Увидев отца, начальник взглянул не очень приветливо, но затем моментально показал золотые зубы.
      - Вот, своего новобранца привел, - сказал отец после того, как поздоровался с завом.-Хочу, чтобы боевым солдатом стал.
      - Похвально, - произнес зав таким тоном, будто не похвалил, а обругал отца.
      Он все так же, не убирая улыбки, осмотрел Журку, как вещь, которую собирается покупать. Журке от этого взгляда сделалось не по себе, и он невольно ссутулился.
      - Школу окончил, а института не выбрал, вот и желает поработать, ума-разума набраться, - объяснил отец.
      - Конечно, конечно, - отозвался зав и поправил крахмальные манжеты. Только почему к нам?
      - То есть как? - спросил отец, и Журке почему-то стало неловко за него, как будто он провинился в чем-то.
      И за себя тоже неловко, потому что из-за него к отцу отнеслись здесь так неприветливо.
      - Нечто вроде семейственности получается, - продолжал зав. - Нет, я не против, но другие могут..
      - Прошу извинить, - прервал его отец. - Это несерьезный разговор. Парень хочет работать, и ваша задача - поддержать его. Слесаря, станочники нам нужны.
      У него даже разряд есть...
      - Все ясно, товарищ Стрелков.
      Журке стало жаль отца и обидно за то, что их так встретили, и он сказал:
      - Да ну, напрочь.
      -Что значит "напрочь"?-прикрикнул отец.-Ты будешь здесь работать.
      Похудевшее, залоснившееся на скулах лицо его сделалось необычно строгим, такого выражения Журка никогда еще не замечал.
      "Вот так, наверное, он и на войне, в ответственную минуту..."
      - Я думаю, мне не придется идти к вышестоящему начальнику? -проговорил отец четко и твердо и посмотрел на зава из-под бровей.
      - При чем тут вышестоящие началъттки?
      - Вы все понимаете. Идем, Журка. Товарищ Хорошевский подумает.
      Отец шел впереди нахохлившийся и сердитый. Журка глядел на его крутой, заросший затылок и понимал, что отцу стыдно перед ним за случившееся. "Он ж-е агитировал за работу. Он же не такого приема ожидал".
      Журке захотелось ободрить отца, и он произнес:
      - Да ладно тебе.
      Отец круто обернулся.
      - Ты не обращай внимания. Это так. Это временвое.
      Окончательное решение в нашу пользу будет. А сейчас пойдем-ка, я тебе настоящих людей покажу.
      Журке совсем никуда не хотелось идти, у него было свое дело - разыскать Ганну, но он не мог отказаться, понимая, что отец стремится сгладить недоброе впечатление и просто нехорошо сейчас противиться этому.
      Отец взял у Журки паспорт, куда-то сходил и вскоре вернулся с пропуском.
      Они перешли дорогу и очутились в большом и гулком цехе. Тотчас со всех сторон раздались всевозможные звуки: что-то позванивало, что-то гудело, что-то ахало, и эхо разлеталось по всем уголкам. Звуки сливались, но не мешали друг другу и не раздражали слух.
      Журка вспомнил цех, в котором он проходил практику, и сравнил его с этим, отметив, что там было потише, потеснее, поспокойнее, а может быть, он не замечал ничего вокруг, потому что никогда не оставался один на один с цехом, всегда был с ребятами, они всегда разговаривали, смеялись, разыгрывали друг друга.
      Над ними, с мягким шипением, проплывал мостовой кран. Женщина в спецовке поддерживала его за крюк, и казалось, что кран не сам двигается, а это она тянет его, как слона за хобот.
      Сравнение рассмешило Журку, и он несколько раз оглянулся на женщину.
      - Прими левее,-сказал отец.-Сейчас наш участок будет.
      "Очень мне это нужно, мне бы в справочное",-рассуждал Журка, но все так же покорно шагал за отцом.
      - Вот он, наш участочек, вот, - повторял отец и вдруг воскликнул:-О! Смотри-ка, кто приехал!
      Журка увидел вдали меж станков девушку с высокой прической. Впечатление было такое, будто она держит на голове что-то, как в фильме "Женщины Востока". (Журка прошлой весной смотрел этот фильм.) Это было удивительно и неуместно здесь, в цехе.
      "Чего это она?" - подумал Журка.
      - Наш бригадир приехала!-произнес отец и ускорил шаг.-Ганна Тимофеевна!-закричал он, протягивая к ней руки.
      Тут девушка обернулась, и Журка узнал Ганну. Он напугался и побежал к выходу. Еще не отдавая себе отчета, для чего он делает это и зачем, Журка понимал одно: "Только не тут. Только не при отце".
      - Вот хорошо, что приехали, - говорил Степан Степанович, тряся Ганну за плечи.
      Она улыбалась в ответ, и вся бригада, окружавшая их, тоже улыбалась.
      -Минуточку,-спохватился Степан Степанович.- Я вам хочу представить... Он обернулся. - Где же он?
      Извините. Сын со мною был.
      Степан Степанович бросился к выходу, но не успел сделать и десяти шагов, столкнулся с мастером. Дунаянц держал Журку за руку и морщил свой саблевидный нос.
      - Что ж ты, дорогой, наследника потерял? Бежит.
      Спрашиваю, кого ищешь? Молчит. С трудом узнал, что это твое потомство.
      - Что же ты?-спросил отец с укоризной и тотчас схватил Журку за локоть и повел за собой.
      "Ну, сейчас произойдет,-со страхом думал Журка. - Ну что сейчас будет".
      - Разрешите представить: сын мой.
      - А мы уже знакомы,-ответила Ганна.
      - Вот как?!
      - Только вот как зовут его?
      - Вот так знакомы, - засмеялся Степан Степанович.
      - Я уточнить хочу,-невозмутимо сказала Ганна.
      - Виктором,-ответил Степан Степанович, обрывая смех. - А еще Журкой, но это так. Это неофициально.
      - Ну, здравствуйте, Витя, - проговорила Ганна и протянула Журке руку.-Я вас так буду звать. Не возражаете?
      - Ну да. Это правда.
      - Вы тут знакомьтесь, - прервал Степан Степанович, - а я к Кузьме Ильичу зайду.
      Кузьма Ильич сидел за своим столом и по привычке чертил толстым ногтем на запятнанном картоне, объясняя свою мысль двум рабочим. Он, не прерывая разговора, приветливо кивнул Степану Степановичу, указал на стул. Вид у него был утомленный, лицо небритое, и оттого начальник цеха казался как бы обуглившимся.
      "Горит на работе, - шутливо подумал Степан Степанович, но тут же поправился по-серьезному: - Ив самом деле, он раньше семи не уходит. С него за всех нас спрос.
      И за Кирилку, наверное, до сих пор таскают".
      Кузьма Ильич закончил разговор, доброжелательно попрощался с рабочими и бросил взгляд на Степана Степановича.
      Степан Степанович встал, по старой армейской привычке вставать перед начальством, произнес не громко, но все-таки на военный лад:
      - В связи с возвращением товарища Цыбулько разрешите сдать бригаду?
      Кузьма Ильич не ответил, полез в стол за папиросами.
      - Ничего не выйдет,-сказал он и стал прикуривать.
      - То есть как? Вы ж говорили временно, до возвращения настоящего бригадира?
      Кузьма Ильич пригласил Степана Степановича присесть, протянул пачку.
      - Одну бригаду сдашь, новую примешь.
      Степан Степанович затянулся и прерывисто выдохнул:
      - Не выйдет. Не желаю.
      - Ты же еще не знаешь, какую бригаду.
      - Зато знаю свое отношение к этому вопросу. Тогда по неопытности влип, хлебнул по самые брови. Будет.
      - Значит, что же выходит? Попробовал-тяжело, и в кусты?
      Степан Степанович отложил папиросу на краешек стола.
      - В чем дело?
      - Вот это другой разговор. - Кузьма Ильич медлил, обдумывая, с чего начинать.-Пришло пополнение.
      Школьники, точнее - окончившие школу.
      - Почему мне? У меня такой свой имеется. Мне с ним забот хватает.
      Кузьма Ильич погасил папиросу и потянулся за второй. Все это он делал не спеша, невозмутимо, так что и Степану Степановичу пришлось сдерживать себя.
      - Так как же насчет бригады? - проговорил Кузьма Ильич, не обратив внимания на возражение Степана Степановича.
      - Нет, не могу. Я еще не нашел своего места. Сам плаваю, не могу вжиться в коллектив. Мне еще самому надо определиться. Так что разреши этих сдать и быть, как говорится, самим собой.
      Кузьма Ильич не отвечал. Порывисто вошел Дунаянц, взглянул на обоих быстрым взглядом.
      - В чем дело, дорогие? План полетел или Полина Матвеевна тройню родила?
      - Да вот, - нахмурился Кузьма Ильич, - отказывается от нашего с тобой предложения.
      - Правильно! - воскликнул Дунаянц и тут же, встретив удивленный взгляд Кузьмы Ильича, добавил:-Правильно, потому что-знаю я тебя-ты с маху, не объясняя обстановки, не поставив задачи. А он какой человек? Военный человек. Привык понимать задачу. Выполнять задачу. Так я говорю?
      - В общем так,-усмехнулся Степан Степанович.- Только в данном случае...
      - А в данном случае,-прервал Дунаянц,-задача не для каждого. Не каждый с нею справится. Мы доверяем тебе потому, что ты как никто... У тебя опыт работы с молодежью... Правильно я говорю?
      - Правильно,только...
      - Вот видишь. Шик-модерн. Он все понимает,-обратился Дунаянц к Кузьме Ильичу.
      Тот потер лицо ладонью, усмехнулся.
      - Но я же еще не дал согласия,-сказал Степан Степанович.
      - Но мы еще и не поставили задачу, - парировал Дунаянц. - Представь, что это новобранцы- Они ирибыли в твое распоряжение. Ты знаешь, что с ними делать...
      Степан Степанович не отвечал. Снова быть бригадиром ой как не хотелосьВедь это посложнее, чем с брягадой Ганны. Сеня и девушки работать могут, а с новичками - возни не оберешься, она, наверное, не знают, с какой стороны к станку подходить, хотя и разряды имеют. "Вон Журка мой - ну что он может?"
      - Мы очень на тебя рассчитываем, дорогой. Ты из них воспитаешь настоящих рабочих-таких, какие нам нужны. Дисциплина, порядок, радивое отношение. Кто сделает это? Лучше тебя никто не сделает. Как я сказал о тебе товарищам из партбюро, все в один голос заявили: "Вай, какой человек! Этот не подведет".
      - Так уж и сказали? - усмехнулся Степан Степанович.
      - Именно. Хочешь, протокол покажу?
      -Да поймите вы,-произнес Степан Степанович, оглядывая начальника цеха и мастера,-я сам еще место не нашел. Повторяю это и буду повторять. Я и с этойто бригадой так плавал - вы и не знаете.
      - Зато выплыл, - перебил Дунаянц. - Благополучно выплыл. Это нам известно. - Он поднял руки, давая понять, что с ним не нужно спорить. - Со стороны виднее. А насчет места... - глаза у него азартно блеснули. Именно это и есть твое место. Наставник.
      - Чему же я буду наставлять, если я сам еще..,
      - Опыту, отношению, любви к делу...
      - Он прав, - подтвердил Кузьма Ильич и погасил папиросу о чугунную пепельницу. - Это общее мнение.
      Мы тебе зла не желаем.
      - Не желаем, дорогой, - повторил Дунаянц. - Всячески помогать будем.
      Они смотрели на него с надеждой и доверием, как он, бывало, смотрел на человека, назначаемого на ответственную службу. Ему доверяли. Ему верили. И он не мог, не имел права отказаться.
      - Ладно, - сказал Степан Степанович, встал и одернул пиджачок. Попробую,
      - Это, пожалуй, правильно вы решили. Лучше поработать, чем идти в институт, который не нравится, -сказала Ганна.
      Она работала. А Журка наблюдал за нею. Его обходили, задевали локтями. Кто-то спросил: "Что это за шпиндель торчит?"
      Ганна посмотрела в его сторону, как ему показалось, неодобрительно, и это заставило Журку напрячь всю свою волю и уйти.
      Он вышел на проспект, остановился у ворот под ажурной аркой.
      Вокруг шла обычная жизнь. Все те же люди. Все то же небо, покрытое быстро проплывающими облаками.
      Все те же машины, со скрипом притормаживающие у светофоров. И тот же милиционер в белых перчатках.
      Ничто не изменилось. И ритм движения все тот же. Как будто ничего не произошло, как будто все осталось по-старому.
      А на самом деле произошло чудо. Только никто не знает об этом. Ни один человек.
      "Послушайте, люди!-хотелось крикнуть Журке.- Я встретил ее. Нежданно-негаданно, там, где не ожидал встретить. Вот в этом цехе. Можно пойти и увидеть ее за станком. Она такая, с высокой прической.,."
      Отец появился нескоро и набросился на Журку с упреками:
      - Опять удрал. Что у тебя за манера дурацкая?!
      Сказано: жди - значит, жди.
      - Да ну, - отмахнулся Журка. - Идем.
      - Куда еще?
      - Оформляться.
      Отцу понравилось его рвение, он, одобрительно кивнув, направился вместе с Журкой в отдел кадров.
      Оставив Журку в полутемном коридорчике, отец пошел к заву. Журка смотрел в окно, вниз, на проходившие машины. Он загадал: пройдет до выхода отца четное количество-примут, нечетное-не примут. Насчитал тридцать одну машину, и послышались знакомые, определенные отцовские шаги.
      "Ну, все", - с болью подумал Журка и не обернулся, чтобы не показать своего огорчения.
      - Все,-повторил отец, словно прочитал его мысли. - Все в порядке.
      Тогда Журка обернулся и, не помня себя от радости, обнял отца.
      - Ну, ну, не теряй времени,-проговорил отец и покашлял от нахлынувшего волнения.
      Начались трудные, суматошные, великолепные дни.
      Все и всё сопротивлялось Журке, а он настойчиво преодолевал сопротивление, будто и в самом деле один против целой команды играл. Хуже всего было то, что противники его не спешили, все делали в замедленном темпе, как будто нарочно тянули время. В отделе кадров просили представить то одну, то другую бумажку: справку из военкомата, характеристику из школы, справку о здоровье. И не все сразу, а по отдельности. Принесет бумажку, скажут: "Хорошо! Теперь еще вот что надо".
      И он опять бежит.
      Но несмотря на всю эту волынку, настроение у Журки не падало. Он понимал: иначе нельзя. Лишь через все это лежит путь на завод, а значит, к ней, к Ганне. И потому все переносил покорно. Чем больше было испытаний, тем с большим рвением он осиливал их.
      "Скоро, скоро... Осталось совсем немного".
      Наконец все было преодолено, сделано, представлено, подписано, и вот в руках у Журки пропуск, еще временный, но долгожданный.
      Он держал его крепко и осторожно и в десятый раз рассматривал каждую буковку, и все ярче, все живее представлял себе, как он завтра перешагнет ворота проходной, войдет в цех наравне со всеми рабочими, как увидит ее и целый день будет видеть и делать все, что она скажет, делать обязательно хорошо, лучше других, чт^ы она радовалась и гордилась им.
      - Жура, Жура, Журавель,-раздался знакомый голос за его спиной, и цепкие руки схватили за плечи.
      Перед ним стоял Колька Шамин со своей лукавой улыбочкой и качал круглой, как мяч, головой.
      Журка не обрадовался и не удивился появлению товарища, и потому Колька спросил:
      - Что, опять пружинка лопнула?
      - Нормально. Вот... Пропуск получил.
      - Тоже мне-счастье. Возьми мой в придачу.
      - И ты на завод устроился?
      - Заставили. - И Колька нехорошо и витиевато выругался.
      Журка насупился. Колька сказал примирительно:
      - Тихо, старик... Лучше расскажи, как пролетело время? Почему ты-то здесь? Куда сдавал? На чем погорел?
      - Да нет... Мы ж специализировались... У нас разряд.
      Колька не дал закончить:
      - Не узнаю десятого "б". Такая высота, и не на высоте... А я сочинение на тройку писанул. Хотел год позагорать, да родитель против. Он, знаешь, у меня идейный. Еще Медведь тут. Тоже в аппаратном. Не видел?
      Журка передернул плечами.
      - Слушай, старик. - Колька привстал на носки, чтобы заглянуть Журке в глаза.-Надо ж отметить. Какникак, первый самостоятельный шаг. Не отрывайся от коллектива. Десятый "б" еще себя покажет. Договорились? В семь вечера у "Севера".
      Он еще раз крутнул головой и скрылся в полутемном коридоре. А Журка отправился домой, готовиться к завтрашнему счастливому дню.
      Возле кафе "Север" стояла толпа. Журка, приглядевшись, заметил, что стоят все те же праздные типы, которых так не любит Ганна и которые и ему стали теперь неприятны.
      - Еще и дорогу загораживают, - пробурчал он и прошел мимо.
      - Э-э, куда ж ты? Журавель!-окликнули его.
      Подошли Колька Шамин и Медведь.
      - Да ну, напрочь. Пошли в другое место.
      - Все нормально. Хиляй за мной.
      Они буквально продрались сквозь толпу и очутились в большом вестибюле с лестницами. На ступеньках стояли группки и парочки. Почти все девушки курили, показнб и далеко отводя руку с папиросой.
      В большом зале, похожем на вокзал, было много народу. Все сидели за столиками и негромко переговаривались, но резонанс был такой, что в зале стоял гул, как будто вот-вот подойдет поезд.
      Колька, очевидно, был тут не впервые, потому что чувствовал себя легко и привычно: кому-то кивнул, комуто помахал рукой. Хотя свободных мест как будто не было, он, поговорив с официанткой, сказал товарищам:
      - За мной.
      Они сели за длинный стол, покрытый стеклом, в неудобные кресла, почему-то напоминавшие Журке кресло зубного врача. (Однажды ему пломбировали зуб, и он запомнил это на всю жизнь.) Журка на минуту закрыл глаза, и гул в зале представился ему уже не гулом подходившего поезда, а гудением бормашины. Журка почувствовал неприятный вкус во рту и невольно проглотил слюну.
      - Терпение, старик. Сейчас закажем,-поняв этот жест по-своему, ободрил Колька Шамин.
      Колька разыгрывал взрослого, уже поднаторевшего в жизни, разбитного парня. Журка поймал себя на мысли, что он как-то внутренне отдалился от товарищей.
      Прошел месяц с небольшим с той поры, когда они вместе с Колькой готовили "шпоры", сдавали экзамены, всего один месяц. А казалось, миновали уже годы, и все, что интересовало сейчас Кольку, совершенно не интересовало Журку.
      - А дома нормально? - спросил Журка Медведя.
      - Обычно. Мать втихаря вздыхает. А что? Раз надо.
      Может, на вечерний поступлю.
      Журка вспомнил рассказ Ганны.
      - Вполне. При заводе втуз имеется.
      - Ну что вы из себя рабочий класс разыгрываете,- вмешался Колька.-Тоже мне-токари-пекари!.. Задачка одна: провилять, стаж схватить, а там институт, на худой конец - армия..,
      - Да ну,-возразил Журка.
      В это мгновение заиграл оркестр, и Колька воскликнул:
      - О! - и посмотрел на товарищей так, как будто он по меньшей мере сделал открытие.
      Оркестр .играл слишком громко, и эта громкость, усиленная гулом огромного зала, оглушала и раздражала.
      - Как по железной крыше, долбают, - сказал Журка.
      Разговаривать было трудна, приходилось кричать, и они замолчали. Принесли шампанское в фужерах, черный кофе в кофейниках и коньяк в маленьких рюмочках.
      Колька продолжал изображать из себя "прохюдягу" и кривлялся перед официанткой. Журке захотелось прервать Колькино кривлянье.
      - Ну, кинули? - спросил он и вз-ялся за фужер.
      Колька повел бровями так, что кожа на -его -блестевшей голове наморщилась.
      - Чтобы наш завод накрылся, а мы -раскрылись, чтобы это время-д-ва года-пролетело, -как два дня.
      - Не принимаю,-прервал Журка.-При чем завод? Там хорошие люди работают.
      - Яркий примерчик, - с привычной иронией предложил Колька.
      Журка сказал спокойнее:
      - Хочу, чтоб по-честному.
      - На кой? - возмутился Колька. - Что, ты на этом деле бизнес собираешься делать?
      - Я вообще не собираюсь делать бизнеса.
      - Что ж вякаешь? Вот так и начнется. Ты будешь выдрючиваться, а мы хвостами виляй.
      - Вы как хотите.
      - Ну, уж маком. Все так все. Десятый "б". Верно, Медведь?
      Медведь помедлил.
      - Мне работать надо.
      - Согласен. А тебе? На ф.иг тебе этот завод?
      Журка не ответил. Он не мог сказать о причине своего поступления на работу.
      - То-то, - удовлетворенно протянул Колька. - И мне он ни к чему. Меня заставили... По указанию сверху. А что? Я... Мы... Что, у нас нет своего серого вещества? Хм... Завод... Токарь-пекарь.
      - Там хорошие люди, - повторил Журка, чувствуя, что краснеет, и, чтобы скрыть это смущение, залпом осушил фужер.
      Колька кривенько ухмыльнулся.
      - Во первых, сир, так шампань не пьют. Во-вторых, предупреждаю, начнешь изображать-я тебя так изображу. В клоунах ходить будешь.
      Журка вдруг представил, как Колька высмеет егоон, лысый гад, может,-как все начнут потешаться над ним, как он, с его фигурой, станет посмешищем всего цеха. И Ганна не то что быть с ним, и говорить-то не пожелает. "Принесло его. Может, еще в одну бригаду засунут..."
      - Так как? Какие, как говорится, выводы?
      - Еще же не начинали, - попробовал уйти от прямого ответа Журка.
      - А в принципе?
      - Ты ж меня знаешь. Я всегда был товарищем.
      - На петушка... Миледи,- Колька пальцем поманил официантку.-Еще по фужерчику... "В жизни раз бывает восемнадцать лет"...
      Он забросил руки на плечи товарищей, произнес с придыханием:
      - Старики, будем жить красиво. Превратиться в рабсилу еще успеем.
      - Что же это такое вы делаете, други ситные? - спросил Песляк, едва Кузьма Ильич и Дунаянц вошли в его кабинет. Он сделал паузу, перешел на добродушный, покровительственный тон: - Переработали, товарищи, недодумали. Ничего, мы поправим. За тем и пригласил.
      Только после этих слов он указал им на стулья. И они сели.
      Спокойный Кузьма Ильич и более горячий Дунаянц ожидали продолжения разговора. Они еще не догадывались о причине вызова, но и не удивлялись ему. Такое случалось не раз: среди работы вдруг их требовал к себе секретарь парткома. Чаще всего порознь, а тут вместе.
      Что произошло? Они не волновались, зная по опыту, что причина вызова может быть самой необычной.
      Сегодня оба не чувствовали за собой никакой вины и потому были несколько озадачены вызовом. Что бы он означал? План выполняется. Работа идет нормально.
      Никаких ЧП нет. Однако вот вызвал.
      Песляк все медлил, рассматривал их, точно видел впервые. Наконец кашлянул и сказал внушительным голосом, будто и в самом деле поправлять их собрался:
      - Да я все об этом полковнике. Не на ту клетку ставите. Не туда двигаете, ребята. Верно, и я виноват. Поначалу ему вексель выдал. Надеялся - поймет.
      Он развел руками и покачал тяжелой головой, что означало: "Куда там. Не понял".
      Оба-и Кузьма Ильич и Дунаянц-сдержанно вздохнули.
      - Зря, дорогой! - воскликнул Дунаянц и неодобрительно поморщил свой саблевидный нос.
      Песляк откинулся на спинку стула, полуусмешка пробежала по его лицу: "Вот, дескать, разъясняй. А они знай свое".
      - Я вас пригласил посоветоваться, а не спорить.
      - Слушаем, - покорно произнес Кузьма Ильич и под столом хлопнул Дунаянца по колену: молчи.
      - Что, свет клином сошелся на этом Стрелкове?
      - Подходящих нет. Мы думали,-сказал Кузьма Ильич.
      - Не очень-то думали, - не одобрил Песляк. - Такой цех, и настоящего бригадира не вырастили. Да вы просто своих людей не знаете.
      - Если вы знаете-подскажите,-прервал Дунаянц и привстал, готовый возражать.
      Кузьма Ильич опять хлопнул его по ноге, и он неохотко сел.
      - Ну вот Клепко,. например, - произнес Песляк. - Чем плох?
      Кузьма Ильич и Дунаянц не ответили. Но из того, как они посмотрели на Песляка, было ясно, что они против Клепко.
      - Работает давно, - поспешил оправдать свою рекомендацию Песляк. - План выполняет и перевыполняет...
      За окном раздался прерывистый стрекот. Шоссейннки |А укладывали трубы и долбили асфальт отбойными молот| ками.
      | Песляк поморщился, усилил голос:
      - Партком считает, что Клепко как раз подходит для бригадира.
      - А мы так не считаем, - возразил Дунаянц.
      - Для воспитания молодежи Клепко неподходящая фигура, - поддержал парторга цеха Кузьма Ильич.
      - Что вы конкретно против него имеете? - спросил Песляк и уставился на Кузьму Ильича.
      - Просто знаем его хорошо. - Кузьма Ильич посмотрел на часы, что означало: "Времени нет. И разговор этот несерьезный".
      Песляк побагровел,
      - Так, так.
      - Стрелков - чистая душа, - заговорил Дунаянц, не давая Песляку излить свой гнев на товарища. - Он вошел в коллектив... Его молодежь уважает.
      - Мы все продумали,-подтвердил Кузьма Ильич, по опыту зная, что дружный отпор и единение с парторгом может отвести упреки Песляка и остановить действительно ненужный разговор.
      Песляк и в самом деле замолчал. Он мучительно думал, как ему быть. Продолжать возражать? Отговаривать? Приводить свои доводы? Как видно, это не поможет. Согласиться? Что-то нет уверенности в этом Стрелкове. Не такой человек нужен в наставники молодежи.
      Новые удары отбойного молотка донеслись с улицы и перебили мысли Песляка. Он тяжело поднялся, подошел к окну, прикрыл раму.
      - Ну, что ж.., На вашу ответственность, - сказал Песляк.
      - Отвечаем,-заверил Кузьма Ильич, Песляк кивнул, и они пошли к двери.
      Все это утро Журка чувствовал себя так, будто кто-то специально придерживал его за плечи и не давал разбежаться. Мать в который раз завела разговор о работе, просила одуматься. Отец собирался медленно, брился долго, шел тихо, а у самой проходной начал советы давать.
      - Да ладно,-умоляюще произнес Журка.
      - Ничего еще не знаешь. Слушай.
      Ну конечно, Ганна уже была в цехе. Журка на минуту придержал шаг, чувствуя, как часто и гулко бьется сердце и это биение отдается в каждой клеточке.
      Ганна, заметив его, улыбнулась, подала руку и просто, словно об этом уже была договоренность, сказала:
      - Так вы нам помогать будете. Присматривайтесь, приглядывайтесь. Людей в цехе узнайте.,,
      Он смотрел на Ганну во все глаза и послушно кивал, не вникая в смысл ее слов.
      - Вот вам заявка. Сходите на склад, получите сверч ла. Только там Полина Матвеевна. Она добрая, но с крючочком, расспрашивать, ловить будет. Так вы помягче. Понятно?
      Журка кинулся не разбирая дороги.
      - Куда же вы? - окликнула его Ганна. - Склад в этой стороне. Вон, за зеленой перегородкой.
      Журка принес сверла. Потом помог разнести по станкам вновь полученные для обработки детали, потом сбегал и обменял две маленькие коробки на большие по размеру. Потом встал в сторонку и начал наблюдать за Ганной. Он и бегал, и выполнял задания, и торопился все сделать, чтобы снова быть подле нее, следить за каждым ее движением, любоваться ею. Она была сегодня такой, какой он видел ее впервые: сосредоточенной, серьезной, повзрослевшей, но в то же время какой-то очень легкой, ловкой и очень увлеченной. Лицо ее приобрело новый, своеобразный оттенок, изменилось, как картина, когда ее осветят по-иному. Все движения Ганны были просты и экономны, словно у хорошо тренированного человека.
      В чем другом-а в этом Журка знал толк. Настоящий мастер не станет суетиться, не станет фасонить, бегать попусту, он бережет силы и делает лишь то, что необходимо делать. Со стороны кажется - ничего особенного, а поди попробуй.,,
      Ганна будто и не спешила, руки ее двигались медленно, вроде бы и отставали от хода станка, но все выходило споро, быстрее, чем у других. Журка слышал, как через определенные короткие промежутки времени раздавались туповатые удары металла о металл. Это падали в железную коробку готовые детали. Звук равномерных ударов как бы задавал темп, вел за собой бригаду. Цену этому темпу Журка тоже знал хорошо. Где-где, а в баскетболе темп многое значит. Попробуй поменяй его-и не каждый выдержит.
      "Вот уж никогда не думал, что и здесь как в баскетболе".
      Открытие удивило Журку, заставило еще пристальч нее приглядываться к Ганне.
      Не только сама работа, но и темный платок, и синий халат, и яркое освещение изменили ее облик. Вся она стояла в тени, и только лицо и руки были освещены и выделялись отчетливо. Части станка мягко двигались и слушались ее рук, деталь блестела.
      Он вспомнил ее слова: "Деталь теплеет, как будто оживает под руками". И не только увидел, но и почувствовал, как это происходит.
      Заметив Журку, Ганна движением головы подозвала его.
      - Витя, поднимитесь к начальнику цеха. Пусть подпишет одну бумажку.
      Журка побежал к начальнику цеха.
      - Эй, мыслитель, куда похилял?
      - Да тут дело. Спешу.
      Колька Шамин придержал его за локоть.
      - Честное слово, надо.
      - Ха! На побегушках. Токарь-пекарь... Забыл про наш уговор. А ну, уйдем с глаз.
      - Напрочь. Сказал - не могу.
      Колька вызывающе закинул руки за спину.
      - Ну что ж, посмотрим, как отреагируют массы.
      Журавель в услуге! Где тут твой участочек?
      - Ладно. Идем,-согласился Журка.
      В курилке, к его удивлению, было полно народу.
      В нос шибануло табачным дымом. Журка прикрыл рот рукой, закашлялся.
      - Ничего. Привыкай к рабочей обстановке,-сострил Колька.
      Он достал початую пачку "Шипки" (видно, уже курил сегодня), выщелкнул из нее сигарету и небрежно взял в зубы. Все это он делал с видом бывалого человека, с фасоном, который появился в нем за последнее время. И как тогда, в кафе, у Журки вновь вспыхнуло чувство неодобрения этой подделки, он подумал: "Хоть бы она не увидела нас вместе".
      - Так вот, насчет уговора, - произнес Колька и неторопливо выпустил колечки дыма.-Делаю серьезное предупреждение. Учти, мы здесь транзитники. И нечего.
      - Что ж, в курилке, что ли?
      - Найдем где. Главное-тянуть резину.
      Журка не успел возразить. Перед ним появился Сеня Огарков.
      - Куришь?-спросил он и надломил свои длинные брови.
      - Нет. Не курю.
      - Где заявка? Давай.
      - Да я сам... Я сейчас.
      - Дело не ждет... А тебе, как вижу, и тут неплохо.
      И партнеры есть.
      Колька Шамин наклонил свою круглую голову, с фасоном представился:
      - Николай Шамин. С кем имею честь?
      - Филоните, - вместо ответа сказал Сеня.
      - Зачем же в таком разрезе? Я здесь лишь потому, что детали не подбросили.
      - Ладно. Сачки. Давай заявку.
      Сеня выдернул из рук Журки заявку и устремился к двери.
      - Бонжур, покедова!-крикнул ему вслед Колька.
      - Не надо так, - остановил его Журка. - Зачем?
      - Выше чело, старик!-ободрил Колька.-Не обращай внимания на мелочи жизни. Главное в наши дни чувствовать дух времени.
      - Витя, вам, наверное, скучно у нас? - спросила Ганна. - Быть может, наша бригада вам не подходит.