедиции Амундсена и за это его можно упрекнуть. Правда, им были сделаны важные географические открытия, но все они сделаны „наспех“, „начерно“. То, что Амундсен первым достиг Южного географического полюса (последующая проверка наблюдений Амундсена показала, что определенная Амундсеном точка находится на 89° 58 30» ю. ш., стало быть, полюс расположен на полторы мили южнее), само по себе не имеет научного значения, хотя, конечно, описание – даже и поверхностное – ближайшей к полюсу области и вообще всего антарктического плато, как и Ледяного барьера, дало много нового для характеристики Антарктики «в первом приближении».
ознакомления с южной полярной областью, как стремительный натиск на полюс с единственной целью его достичь (и то не в кратчайший срок), путешествие Амундсена заслуживает величайшего внимания; в этом смысле поход Амундсена был безупречен во всех отношениях и может служить образцом. Это был доблестный и отважный подвиг! Но назвать «разведочное путешествие» Амундсена научно-исследовательской экспедицией очень трудно, это не удается доказать даже наиболее благожелательным критикам – соотечественникам Амундсена, хотя они и стараются подчеркнуть «многие и особо важные научные результаты», якобы достигнутые ею.
Однако для норвежцев, для их молодого государства, занимающего свое место среди европейских капиталистических держав, важнее всего не научные результаты экспедиции Амундсена, а то, что она была национальным норвежским предприятием. Норвежские критики наибольшее значение придают именно этому обстоятельству, охотно оттесняя на второй план все остальное.
Весь мир справедливо восхищается тем, что совершили Амундсен и его спутники во время своего похода к Южному полюсу. Но для норвежцев экспедиция Амундсена – непревзойденный образец, поход его – исключительный подвиг не только потому, что Амундсен с гениальной проницательностью задумал и составил свой план и с несокрушимой настойчивостью и энергией осуществил его, восхитив весь мир, а потому, что это путешествие задумано было норвежцем, выполнено норвежцем и основано на опыте и практике норвежского полярного исследования. Норвежская полярная техника, норвежские полярные методы, научно-созданные и усовершенствованные Нансеном, подверглись дальнейшему усовершенствованию Амундсеном и победили…
Есть еще одна причина для восхваления Амундсена норвежцами. Тяготение Норвегии в далекую Антарктику началось гораздо раньше экспедиции Амундсена: интересы развивающейся промышленности погнали в южные полярные льды норвежских китобоев. Теперь открытие Амундсена подвело некий «юридический фундамент» под претензии богатых промышленников и привело к своеобразному норвежскому империализму в Антарктике. Характерным представителем его является миллионер Ларс Кристенсен, ежегодно посылающий в антарктические воды за китами целый флот.
А какова же была судьба Скотта и его спутников? Когда «Терра Нова» посетила Китовую бухту, Амундсен, по законам исследовательской этики, не мог критиковать методов и намерений Скотта, хотя бы в той их части, которая была ему известна. Но все же позволил себе посоветовать англичанам не пользоваться во время похода ни лошадьми, ни моторными санями, не оправдавшими своего назначения уже в экспедицию Шеклтона в 1907–1909 годах, и предложил Скотту половину своих собак. Ни советами его, ни предложением англичане не воспользовались. Скотт питал какое-то необ'яснимое пренебрежение к собакам. Впрочем многие из его сотоварищей не разделяли мнения своего начальника. Скотт взял с собой собак, и некоторые из участников английской экспедиции ими не раз пользовались очень успешно, даже достигая ранее невиданной быстроты передвижения по ледяной поверхности.
Что же касается моторных саней, то их время тогда еще не пришло. Только с появлением аэросаней, а затем вездеходов, этот род транспорта начинает более или менее успешно применяться в полярных странах. Так, уже в наши дни аэросанями пользовались в Гренландии экспедиция Вегенера (в 1930-31 годах) и у нас на Новой Земле экспедиция М. М. Ермолаева (1932-33 годы), но без особенно блестящих результатов. Более пригодными оказались вездеходы, применяемые теперь в некоторых областях Советской Арктики.
И по своей тяжести, и по неуклюжести, и по своему техническому несовершенству моторные сани Скотта оказались мало пригодными для работы уже на поверхности антарктического морского льда. Тем труднее было ожидать, чтобы они успешно работали на Ледяном барьере или на ледниках, особенно в тех областях, где бездонные трещины перекрыты хрупкими ледяными или снежными мостами, иногда не выдерживающими тяжести даже сравнительно легких собак!
Когда Скотт вышел в свой поход к Южному полюсу – на 10 дней позднее норвежцев – с ним было пятнадцать человек, двое моторных саней, две собачьих упряжки и десять пони. Продвижение экспедиции напоминало пеструю речную флотилию из разнокалиберных судов весьма различной скорости. Моторные сани были посланы вперед для заброски части груза, а собачьи упряжки и две вспомогательных партии сопровождали главную партию, состоявшую, как и отряд Амундсена, из пяти человек.
Скотт не был так предусмотрителен, как Амундсен, и потому не устроил заранее цепи вспомогательных складов по дороге, кроме одного на 79°29 ю. ш., где была оставлена тонна провианта. После выхода с базы Скотт не мог рассчитывать больше ни на какое пополнение своих путевых запасов – нигде, «кроме снега для получения воды», не было ничего. Поэтому часть провианта везли на собаках и на санях двух вспомогательных партий, заданием которых было устройство складов продовольствия по мере продвижения экспедиции на юг. Такие склады были оставлены на 80°, 81° 35, 82° 47 и немного южнее, на 84° 30, 85 °7, 86° 56,88° 29, 89° 27; последние два склада оставлялись самой главной партией, шедшей к тому времени уже без всякого сопровождения.
Вспомогательные партии должны были покидать «полюсный отряд» с таким расчетом, чтобы им могло хватить продовольствия на обратный путь – после того как «излишки» будут оставлены на складах.
Моторные сани сдали очень быстро. Они шли довольно хорошо только по глубокому снегу, но, в общем, будучи совершенно неприспособлены к такому суровому климату, работали неудовлетворительно. Карбюраторы моторов слишком охлаждались. Очевидно, при постройке саней это не было принято во внимание, или же техники того времени еще не умели с этим бороться.
Но моторные сани в программе Скотта не играли основной роли. Вскоре они были оставлены обслуживающим персоналом, который, по инструкции, продолжал свой путь пешком, таща за собой сани с грузом. 24 ноября моторная команда покинула главную партию и повернула обратно.
Каюры обеих собачьих упряжек сопровождали экспедицию до склада на нижней части большого ледника и расстались со Скоттом 11 декабря между 83° и 84° ю. ш. Работали собаки великолепно и были очень полезны. Но, к сожалению, Скотт не использовал всех возможностей собачьего транспорта и даже не взял с собой в поход всех упряжек (их было у него пять).
С 11 декабря, т. е. через шесть недель после ухода с базы (норвежцы за такой же срок прошли на три градуса южнее), экспедиция продвигалась на юг в составе трех саней, в которые впрягалось по четыре человека. Никакой иной «упряжной» силы у англичан к тому времени уже не было. Все десять пони давно вышли из строя, были перестреляны и обращены в пищу.
Через десять дней одна вспомогательная партия в составе четырех человек повернула обратно с 85 7 ю. ш. Еще через две недели – 4 января 1912 г. Скотта покинула и вторая вспомогательная партии в составе трех человек. Скотт и его четверо спутников остались теперь одни. До полюса надо было итти еще 150 миль или 278 километров. Это расстояние было пройдено в две недели.
Любопытно отметить, что между 30 и 31 декабря англичане и норвежцы (последние в то время уже возвращались с полюса), находились приблизительно на одной широте—86° 50, и их отделяли друг от друга каких-нибудь сто миль, или 185 километров.
Уже в эту пору участники похода шли с большим трудом, потому что им самим приходилось тащить сани, а такая работа – вообще очень тяжелая при плохом насте – быстро выматывает силы в высокогорной области, где более разреженный воздух пред'являет к человеческому организму повышенные требования.
«Мы находимся в целом море острых мерзлых волн… Сняли лыжи и поплелись пешком. Местами ужасно тяжело, в довершение всего каждая заструга покрыта щетиной острых, разветвляющихся кристаллов… Высота 3 тысячи метров, температура – 32°», заносит в свой дневник Скотт 6 января.
Для облегчения саней партия дважды сгружает часть провианта, оставляя его на складах, и от последнего склада идет к полюсу всего с семидневным запасом. Амундсен от своего последнего склада, правда, расположенного на целый градус севернее, шел к полюсу с месячным запасом, кроме того, все его путевые склады были более богато снабжены, не говоря уже о том, что у него была постоянная возможность подкармливать и людей, и животных свежим собачьим мясом. Свое снаряжение и продовольствие Амундсен вез от «Бойни» на трех санях, запряженных восемнадцатью собаками, тогда как у Скотта все его имущество помещалось на одних санях, которые везли на себе люди. Десятого января Скотт пишет:
«Всего 85 миль до полюса, но, как видно, и туда, и оттуда потребуется отчаянное напряжение сил; все же мы подвигаемся и это уже хорошо».
В этих словах слышится трагическая нота. Экспедиция еще не дошла до цели своих стремлений, а между тем силы ее участников, повидимому, уже падают. Надо как следует кормить людей, надо кормить их как можно лучше и сытнее – ведь количество пищи, вполне достаточное для людей,
идущихрядом с санями, а тем более
бегущихза ними на лыжах, прицепившись к задку саней, недостаточно для людей, волокущих за собою по промерзшему насту большие тяжести. А где же взять излишки еды, если ее только в обрез?
Двадцать семь миль до полюса… Теперь уже должны дойти! Остаются всего каких-нибудь два перехода. «Дело, можно сказать – верное, и единственная грозная возможность, это – если опередил нас норвежский флаг!», – записывает Скотт 15 января свои опасения.
Читаешь записи начальника экспедиции за эти дни января и чувствуешь, что люди напрягают все свои последние силы… С таким невероятным трудом продвигаются они вперед, а ведь надо будет еще
возвращаться! Впрочем, может быть, блестящий успех, сознание, что они пришли к цели
первыми, вольет в них новую энергию, даст новую силу измученному и иззябшему телу?.. Скотт не раз заносит в свой дневник, что люди зябнут, что они начинают плохо переносить холод. Сказываются результаты недоедания, плохого питания, недостатка жиров. Конечно, тут ничем не помочь, если увеличить паек и улучшить его не из чего! Но ведь важно еще душевное состояние, какой-то нервный под'ем, как бы краток он ни был…
Однако будущее не сулило англичанам ничего хорошего. Суждено было сбыться их наихудшим опасениям. 16 января днем партия увидела впереди какую-то черную точку. Когда англичане подошли ближе, точка превратилась в черный флаг, привязанный в санному полозу. Кругом были следы саней, лыж и многочисленных собачьих лап.
«Вся история, как на ладони: норвежцы нас опередили и первые достигли полюса. Ужасное разочарование, и мне больно за моих верных товарищей. Завтра надо итти дальше к полюсу, а затем спешить домой с максимальной скоростью. Конец всем нашим мечтам, печальное будет возвращение. Очевидно, мы идем под гору и очевидно также, что норвежцы нашли более легкий путь», в отчаянии пишет Скотт 16 января.
Взволнованный неудачей, он даже забывает собственные слова. В октябре 1911 года он писал в одном из писем в Англию:
«Если Амундсену суждено добраться до полюса, то он должен дойти туда раньше нас, потому что будет двигаться быстро с собаками и непременно выступит рано. Поэтому я давно решил поступать совершенно так, как будто его нет на свете. Бег с ним вперегонки расстроил бы весь мой план; к тому же не за тем как будто мы сюда пришли».
Теперь досада, горечь, сознание чрезвычайно тяжелого положения, в котором оказались Скотт и его спутники, ослепляют его, мешают ему воздать должное своему сопернику. Тщательный анализ пути Амундсена и пути Скотта и условий, в которых протекали их походы, со всей очевидностью показывает, что путь норвежцев был гораздо труднее и опаснее, а под'ем на плоскогорье круче, чем у англичан. Правда, путь Амундсена был на 11 % короче пути Скотта, зато Скотт шел по уже известной и нанесенной на карту дороге, тогда как норвежцы продвигались вперед по совершенно неведомой области. Кроме того, условия местности, по которой шли англичане, были более благоприятными.
Существует очень распространенное мнение, что погода все время благоприятствовала Амундсену и была очень неблагосклонна к Скотту. Быть может, оно основывается на записях в дневнике английского исследователя, который неизменно, в особенности на обратном пути, указывает на различные помехи, задерживающие продвижение партии: мороз, пургу, сильные ветры… Но это мнение не подтверждается фактами. Не будем останавливаться на анализе метеорологических условий, сопровождавших походы Амундсена и Скотта, скажем лишь, что значительный перевес дней хорошей погоды отмечается именно у Скотта. Жалобы же его на постоянное ненастье и ссылки на дурную погоду об'ясняются очень просто. То, что не замечалось упитанными, свежими людьми, не истощившими своих сил, было очень заметно для людей измученных, тащивших тяжелые грузы на себе, недоедавших и недосыпавших, постоянно зябнувших и потому болезненно переносивших всякое резкое ухудшение погоды.
Достижение желанной цели не только не вдохнуло новой энергии в измученных исследователей, но, казалось, лишило их всякой уверенности в благополучном возвращении.
«Великий боже! – восклицает Скотт. – Что это за ужасное место и каково для нас сознание, что мы за все наши труды даже не вознаграждены ожидаемым торжеством! Конечно, много значит и то, что мы вообще сюда дошли… Побежим домой; отчаянная будет борьба. Спрашивается, удастся ли?…»
Проведя на полюсе полтора дня, англичане 18 января двинулись в обратный путь.
«Итак, мы повернулись спиной к цели своих честолюбивых стремлений, и перед нами 800 миль (1300 км) неустанного пешего хождения с грузом. Прощайте, золотые грезы»… – такими словами заканчивает Скотт описание своего пребывания на полюсе.
Начинается страшный обратный путь. Все труднее тащить на себе сани, но англичане еще справляются с ними и делают довольно большие переходы: помогает парус, поставленный на санях. Запасов пищи еле хватает на путь от склада до склада. Никаких излишков провианта в распоряжении Скотта нет. Стоит только пройти мимо какого-нибудь очередного склада, и положение экспедиции будет отчаянным. В первых числах февраля вблизи 85 параллели из пятерых исследователей трое уже начинают сдавать: у одного сильно отморожены руки, у другого—ноги. Скотт, разбил себе плечо, и оно жестоко болит.
Первым выбывает из строя самый крепкий и сильный участник похода – унтер-офицер Эванс. Результаты переутомления и недоедания сказываются прежде всего на нем. «Мы становимся все голоднее», – пишет Скотт. Эванс едва тащится за санями. Повидимому, он начал слабеть еще по дороге к полюсу; теперь его состояние стало быстро ухудшаться. Еще несколько дней – и Эванс погибает.
«Страшное дело так потерять товарища, – записывает 17 февраля Скотт это событие в свой дневник. – Но если спокойно обдумать, нельзя не согласиться, что это – лучший конец всем тревогам прошлой недели».
За месяц партия продвинулась за 84-ю параллель. Пройдена половина пути. За такой же срок норвежцы достигли 81° 30, хотя и делали ежедневно продолжительные остановки; но англичане не знали отдыха: голод безжалостно гнал их все вперед и вперед. Быстро надвигается осень, а итти еще далеко. Скотт по своему прежнему опыту знает, что условия погоды на Ледяном барьере скоро ухудшатся и будут очень мешать продвижению партии. Он спрашивает себя не без тревоги, что-то им предстоит дальше… Пока погода еще хорошая, ясная, полное безветрие, но очень холодно – 36–40 градусов мороза.
Второго марта Скотт доходит до склада на 81 ° 35. Здесь он находит «скудный запас горючего». Его едва может хватить – и то при строжайшей бережливости – на 115 километров пути до следующего склада. Между тем оказалось, что у одного из участников похода – капитана Отса – сильно отморожены пальцы ног. К тому же температура упала ниже – 40°. Скотт понимает, что при таком положении вещей партия не сможет совершать больших переходов.
«В своем кружке мы бесконечно бодры и веселы, но что каждый чувствует про себя, о том могу только догадываться… Впереди очень, очень мрачно», описывает Скотт овладевающие им теперь настроение.
С каждым днем «дела идут все хуже и хуже». При такой тяжелой изнурительной работе, при постоянной борьбе организма с лютыми морозами нужно усиленное питание, нужен отдых в тепле. Но топливо совсем уж на исходе, а продовольствие… 5 марта исследователи ложатся спать, поужинав
чашкой какао и замороженным, едва подогретым пеммиканом! Хуже всего несчастному Отсу – товарищи ничем не могут ему помочь. Его силы могла бы еще поддержать горячая пища, но откуда ее взять?
Силы людей быстро падают. Все мёрзнут уже находу и вообще чувствуют себя отвратительно, стараясь вместе с тем сохранять внешнее спокойствие. 9 марта экспедиция доходит до склада, оставленного за 81-й параллелью. Провизии и топлива мало и здесь. Отс близок к концу. Он «мужественный человек и понимает положение», но все же просит у товарищей совета, как ему быть. Товарищи уговаривают Отса итти, пока у него хватает сил. Скотт приказывает участнику экспедиции, доктору Уилсону, «вручить всем средство покончить со страданиями», т. е. выдать из аптеки яду.
«Жизнь наша – чистая трагедия», с горечью пишет Скотт 16 или 17 марта («потерял счет числам», – об'ясняет он свою неточность). Отс, в течение нескольких недель без жалоб переносивший жесточайшие страдания, решил сам положить им конец. Проснувшись утром, он сказал товарищам:
– Пойду пройдусь. Может быть, не скоро вернусь…
Он вышел. За тонкими стенками палатки неистовствовала пурга… Через несколько времени трое последних участников экспедиции снялись с лагеря.
До склада остается двадцать одна миля (тридцать четыре километра), но Скотт сознает, что им едва ли удастся дойти. «До конца несомненно недалеко». «Мы теперь мерзнем на-ходу и во всякое время»… «Подвигаемся ужасно медленно». «Дневники и прочее найдут при нас или на санях». Такие записи вносит он теперь в свой дневник.
Еле-еле дотащились англичане до одиннадцатой мили от склада, но здесь их на трое суток задержала сильнейшая пурга.
Страшно читать последние строки дневника Скотта. Они просты, кратки, сухи, но это один из тех «человеческих документов», которым суждено пережить века.
«… пищи осталось на раз или два – должно быть, конец близок. Решили дождаться его, пойдем до склада, с вещами или без них, и умрем по дороге».
Но 29 марта, на восьмой день после того как партия была задержана пургой, англичане были еще живы. Скотт пишет в этот день:
«Двадцатого у нас было горючего на две чашки чая на каждого и сухой пищи на два дня. Каждый день мы были готовы итти, а до склада всего 11 миль – но нет возможности выйти из палатки: так снег несет и крутит. Не думаю, чтобы мы теперь могли еще на что-либо надеяться. Выдержим до конца, но мы, понятно, все слабеем, и наконец не может быть далек».
Последняя страница из дневника Скотта
Как могли они протянуть так долго в том ужасном положении, в котором они находились?
Дневник капитана Скотта лежит теперь в одном из зал Британского музея в Лондоне под зеркальным стеклом витрины, рядом с другими молчаливыми свидетелями прошлого. Он раскрыт на той странице, где умирающий полярный исследователь пишет, держа карандаш в обмороженных пальцах:
«Жаль, но я не думаю, чтобы я был в состоянии еще писать. Последняя запись – ради бога, не оставьте наших близких…»
Так погибли и последние трое участников английской экспедиции Скотта. Погибли в одиннадцати милях от склада, где их ждала пища, топливо – спасение…
Спустя восемь месяцев трупы их были найдены спасательной экспедицией на 79° 50 южной широты.
Причины катастрофы сам Скотт пытался об'яснить в своем «Послании к обществу», которое было написано им в последние дни. Не будем останавливаться на этом. Из того, что было уже сказано, с достаточной очевидностью вытекает, что главной и, пожалуй, единственной причиной гибели Скотта и его четырех спутников является организационная ошибка: странное пренебрежение к собачьему транспорту и неправильное и неполное использование его.
Гибель Скотта и его товарищей была встречена в Англии очень бурно.
Она не расценивалась бы как «поражение на-голову», дойди англичане до полюса раньше норвежцев. Теперь же надо было искать виновника разгрома и потому вполне естественно, что многие в Англии обрушились на Амундсена. Это он «загнал» своего соперника! Правда, сам Скотт видит причину несчастья в другом – «в невезении во всех рисках» и громко заявляет в последние, самые страшные минуты своей угасающей жизни, что все у него «было продумано в совершенстве».
Нигде и ни в чем Скотт не упрекает норвежцев, нигде он не осуждает Амундсена и не называет его виновником своей гибели.
Ясно одно: Скотт не мог ни завезти на промежуточные склады, ни взять с собой больше продовольствия, чем это позволяли сделать транспортные возможности экспедиции. Никакие излишки провианта, никакое изобилие пищи на вспомогательных складах не могли бы спасти измученных людей, тащивших тяжести на себе. Чем больше было бы у них снаряжения и продовольствия, тем скорее все участники похода выбились бы из сил. Ошибкой было превратить собачьи упряжки во вспомогательное средство, а людей – во вьючных животных.
Понадобилось, однако, много времени, чтобы беспристрастный критик мог подвернуть спокойному и хладнокровному анализу события, происшедшие столько лет назад в мрачных ледяных пустынях Антарктики. Слишком остро переживалась еще гибель Скотта в Англии, слишком долго еще хмель победы опьянял умы норвежцев.
На обеде, данном в Лондоне Королевским Географическим обществом в честь Руала Амундсена, президент общества, небезызвестный лорд Керзон, в своей речи отметил все то значение, которое Амундсен приписывал собакам в смысле влияния их на благополучный исход норвежской экспедиции, и закончил:
– Позволяю себе поэтому предложить прокричать троекратное «ура» в честь собак!
Это было явной дерзостью, но Амундсен сохранил полное спокойствие, справедливо считая, что он стоит выше всяких нападок и оскорблений.
Теперь даже английский критик находит в себе достаточно беспристрастия, чтобы воздать Амундсену должное за его подвиг – «одно из самых совершенных проявлений превосходства человека над силами природы», хотя для науки были потеряны огромные возможности, не использованные Амундсеном. Тот же критик трезво указывает на организационные ошибки Скотта, приведшие к катастрофе.
Норвежские критики, и прежде всего сам Амундсен, преклоняются перед мужеством Скотта и его спутников, перед проявленными ими величием духа и силой воли, и вполне признают заслуги английских исследователей Антарктики. Ведь Амундсен считал, что если бы Шеклтон еще в 1908 году разгадал природу Китовой бухты и выбрал Ледяной барьер местом своей зимовки, то Южный полюс был бы открыт за два года до норвежской экспедиции.
Едва успев прибыть в Тасманию и известить мир о благополучном окончании своей замечательной экспедиции, Амундсен уже с головой уходит в новые планы. Лучше сказать, он возвращается к тому прежнему плану, который ему пришлось так неожиданно и решительно изменить, когда пришла весть об открытии Северного полюса Робертом Пири.
Южный полюс достигнут, Амундсен стал мировой известностью и, конечно, на родине, в маленькой Норвегии, имя его сейчас превозносится. Почему бы этим не воспользоваться и не приступить сразу же к осуществлению старого замысла, перенеся поле своей деятельности из Антарктики в Арктику? Одним ударом можно разрубить гордиев узел многих затруднений и недоразумений, в особенности денежного характера. Когда-то что будет, но сейчас нужно ковать железо, пока оно горячо. «Нет большего мученья, как…» добывать нужные для экспедиции деньги! По собственному печальному опыту Амундсен знал, что очень часто это бывает делом совершенно безнадежным.
Мало того, Амундсен давно уже понял, что широкую публику как в Норвегии, так и во всей Западной Европе и в Америке научные исследования интересуют мало. Публике нужна сенсация, ее волнует борьба конкурентов в погоне за рекордами.
Скрывая свои честолюбивые мечты о достижении первым Северного полюса, Амундсен делал вид для широкой публики, что у «Третьей экспедиции „Фрама“ исключительно научные задания и что начальник ее даже в мыслях не лелеет никаких намерений „гоняться за рекордами“». А «широкая публика» в свою очередь делала вид, что она искренно верит этому.
– Я был настолько прост, – пишет сам о себе Амундсен, – что поверил, будто люди достаточно просвещены, чтобы понять и оценить это (т. е. научно-исследовательскую работу в Арктике). Но я ошибся—постыдно ошибся! Я сделал печальное открытие, что людям нужны именно рекорды. Наука для них пустой звук.
Поэтому Амундсен решает продолжать плавание «Фрама». Но предварительно нужно подготовиться к экспедиции. Время года было уже позднее и потому нельзя было рассчитывать, что «Фраму» удастся пройти через Берингов пролив в том же году. И вот Амундсен отправляет «Фрам» в Буэнос-Айрес на зимовку, а сам едет сначала в Австралию, а потом в Новую Зеландию, где выступает с докладами о своем походе к Южному полюсу. По окончании поездки он уезжает в Аргентину и прибывает в Буэнос-Айрес за день до прихода туда «Фрама».
Крупный аргентинский капиталист дон Педро Кристоферсен, о котором мы уже упоминали, приходит здесь Амундсену на помощь и буквально спасает его от разорения. Вместе с Кристоферсеном Амундсен обсуждает план своей арктической экспедиции, причем оба приходят к выводу, что этот план надо изменить в смысле выбора нового направления.
