Клонирование: правда и вымысел

Так моделируется картина «неизменного» вида в животном мире, аналогично процесс идет и в человеческом обществе. Когда у человека слишком много времени впереди, он не стремится «захватить» время. Он рассчитывает на далекое «потом». Мутации же должны происходить постоянно. Грубо говоря, нет мутаций – нет развития.

Гены стремятся развиваться и передавать себя дальше. Но им для этого необходим более короткий период обращения, чтобы не мутировавшее большинство могло отмирать, освобождая мир для носителей мутаций. Если этого не происходит и предыдущие поколения не уступают место последующим, идет полный сбой в системе репликации. Новое не заменяет старое. Старого слишком много для того, чтобы новое совершило революцию или эволюционный скачок.

И если выбирать с точки зрения вида параметры длины жизни у отдельных его представителей, ген выбирает быстрый оборот материала, то есть короткую жизнь человека или животных. При длительной жизни оборот стопорится.

Семьдесят лет – это стандарт для оборота генов. Человек за это время успевает созреть умственно, создать себе замену – потомков и уступить им место. Ему на смену приходят сын, дочь, внучка или внук. Гены включены в работу, они видоизменяются, приобретают новые свойства и жаждут оставить себя у потомков. Это естественный процесс, отлаженный веками существования нас как биологического вида.

И вдруг мы хотим все изменить…

Для развития вида – это гибель.

Клонирование или естественный отбор

Если слишком долгая жизнь одного какого-то вида (например, человека) для всеобщего жизненного процесса не благо, а зло, то, может быть, не прибегать к таким экстремальным мерам и клонировать избранных людей потихонечку? Пусть у нас будут клоны великих ученых, музыкантов, литераторов. Пусть мы сохраним клоны выдающихся государственных деятелей. Почему бы нет? Выберем не естественный отбор, такой жестокий по отношению к человеку, а создание дубликатов самих себя. Если мы не увидим будущего планеты, его увидят те, кто несет наши клетки с нашей ДНК…

Мы будем клонировать себя и клонировать. Мы будем клонировать себе подобных без изменения. А это означает, что наши клоны будут так же страдать от болезней, так же неумно поступать и так же передавать негодный генетически материал своим потомкам. Если сейчас из ста процентов городских детей восемьдесят имеют отклонения в физическом и психическом развитии, то, клонируя ущербное, мы не создадим своему виду никакого будущего. Он должен будет уйти из эволюции, а значит, и из жизни. Даже если мы найдем условия, при которых законы эволюции не работают полностью (стерильная среда) или вовсе не работают (искусственное продление жизни), вид рано или поздно погибнет. Без движения нет развития. Без развития нет движения. Закон имеет взаимообратную силу.

Допустим, мы сейчас запретим все попытки клонирования человека, все вмешательства при помощи генной инженерии. Мы выберем эволюцию и естественный отбор как единственно возможный путь развития. Что нас ждет тогда? Увы, не так много хорошего. Используя деградационный генетический материал (а именно таким мы сегодня располагаем), используя гены с повреждениями, гены с опасными мутациями, мы тоже придем к концу всех вещей. Ибо нельзя соединять поврежденные структуры ДНК и ожидать, что в результате родится умное и здоровое потомство. Чемберлен, ярый сторонник евгеники, когда-то предупреждал, что при отсутствии контроля над генетическим развитием поколений нельзя ожидать, что будущее попадет в хорошие руки. Руки, в которые мы передадим плоды нашего сегодня, будут слабы, а сила ума наших потомков – недостаточна. Если учитывать цифры статистики, мы идем именно к такому финалу.

Клонирование + естественный отбор

Единственный путь, который можно выбрать в нашей ситуации, – соединить здраво достижения клонирования, генной инженерии и эволюционный процесс. Научимся разумно управлять своей эволюцией – научимся жить лучше и качественнее. Это не значит, что будет больше материальных благ, развлечений. Это значит только, что здоровье каждой нации станет близким к совершенству, генетический материал перестанет нести дефективные куски ДНК, установится благоприятный психо-эмоциональный климат, и мы наладим контакт с теми, кто стоит ниже нас на лестнице эволюции, – с живыми организмами, населяющими планету. Не выключая механизма естественного отбора (или, точнее сказать, генетического отбора), мы устраним досадные ошибки репродукции, которые приводят к дефектам генов или уродствам. Дети новой эры будут здоровыми, сильными, с развитыми интеллектуальными способностями. Достаточно провести поверхностную генную коррекцию на протяжении двух-трех поколений, чтобы потомкам не нужно было исправлять свою ДНК.

Но тут есть опасность получить здоровое потомство, которое не способно дать что-либо новое генетическому аппарату. Если мутационные гены могут приводить к ранней смерти мужской половины общества, если эти гены могут нести альянс дефекта и выгоды, то не устраним ли мы будущие выгоды при помощи генетического скальпеля? Не вырежем ли мы вместо опухоли здоровый орган, назначения которого не знаем? Вот в чем проблема.

В природе естественный отбор идет на широчайшем материале. Природа не сентиментальна, она не проявляет беспокойства, если один представитель вида получил гениальные способности к математике и предрасположенность к диабету. Природа «протащит» ген гениальности, невзирая на сопутствующий дефект. Природа выбирает не стабильность системы, а ее способность к развитию. Если предоставить выбор «родителям» (врачам и ученым), они предпочтут «здоровье», то есть стабильность.

Сейчас (состояние генофонда вынуждает) выбирается «хороший» ген и увеличение срока жизни. Для полного же развития, для эволюционного процесса требуется совсем иное.

А теперь подумайте. Условия жизни на планете – вещь совершенно нестабильная. Меняется климат, меняется атмосферный состав, сдвигается граница радиоактивного излучения. То, что мы привыкли считать неизменным – горы, моря, воздух, – находится всегда на границе нестабильности. Если бы развитие достигалось в равновесной системе, тогда мы имели бы те же условия, которые были на Земле в эпоху динозавров и раньше, в эпоху древних моллюсков. Но это же нереально. А к внешним изменениям приспосабливаются и те, кто живет на планете. Это незаметные перемены, но они обязаны происходить, чтобы вид имел право на жизнь.

Мы не умеем прогнозировать будущее. Мы не можем сделать правильный выбор: какой ген окажется необходимым для выживания через тысячу лет, через десять тысяч лет… Поэтому единственное, что нам сегодня сойдет с рук безнаказанно, – это коррекция слишком тяжелых генетических нарушений, то есть генная терапия, которая облегчит или устранит болезни, и тем самым – естественно, не до вечного предела – значительно продлит жизнь.

Ученые пришли к выводу, что наши клетки (без постороннего вмешательства) рассчитаны на более длительный срок – не шесть или семь десятков лет, а от ста двадцати и выше. Конечно, до библейских сроков жизни нам не дотянуть, но при хорошем уходе и заботе о своем здоровье мы можем (с нашими теломерами) жить двести – двести пятьдесят лет. И мы способны жить, не противопоставляя себя процессу эволюции.

Мы даже можем вырабатывать мутагены, если окажемся в условиях, способствующих мутациям.

Особые точки планеты

В стабильной (неизменной) среде новых мутаций не происходит. Мутация – это ответ ДНК на изменение среды. Например, всем известно, что бабочки павлиний глаз имеют стандартную расцветку крыльев. В одних местах за стандарт принимаются более насыщенные оттенки, в других – менее насыщенные. Так вот, если бабочки из первого района откладывают яйца, а мы переносим эту кладку во второй район, то из прошедших полный цикл развития куколок выводятся бабочки второго типа. Аналогично при переносе второй кладки в первый район выводятся бабочки первого типа. Это явление – изменение окраски – известно и рыбакам. В одних озерах водится темный окунь, в других – светлый. И если икру светлого окуня перенести в водоем с темноокрашенными рыбами, то молодые окуньки будут темными. Ну, с окунями-то еще понятно: адаптация к уровню освещенности. Но с бабочками сложнее. Можно перенести не кладки, а куколок, то есть уже готовый материал, но результат будет тот же: выведутся такие бабочки, которые характерны для этой местности.

Дело, видимо, в том, что процесс адаптации идет у них на уровне гена. Ген подсказывает: бабочка, здесь модно быть темной! И бабочка выходит на свет из куколки, не отличаясь от своих товарок. У нее формируется та окраска, которая позволит ей выжить.

Такую коррекцию гены проводят все время. В ответ на сильный раздражитель мы можем использовать то, что уже есть в нашем арсенале, а можем сформировать новое средство. Новое решение и будет мутацией. Но когда условия нашей жизни неизменны, генам незачем проявлять активность и видоизменяться. Система стабильна – остальное их не интересует. Эволюции же нужны перемены.

В наш генетический аппарат заложена информация, вынуждающая нас искать «места тестирования». Это те особые районы планеты, где существует более сильная связь между поверхностью, по которой мы ходим, и ядром Земли. Образно говоря, мы попадаем там в какую-то «хромосому» планеты, где идет отработка возможных новых качеств. В этих местах есть либо сильное электромагнитное излучение, либо световое излучение (ультрафиолет или инфракрасный спектр), либо слишком высокая или слишком низкая концентрация кислорода и другие отклонения от нашей нормы.

Вы можете понять, что происходит нечто, по самочувствию. В этих районах, которые принято сейчас называть геопатогенными или биопатогенными зонами, изменяется давление, скорость свертывания крови, температура тела и т. п. Попадая в такое место, гены вынуждены подстраиваться, здесь они реплицируют с искажениями. Одни искажения сказываются на человеке положительно – он обретает большую устойчивость, а другие – отрицательно. У каждого из нас индивидуальное восприятие зон.

Не обязательно эти «места тестирования» находятся за сотни километров от дома. Иногда на них стоит дом. Тогда человек ежедневно, ежечасно подвергается проверке на прочность. В «зонах» регистрируется наивысший показатель заболеваемости туберкулезом, психическими расстройствами, простудами и гриппом, ишемией, атеросклерозом и т. п. Я бы сказал, что так природа отбраковывает негодный генетический материал. Конечно, вам мои слова могут показаться грубыми и безжалостными, но такова природа. Она отбирает сильнейших, вызывает благоприятные мутации. Как правило, третье поколение к «зоне» уже довольно адаптировано. Если люди выжили около века на «больном» месте, то «зона» перестает влиять на них губительно.

Самое интересное, что гены требуют, чтобы люди помещали их в «школу выживания». Если посмотреть на карту мира и отметить районы наибольшей сейсмической активности, то именно в этих местах вы найдете очаги древних цивилизаций. А сейсмо-опасные районы – это места с самыми негативными для стабильности нашего вида излучениями и вибрациями. Если вы снова посмотрите на карту и обратите внимание на крупные точки городов, то увидите, что все города стоят в «зонах тестирования». Они построены на разломах земной коры, в самых неблагоприятных для человека местах. Почему бы было не поставить город в тихой уютной местности, подальше от «плохих» районов?

Не строили. Начиная с глубокой древности будто специально брали под строительство самые опасные участки, насыщенные всевозможными полями.

Кто или что толкало людей селиться в таких местах? Гены заставляли. Это гены строили город, гены собирали людей в общность, гены «прокатывали» новые программы. И для формирования вида это было необходимо. Замечено, что в «зонах», в особых точках самих зон, резко усиливается умственная деятельность. Наш мозг – продукт «зон». Наши гены – тоже «сделаны в зоне». И до сих пор идет «обкатка» человека. Мы слишком многие негативные явления, которые с нами происходят, списываем на ухудшение состояния внешней среды, на вредные предприятия, на загрязнение промышленными отходами. Но на самом деле эти негативные явления – ответ неспособной противостоять переменам ДНК. Просто гены дали мутации, и мутации оказались убийственными для нас. Но для кого-то из нас «зона» – дом родной.

Патогенные и родимые

Тут, чтобы не говорить общих фраз, я просто попытаюсь рассказать вам одну историю.

Три года назад меня пригласили в небольшой городок Соколье, где находится предприятие, занимающееся селекционной работой с животными. На один дом в этом Соколье я обратил внимание: трехэтажный, красный, стоит одиноко над оврагом, вокруг дома зеленый забор. Поинтересовался, что там находится. Мне объяснили, что дом был назначен под снос, потому что в нем наивысшее по всему Соколью число самоубийств, умственных расстройств и онкологических больных. Его в городе ласково этак называют: «смертный дом». Когда людям предлагали ордера на квартиры в этом строении, самые обездоленные, живущие в трущобах, от квартир отказывались. Придут, посмотрят и приносят ордера назад. Начальство ругалось-ругалось, потом тоже пошло посмотреть, почему в квартиры никто ехать не желает, и поскорее постаралось покинуть здание. Жили там в занятых квартирах несчастные, которых сразу после войны туда поселили. Чуть получше стало с жильем, те, кто смог, уехали из красного дома. Оставшиеся – кто умер, кто был помещен в дом хроников, и остались на весь дом пять семей. Как ни странно, эти последние, выжившие, особых неприятностей со здоровьем не испытывали, наоборот, удивлялись, почему другим людям их дом не по душе. Когда муниципалитет решил дом снести, они на собственные деньги обнесли дом забором. Переселяться они не желали. Объясняли, что в других местах чувствуют себя хуже: появлялись проблемы с сердцем, давлением, болела голова, то есть генетический аппарат у жильцов работал правильно только в этом доме.

На самом деле наши гены «выбирают» места, где им комфортнее. Если выбор исключен, если в «зоне» пришлось прожить длительное время, одни люди адаптируются (как жильцы красного дома), другие начинают болеть. Но что еще загадочнее – они болеют тяжелее и дольше, если их переселить. С этой проблемой столкнулись после чернобыльской аварии. В зону радиоактивного заражения тогда попали прилегающие к месту аварии села. Жители, конечно, получили дозу, но они отказались переезжать в «чистые» места. Некоторые села эвакуировали насильно, а через полгода оказалось, что жители тайком вернулись домой. И звал их назад не только брошенный скарб или «тоска по родине», их звали назад получившие поражение гены. В «чистых» местах эти люди начинали серьезно болеть, в «грязных» селах болезни проходили.

Известно, что коренное население горных районов Чили и Перу выбрало не самые удачные места для жизни. Это районы с невероятно высоким электромагнитным полем. Атмосфера в горах разреженная, дышать трудно. Европеец в горах Перу загибается. Но точно так же нехорошо чувствуют себя и приехавшие к нам учиться перуанцы. Аргентинский город Буэнос-Айрес, куда так мечтал попасть Великий Комбинатор, расположен в одном из самых неудачных мест – высокая влажность, сильная жара… Ко всему прочему, он стоит в котловине, где конденсируются водяные пары. Европеец в Буэнос-Айресе близок к смерти, а аргентинцы не понимают, что так не нравится европейцам. В переводе с испанского Буэнос-Айрес – «хороший воздух».

Как видите, генетические комбинации у разных народов сложились так, что одним самые комфортные места (с общечеловеческой точки зрения) вредны для здоровья, а другие в «зонах» с небольшими отклонениями ощущают «колебания генов» – недомогания. «Зоны» – это заповедники эволюции. Вот почему именно в них, в «зонах», проявляются «капризы природы».

Аномальные точки мутаций

Если бы вам сказали: поселись в городке Кольцове, и обязательно будешь рожать близнецов, вы бы поверили? Нет, вряд ли. Смешно ведь. Но на самом деле есть «особые города». В них процент близнецов почти фантастический. Есть такие странные места в Европе, есть в Америке, есть они и у нас. Я просто приведу статью Ирины Кушовой из газеты «Вятский край» об одном таком городе – Кирове.

На «Красной горке» – аномальная зона?

Очевидно, в ближайшем будущем кировскую среднюю школу № 47 ожидает нашествие генетиков со всего мира. Объяснить интерес ученых будет просто: в микрорайоне МЖК «Красная горка» наблюдается… повышенная рождаемость близнецов. И в 47-й школе их насчитывается четырнадцать пар. В 9-а классе до недавней поры, к примеру, учились Никита и Влад Кочуровы, Олеся и Оксана Курушины и Наташа с Аней Кормщиковы. В «параллели» седьмых классов мы насчитали четыре пары двойняшек, среди восьмиклассников и шестиклассников по две пары, в четвертых классах – две пары и парочка третьеклашек.

Удивительное это явление покамест не могут объяснить ни счастливые родители очаровательных близняшек, ни местные «научные силы», среди которых и преподаватели биологии Ольга Воробьева и Татьяна Агалакова. Бережно собирая всю доступную информацию по загадкам генетики, Татьяна Валентиновна Агалакова, к примеру, упоминает, что причину рождения близнецов пробовали объяснить еще в античности. И лишь ультразвук помог установить, что многоплодная беременность встречается в пять раз чаще, чем считалось раньше. Однако более чем в семидесяти пяти процентах случаев один из близнецовых зародышей погибает.

Народная же мудрость на вятской земле наивно утверждает, что для того, чтобы родить близняшек, надо… сильно испугаться. Что же касается «близнецового нашествия» в микрорайоне «Красная горка», высказывают в шутку и всерьез различные предположения. «Виноваты» в этом близость биохимического завода, вертолетной площадки, Зубаревского леса или бог знает чего другого – однако факт остается фактом: двойняшек в школе пруд пруди. Конечно, никому покуда не пришло в голову снять про них роскошную полнометражку типа «Зита и Гита» или «Королевство кривых зеркал», но блистательное «Близнец-шоу» здесь не так давно провели. И школьный актовый зал ахнул, когда на сцену один за одним вышли Саша и Женя Касаткины, Саша и Наташа Чернядьевы, Паша и Илюша Булычевы, Илья и Иван Кадовы, Оля и Катя Климовы и, возможно, будущие звезды эстрады Наташа и Ира Царегородцевы.

Конечно, шуточные конкурсы и «разборки», кто есть «близнецы», а кто «двойняшки», были по-первоапрельски милы и развлекательны, но Т. В. Агалакова, имея под рукой такой богатейший «наглядный материал», проводит на уроках биологии и самые настоящие исследования. К примеру, как-то братьям и сестрам было предложено ответить на сто вопросов «общежитейского» плана: какое женское имя вам нравится, каких домашних животных вы любите, какое время года вы предпочитаете? И близнецы давали по восемьдесят – девяносто процентов одинаковых ответов, а «просто двойняшки» сходились в интересах примерно в пять-шесть раз реже. Кстати, мне тоже предложили поучаствовать в эксперименте: среди нескольких рисунков колорадского жука необходимо было выбрать два, выполненных близнецами. Вы не поверите, но с задачей я справилась в считанные секунды, поскольку на двух листочках жуки были абсолютно одинаковыми, хотя рисовали их близняшки, находясь в разных группах, и, естественно, не имели возможности подсматривать друг за другом.

Между прочим, как подмечают учителя 47-й школы, больше всего на свете «их» близнецы не любят слово «одинаковый» и сидеть предпочитают за разными партами – видимо, устают от вечного своего живого «зеркального» отражения. А еще, как правило, в «двойке» один ребенок всегда лидер, а второй – ведомый, иначе они не смогут дружить. Но при всем при том сходство их – внутреннее и внешнее – бывает поразительным. К счастью, многие из близняшек не догадываются, что некоторые педагоги различают их только по тому, что один из братьев сидит у окна, а другой – в среднем ряду, что у одной из сестер – стрижка, а у другой – косичка.

Но, разумеется, когда на уроках биологии заводят всамделишные дискуссии обо всех биохимических аномалиях, приводящих к рождению близнецов, о сиамских неразлучниках, о схожести близнецовых увлечений, привычек и состояния здоровья – тут уж в центре внимания, как вы понимаете, оказываются школьные двойняшки.

О судьбе разлученных близнецов покамест говорить рано: школа на «Красной горке» молодая, и среди первых ее выпускников не встречалось «аномального» количества близняшек. Единственное, что подмечают учителя: среди «двоен» не было золотых медалистов и «звезд» с замашками лидеров. Да и к чему она, эта «звездная болезнь», если и без нее «красногорские» двойняшки любимы семьей и школой и это про них говорят педагоги, что любой ребенок – всегда вечная тайна и безоглядное чудо, а близняшки – это тайна и чудо вдвойне.

Если задуматься, то не может так, по статистике, получиться, что чуть ли не все близнецы города родились в одном микрорайоне. И правильно делают учителя, что ищут ответ на вопрос: почему именно этот микрорайон «поставляет» близнецов? Причина, конечно, не в испуге. Все сложнее. Одна из возможных причин – геомагнитные аномалии. Именно многоплодием отвечает организм, если на ДНК оказывается давление. Мужской организм начинает «пересматривать» гены, изменять их, вырабатывает новые качества, необходимые для приведения системы в равновесие. Женский, более гибкий, отвечает многоплодием, созданием большего количества потомства с новыми генами.

Так что в микрорайоне города Кирова играется спектакль эволюции. И таких мест на планете множество. Если нанести на карту все населенные пункты, где есть «эффект близнецов», вы получите самую точную, самую горячую информацию о точках эволюционного отбора. И если вы думаете, что процесс эволюции завершен, то это не совсем правда.

Полигон для генов

Исследуя геном человека, ученые пришли к выводу, что мы – как биологический вид – полностью сформировались. Для нас процесс эволюции завершен. Могут возникать незначительные мутации, но в целом это уже никак не повлияет на человека, то есть мы не отрастим в третьем или четвертом тысячелетии плавников и жаберных щелей, у нас не будет резко увеличиваться объем мозга, мы не станем бегать так же быстро, как гепард, и не вырастим за своей спиной легкие и удобные крылья. Вся наша эволюция заключена в том, что мы делаем своими руками. Мы – вид, считающий нормальными только условия повышенной комфортности, мы хотим безопасности… И, к сожалению, приходится говорить, что генетическая стабильность может обернуться не прогрессом, а регрессом. Если вы заметили, то в цивилизованных странах – Россия не исключение – идет спад рождаемости, а это показатель остановки эволюции. Помните: если экспериментальных животных «ориентировали» на сохранение стабильности, они начинали дольше жить и меньше размножаться. Сохранение вида осуществлялось не мутационными процессами, а меньшей скоростью оборота генов. Это применимо и к человеку, потому что мы живые, значит, подчиняемся всеобщему закону. О вымирании вида пока речи не идет. Да, избежать тяжелых последствий остановки видоизменения нам поможет наука. Современная медицина способна что-то исправить. Но ведь мы, цивилизованные жители мегаполисов, дети промышленной революции, не одиноки на нашей планете.

«Бедный» юг гораздо менее цивилизован. По подсчетам генетиков, у южных народов эволюционный процесс не завершен. Это показывает и высокая рождаемость, и быстрый оборот генов (продолжительность жизни в этих районах ниже, чем, скажем, в Европе). В жилы южан постоянно вливается свежая кровь, идет смешение ДНК, а значит, происходит и эволюция. Если такая картина сохранится еще несколько столетий, то мы уйдем, как ушли древние греки, этруски, ассирийцы, египтяне, эламяне. Наше место займут выходцы из африканских стран и азиаты. И, может быть, только точки мутаций, природные, агрессивные для всего живого, «зоны» смогут «вытащить» нас из стабильности и обратить к новому витку развития. Правда, должно пройти время, чтобы последствия электромагнитных и прочих стрессов дали новые качества старым генам. Известно, что мутировавшие животные появляются не в первом поколении. Первое поколение отдает жизнь, чтобы сформировалось «ослабленное» второе и «устойчивое» третье. Так, после тяжелых природных катастроф дни первого поколения сочтены, но если сохранилась способность к воспроизводству, то рождаются животные с генетическими отклонениями. Часть из них имеет врожденные уродства и отбраковывается природой, а часть дает более сильное и жизнеспособное потомство. Вероятно, мы в этом мало отличаемся от животных.

В 30-е годы XX века интересный взгляд на эволюционный процесс высказал русский ученый Кирпичников. Согласно его предположениям, ненаследственная (то есть не имеющая генетического основания) изменчивость, которая возникает под влиянием внешней среды, служит своеобразной пробой нормы реакции организма. Природа проверяет, способно ли ее творение в принципе существовать в новых условиях, или нет. Если организм может адаптироваться к условиям среды за счет «усовершенствования» и эти условия будут сохраняться в течение длительного ряда поколений, то в игру вступают мутационный процесс и отбор, которые создадут и закрепят наследственные изменения, благоприятные для выживания организма.

Поэтому зоны повышенной агрессивности – это полигоны, где планета манипулирует нами, испытывает нас на прочность. Я уже говорил, что недаром в самых «непригодных» точках возникали древние государства. Сегодня такие точки – наши крупные города. Медики постоянно пугают нас тем, что ядовитые выбросы и излучения негативно влияют на наше здоровье. Но те, кто выжил в городах, более устойчивы к загрязнению среды, несмотря на «ослабленное здоровье».

Если честно, то мы уже имеем два типа населения, и «ножницы» между ними растут и будут расти. Жители мелких населенных пунктов и деревень – первый тип. С наступлением цивилизации он будет сокращаться, потому что слабо способен адаптироваться. Жители мегаполисов – второй тип. Он изначально поставлен в условия повышенной опасности, он вынужден выживать в агрессивной среде. И у него больше шансов получить как негативные, так и положительные мутации. На генетическом полигоне он способен выстоять.

Но если медицина начнет проводить массовые генетические коррекции, прогноз может оказаться поспешным. Ведь что происходит, когда мы пытаемся что-то изменить? Мы убираем дефект и вкладываем правильный ген. Но кто может сказать с уверенностью, что дефективный ген не несет другой информации, необходимой последующим поколениям для выживания? Может быть, этот дефект должен породить в будущем способность противостоять радиации или дышать в очень загрязненной атмосфере. Как правило, качества, отрабатываемые на «полигоне», оказываются в будущем полезными.

Испытания генов на прочность будут не нужны лишь тогда, когда мы полностью сможем управлять своей ДНК.

Эволюция не закончилась. Она будет продолжаться, пока мы живем в неодинаковых условиях и достаточно разобщены. Этот процесс завершится, по мнению некоторых специалистов, когда образуется единая раса с одинаковым цветом кожи и сходным строением черепа. Эта раса будет гордо называться «землянин». Но наше поколение нового мира не увидит. Вероятно, это произойдет в четвертом тысячелетии. Тогда новые люди будут (если не случится вселенской катастрофы) гражданами Галактики и равноправными членами какого-нибудь метагалактического союза гуманоидов. И, скорее всего, создадут себе подобных андроидов, потому что разгадают секрет создания искусственного интеллекта, упакованного не в процессорный блок, а в обычный череп.

Дорогой мой биоробот

Уже сегодня мы можем сказать, что биороботы существуют. Это не персонажи фантастических боевиков – это обычные наши современники, имеющие внутри разные электронные устройства. Например, искусственный сердечный клапан, кардиостимулятор, металлические крепления костей, биопротезы и прочее. С развитием медицины мы получим искусственные органы, которые будут более долговечными, чем наши собственные. И еще неясно, по какому пути пойдет хирургия: создания клонированных органов для трансплантации или электронных устройств, работающих не хуже, чем «родное» сердце или почка.

Может получиться, что противники клонирования и генной инженерии выберут для себя замену изношенных «деталей» прекрасными творениями медицинской инженерии. Пока это очень дорогостоящие приспособления, но с развитием технической базы медицины цена обязательно пойдет вниз. И кто знает, что окажется лучше – собственная, выращенная из клеток нога или искусственные ноги, способные выдерживать колоссальные нагрузки. Вполне вероятно, что состояние сосудов можно будет контролировать очень просто: при помощи специальных наноустройств, которые «поселятся» в крови рядом с эритроцитами и лимфоцитами и станут выполнять ежедневную чистку от отложений солей и жиров. Ведь не всегда обязательно корректировать гены, можно корректировать работу организма и на уровне функции. А для этого запускается электронный «блюститель порядка», он отслеживает все неполадки и тут же их исправляет. Наноустройства с каждым днем становятся все меньше и меньше, они уже достаточно малы, чтобы вводиться в кровь специальными инъекторами.

Чем успешнее развивается нанотехнология, тем больше разнятся мнения о ней самих ученых. Одни восхищаются миниатюризацией техники, другие высказывают опасения, которые, по сути, ничем не отличаются от подобных же реплик противников клонирования. Только враги генной инженерии видят гибель человечества от вторжения в ДНК, а враги нанотехнологии пугают, что скоро человечество вообще не потребуется, ему запретят воспроизводить себе подобных и всем богатством Земли станет распоряжаться кучка ученых, владеющая секретом созданных ими миниатюрных машин.

Один «враг прогресса», Теодор Качински, печально прославился тем, что на протяжении двадцати лет рассылал крупнейшим ученым, занятым разработкой подобных машин, взрывные устройства. На тот свет он отправил троих, а искалечил двадцать три человека. На пожизненный срок Качински приговорили в 1995 году, а спустя менее десяти лет его слова стали повторять и многие вполне здравомыслящие исследователи.