То, что началось дальше, жители округи потом описывали по-разному. В первые мгновения, поняв, что произошло, и не веря в такую жуть, охваченные животным страхом потрясенные люди бросились от площадки прочь. Вид крови всегда пробуждает в человеке сумеречный страх, затаившийся с тех времен, когда сам человек так же легко мог стать добычей, как и охотником. Толкаясь и спотыкаясь, скользя на мокром снегу, свидетели страшной схватки бежали прочь, сами не зная куда. Но уже через сотню шагов многие опомнились и повернули назад: кого-то влекло любопытство, кого-то — смутное желание навести порядок и воздать по заслугам. Они сталкивались с бегущими навстречу, образовалась толкотня.

Гудмод Горячий, с ожесточенным и красным лицом, с развевающимися волосами, выхватил меч и бросился на Вальгарда. Он сейчас сознавал только одно: убит его родич.

— Удержите его! — кричала Мальгерд хозяйка, оставшаяся на том же месте, с которого смотрела поединок. — Ингъяльд! Хёльдир! Гейр! Держите его, держите!

Даг, мгновенно выхватив меч, бросился вперед, заслоняя Гудмоду дорогу; и со звоном отбил своим клинком первый предназначенный Вальгарду удар. Несколько хирдманов с разных сторон набросились на Гудмода и схватили его за руки. Гудмод вырывался, точно сам стал берсерком, его жена истошно голосила, растеряв привычное достоинство. У Гудмода вырвали меч; его хирдманы окружили хозяина, но Даг и несколько других мужчин из Тингфельта торопливо успокаивали их, бессвязно уверяя, что Гудмоду не будет причинено ни вреда, ни обиды. Нельзя же допустить, чтобы знатный хёльд позорил сам себя — убийство на поединке не является преступлением, и месть за такое убийство сама будет убийством, поступком незаконным. Да и не будет добра, если он свяжется с этим берсерком — как бы Хравнефьорд не лишился двух знатных людей зараз!

Толпа понемногу вернулась и сгрудилась еще плотнее, над площадкой висело облако разнородных выкриков, женского потрясенного плача. Внезапная смерть одного из уважаемых людей, да еще такая дикая смерть, никого не могла оставить равнодушным. Боязливо поглядывая на лежащее тело, люди тут же отводили глаза, но почти сразу смотрели снова. В насильственной смерти таится что-то отвратительное и притягательное; внезапно открывается дверь, в которую каждому придется когда-нибудь войти, и каждый, дрожа от этой мысли, все же всматривается в лицо покойника, как в щелочку, торопясь разглядеть хоть кусочек тайны, которую тот теперь узнал.

Загрызен! Умер от старости, от болезни, отравлен, изведен колдовством, утонул в море, замерз, сгорел, задушен, зарублен, зарезан… Всякие смерти бывают, но чтобы человек загрыз человека! Да какой он человек, этот берсерк! Зверь! Медведь, хоть и не в медвежьей рубашке[16]! В толпе вокруг площадки было только одна проплешина — там, где стоял Вальгард.

А он, подняв с земли свой меч и вернув на пояс ножны, невозмутимо вытирал рукавом кровь с бороды. Изредка он поглядывал на свою руку и снова принимался вытираться, точно сам недоумевал, как эта гадость попала к нему на лицо. И никто не решался к нему подойти.

Среди густой толпы, но так же одиноко, стояла Хельга. Ее толкали, тормошили, обращались с какими-то словами, хватали за рукав, желая увести, но она ничего не замечала. Прижав ладони к нижней части лица, как будто хотела силой удержать внутри рыдания, она не сводила глаз с лежащего Ауднира и молча плакала, потрясенная, как никогда в жизни. Она не замечала своих слез, но ощущала, как волосы на голове шевелятся и мелкая судорога дергает мускулы лица. От жуткого зрелища прямо в душу ей пахнуло таким холодом, что она застыла и не чувствовала своего тела. Все только что увиденное до того не вязалось с миром, в котором она жила, что Хельга ощущала ненастоящим все вокруг: и людей, и землю, и даже саму себя. Если ЭТО — правда, то она сама, Хельга Ручеек, не может быть правдой, потому что она и ЭТО не могут существовать в одном мире. Примерно такими были сейчас ее ощущения, а мир дрожал и покачивался, точно собрался куда-то плыть, и она не могла найти в пространстве своего места.

Кто-то обнял ее, и она смутно узнала Дага.

— Все уже в порядке! — не слишком осмысленно пробормотал он, сам не зная, что говорит, и движимый желанием как-то утешить сестру. — Сейчас все уберут, уже ничего не будет. Больше не будет, уже все. Пойдем домой. Пойдем. Не смотри туда.

Теперь Хельга подчинилась: голос и присутствие брата дали ей опору. Даг повел ее прочь.

Атла подошла к Вальгарду и протянула ему платок. Благодарно кивнув, он взял его и еще раз вытер бороду. Атла старалась сохранить невозмутимость, и ей это почти удавалось, только руки мелко дрожали. Ее чувства были противоречивы: как и любое человеческое существо, ее до мозга костей потрясло зрелище нечеловеческой схватки, но, чуть опомнившись, она уже гордилась Вальгардом. Вот теперь они узнали, эти тихие и заевшиеся болтуны! Вот какие люди живут на Квиттинском Севере! Нам палец в рот не клади!

— Ладно, пустите! Пустите! — приговаривал неподалеку Гудмод Горячий. — Чего вцепился?

Он уже поостыл и чувствовал растерянность; Оддхильд хозяйка рыдала, захлебываясь и икая, и никак не могла взять себя в руки, чтобы подать мужу толковый совет. А при виде рыданий своей советчицы Гудмод совсем пал духом, как всякий, у кого выбьют опору из-под ног.

Последний хирдман хёвдинга убрал руку с его плеча, и Гудмод встряхнулся, пытаясь обрести достоинство.

— Ну, вот, — с деревянным лицом обронил Равнир. Привычка шутить настолько вошла в его кровь, что работала независимо от рассудка. — Теперь Гудмод может похвалиться своей выдержкой: в этом страшном деле он был так спокоен, что его держал только один человек[17]!

— Жертву! Ведите! Надо жертву! — суетливо распоряжался побледневший и вспотевший Хельги хёвдинг, широкими взмахами рук призывая рабов подвести поближе жертвенных бычков. Опомнившись, он теперь торопился разделить ответственность за произошедшее еще и с богами. — Где нож? Ари! Да позовите Хальвдана! И… этого тоже.

— Я так и знала, что так будет! — сурово сказал Троа. — Если у человека имя начинается на «валь»[18], то от него не жди мира и покоя!

— Имя — часть судьбы! — вздохнул Орре управитель.

— Всякому своя судьба. А чему быть, того не миновать, — мудро заметил Марульв Рукавица. Он обладал большим запасом пословиц, но сейчас был озадачен, как и все, и не сразу подобрал подходящую. — Вот, Ауднир. Богатым-то он был, да богатство его и погубило!

— Он сражался за честь! — мрачно возразил один из хирдманов усадьбы Лаберг.

— Да уж! Как говорится, за бесчестьем и беда тут как тут! — вздыхали соседи.

Но самым красноречивым был итог сражения.

Жертвенный бычок затих, горячая, дымящаяся кровь широкими потоками стекала по бокам валунов и пропадала в щелях меж камнями. Казалось, ее так много, что густая струя пронижет всю землю насквозь до самого мира мертвых и несколько остывших капель упадут на подставленную ладонь Хель, владычицы умерших. Столб дыма стремился в небеса, призывая к пиршеству богов Асгарда и его — Повелителя.

— Смотрите, смотрите! Ворон! — закричал вдруг кто-то, и крик сразу подхватило множество голосов.

Хельга, уже уходившая прочь от площадки, обернулась. Высоко-высоко в небе, там, где дым от жертвенного огня уже таял, парил ворон. Почти не шевеля крыльями, он описывал широкие круги над полем тинга, один за другим, равномерно и величаво. «Я здесь, смертные! — говорил Отец Богов. — Я вижу вас.»

— Значит, ему понравилась жертва! — пробормотал кто-то рядом с Хельгой.

— Еще бы! — охотно отозвался сосед. — Ауднир теперь отправился прямиком к Одину! Ворон прилетел за ним!

Хельга не сводила глаз с кружащей в небесах черной птицы. Ворон, вестник Одина, связующее звено между небом и землей, людьми и богами, жизнью и смертью. Он знал все то, что она так хотела знать. Что есть жизнь, что есть смерть — вопросы равно важные и бессмысленные, потому что получить ответ на них нельзя. Хельга понимала это, но ей казалось, что жить без этих ответов дальше невозможно. Эта жизнь казалась слишком пугающей. И не важно, что ее саму смерть Ауднира не затронет. Она не хотела жить в мире, где возможен такой ужас. Но другого нет и не будет. Он, Восточный Ворон, самим Одином назначенный соединять несоединимое, знает, как примирить такие противоречивые части этой, одной-единственной жизни. Почему же он не поможет ей?

— Пойдем! — Хмурый Даг потянул Хельгу за руку. — Пойдем домой.

И она пошла, изредка оглядываясь на ворона в небесах, точно ждала, не подаст ли он ей какого-нибудь знака.

Первые несколько дней после поединка округа кипела: жители Хравнефьорда, от хёвдинга до последнего раба, на все лады обсуждали произошедшее. Домочадцы Тингфельта сторонились Вальгарда, а Даг, придя со всеми домой, был так на него зол, что чуть не полез в драку.

— Где была твоя дрянная голова! — орал он, забыв обычную сдержанность. — Или у тебя как у медведя: силы много, а мозгов нет? Ты же знал, кто такой Ауднир, что такое род из Лаберга! Зачем тебе понадобилось его убивать? Он же тебе не противник, это все видели, он же ничего не мог тебе сделать! Опрокинул бы его, и все! А теперь мы поссоримся по твоей милости с Лабергом, и и тролли знают, чем все это кончится! Если бы Гудмод тебя зарубил, правильно бы сделал! — закончил Даг, уже не помня, как сам с мечом в руке помешал Гудмоду это сделать.

— Еще неизвестно, кто кого зарубил бы! — вполне благодушно отвечал Вальгард, не смущенный бранью и упреками. — Но это не значит, что я меньше тебе благодарен за защиту. Может, теперь ваш прекрасный род из Лаберга отучится приставать к достойным людям ради всяких пустяков.

Плюнув, Даг отошел и не стал продолжать. Он уже устыдился своей горячности: теперь хоть разбей голову о стену, Ауднира этим не оживишь. И когда Хельги хёвдинг намекнул, что с Лабергом придется мириться, Даг упрямо мотнул головой:

— Это без меня! Ты, отец, конечно, вправе поступать по-своему, но я бы сказал, что мы перед ними ни в чем не виноваты. На поединке каждый сам отвечает за себя. И если Ауднир оказался таким слабым бойцом, то мы не обязаны за это извиняться перед его родней.

Как видно, род из Лаберга тоже не хотел доводить дело до ссоры с хёвдингом, потому что род из Тингфельта был первым приглашен на погребение и поминальный пир. Хельги хёвдинг собрался на Аудниров Двор с родичами и дружиной, но Вальгарда решили оставить дома. Привезти убийцу на похороны — это уже чересчур, будь он хоть трижды прав!

— Ты там спроси, если будет случай, когда они думают отдать мне мою добычу! — невозмутимо напутствовал Вальгард уезжающего хёвдинга. — Как у вас тут принято: сразу делить наследство или ждать тинга?

— Когда как! — вздохнул тот в ответ. — Если споров нет, то можно и сразу.

— Какие тут споры? — Вальгард пожал плечами. — Ты сам назвал условия, и все слышали. И никто не возражал.

Однако, Хельги хёвдинг не надеялся, что все решится так просто, и оказался прав. Когда после пира, отдав погибшему все надлежащие почести, Хельги завел разговор о наследстве, оказалось, что родичи покойного смотрят на дело иначе.

— Условия были нарушены! — жестко сказал Гудмод Горячий. — Когда ты объявлял условия, было сказано: если Вальгард одолеет, то получит имущество. Ты не сказал: имеет право убить и получить имущество. Он убил! Это не было оговорено! Теперь он потерял право на имущество! Мы ничего не будем ему выделять!

Сказав это, Гудмод свирепо сжал челюсти, точно зарекался продолжать разговор. У Ауднира не было детей, и наследником всего его состояния делался старший брат. Поразмыслив с семьей и дружиной, Гудмод понял, что на месть Вальгарду он не имеет права и искать ее — навлечь на себя позор. Но выдать убийце брата такое огромное богатство было бы слишком досадно, и кто угодно вывернулся бы наизнанку, лишь бы этого избежать.

Оддхильд хозяйка молча сидела в середине женского стола, но взгляд, который бросил на нее муж, явно просил поддержки. Перестав рыдать, Оддхильд точно рассчитала, как им вести себя дальше.

— Но не было оговорено и того, что смерть освобождает от уплаты, — заметила Мальгерд хозяйка. Она тоже прикинула заранее, за кем в этом деле какие права. — Ведь Вальгард одолел, с этим никто не будет спорить. Значит, наследники должны выплатить ему его долю. Разве ты не так считаешь, хёвдинг?

— Ты верно сказала! — подавляя вздох, согласился Хельги.

Острым ножом была для него необходимость спорить с ближайшим соседом и надежнейшим другом, но избежать спора было невозможно. Вальгард принят в его доме, назван членом дружины, а значит, Хельги обязан защищать его выгоды как свои собственные. Иначе скажут, что он отступился от своего человека, а это никому не прибавляет чести.

— Значит, ты думаешь, что я еще должен приплатить убийце моего брата? — возмущенно рявкнул Гудмод и стукнул кулаком по столу, так что посуда испуганно звякнула. — Этому убийце! Разбойнику! Его надо гнать из страны! Пусть убирается к себе на Север! У меня он тухлой селедки не получит!

— Ты нарушаешь уговор, которому были свидетелями все люди! — Хельги обвел рукой тесноватую гридницу осиротевшей усадьбы, плотно забитую соседями.

— Есть же такой закон! — вставил Хринг Тощий. Все с готовностью обернулись к нему: мнение соседей колебалось, как весы, и общий слух с жадностью ловил доводы, которые помогут одной чашечке перевесить. — Поединком можно отбить хоть все имущество, сколько есть! Были даже люди, которые хорошо разбогатели на этом! И никогда жизнь проигравшего не засчитывалась…

— Были такие люди, да! — резко крикнула со своего места Оддхильд хозяйка, не в силах больше молчать. — И они собирали неплохое богатство, верно! Но только ни у кого это не продолжалось слишком долго! Никто из них не умел вовремя остановиться! А на каждого сильного рано или поздно сыщется сильнейший! Жадность не знает меры, но в конце концов пожирает сама себя!

— Закон не на вашей стороне! — Хельги хёвдинг развел руками, точно просил прощения. — Но вам не на что жаловаться. Вы ведь получаете землю Ауднира, всю утварь, скот, рабов. Ты, Гудмод, не плаваешь по морям, зачем тебе корабли?

— Зачем — мое дело! — отрезал Гудмод. Ходить на попятный он не умел и не хотел. — Никакой чужак не будет владеть наследством моего брата!

— Смотри — что ты будешь делать, если он вызовет на поединок тебя самого? — предостерегла Мальгерд хозяйка. — Такого человека не следует дразнить.

— Мы не подчинимся такому решению, — решительно сказала Оддхильд хозяйка. — Пока конунга нет в стране, никто нас не заставит это сделать! Мы обратимся к конунгу, как только он вернется!

После ее слов в гриднице стало почти тихо. Обычно люди не замечали никакой нужды в конунге, но сейчас каждому подумалось, до чего досадно его отсутствие. Конунг — любимец богов, в нем воплощена удача всего племени. Нет конунга — нет и удачи.

— Оно и понятно, что все у нас поплыло вверх дном! — вздохнул Фроди Борода. — Конунга нет с самой осени. А без него боги забыли про нас. Оттого и война идет так плохо, и все другое…

— Не очень-то хорошо с его стороны оставаться за морем так долго! — заговорили по всей гриднице.

Этот предмет беседы стал уже привычным. Хравнефьорд чувствовал даже некую обиду на Стюрмира конунга за то, что он так долго отсутствует, и валил на это обстоятельство вину за все свои неприятности. В вину отсутствующих всегда гораздо легче верится.

— Он что, хочет там зимовать? — спрашивали друг у друга и пожимали плечами.

— Видно, конунг слэттов хорошо его принял!

— Поневоле думаешь: не испугался ли войны наш Стюрмир Метельный Великан? Иначе отчего он не возвращается?

— Плохо, очень плохо, когда в стране нет конунга! — покачивая головой, подхватил и Хельги хёвдинг. — Но без него мы растеряем и всю последнюю удачу, если не будем соблюдать законы.

— Как говорится, закон хранит страну, а беззаконие губит! — подвел итог Марульв Рукавица.

Но Гудмод Горячий остался глух к общему мнению. Он чувствовал, что все здесь желают, чтобы он сдался, но из упрямства еще более укреплялся в своей решимости. И Хельги хёвдинг видел по его лицу, что уговоры ни к чему не приведут.

— Мне не хотелось бы углублять печаль еще и раздором! — многозначительно сказал он. — Ты знаешь, Гудмод, как я ценил и уважал твоего брата. Лишиться твоей дружбы мне было бы не менее горько.

Лицо Гудмода немного смягчилось: он был чувствителен к добрым словам.

— Ты покажешь, как уважал Ауднира и уважаешь весь наш род, если не будешь принимать сторону разбойника, бродяги и убийцы! — вмешалась Оддхильд хозяйка.

— Я должен принять сторону закона! — ответил Хельги.

— Надо было лучше оговаривать условия! — негромко заметил Хринг.

— Поздно закрывать колодец, когда парень утонул! — поделился еще одной мудростью Марульв.

Поминальный пир не затянулся надолго. С наступлением темноты Хельги хёвдинг распрощался и поехал восвояси. С Гудмодом они простились сдержанно. Даг и Брендольв едва нашли два слова на прощанье и старались при этом не смотреть друг на друга. Они стыдились назревшего раздора, но каждый считал правым своего отца и надеялся, что второй с ним согласится.

— Похоже, кое-кто из нас потеряет друзей! — невесело предрек кто-то из хирдманов, когда ворота Ауднирова Двора закрылись позади.

— Похоже! — согласился Ингъяльд и коротко глянул на молчащего Дага. — И еще похоже, что там, на Севере, все начиналось примерно так же!

Из кухни раздался женский визг, потом грохот. Что-то с шумом катилось по полу. Даг поспешно толкнул дверь. Прямо на пороге в него врезалась одна из служанок, длинноносая Гейсла.

— Они бегут, бегут! Они ожили! Тролли, тролли! — истошно вопила она, вцепившись в Дага и толкаясь, точно норовила проскочить сквозь него.

— Кто бежит? Куда? — Даг взял ее за плечи, встряхнул, поверх ее головы глянул в кухню.

В глаза ему бросилась целая россыпь посуды — миски, горшки, котелки, блюда были разбросаны почти по всему полу и лежали кое-как, опрокинутые и наваленные друг на друга. Полки для посуды, занимавшие всю стену позади очага, были почти пусты, как во время большого пира. Несколько женщин жалось по углам, Сольвёр стояла на скамье, точно увидела крысу, Орре управитель застыл с раскрытым ртом.

— Что стряслось? — Даг отодвинул Гейслу, шагнул через порог в кухню, окинул взглядом всех, кто здесь был. — Орре! Кто куда бежит? Что тут за разгром?

— Они сами! — жалобно подала голос Сольвёр. Ее взгляд был прикован к посуде на полу.

— Как — сами? — Даг хмурился, ничего не понимая.

— Это все начал котел! — донесла молоденькая Скветта. Она сидела на полу, крепко прижавшись к большой бочке. — Это он! — Девушка дрожащей рукой показала на большой бронзовый котел для пива, старинный, с узорной дужкой, которую крепили к бокам две красиво отлитые драконьи головы. — Он стоял внизу, где всегда, а потом вдруг начал шевелиться и звенеть. Мы думали, туда залезла кошка, Сольвёр хотела ее выгнать, а кошки нет…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.