Станко угрюмо смотрел в стол. Илияш повздыхал и вытащил из своего мешка пузатую баклажку. Потряс с сожалением, протянул Станко:

– На, хлебни…

И Станко хлебнул.

Прояснилась отяжелевшая от пива голова. Качнулся закопченный потолок, и Станко померещились в глубине его белые звезды.

– Я… Выйду… – пробормотал он непослушным языком и, счастливо улыбаясь, отправился по нужде.

Илияш огляделся – Вила стояла в стороне и провожала Станко долгим внимательным взглядом.

За Станко закрылась тяжелая дверь, он вышел на середину двора и долго стоял в темноте, повернувшись лицом к княжеским землям… И он не видел, как Илияш поманил к себе девушку, как что-то горячо и убедительно шептал в густо покрасневшее ухо, как девушка пыталась оттолкнуть его руку, которая торопливо запихивала что-то ей в ладонь… Вила качала головой, бормотала что-то в ответ, пыталась отстраниться – но Илияш был настойчив, и снова и снова вкладывал в нежную ладошку что-то, невидимое прочим посетителям…

Вила сдалась. Зажала подношения в кулаке. Что-то буркнула Илияшу и вышла.

Станко в тот вечер так и не вернулся в обеденный зал.

…Он проснулся оттого, что длинная соломинка влезла ему в нос. Он чихнул и открыл глаза.

Сено, и сено, и снова сено, золотое, озаренное солнцем… Станко схватился за голову и сел.

Солнце пронизывало сарай насквозь, и совсем рядом был дощатый потолок, и очень далеко внизу – дверка, низкая, как в курятнике… Станко обалдело огляделся – рядом на примятом сене лежала красная разбойничья косынка, и тоже примятая.

Пошатываясь, как пьяный, он выбрался наружу.

Фыркали кони, грузились телеги; сновали работники и постояльцы – Станко все еще не понимал, где он. Придерживаясь рукой то за стену, то за поленницу, то за забор, двинулся в обход широкого двора. Уголок красной косынки жалобно свисал из судорожно сжатого кулака.

За углом сарая обнаружился Илияш.

Как ни в чем ни бывало, браконьер восседал верхом на толстом оструганном бревне. Рядом, привалившись друг к другу, будто ища один у другого защиты и покровительства, жались их заплечные мешки.

– Вот, наконец, и ты! – объявил Илияш радостно.

Станко молчал, сжимая косынку.

– Жаль, ночка коротка? – осведомился Илияш сочувственно.

Не говоря ни слова, Станко забросил свой мешок за спину.

Глава вторая

Через несколько часов они шли по едва приметной лесной тропинке – впереди Илияш, вооруженный тяжелой палкой, Станко – чуть поотстав.

Кошелек его стал намного легче – десять золотых, половина условленной суммы, перекочевала к проводнику. Вторую половину Илияш должен был получить в конце пути – у подножия замка.

– У подножия! – твердил Илияш, пересчитывая монеты. – А в замок я не пойду, хоть ты мне золотую гору вывали и сверху пряник положи, в замок я – ни ногой, ты это запомни!

Он долго разглядывал монеты, пробовал на зуб, даже нюхал; Станко, помнится, подумал тогда, что Илияш в жизни не видывал столько золота сразу.

Теперь Станко тащился следом за проводником, не отрывая взгляда от его высоких, мокрых от росы ботинок.

Первый шаг большого пути был сделан; Станко шагал к замку князя Лиго с мечом на боку и жаждой мести в душе. Тем обиднее было, что в этот священный час ему думалось не об отмщении, а о неких странных вещах.

Вчерашний вечер вспоминался будто в дымке; нечто бесформенное, теплое, не имеющее названия, сумбурное и сладкое угнездилось у него внутри и не желало уходить.

Вчера он впервые коснулся женской груди. Да пребудут с нами добрые духи! Даже сейчас, вспоминая об этом, он покрывался испариной, и хорошо, что Илияш идет впереди и не видит его горящих щек…

Он наткнулся на Вилу посреди двора, в темноте, и сразу почему-то узнал, хотя ночь стояла – глаз выколи. Она не отстранилась, не убежала; у его щеки как-то вдруг возникла теплая ладошка, потом губ его коснулись… Добрые духи! Коснулись бархатные, влажные губы, и в ответ им из самого нутра Станко поднялось мучительно-сладостное чувство, памятное по полудетским беспокойным снам, но уж куда тем снам было до этой нестерпимо горячей волны! Потом его куда-то вели, и он спотыкался в темноте, потому что ноги стали чужими и все вокруг вертелось, вертелось, пронизанное короткими вспышками… Потом…

Станко споткнулся о выступающий из земли корень и перевел дыхание. Спина Илияша по-прежнему мерно покачивалась впереди, и светило солнце, и пояс приятно оттягивала тяжесть меча, но сердце постыдно колотилось и не желало успокаиваться.

…Потом был запах сена, и ее руки оказались смелыми до бесстыдства. Он сначала оцепенел, а потом расслабился, поддался, растворился в горячем, пульсирующем… Его ладони впервые в жизни коснулись обнаженного женского тела, пальцы блуждали по неведомым равнинам и теплым круглым холмам, потом забрели невесть куда…

Длинная ветка, преграждавшая дорогу невысоко над землей, ударила Станко под колени. Он потерял равновесие и грохнулся, растянулся, и заплечный мешок, подскочив, стукнул его по шее, а меч – по ноге.

Илияш обернулся мгновенно – как дикий зверь, в любую секунду готовый к поединку. В руке его блеснул кинжал; при виде лежащего вдоль тропинки Станко хищная готовность на его лице сменилась чуть преувеличенной скорбью:

– Далеко уйдем, парень… И селедке не добежать, и таракану не доплыть, так далеко мы с тобой уйдем… Эдаким манером…

В глазах его Станко померещилась слишком уж понимающая насмешка. Он встал, красный, как разбойничья косынка Вилы.

Двинулись дальше. Станко хмурился и смотрел под ноги, а перед глазами у него было сено, сено, черные кучи сена, полоска неба со звездами, душистые волосы на лице… Вот только удалось ли им сговориться о свадьбе? Ведь свадьбы теперь не миновать, Вила любит его, и он, конечно, тоже…

Пообедали на опушке молодого леска. Это было необыкновенно красивое место – нечто подобное Станко видел в детстве на картине одного бродячего торговца. Пышные кроны, кружевная тень на высокой траве, далекие холмы, запятнанные зеленью кустов… Илияш уплетал за обе щеки хлеб с сыром и громко рассуждал, что неплохо бы завтра изловить в силки перепелочку.

Станко поглядывал на него с неодобрением. Опасный поход странным образом напоминал увеселительную прогулку с пикником; дорога лежала, как в поговорке говорится, «бархатом», и ни трудностей, ни, тем более, опасностей не было и в помине.

Илияш балагурил, а Станко вспоминал, как вдохновенно тот расписывал превратности предстоящего пути. На двадцать золотых можно целое хозяйство купить… Целое хозяйство! Ловко браконьер себе цену набил… Завтра перепелочку поймаем, послезавтра – куропаточку, потом зайчика или еще кого… А там и замок – все эти предания насчет ловушек могут оказаться болтовней, а ты, Станко, выкладывай причитающиеся денежки!

Илияш смахнул крошки со своей безрукавки, на которой кое-где остались полустертые пятнышки крови. Станко вспомнил, как мучительно стыдно было ему вчера, как он стоял, не решаясь вернуться в трактир, где только что разбил приятелю нос… И тогда Вила…

– Вставай-ка, – усмехнулся Илияш, заметив, как некая мечтательность подернула до того хмурое лицо Станко. – Солнышко высоко, милая далеко, как в песне поется… Или ты передумал и не хочешь больше убивать папу?

Станко сжал зубы и встал.

Споро и безмятежно они шли еще несколько часов, и солнце склонилось к западу, и Станко совершенно уверился, что Илияш его надул. Тропинка вынырнула из одной рощицы, чтобы нырнуть в другую; разделял их пышный, усеянный цветами луг – ни одна деревенская девчонка не удержалась бы от соблазна немедленно сплести веночек.

Едва спутники ступили на этот луг, как Илияш встал, будто вкопанный. Станко, конечно же, сделал два лишних шага и чуть не налетел на жесткую браконьерскую спину.

– Ромашки-милашки, маков цвет, дай ответ… Меня любят или нет… – услышал Станко бормотание проводника.

И тогда, раздраженный и злой, он отстранил Илияша с дороги и гордо двинулся через луг, всем своим видом показывая, что вывел мошенника на чистую воду.

– Стой!!

Выкрик прозвучал резко, будто хлыстом ударили. Станко, не успев сообразить еще, в чем дело, замер с поднятой ногой.

Илияш не смеялся. Бледный, он сгреб Станко за грудки:

– Куда?! К праотцам охота? Как договаривались, сопляк: я впереди, ты за мной!

Станко растерялся и потому ни слова не сказал в ответ.

Илияш отпустил его, стал, упершись своей палкой в землю, и уставился на зеленый луг, будто увидев на нем стаю привидений.

Несколько минут оба молчали; Станко тупо смотрел то на проводника, то на изумрудные волны, которые безмятежно гуляли по верхушкам трав.

Илияш, наконец, шагнул вперед. Уверенно выбросил вперед руку с палкой, и Станко подумал было, что тот увидел змею – но ни одна змея не могла бы издать тот звук, что сразу за этим последовал:

– Клац-зззз…

Илияш с трудом приподнял палку. На конце ее Станко увидел темное, громоздкое приспособление, железную пасть с двумя рядами сомкнутых блестящих зубов. За пастью потянулась из травы звенящая ржавая цепь.

– Псы, – сказал Илияш сквозь зубы. – Собаки и есть… Посмотри, парень…

Станко, преодолевая внезапную робость, склонился над железным предметом. Это действительно была пасть – присмотревшись, Станко разглядел и морду – уродливую, жабью, с полуприкрытыми оловянными глазами. Железные зубы, сомкнувшись, оставили глубокие отметины на палке.

– Это… ловушки? – поинтересовался Станко, стараясь говорить как можно равнодушнее.

Илияш фыркнул:

– Это капканы… Просто капканы на нашего брата. И ведь что интересно – срабатывает такая штука один раз, и если пасть захлопнет – потом ей зубы не разожмешь…

Станко не очень-то поверил, но решил не уточнять. Железная морда с оловянными глазами произвела на него самое неприятное впечатление.

– След в след, – сказал Илияш негромко, прикидывая расстояние до впереди лежащей рощицы. – Куда я ступлю, туда и ты… Понял?

– А в обход… Никак нельзя? – Станко смотрел в сторону с самым независимым видом.

Илияш фыркнул и с видимым трудом выдрал палку из зубов железного чудовища. Глухо звякнув, капкан отлетел в траву – Станко померещился злобный оловянный взгляд, провожавший путников из-за стеблей.

Шли медленно. Вокруг волновалась трава; была она сочной, сытой, густой, и в гуще этой, казалось, ничего не разглядеть – только цветочки, да узкие листья-стрелки, да пчелы…

– Клац-ззз!

Станко похолодел. На палке у Илияша сомкнул челюсти еще один капкан; Станко пригляделся – этот был меньше, легче, и вместо зубов у него в пасти были иглы – толстые, будто сапожные, острия измазаны темным…

– Ну до чего псы, – сказал Илияш с отвращением. – Этот с ядом, видишь? Но зато разомкнуть можно…

Нагнувшись, он двумя руками взялся за железные челюсти. Станко стоял, терзая и мучая рукоятку совершенно бесполезного здесь меча.

Руки Илияша напряглись; отравленные иглы неохотно отпустили палку. Глядя на оставленные ими глубокие дырки, Станко вдруг представил, как подобный капкан защелкивается на ноге…

– Сапоги, – сказал он хрипло.

Илияш осторожно избавился от капкана:

– Что?

– Если в сапогах, как я… Прокусит голенище?

– Прокусит! – сообщил Илияш радостно. – Эти зубки железо пробивают, им сапог прокусить – все равно, что кашу прожевать…

Он выпрямился, с сожалением разглядывая свою изрядно пострадавшую палку. Снова посмотрел на маячившую впереди рощицу:

– Вперед. След в след.

Станко не надо было напоминать. Касаясь подошвой земли, он весь сжимался, ожидая услышать «Клац-ззз». Твердо поставив ногу и оставшись в живых, он обессиленно выдыхал, чтобы снова сжаться перед следующим шагом.

Глаза его не отрывались от пяток идущего впереди Илияша. Вот нога браконьера отрывается от земли – расправляются примятые травинки, и Станко спешит поставить на них сапог, и упаси добрые духи задеть хоть одну прямую, непримятую!

Ему казалось, что ступни у него непомерно огромные, неуклюжие, что следы ботинок Илияша меньше его собственных следов, что там, где пройдет проводник, он, Станко, непременно угодит в…

– Клац-зззз!

Щелкнуло особенно громко, особенно хищно. Станко остановился, обливаясь потом, а на палке у Илияша повисла, намертво вцепившись, целая железная голова – исполинские челюсти, три ряда зубов, и на месте глаз – желтые стекляшки.

– Здравствуй, дружок, – нежно сказал Илияш, обращаясь к страшной харе.

– А глаза… зачем? – шепотом спросил Станко.

– Растяп высматривать, – пояснил Илияш серьезно. С видимым усилием он стряхнул чудовище с палки, конец которой был уже так измочален, будто по нему прошлось стадо буйволов.

Двинулись дальше. До рощицы было рукой подать, когда Станко увидел чуть в стороне темный непонятный предмет, над которым колыхалась трава.

– Илияш… – позвал он шепотом.

Проводник остановился с занесенной ногой. Не оглядываясь, выбрал место и осторожно поставил эту ногу, только потом спросил сквозь зубы:

– Что?

Станко молча указал ему на свою находку. Илияш вгляделся и вдруг помрачнел, как никогда раньше – просто почернел лицом.

– Идем, – сказал глухо. – Эти капканы только раз захлопываются, только раз. Звери все-таки эти стражники, надо бы…

Он замолчал, а Станко не стал переспрашивать, что, собственно, «надо бы». Ему вдруг стало очень плохо. В темном предмете он узнал человеческую ногу – ногу в темной штанине и высоком башмаке, почти до колена заглоченную пастью капкана. Илияш двинулся вперед – над капканом взвилась черная стая мух.

– Не могу, – тихо сказал Станко.

Илияш приостановился. Буркнул, не оборачиваясь:

– Что?

– Не могу, – Станко наклонился вперед, и его стошнило.

– Значит, оставайся тут, – отозвался Илияш почти весело и снова пошел вперед. Станко, подавив спазмы в животе, через силу двинулся следом.

Он – боец. Никто в мире не посмеет назвать его трусом. Пусть выйдут воины в доспехах, десять на одного – он одолеет. Но это…

Рощица качнулась, помедлила и приблизилась, наконец. Трава здесь поредела и вовсе сошла на нет; между корнями зеленел мох да лаково поблескивали какие-то широкие листья.

– Вроде – все, – сказал Илияш озабоченно. – Впрочем, кто их, сволочей, знает… Под ноги смотри на всякий случай.

Он отбросил свою палку – она имела жалкий вид и годилась разве что на растопку.

Станко оглянулся и посмотрел на нарядный луг, оставшийся за спиной. Он ощутил вдруг, как дрожат и подгибаются колени, как ручейками стекает по спине пот и зудят ладони.

А что, если б он шел этим лугом один? Не задумался б ни на минуту, весело, с песней шагнул бы в траву, и первое же «клац-зззз» пробило бы сухожилия, раздробило кость, и оставалось бы только ждать стражников, чтобы те, явившись, отрубили ему ногу…

Он испытывал детскую благодарность к Илияшу – провел-таки, сберег, и не зубоскалит над его страхом, над слабостью там, на лугу…

– Штаны-то сухие? – тут же поинтересовался Илияш. Слезная благодарность Станко улетучилась, как дым.

Роща полна была дятлов – красные макушки мелькали среди листьев, и со всех сторон слышался дробный перестук. Станко вспомнил соревнование барабанщиков, на которое они с матерью однажды попали на ярмарке. Илияш, шагая впереди, что-то насвистывал, будто и не было страшного луга, страны капканов… На ходу он нашел и срезал ветку на новую палку – и теперь, довольный, стесывал кинжалом сучки.

Хорошо бы, подумал Станко, хорошо бы больше не встречать капканов. Прав Илияш – псы эти стражники и подлецы. Нет, чтобы в честном бою – исподтишка хотят укусить, внезапно, подло… Что ни говори, а капканы – это, пожалуй, самое худшее, что может здесь случиться. Во всех прочих случаях… – и Станко наполовину выдвинул из ножен свой непревзойденный меч.

– Суетятся муравьи-ишки, у них темные дели-ишки… – пел Илияш.

И действительно, чем дальше они шли, тем больше становилось под ногами муравьев – один из них даже ухитрился забраться Станко в сапог и больно укусил его за палец; Станко что есть силы затопал ногой, пытаясь раздавить злобное создание.

– А вот еще ловушка, – будничным тоном сказал Илияш. – Но нам она не страшна, потому что уже сработала.

Он отступил – и Станко увидел впереди огромную муравьиную кучу. Над кучей, подвешенный за ногу, покачивался на ветру скелет. Веревка была сплошь облеплена муравьями; насекомые деловито обгладывали кости, копошились в пустых глазницах… Станко быстро зажмурился.

Не надо смотреть, подумал он, сжимая зубы. Добрые духи, кто же до такого додумался?!

– Это стражники? – услышал он собственный голос.

– Ну да, – отозвался Илияш, и в тоне его скользнуло почему-то раздражение, – они, сволочи… Причем им даже трудиться не надо – эта ловушка работает сама, как капкан…

– И он не смог вырваться? – спросил Станко, мельком глянув на скелет.

Илияш пожал плечами:

– Видно, не смог… Бедняга. То-то промысел на княжеских землях – сегодня охотник, завтра дичь…

– У меня меч, – сказал Станко так твердо, как только мог. – Я смогу освободиться. И тебя, Илияш, освобожу, не бойся.

Илияш глянул на него со странным выражением – похоже, с интересом.

Они заночевали в лесу, не разжигая костра – Илияш сказал, что светить в темноте опасно. Установили дежурство – все дело свелось к тому, что Станко всю ночь дрожал и вслушивался, а Илияш сладко сопел, завернувшись в припасенное одеяло.

Станко не смог бы заснуть при всем желании. Иногда он впадал в оцепенение, и тогда в темном сплетении веток ему мерещилась Вила, такая, какой он увидел ее впервые, в передничке, с пивной кружкой на подносе… Пивная кружка превращалась вдруг в голый, покрытый копошащимися муравьями череп, Станко в ужасе поднимал глаза – вместо Вилы был Илияш, довольный, смеющийся, повязянный красной разбойничьей косынкой…

Он обрадовался, когда небо, наконец, посерело, в кроне над головой пискнула первая птаха, и видны стали стволы, просветы между ними и спящий проводник рядом.

Едва продрав глаза, браконьер заявил, что голоден, что желает деликатной пищи и не сделает и шагу вперед, пока не изловит в силки завтрак. Вытащив из своего заплечного мешка некое странное приспособление, Илияш удалился за кусты, и вскоре Станко услышал оттуда нежный призывный свист…

Браконьер вернулся, потрясая двумя жирными птичьими тушками. Станко неумело помог ему ощипать и выпотрошить добычу; Илияш орудовал кинжалом ловко, как фокусник, которого Станко видал в маленьком балаганчике из рваной рогожки. Пташки были изжарены на огне крохотного костерка; Станко казалось, что он не хочет есть, первый кусок он откусил через силу – и тут же, ощутив зверский голод, заработал челюстями так, что в воздухе повис сплошной хруст костей. Илияш следил за ним с явным уважением – сам он ел очень аккуратно, беззвучно, хотя и быстро.

– Жить тут можно круглый год, – говорил Илияш, когда они двинулись в путь, – птица, зверь, в ручьях еще и рыба… Но, знаешь, где мед, там и жало – зверушки жиреют, дозорники стервенеют…

Станко после сытного завтрака тянуло в сон – ведь ночью он не сомкнул глаз! Вполуха слушая обычную болтовню Илияша, он тяжело брел следом, то и дело поправляя на спине неудобно надетый мешок.

Вышли на берег ручья, который и за мелкую речушку сошел бы. Вода лихо закручивалась водоворотами, на дне пестрели камни, кое-где в тихом месте маячила темная рыбья спина.

Илияш обернулся, открыл рот, чтобы сообщить что-то радостное – и вдруг застыл. Безмятежность сползла с его лица, и лицо это враз переменилось – потемнели глаза, ввалились щеки.

– Ой, парень, – сказал Илияш негромко, – а за нами погоня, похоже…

Станко прислушался. В утренней разноголосице птиц, ручья и ветра его ухо не уловило ничего угрожающего.

Илияш тем временем быстро стал на колени и приложил ухо к земле; Станко мимоходом подумал, что позу нелепей трудно представить.

– Всадники, – сказал Илияш, и голос его полон был такого невыносимого ужаса, что Станко наконец-то тоже стало не по себе.

– Всадники! – Илияш поднялся, и руки его дрожали. – Выследили, псы… И зачем мне теперь твое золото?!

Станко беспомощно огляделся вокруг. Редкая рощица на этом берегу ручья, поляна напротив… Чахлые кусты, невысокая мягкая трава… Не спрячешься, хоть в землю заройся!

– Вперед! – выдохнул Илияш и сломя голову кинулся невесть куда, не разбирая дороги.

Станко тоже побежал, и в ту же секунду его захлестнул ужас: он почувствовал себя травимой дичью. Заплечный мешок нещадно колотил по спине, ножны меча били по ногам и мешали бежать, сердце готово было выпрыгнуть из груди и нестись что было сил, обгоняя Илияша. Перед глазами Станко прыгали высокие ботинки проводника, летели комья земли из-под тяжелых подошв, слышалось хриплое, срывающееся дыхание.

– Сю…да…

Высокие ботинки резко свернули – задыхающийся Станко едва успел затормозить перед стеной колючего кустарника.

– Давай… Скорей… – бормотал Илияш.

Он ловко поднырнул под шипастую ветку, и через секунду Станко увидел его мешок, мелькающий в глубине зарослей.

– Туда? – прошептал Станко растерянно.

Перед его глазами раскачивались черные загнутые иглы шипов. Он с детства не любил колючек и еще вчера был уверен, что никакая сила не в состоянии загнать его в колючий кустарник; он обернулся, будто ища другого убежища, и услышал далекий стук копыт.

Такой простой, привычный звук поднял дыбом волосы у него на голове. Не помня себя, Станко кинулся в заросли.

Колючки впивались и рвали, он слышал треск ткани и собственной кожи – и все-таки лез и лез вперед, потому что стук копыт за спиной становился все громче и отчетливее.

– Падай! Не дыш-ши… – прошипел откуда-то Илияш.

Станко присел, припал к земле, и ветки над его головой распрямлялись медленно, слишком медленно, и Станко казалось, что они специально кивают стражникам, будто приглашая: сюда! Здесь он!

А потом он и вправду перестал дышать, потому что на место, где он стоял пять минут назад, высыпали всадники.

Их было восемь или девять; вжавшийся в землю, съежившийся Станко видел огромные копыта черных лошадей, безжалостно давившие траву, огромные сапоги в стременах, огромные черные арбалеты за спинами плечистых, мордатых, облепленных железом молодчиков… С седел свисали петли арканов; Станко смотрел, не в силах оторвать глаз.

Лошади топтались на месте, и каждое копыто продавливало в земле глубокую круглую вмятину. Всадники вертели толстыми шеями; один взглянул, казалось, прямо Станко в глаза – и у того мучительно сжались все внутренности, он слезно пожалел, что не родился древесным клопом…

Потом кто-то, вероятно, начальник, крикнул резкую неразборчивую команду, и вся свора сорвалась с места, вздымая выдранные с корнем пучки травы, и в секунду пропала из глаз.

Станко почувствовал, как по расцарапанной щеке его ползет тяжелая капля крови.

Из кустов чуть правее поднялось белое лицо Илияша. Браконьер сглотнул и прошептал, округлив глаза:

– Без собак они были. Добрые духи, без собак.

Никакие капканы, никакие ловушки, никакие скелеты на веревках не могли напугать Илияша так, как напугали его несколько стражников на черных лошадях.

Колючие кусты пощадили верткого браконьера – мне бы так, с мрачной завистью думал Станко, слизывая кровь то с одной глубокой царапины, то с другой. Одежда его висела лоскутками, как на балаганном актере. Даже добротному заплечному мешку досталось, что уж говорить о ладонях, о щеках, об ушах!

Станко слизывал кровь и угрюмо слушал причитания Илияша, тащившегося впереди:

– Без собак… А если б с собаками, уже б на дыбе висели… Зачем мне твое золото на дыбе? Зачем, а?

Илияш обернулся и заглянул Станко в глаза с горьким упреком, переходящим в обвинение:

– Зачем золото в пыточной, а? Нашел парень старого дурака, монетками позвенел, и тащись, Илияш, смертушке навстречу… Да если бы просто смертушке… – он отвернулся и побрел, не поднимая головы, обращаясь к замшелым корням под ногами:

– Тебя они, может, и пожалеют… Повесят, и ладно. А меня они знают, знают, понимаешь! Я сбежал… Я карту спер…

Он вдруг остановился и сказал совсем другим тоном, спокойно, деловито:

– А у князя в замке чудесная камера пыток. Видывал я одним глазком… Ну чего там только нет! Ты, парень, и представить себе такого не можешь. Дивная камера, ни в чем недостатку не будет!

Тем временем путников обступил лес; на первой же поляне, затерянной в молодом густом ельнике, Илияш сел – вернее, упал, будто у него подкосились ноги.

Станко сам собрал хворосту и сам разжег костер; Илияш сидел безучастно, глядя прямо перед собой и беззвучно шевеля губами. Станко пару раз вопросительно взглянул на него – тот не ответил.

– Да не трусь ты, – сказал Станко, когда огонь запылал и на полянке сделалось почти уютно, – обошлось ведь…

Илияш молчал.

– Сколько нам идти еще? – Станко старался говорить как можно увереннее и доброжелательнее. – Три дня, четыре?

– Нисколько, – отозвался Илияш мертво, и у Станко сжалось сердце от нехорошего предчувствия.

– Как это? – спросил он по-прежнему спокойно. – Разве мы уже пришли?

– Пришли, – глухо сказал Илияш. – теперь надо ноги уносить.

Стало тихо, только огонь потрескивал, обгладывая еловые ветки.

– Мы так не договаривались, – сказал Станко, и голос его дрогнул. – Ты же знал, на что шел! Я же золотом тебе заплатил, морда! И еще заплачу…

– Без собак они были, – сказал Илияш после паузы. – Если б с собаками…

– Хорошо, – сказал Станко зло. – Отдавай деньги.

Илияш поднял на него удивленный взгляд.

– Отдавай деньги! – Станко встал. – Ты их не заработал! Отдавай и уноси ноги, а я все равно дойду до замка и зарежу этого мерзавца князя!

При упоминании о князе руки его сами собой схватились за меч. Он шагнул вперед – Илияш испуганно отшатнулся.

– Ты… – Станко несло на какой-то дикой волне куража, – ты проводник мой, понял? Если мне придется и тебя зарезать по дороге к замку, то я и зарежу… А ну, встань!

Станко выхватил меч. Илияш медленно встал – худой, весь какой-то нескладный, съежившийся; стоял, глядя на светлое лезвие в руках парня, и глаза его отражали странную мешанину чувств.

Станко перевел дыхание. Спросил уже спокойно:

– Пойдешь дальше?

– Пойду, – отозвался Илияш, не отрывая взгляда от меча.

Где-то далеко заухала сова. Потом еще раз – ближе.

– Ну, вот и хорошо, – сказал Станко с облегчением и спрятал меч в ножны.

Стало тихо. Илияш взял охапку собранного Станко хвороста и подбросил в затухающий костер. Взметнулось пламя.

– Значит, – медленно сказал Илияш, усаживаясь напротив, – значит, ты действительно… Ты ОЧЕНЬ хочешь его убить.

Сквозь языки пламени Станко видел его задумчивое, сосредоточенное лицо.

– Хорошо… Убей его, парень. Убей.

И лицо Илияша исказила гримаса, показавшаяся Станко гримасой ненависти.

Случай этот сильно сказался на отношениях компаньонов. Станко думалось теперь, что проводник попросту его боится.

Они продвигались вперед медленно, Илияш то и дело останавливался, изучал дорогу, отдыхал, охотился… Ясно было, что путешествие ему в тягость – но он не решался заявить об этом прямо, тянул да хитрил. Два раза Станко ловил на себе странные взгляды – Илияш бросал их исподтишка, когда уверен был, что Станко ничего не заметит.

Так прошло два дня, и в душе у Станко поселилось нехорошее, гнетущее чувство. Он перестал доверять проводнику.

Меч по-прежнему был готов к бою – Станко знал, что уж в схватке-то он сможет защитить себя. Но Илияш, конечно, на открытую схватку не решится. Десять монет у него; чего стоит однажды ночью взять да и сбежать?

Дело было вечером; Илияш неподвижно сидел напротив, поворачивая над огнем костра самодельный вертел с нанизанными на него ломтями мяса. Глядя на его невозмутимое сухощавое лицо, Станко помрачнел.

Он бредет за проводником без дороги и ориентира, о замке ему известно только, что тот где-то на востоке, но чего стоит это знание в непролазных княжеских лесах? На лугах, где полно капканов? На опушках, где рыщут стражники? Если Илияш сбежит, шансы Станко на встречу с отцом сильно поредеют.

Илияш, будто читая его мысли, поднял голову и чуть усмехнулся. Глаза его, отражая пляшущее пламя, глянули на Станко остро, насмешливо, будто бы говоря: а вот поглядим, дружочек! И не успел Станко опомниться, как Илияш уже снова смотрел на свою стряпню, смотрел сосредоточенно, как ни в чем не бывало…

Он все понимает, сообразил Станко, чувствуя, как холодеет спина. Может быть, он задумал сбежать прямо сегодня? А может быть, – тут руки его непроизвольно потянулись к кошельку на поясе, – может быть, уходя, он прихватит и оставшиеся деньги? Те, которые Станко обещал отдать у стен замка?

Илияш неспешно поворачивал вертел, а Станко смотрел на него, чувствуя себя беспомощным и глупым.

Сторожить? Не спать ночь? Другую? Третью? Сколько ночей он сможет выдержать без сна, и сколько дней пути осталось до замка? Ведь они идут медленно, так медленно, а, может быть, Илияш и вовсе водит его по кругу?!

При этой мысли Станко сделалось совсем кисло. Только наивный дурак мог довериться совершенно незнакомому, странному человеку, и вот миссия оказалась под угрозой, и некого винить…

Илияш радушно предложил ему жареного мяса. Станко угрюмо отказался.

Это была тяжелая ночь.

Костер прогорел; только красные огоньки бегали от уголька к угольку, мерцали, но не светили. Станко лежал, не выпуская из руки обнаженного меча; рядом спал Илияш – или не спал, а притворялся, выжидая своего часа.

Станко прислушался, затаив дыхание, и осторожно, как лазутчик, подполз к проводнику. Если бы тот хоть храпел… Но Илияш спал тихо, как ребенок, и Станко долго мостился, пытаясь пристроиться рядом и не разбудить.

Босая нога его касалась колена Илияша, и, если тот пошевелится, Станко мгновенно проснется… Хотя он не спит… Не спит…

Кошелек, тщательно спрятанный под курткой, теперь впился Станко в бок. Хорошо, что он не такой тугой, как раньше… Ему понадобятся деньги, скоро их свадьба с Вилой…

В темноте он различал темную глыбу на месте Илияша, бока ее то поднимались, то опускались. Браконьер был с головой укутан одеялом.

Вот из-под одеяла вынырнули руки, длинные, вороватые, с многосуставчатыми пальцами… Тянутся к кошельку, а Станко не может и шелохнуться…

Он вздрогнул. Кошелек по-прежнему больно давил на ребра. Не спать, не спать… Хоть бы луна взошла…