– Перун-Громовик гонит по небу Облачную Деву, невесту свою! – завывал в ушах у Держимира голос Звенилы.

Услышать ее на самом деле было невозможно. «Мерещится», – решил Держимир, а голос продолжал выть:

– Перун настигнет ее и возьмет в жены, и благодатный дождь прольется на земной мир! Иди, княже, и ты настигнешь невесту свою, и дождь благодати прольется на твою землю, на твое племя!

Неужели Перуну тоже бывает так плохо?

* * *

– Так, по-твоему, это не настоящие волки? – с беспокойством спросила княжна Дарована.

Смеяна неопределенно повела плечами.

– Если не настоящие, то это Стая! – со смешанным чувством облегчения и неуверенности сказала Дарована.

– Какая стая?

– Дружина Огнеярова. У него все кмети волками так воют, что настоящие волки не отличают.

– Нет, – Смеяна качнула головой. – Настоящие волки всегда отличат. Я же отличаю.

– Если и правда Стая близко, то ничего, все будет хорошо! – с горячей надеждой сказала княжна, не заметив последних ее слов. – Тогда ничего… Он… Мне в Велишине старуха говорила: на дороге ждет черный человек. Может, это про Огнеяра? Он тоже черный, но он нам зла не сделает. Наверное, это он!

Смеяна смотрела на нее с удивлением: княжна словно бы ждала дебрического оборотня и надеялась на его появление. Это было непонятно: все, кого она встречала раньше, старались не упоминать его имени к ночи и необходимость ехать мимо его земель принимали как очевидное несчастье. И подумать страшно: оборотень с волчьей головой!

Полог рвануло снаружи, в шатер влетел ветер со снегом.

– Смеяна! – крикнул голос Светловоя.

Смеяна вскочила и бросилась из шатра, а Дарована удивленно проводила ее глазами: она так мало слышала голос своего жениха, что не узнала его.

– Иди сюда! – Крепко схватив княжича за руку, Смеяна тянула его в шатер.

Но он не хотел заходить, поскольку старался поменьше находиться рядом с княжной. Торопясь, Смеяна выскочила наружу, и Светловой поспешно накрыл ее с головой полой своего плаща.

– Чего ты меня звала? – прокричал он. – Она тебя не обижает?

– Какое там! Ты вой слышал?

Светловой кивнул.

– Это не простые волки! – кричала Смеяна. Она тянулась к самому уху Светловоя, он нагнулся к ней, но она боялась, что за шумом бурана он ничего не разберет. – Я нюхом чую – это Держимир! Как он на нас громовое колесо наслал, так и это его рук дело! Он где-то близко! Я знаю! Надо спасаться скорее! Надо княжну увозить!

– Но куда ехать – в такой буран! Кони шагу ступить не смогут! Да и Держимировы кони тоже! Нет, надо ждать! – закричал Светловой. – Пойдем в наш шатер! Так надежнее!

– Не пойду! – закричала Смеяна в ответ. – Ему не я нужна, а она! Я от нее никуда не пойду!

Но Светловой то ли не мог, то ли не хотел ее слушать; не обращая внимания на крик, он схватил Смеяну за руку и потянул за собой. Она рвалась и упиралась, пыталась еще как-то убедить его, и тогда Светловой сорвал с плеч плащ, завернул ее, подхватил на руки и понес, с трудом пробиваясь через буран.

* * *

– Вон он! – Дозор непочтительно толкнул Держимира локтем. – И она!

Они стояли в трех шагах от белой громады заснеженного шатра, вокруг шевелилось несколько фигур, но буран слепил, заставлял опускать лицо, заслонять глаза и не оставлял никакой возможности отличить своих от чужих. Лица, одежда, оружие – все было залеплено снегом и выглядело одинаковым. Держимиру это казалось дурацким сном: они с Дозором и Озвенем стоят посреди неприятельского стана, но мечи остаются в ножнах – в них нет надобности. Своих и чужих безжалостно секут десятки ледяных мечей, кусают разошедшиеся духи зимних бурь! Вот зачем требовалась ворожба Звенилы – сотворенный ее руками буран заколдовал врагов, сделал многочисленные дружины речевинов и смолятичей бесполезными и бессильными перед горстью дрёмичей. В снежном мареве победит тот, кто знает, куда идти. И Держимир знал: его целью был шатер княжны Дарованы, подробно описанный всезнающим Дозором.

Не боясь, что кто-то его увидит и узнает, Держимир смотрел на шатер, различая высокую фигуру юноши и девушку рядом с ним. Ветер доносил до его слуха обрывки взволнованного, испуганного голоса девушки: она кричала – то ли просила о чем-то, то ли требовала. Княжич тянул девушку от шатра, схватил за руки, она вырывалась.

Держимир шагнул вперед, стараясь собрать в кулак все силы для последнего, самого главного шага.

Светловой завернул девушку в свой плащ, взял на руки, понес, пригибаясь под порывами ветра, тяжело проваливаясь в снег. О ком еще он стал бы так заботиться, кроме как о невесте?

– Давай! – крикнул во весь голос Держимир и толкнул Озвеня.

Несколько фигур мелькнуло вокруг, но ни те ни другие не могли ничего разглядеть. Держимир и Озвень разом шагнули вперед. Воевода поднял секиру и обухом ударил Светловоя по голове. Меховая шапка смягчила удар, но княжич упал на снег, оглушенный, даже не увидев, кто на него напал.

Прямичевский князь тут же подхватил девушку, завернутую в плащ, успел услышать ее короткий крик, и тут же буря поглотила все звуки.

Пригибаясь под свистящими вихрями, Держимир пошел прочь, чувствуя, как в руках у него бьется добыча, пытаясь вырваться. Рядом тяжело пыхтел Озвень. Князь упрямо переставлял ноги, с трудом вытягивая их из снега и думая только об одном: не сбиться с пути и выйти к берегу Истира именно там, где нужно, где ждут остальные, где начинается тропка в лес. А в лесу буря ослабеет. Не зря же он в предыдущие ночи не раз изучал этот путь, чтобы его запомнили ноги. Он уже тогда знал, что перед духами бури все равны.

Только бы не сбиться – иначе он со своей ношей будет блуждать по Истиру до утра, а там силы заклятий совсем иссякнут, а с ними и надежды на успех. Не может все это быть напрасно! Один раз добыв свою удачу, Держимир был полон решимости до смерти не выпускать ее из рук и все крепче сжимал пленницу.

А она оказалась удивительно сильной: если бы не ожесточенное упрямство Держимира, он едва ли ее удержал бы. Это же рысь какая-то, а не княжна! Про Даровану Скородумовну говорят, что она величава и горда – но это уже не гордость, это дикость какая-то!

Сжав зубы, он шагал и шагал вслед за Озвенем, который протаптывал ему дорогу. Они почти наткнулись на огромный валун – его черная макушка даже сейчас возвышалась над глубоким снегом, и князь вздохнул с облегчением: именно к этому валуну ему и требовалось выйти. Это уже берег, но под снегом разница между льдом реки и землей была не видна.

Спина берега круто изогнулась вверх – к опушке леса. Впереди мелькнули темные стволы, навстречу двинулись люди. Раздались радостные крики: все увидели девушку на руках у Держимира. Кмети подбежали, поддержали его, помогая подняться по крутому скользкому берегу с тяжелой ношей.

– Баян где? – прохрипел князь, отворачивая лицо от снега, чтобы не намело в рот.

Никто ему не ответил, но Дозор принялся колотить мечом по щиту. Другие тоже загремели оружием, подавая знак своим, что дело сделано, и нестройный звон глухо доносился сквозь вой ветра. А зимние духи разлетались прочь, испугавшись острого железа. Держимир передал девушку Озвеню, попытался оглядеться. Кто-то размашисто хлопнул его по плечу, и он узнал брата.

Настала пора уходить. Железный звон прекратился, кмети потянулись по тропе в лес.

Под прикрытием деревьев буря не так ощущалась, порывы ветра ослабели, запутавшись в стволах, снег застревал в ветвях, и можно было идти почти свободно. Озвень шагал в середине строя, перекинув девушку через плечо. Наверное, она устала, потому что больше не вырывалась. Вокруг темнело – наконец-то пришла настоящая ночь.

Впереди мелькнул огонек – зажгли факел, и рыжее пламя плескалось, пригибалось и рвалось на клочки под ветром, но не гасло.

Они все шли и шли, молча, упрямо и быстро, как настоящие лешие. Все вокруг казалось тяжелым, смутным сном, Держимир упрямо переставлял ноги, не чувствуя даже усталости. Нужно дойти, проснуться, а дальше все будет хорошо.

Далеко-далеко меж ветвей затеплился рыжий глаз огня – это Звенила жгла костер на той поляне, которая несколько дней служила им приютом. Оттуда начиналась дорога назад, в земли дрёмичей.

* * *

Наутро весь мир лежал погребенным под грудами пушистого, ослепительно белого снега, и вчерашний буран казался дурным сном. Но он не был сном, он был страшной явью, едва не наделавшей больших бед. Княжича Светловоя нашли в снегу просто чудом: один из кметей буквально споткнулся об него. Еще немного – и наследник Велемога мог бы погибнуть. До сих пор он лежал в шатре без памяти и не мог рассказать, почему лишился чувств.

А еще пропала Смеяна – ее нигде не могли найти. Смолятичам не было до нее особого дела, но славенцы не знали, что и подумать: она ведь не из тех, кто может заблудиться. Княжна Дарована рассказала, что ее увел из шатра кто-то из кметей, но никто ничего не знал о ее судьбе.

А на ровной пушистой поверхности снежного моря не оставалось к утру ни единого следа.

Глава 2

За ночь «лешие» князя Держимира ушли верст за пятнадцать – немало по такой дороге. Пленницу посадили на коня, а повод Озвень намотал на кулак, и Держимир почти не думал о ней по дороге. Дело было сделано, цель достигнута, но он так устал, что не мог думать вообще ни о чем, даже об отдыхе.

От усталости он почти не чувствовал своего тела, зато душу его заполняло удивительное, непривычное и оттого особенно сладкое чувство покоя. Напрасно он напоминал себе, что они идут по землям чуроборского оборотня и каждый миг следует ждать беды, да и князья Велемог со Скородумом, когда узнают о похищении княжны, не останутся сидеть сложа руки. Все это верно – но гора свалилась с плеч Держимира и безнадежно отстала, ей больше не догнать его и не забраться на усталые плечи. Прямичевский князь мерно покачивался в седле, закрыв глаза, и чувствовал такое блаженство, как будто уже достиг исполнения всех своих желаний. Ему даже не хотелось пока смотреть на княжну, ради которой пришлось затратить столько усилий. Она здесь, в его руках, и этого пока достаточно.

Приближался рассвет, в лесу понемногу светлело, и пришла пора задуматься об остановке. В глухих лесах следов никто не найдет, но сейчас предстояло пересечь местность возле городка Хортина, довольно плотно населенную. Надежнее было бы затаиться в дебрях и переждать до темноты. Дозор уверенно вел дружину к укромной поляне, где они останавливались по пути сюда.

Размышляя, не развести ли костер для зазябшей княжны, Держимир внезапно сообразил, что совсем забыл, как выглядит дочь Скородума. Он видел ее только один раз, год назад, и смутно помнил, что она показалась ему красивой, только смолятическая прическа из трех кос его насмешила, а надето на девушке было что-то голубое, то ли с серебром, то ли с жемчугом. Тогда она держалась тихо и скромно, не хотела с ним разговаривать и почти не поднимала глаз. Хорошо, что на самом деле Дарована оказалась совсем не такой робкой и беспомощной. Вспомнив, с какой силой и упорством пленница вырывалась, Держимир усмехнулся с тайным удовольствием: обилие жизненной силы всегда привлекало его.

Кмети впереди стали сдерживать коней, кто-то соскочил на снег. Князь встрепенулся, стряхнул сонливость: что такое? И тут же узнал место: они добрались до своей прежней стоянки.

Постепенно вся дружина втянулась на поляну, Озвень закинул повод коня княжны на сук.

– Слезай, заря золотая! – прогудел он, по обыкновению все перепутав. – Взойди!

Воевода гулко захохотал, так что снег посыпался с верхних ветвей и несколько серых белок стремглав кинулось прочь.

– Потише ты, Громоглас! – вполголоса воскликнул Баян. Княжна, закутанная в плащ с головой, шевельнулась при звуках его голоса. – А то не только белок, а и леших распугаешь!

– Лешие с осени спят! – просветил его Озвень. – Ты один, нежить черная, по свету шатаешься.

– А ты все же потише гуди, – сказал Озвеню осторожный Дозор. – Леший что, а вот дебричи услышат, хуже будет. Толковал же я тебе: тут на один переход пять родов живет.

– Снимите ее. – Держимир кивнул на княжну.

Баян шагнул было к ней, но Дозор отстранил его.

– Не пугай девицу, она и так напугалась, бедная. Сойди, овечка золотая, я тебе помогу, – приветливо обратился он к княжне. – Тебя тут никто не обидит.

– Спасибо, дяденька! – с удивительной бодростью ответил девичий голос из-под тяжелого мехового плаща. – Да я и сама слезу!

Девушка распахнула плащ и сбросила его с головы на плечи. Дрёмичи во все глаза вытаращились на нее, но в первые мгновения никто ничего не понял. Кмети сначала ощутили только разочарование: девица, которую они увидели, никак не заслуживала звания первой красавицы говорлинских земель. А хвалили-то ее, хвалили!

Первым изумленно вскрикнул Баян, потом Дозор схватился за подбородок, как делал в сильном удивлении. Кое-кто видел княжну Даровану прошлым летом в Глиногоре, другие слышали о ней. А девушка, которая сидела на коне, никак не могла быть княжной. С дочерью Скородума ее сближали только рыжие волосы, но лицо у этой было круглое, румяное, со вздернутым носом в богатой россыпи веснушек. Две косы спускались на грудь из-под шерстяного платка – так носят в разных племенах, но не у смолятичей.

Дозор снова охнул: он наконец сообразил, где ее видел. Негодующе вскрикнул Космат – тот, кому эта самая девица прокусила руку в ночь нападения на речевинское огнище*. Тут и другие смекнули, что к чему, ведь многие из тех, кто стоял сейчас на поляне, ходил с Дозором и Озвенем в тот давний летний поход.

Все встало на свои места. Они раньше встречались с этой девушкой, но никак не в Глиногоре и не возле княжеского престола.

Князь Держимир сообразил позже всех. Как ни мало он помнил Даровану, ошибки не могло быть – это не она. Недоуменно моргая, он смотрел на рыжую девицу с желтыми кошачьими глазами и пытался понять, как она здесь оказалась. Он был готов к любому объяснению: что ему это снится, что лешие и мары подменили девушку во время ночной поездки через лес. Но то, что он вырвал из объятий Светловоя и увез не ту, просто не приходило в голову. Ум отказывался принять ту суровую истину, что все труды пропали напрасно.

А девушка сидела на коне спокойно, без недоумения или испуга, словно была уверена, что ее-то здесь и ждали. Сама Смеяна давно все поняла. Она приготовилась даже к тому, что страшный князь Держимир в приступе ярости убьет ее своими руками, но не жалела ни о чем. Ночью она перестала кричать и вырываться как раз тогда, когда сообразила, что произошло, кто и почему ее захватил и куда везет. Дрёмичам нужна Дарована – так пусть думают, что они ее получили, и побыстрее уходят от Истира. Едва ли они станут возвращаться, чтобы попытать счастья еще раз. А о том, что будет с ней, Смеяна не задумывалась. Вывезет как-нибудь удачливая судьба, не даст пропасть. В первый раз, что ли?

– Смеяна! Красавица ты моя! – вдруг заорал Байан-А-Тан. Опомнившись от изумления, он бросился через поляну к Смеяне, снял ее с коня, обнял, потряс, оттолкнул от себя, снова дернул к себе, как будто не верил, и снова обнял. – Вот не чаял свидеться! – кричал он и хохотал от нежданной радости. – Мать Макошь! Тэнгри-хан*!

– Это что? – невыразительным, тихим голосом спросил Держимир.

Баян сразу унялся. У любезного брата такой тихий голос предвещал бурю.

– Это та самая девица, которая меня у речевинов спасла, – сказал Баян, повернувшись к Держимиру и обнимая Смеяну за плечи. Умный куркутин понимал, что это нужно поскорее вбить брату в голову, пока не поздно. – Она меня в лесу нашла, она мою рану так заживила, что ты шрам найти не мог, она меня и на волю отпустила. Скажи ей спасибо, брате.

Держимир непроизвольно кивнул, но глаза его сузились и потемнели, кожа на скулах натянулась, мелкие шрамики стали наливаться краской. У Баяна дрогнуло сердце: гроза собиралась нешуточная.

– А как она сюда попала? – так же тихо спросил Держимир. – Княжна где?

– А княжна у своих осталась, – ответила Смеяна, глядя ему прямо в глаза.

Даже сейчас, всем существом ощущая смертельную опасность, она не могла побороть любопытства. Она впервые видела прямичевского князя, о котором столько слышала, и жадно рассматривала его. А что, ничего особенного. Не Змей Горыныч какой-нибудь, человек как человек. Среднего роста, крепкий, не старый еще, лет тридцати, пожалуй. Не красавец совсем, волосы нечесаны, на лице лешие горох молотили… хотя ничего, и похуже бывает. Глаза злые и притом несчастные. Такие люди приносят в мир много бед – потому что хотят, чтобы мир разделил с ними их несчастья.

– У своих? – тускло переспросил Держимир. – А я, стало быть, тебя…

– Ага! – радостно подтвердила Смеяна. Она вдруг почувствовала себя счастливой оттого, что сумела отомстить этому человеку за все беды, которые он принес речевинам, от битвы на Истире до пожара новой крепости. – Ты меня увез, князюшка. Я княжичу Светловою удачу приношу – вот я тебе и подвернулась вместо княжны. И с громовым колесом тебе не слишком повезло. Я княжича и кметей из хором вывела, так что только хоромы сгорели, а люди целы все. А хоромы что – у нас лесу много, еще построим.

Глядя ему в лицо, она ощущала разом ужас и восторг, ее переполняло чувство полета, свободы от всего, от страха и почтения, потому что стоящему на краю пропасти бояться уже нечего. В эти мгновения она была равна гордому князю, нет, сильнее и выше его, потому что все сделала по-своему и одержала над ним победу.

Кмети смотрели на нее как на сумасшедшую, даже Байан-А-Тан побледнел и крепче сжал ее плечи.

– Ты… – вдруг тихо простонал Держимир, и в глазах его отразилась такая ненависть, что даже Баян вздрогнул и растерялся, впервые в жизни усомнившись в своей способности укротить брата.

А Держимир вдруг словно подавился собственным гневом, хрипло и сильно закашлялся, согнулся, хватаясь руками за грудь. Его сотрясала крупная дрожь, он хрипел и задыхался, как чахоточный дед. Рухнув на колени прямо в снег, он мотал головой, хватался за горло, как будто пытался оторвать чьи-то цепкие пальцы. Его не держали ноги, у него не было сил жить, его душила ненависть – к этой девице, ко всем врагам, к своей собственной злой судьбе, опять обманувшей и предавшей в самый последний миг. Но даже выразить эту ненависть у него не осталось сил, и казалось, что сейчас она сожрет его самого.

Звенила бросилась к нему, схватила его за плечо, но Держимир вскинул голову, дернулся и стряхнул ее руку.

– Уйди от меня! – выкрикнул он, и глаза его стали страшными, как у упыря. – Ты! – кричал он, кое-как поднявшись. Рукой он опирался о ствол дуба, но его шатало, как пьяного. – Ты, змея подколодная! Что ты со мной сделала! Опять обманула! Всю силу из меня вытянула, хуже пиявки, хуже Мары и Морока*! Совсем загубила, а все обман! Провались ты пропадом, кикимора, лихорадка дурная! Уйди от меня, видеть тебя не могу!

– Послушай!

Звенила кинулась к нему, но Держимир больше не хотел ее слушать и не мог терпеть рядом с собой. С усилием оттолкнувшись от ствола дуба, он вдруг схватил чародейку обеими руками за горло и стал душить с такой силой и таким удовольствием, как будто чем хуже было ей, тем легче дышалось ему самому. Кмети охнули, вздрогнули, но никто не мог и шевельнуться, ужас приковал всех к месту. Такого они еще не видели!

Чародейка хрипела, рвалась в отчаянной борьбе за жизнь, ее худощавое тело дергалось в сильных руках Держимира, глаза выпучились, в них метался дикий смертельный ужас.

А Смеяна вдруг вывернулась из-под руки Баяна, оставив ему свой плащ, одним прыжком подскочила к Держимиру, вцепилась в его руку и попыталась оторвать ее от горла Звенилы. Князь яростно дернул плечом, стараясь ее стряхнуть, но она удержалась и вцепилась зубами в его запястье.

Держимир вскрикнул от боли и вспышки животного страха: острые зубы Смеяны прокусили вену, брызнула кровь, несколько ярко-алых пятен упало и загорелось на белом снегу.

Руки его разжались, полумертвая чародейка упала на снег. А Смеяна со звериной ловкостью отскочила в сторону и замерла. Она стояла по колено в снегу, убежать было трудно, но едва ли кто решился бы сейчас к ней подступиться. На ее губах и подбородке алела свежая кровь, в лице читалось что-то настолько дикое, такая буйная сила леса горела в ее желтых глазах, что кто-то из кметей не смог сдержать крик ужаса, словно перед ними появился оборотень или упырь. У Космата вспыхнула старая боль под давно зажившим шрамом, словно предупреждая: не приближайся!

Тяжело дыша, Держимир зажимал ладонью укушенную руку, кровь медленно просачивалась сквозь пальцы и падала на снег. Звенила хрипло стонала возле его ног. Смеяна ждала, потихоньку приходя в себя, загоняя рысь поглубже в душу, как в нору. Она не испытывала добрых чувств к чародейке, но не могла смотреть, как сильный мужчина душит женщину, – боги такого не позволяют, в чем бы ни была виновата эта лупоглазая «лебедь», знакомая по той летней ночи на огнище Ольховиков. Зато теперь Смеяна знала, что все рассказы про дурной нрав князя Держимира – чистая правда.

Через несколько долгих мгновений князь отвернулся от всех, обернулся к лесу, шагнул к толстому дубу и прислонился к нему, прижался лбом к промерзшей коре. Кмети перевели дух и стали переглядываться: вроде обошлось! Дозор помог Звениле подняться, кое-как поставил ее на ноги, но она не могла стоять и снова села прямо на снег. Чародейка дрожала, звон подвесок казался суетливым, испуганным, жалким.

– Уберите ее! – глухо сказал Держимир, не поворачиваясь. – Уберите. Больше никогда… Увижу – убью.

Все понимали, кого он имеет в виду. Его мутило от ненависти к этому звону, но не было сил продолжить начатое. Гнев утих, но осталась убежденность: больше он не сможет жить и дышать рядом со Звенилой. Ее ворожба выпила из него все силы, но не дала ничего взамен. Его сердце остановится, если чародейка еще хоть раз подойдет близко. Ненависть утомляет тяжелее любых трудов, и Держимир изнемог под этим бременем.

Ни Озвень, ни Байан-А-Тан никогда не видели князя таким – обессиленным и изнемогающим от ненависти. Умный Дозор раньше других понял, что это – всерьез и навсегда. Бережно, но решительно он взял Звенилу за плечо и подтолкнул к ее коню. Она вцепилась в его руку и уперлась ногами в снег. Ее взгляд, устремленный на сгорбленную спину Держимира, был совсем безумным.

– Ты не можешь! – выкрикнула она. – Ты не можешь! Я столько сделала для тебя! Столько лет…

Держимир зажал ладонями уши и ударился лбом о кору дерева. Дозор более решительно толкнул Звенилу к краю поляны. Даже спина и затылок князя выражали такое напряжение, что затянутое расставание могло свести его с ума.

– Я приворожила твою удачу! – взвизгнула Звенила, пытаясь обернуться к князю, но Дозор и еще пара кметей решительно тащили ее прочь. – Ты сам не знаешь ее! Злая судьба – зверь, ее надо кормить! Иначе она сожрет тебя самого! Она сожрет тебя! Только я могу тебе помочь! Только я могу кормить этого зверя!

Дозор переложил в ее седельные сумки кое-какие припасы из своих, кмети подняли чародейку на коня, а она все кричала, словно не могла остановиться:

– В каждом человеке сидит зверь и горит свет! Свет светлее, а зверь сильнее! Всегда победит зверь! Ты не хочешь его знать – но он знает тебя! От него не избавишься! Его не прогонишь! Он сожрет тебя! Сожрет!

Дозор, раздосадованный ее криками, сильно хлопнул коня по боку, и тот шарахнулся по натоптанной тропе в лес. Кто-то из кметей свистнул ему вслед, конь скакнул еще раз. Кмети засвистели, загремели мечами о щиты, словно прогоняли прочь нечисть, и железный звон заглушил последние крики чародейки.

Конь ее исчез за деревьями, затих ее пронзительный голос, но слова невидимо висели над заснеженной поляной. В душе каждого они оставили свой темный след. Она обращалась к Держимиру, но каждый с тревогой прислушивался к собственной душе, выискивая зверя. Страшного зверя, злобного, жадного, себялюбивого, – того, кто тянет дух человеческий в мрачный Нижний Мир. Не хотелось верить в то, что он окажется сильнее Сварожьих искр света, но каждый знал: что тяжелее, то и перетянет.

Наконец Держимир оторвался от ствола и повернулся к окружающим. Звенила исчезла, он старался забыть о ней, как будто ее никогда и не было. Она пропала с глаз, Держимир хотел верить, что никогда больше не увидит ее, и ему уже стало легче дышать, как будто он избавился от чего-то тяжелого и темного в собственной душе.

Взгляд его упал на нечаянную добычу – Смеяну.

Она стояла на том же месте, по колено в снегу, но ожесточение на ее лице сменилось волнением и любопытством. Наблюдая жгучую развязку многолетнего сосуществования Держимира и чародейки, она даже забыла о себе и своей нерешенной участи. Ее била дрожь, хотелось кричать, что это неправда, что свет в человеке не слабее зверя, особенно если сам человек не хочет быть этим жадным и прожорливым зверем. И она уже сомневалась, что правильно поступила, не дав Держимиру задушить Звенилу. Может быть, чародейка и впрямь была его злой судьбой, злым духом в образе женщины, если потакала его вражде и мстительности. И что она будет делать без него? Куда пойдет?

А как ему жить без нее? Она – его судьба, а разве судьбу можно прогнать? С чем тогда останешься?

Держимир встретил взгляд Смеяны, но у него уже не было сил ни на гнев, ни даже на удивление. Он чувствовал себя умершим и глядел на земной мир и на эту заснеженную поляну как бы с того света, из мира покоя и равнодушной тишины. Светлый Ирий* представлялся ему сейчас именно так – как покой и равнодушная тишина.

– Так это ты во всем виновата? – безучастно спросил он. – У людей судьба хоть и злая, да все же одна! А у меня две! Ох, Перуне-Громоверже, зачем я на свет таким уродился?

Князь глубоко вздохнул и свесил голову на грудь. Смеяне стало жаль его: он был настолько слаб и опустошен, что внушал не осуждение и не страх, а только жалость.

– Ты бы сел, брате. – К Держимиру подошел Байан-А-Тан, завел его руку к себе за шею и повел к бревну, оставшемуся здесь с прошлой стоянки.

Кмети поспешно скинули снег с толстого ствола, и Баян усадил старшего брата. Смеяна медленно и осторожно приблизилась и встала в трех шагах.

– А вот и неправда! – почти спокойно, с легким вызовом ответила она, чувствуя себя гораздо сильнее этого несчастного человека. – Не брани свою судьбу никогда. Ты ее не знаешь. Если сам решишь, что она злая, – получишь злую. А будешь добрую искать – найдешь.

– Чужая добрая – мне и есть злая, – вяло ответил Держимир, водя по лбу рукавом. – Вот как ты.