Третье сокровище, золотое обручье по имени Дракон Судьбы, осталось у беглянки кюны Хердис. К этим двум вещам устремлялись все мысли Дагейды: всей силой своей нечеловеческой души она стремилась удержать в своих владениях Дракон Битвы и заполучить Дракон Судьбы. За обе эти вещи ей предстояло бороться с другим наследником кюны Хердис и двух ее мужей – Торвардом сыном Торбранда. И вот Дракон Памяти снова отразил его лицо – сын ее предательницы-матери опять был на Квиттинге.

Стоя возле края площадки, Дагейда положила руки на валун и прижалась лбом к его гладкому, вылизанному ветрами и снегами холодному боку. Закрыв глаза, она слушала камень, ветер, далекий шум ельника. Перебежав к другому валуну, дочь великана остановилась и повернулась на юго-восток. Движения ее были быстрыми, полными звериного проворства. Она поднесла ладони к лицу, закрыла пальцами глаза, постояла так в неподвижности, похожая на серый камень, потом медленно опустила руки. Глаза ее оставались закрытыми, и при этом лицо, лишенное румянца и движения жизни, казалось совсем мертвым, как те камни, которые ее окружали и с которыми она состояла в прямом родстве.

Медленно поводя ладонями перед лицом, маленькая ведьма как будто раздвигала невидимый туман. Взор ее через опущенные веки устремился к морю. Далеко-далеко, за ельниками и хребтами отрогов Рыжей горы, за чащобами Медного Леса, за пустынными равнинами полуострова она различала образ знакомой крови. Сюда шел Торвард конунг, сын их общей матери Хердис Колдуньи. Вокруг него мелькали бледные тени – он был не один.

Искра жизни пробежала по лицу маленькой ведьмы. Мигом распахнув глаза, словно при звуке опасности, она отскочила от края площадки и перебежала к самой середине. Там она натянула на голову свою просторную волчью накидку и медленно двинулась против солнца вокруг площадки, притоптывая на ходу и напевая заунывным низким голосом:

Встань-поднимись,
Болотный туман!
Морока и тьма,
На недругов грянь!
Пусть ни один
Дороги не видит,
Из всех, кто идет
К Рыжей горе!

Она кружила по площадке древнего великаньего святилища, призывая туманы и ветры, и они откликались на зов древней, холодной крови инеистых великанов. Далеко-далеко на севере закипел Буревой Котел, пополз над миром туман, и дремучий ельник зашумел, подхватил заклинанье. Огромный косматый волк, сидевший под скалой, вскинул к угрюмому небу острую морду и завыл, завыл, затянул вечную песню непогоды.

* * *

Торвард конунг вытащил свой амулет-торсхаммер из-под ворота наружу: кремневый молоточек слишком раскалился и обжигал кожу. О чем он хотел предупредить, и так стало очевидно. Едва дружина миновала Ступенчатый перевал и прошла немного на север, как неизвестно откуда навалился такой туман, что в двух шагах было не видно деревьев. Оглядываясь, Торвард не видел своих людей, а различал только неясные, темные фигуры, расплывчатыми пятнами шевелящиеся в туманной мгле. Чтобы не потеряться, хирдманы постоянно перекликались, но вдруг им ответил волчий вой, и охота подавать голос пропала.

– А здесь пасутся волки! – со злым задором выкрикнул откуда-то сзади Эйнар. – Слышите? По меньшей мере один где-то близко.

– Эй, Халльмунд! Стойте! – крикнул Торвард конунг в ту сторону, где находилась голова отряда. – Не отстал ли кто-нибудь? Подходите ближе, я вас посчитаю.

– Бэ-э! – заблеял где-то тумане Эйнар, опять принявшись «уродствовать».

– Не блей попусту, а то остригу! – пригрозил Халльмунд, и голос его звучал глухо, как будто он говорил, накрыв голову плащом.

Хирдманы столпились на тропе возле Торварда. Хотелось протереть глаза – на расстоянии вытянутой руки люди не видели лиц друг друга, знакомые фигуры выглядели размытыми, как будто туман сожрал из них половину жизни. Товарищи, много лет гревшиеся у одного очага, казались друг другу какими-то троллями, уродливыми и непонятными.

– Я потерял щит, – мрачно сообщил Торир Прогалина. – Можете смеяться. Я бы и сам посмеялся. У меня его как будто вырвали из рук.

Но смеяться никто не стал, а вместо этого каждый ощупывал собственное оружие и щит за спиной.

– Может, за ветку зацепился? – глухо ответил кто-то из серой мглы. А кто – не разберешь, туман даже голоса их похитил и изменил.

– Может, и за ветку, – так же мрачно согласился Торир. – Только я там пошарил – нашел парочку жаб. А щит как тролли унесли.

– Скажи спасибо, что нашел парочку жаб, а не гадюк! – отозвался еще один голос. И это, несомненно, был Эйнар.

– Как мы пойдем дальше, конунг? – спросил Ормкель, положив руку на плечо Торварду, чтобы не потерять его. – Я едва вижу тебя! Должно быть, уже ночь, только за этим проклятым туманом и темноты не видно! Ты видишь дорогу?

– Мы стоим на дороге, – отозвался Торвард. – Нам нужно на север.

– Мой башмак не хуже меня знает, где здесь север! А я вижу глазами не больше, чем затылком! Надо было взять с собой колдуна, хоть и не люблю я это племя! Но в здешних делах он разобрался бы лучше нас!

– Не пойму я чего-то! – бормотал озадаченный Кальв Белый Нос, один из старших хирдманов, помнивший начало квиттингской войны. – Тридцать лет назад, я понимаю, кюна Хердис тут колдовала, хоть туману тебе нагоняла, хоть похуже чего… Всякое бывало. Но теперь-то кому тут безобразничать?

Торвард конунг знал, кто это «безобразничает», но молчал. Его дружине совсем не нужно знать, что в Медном Лесу теперь правит ведьма, которой он, их конунг, приходится братом по матери.

– Я вижу дорогу! – воскликнул вдруг Ульв Перепелка. – Вон она!

В тумане обозначилась неясная прогалина между деревьями – над ней нависали сосновые ветки, но под ними, похоже, можно было пройти.

– Не нравится мне эта дорога! – ворчал Ормкель. – Пусть ведьмы ездят по таким дорогам на своих волках. Она заведет нас прямо в болото, а то и великану в пасть!

– Давно хотел повидать живого великана! – не замедлил подать голос Эйнар.

– Мне тоже не слишком нравится эта дорога, но другой у нас нет! – сказал Торвард. – Пошли!

Тропа стала такой узкой, что приходилось идти по одному. Они шагали, но деревья вокруг угадывались лишь по неясному колыханию ветвей, и оценить пройденное расстояние не получалось, из-за чего создавалось впечатление, что каждый новый шаг делается на том же самом месте. Где-то позади снова и снова раздавался волчий вой.

Вдруг Регне споткнулся и упал на колени, так что только голова его, плечи и спина виднелись из тумана, как из снега.

– Здесь… – начал он, шаря руками в траве вокруг себя. Даже сидя на земле, он ее не видел. Под пальцами его ощущалась чуть шероховатая плотная кожа с холодными гладкими чешуйками. Легко было вообразить огромного змея или другое чудовище, но Регне нащупал закругленный, окованный медью край и понял, что все намного проще. – Здесь твой щит, Торир! Тролли отдали его назад!

– Троллиный род начинает исправляться! – бормотал утешенный Торир. – Они сами поднесли мой щит сюда и бросили прямо под ноги. Видно, он показался им слишком тяжел!

– Ничего подобного! – хмыкнул Эйнар. – Просто мы идем обратно.

– Нет, не обратно! – не соглашался с ним Гудбранд Ветка. – Ты на дерево посмотри!

– Дерево! – Эйнар не посчитал этот довод убедительным. – Сам ты дерево, Гудбранд! Тридцать лет назад мой отец над Ступенчатым перевалом увидел два солнца! Два сразу, спереди и сзади! А ты хочешь – дерево!

– И как же он определил, которое настоящее? – полюбопытствовал Тови Балагур.

– А очень просто. Он взял меч и начертил в воздухе руну Хагль. Колдовской круг разомкнулся, и стало видно, где морок, а где правда.

– Как это – начертил в воздухе? – не поверил Тови. – На воздухе нельзя чертить, потому что ничего не видно. Опять ты уродствуешь!

– А тебе и уродствовать не надо, ты сам урод неученый! – обозлился Эйнар, который на этот раз говорил чистую правду и не мог стерпеть, что ему не верят. – Это вот так делается!

Выхватив меч, он с широким размахом вырубил в воздухе перед собой три линии руны Хагль. Ярко-алые черты молниями сверкнули в тумане, посыпались искры; хирдманы вокруг смешались от неожиданности, затолклись на месте, налетая один на другого. Шедшие впереди обернулись.

А в том месте, где вспыхнула руна гнева богов, размыкающая колдовской круг, туман растаял, образовав как бы черное, с неровными краями окошко в сероватой дымчатой стене. За этим окошком на небе висела луна, заливая светом склоны гор и вершины леса. Постепенно края окошка раздвигались, оно делалось больше, больше, и уже вся дружина, не сходя с места, могла смотреть в него. Глазам открылись деревья, пригорки, валуны… Старый заросший курган с черным камнем на вершине, похожим на сидящего медведя… Увидев этот камень, Торвард сильно вздрогнул, вспомнив свою мать и кое-что из ее бурной молодости. Его пронзило ощущение, что в этом тумане они забрели прямо в сагу – в страшное, кровавое сказание минувших лет…

– Тролли и турсы! – воскликнул вдруг Кальв Белый Нос. – Да это же Пестрая долина!

Кто-то присвистнул, кое-кто из хирдманов изумленно вскрикнул.

– Бид сион круаснехта им хеанн! – с чувством выбранился Торвард конунг. – Ничего себе зашли!

– Оно и понятно! – растерянно протянул Халльмунд. – Мой отец так и говорил, что Пестрая долина очень близко от Ступенчатого перевала, прямо на север за ним.

В шуме елового леса слышался издевательский смех. Пестрая долина, в которой развернулась когда-то одна из самых больших битв между фьяллями и квиттами, была зловещим, предательским, губительным местом. Эти валуны… В той битве Хердис Колдунья еще сражалась на стороне своих соплеменников квиттов. Сражалась она своеобразно: колдовством. В гущу войска фьяллей она бросила горсть маленьких камешков – и каждый камешек превратился в громадного каменного медведя, который рвал и топтал всех, кто оказался поблизости…

– Отойдем в сторону и будем ночевать! – бросил Торвард, и необычная угрюмость в его голосе намекала, как сильно он встревожен. – А утром найдем дорогу. В таком тумане и перед собственным домом заблудишься, не то что в Медном Лесу!

Стараясь сохранять бодрость, хирдманы привычно готовились к ночлегу. Хвороста вокруг было достаточно, и скоро уже Регне присел возле большой кучи сушняка, выбил искру и стал нежно раздувать огонек, приблизив к нему ладони, словно хотел защитить от ветра и согреть маленький живой росток. Хирдманы часто посмеивались, говоря, что огонь любит рыжего Регне: ни у кого костер не загорался так быстро даже на сырых дровах в сырую погоду. А сам Регне говорил, что огонь любит его вовсе не за рыжие волосы, а за то, что он сам его любит.

Вооружившись факелами, хирдманы ходили в ельник, носили оттуда к костру охапки лапника на подстилки. Старый Кольгрим развязывал мешки, раскладывал хлеб и вяленое мясо, приговаривая, что с хорошей едой и огнем никакое колдовство не страшно! Эйнара Торвард конунг послал обойти место ночлега и очертить его клинком, нацарапав защитные руны, раз уж у него так хорошо получается.

– Иди, иди, должна же быть и от твоей учености какая-то польза людям! – подгонял его Ормкель, который сам не знал ни одной руны.

– Да, защита от ведьм нам не повредит! – соглашался Халльмунд. – Может, их тут вовсе и нет, но, как говорит Гельд Подкидыш, лучше выглядеть немного глупо при жизни, чем очень умным, но после смерти!

* * *

Огонь костра, зажженного людьми, был виден в сплошной тьме далеко-далеко. На него и держала путь маленькая рыжая ведьма верхом на волке.

– Поторопись, Жадный! – бормотала она, вцепившись в густую шерсть на загривке своего скакуна и крепко сжимая коленями мохнатые бока. – Поспеши, мой неутомимый!

Волк стлался над темной землей, над мхами и лишайниками, над болотными кочками и ребрами скальных выходов, перелетал через овраги и завалы бурелома, в стремительном беге пожирая пространство. Он был огромен и тяжел, но ни единый сучок не трещал под его сильными лапами. Любой, будь то человек или тролль, кому случилось бы увидеть на пустынной темной равнине эту могучую тень зверя с горящими зелеными глазами, принял бы его за жуткое видение, за духа-двойника великого злодея, несущего ему весть о скорой смерти. Маленькая фигурка ведьмы, одетой в такой же волчий мех, сливалась со спиной зверя и становилась почти незаметна.

Далекий огонек постепенно рос, наливался силой. Вот уже можно было разглядеть полянку вокруг него, несколько человеческих фигур. Ельник кончился, впереди открылось пространство долины, поросшее мхом и усеянное беспорядочными мелкими холмиками. Волк поднялся на один из холмиков возле самой опушки ельника, и здесь всадница остановила его и сошла на землю.

– Здесь хорошее место, Жадный! – бормотала она.

Он был ее верным спутником и помощником, надежным другом, единственным близким ей существом с тех пор, как она осиротела. Прислушиваясь к словам дочери великана, Жадный наклонял огромную голову, подергивал чуткими ушами. Отвечать ей он не мог, но они отлично понимали друг друга.

– Посмотри на них, Жадный! – Ведьма положила руку на загривок сидящему волку и показала ему на огонек. Головы их находились вровень друг с другом. – Посмотри, они там! Они славно прогулялись в нашем тумане, теперь хотят отдохнуть! А утром они думают попробовать снова, ведь так? Но не все, кто провожал сегодняшний закат, встретят завтрашний рассвет! Клянусь именем Отца Ведьм Видольва!

Огромный волк переступал передними лапами, как собака в нетерпеливом ожидании лакомства, его пасть, полная блестящих белых зубов, жарко и часто дышала. С нежной улыбкой, чудовищной на безжизненном лице, маленькая ведьма потрепала его по загривку.

Она встала так, чтобы хорошо видеть место ночлега фьяллей прямо перед собой. Подняв руки ладонями вперед, ведьма постояла, закрыв глаза и прислушиваясь. Перед ней лежала темная долина, тридцать лет назад однажды ставшая местом тяжкой битвы. Темно-зеленый мох, тонкие кустики вереска, так же цветущего, как и сейчас, сизо-голубоватые пятна лишайника той далекой ночью казались равно бурыми от пролитой человеческой крови, и волки той ночью отпраздновали небывало роскошный пир. Люди возле костра не думали об этом. А ведь фьялли, их соплеменники, родичи, друзья, составляли одну из дружин, встретившихся здесь. Каждый из этих мелких холмиков служил братской могилой: фьялльские могилы ближе к той стороне, где устроилась ведьма, а Торвард конунг расположился ночевать среди квиттингских погребений. Они сидят почти на костях! Погибшие квитты по-прежнему находились здесь и жаждали мести так, как могут ее жаждать только неотомщенные мертвецы.

Маленькая рыжая ведьма видела белеющие кости в земле под ногами, слышала горестные тяжкие стоны. Перед мысленным ее взором долина стала такой же, какой была в ту ночь – полной мертвых тел, залитой кровью. И ведьма запела:

Ночью сильнее
Становятся все
Мертвые воины,
Чем днем при солнце!
Мертвые, встаньте!
Время пришло!
Силой наполнитесь,
Павших тела!

Заклинание ее змеями ползло по равнине, растекалось по земле, проникало под землю. Как весною от тепла и воды в земле оживают корни, так мертвые кости зашевелились, разбуженные заклинаньем. Ведьма слышала толчки земли под ногами и смеялась, хлопала в ладоши, прыгала на месте.

– Ты видишь, Жадный! – в ликовании кричала она, как девочка, видя действие своего колдовства. – Они встают, они встают!

* * *

– Не нравится мне здесь! – сердито сказал Эйнар и сплюнул в сторону от костра. – Здесь просто пахнет какой-то дрянью!

– Оставался бы сторожить корабли! – рявкнул Ормкель. – Спокойно и приятно!

– Вообще-то здесь несколько усадеб рядом должно быть! – сказал Торир. Теперь он крепко держал свой щит, словно опасался, что жадные и вредные тролли снова вырвут его из рук. – При Вигмаре Лисице, говорят, здесь опять народ завелся. Может, все-таки поищем себе крышу для ночлега?

– Владения Вигмара, Железное Кольцо – на самом севере! – просветил его Халльмунд. – А здесь как раз земля Бергвида. Она ему досталась, когда они поделили весь Квиттинг на восемь округ. Там, подальше, будет озеро Фрейра, а на нем усадьба Конунгагорд. Говорят, что на своей земле Бергвид никого не трогает, и оттого его здесь поддерживают. Так что нам никому на глаза показываться не надо.

В наступившей тишине Регне вдруг поднялся на ноги. Отблески костра освещали его лицо, и на нем все увидели сначала внимание – он напряженно прислушивался к чему-то, а потом появился страх. Румянец отхлынул с его щек, оно побелело так, что даже веснушки исчезли, как будто хотели спрятаться поглубже под кожу. От вида такого откровенного испуга всем стало не по себе.

– Что ты услышал? – с беспокойством спросил Ормкель.

Регне не ответил: волосы шевелились у него на голове, в глазах появились слезы ужаса.

– Я слышу… – осипшим голосом прошептал он, задыхаясь, как будто чьи-то холодные, цепкие пальцы взяли его за горло. – Слышу… Сам не знаю… Как будто земля шуршит, как будто копают без лопаты. Как будто что-то скрипит… Так кости скрипят… И еще что-то. Не знаю, как и сказать. Будите всех! И огня побольше!

Хирдманы поспешно бросали в костер новые охапки хвороста. Люди со своим огоньком казались маленькими и беззащитными в темной долине, полной таинственного, невидимого зла! Казалось, что во тьме прямо над головами возвышаются тяжелые фигуры великанов, тех самых, что были изгнаны отсюда людьми, но вернулись, чтобы отомстить, вернулись, когда темнота возвратила им прежние силы, чтобы растоптать всякую искру живого тепла! А до зари еще так далеко!

И вдруг в темноте прямо перед костром что-то засветилось. Бело-голубоватое призрачное мерцание засияло сначала бледным расплывчатым пятном, потом стало ярче, как будто лилось в щелку приоткрытой двери. Притянув к себе все до последнего взоры, свет разгорался все ярче. Теперь уже можно было разглядеть, что это светился старый, оплывший курган. Он стал вдруг почти прозрачным, и сквозь землю люди увидели, что весь курган состоит из наваленных в беспорядке человеческих тел, даже не тел, а каких-то страшных обрубков. И вот эти обрубки стали шевелиться, биться друг о друга. Земля раздалась, как будто открылась пасть чудовища, и ожившие мертвецы повалили наружу.

Не помня себя, фьялли вскочили на ноги и схватились за оружие. А мертвецы уже поднялись, и каждый в руках держал ржавый, зазубренный меч или секиру. На глазах у потрясенных фьяллей мертвецы наливались силой, их истлевшие тела делались плотнее, шаги тверже. На всех телах зияли страшные раны, у кого не хватало конечностей, у кого – даже головы, черная кровь блестела под призрачным светом земли. И вдруг они всем скопом кинулись на людей.

Фьялли разом испустили боевой клич, похожий больше на крик ужаса. Мгновенно образовав круг с костром посередине, фьялли встретили мертвецов сомкнутым строем. Но тех уже нельзя было убить одним ударом: их вело вперед злое колдовство, и силы их не иссякнут, пока не кончится то колдовство. Фьялли отбивались что есть мочи, кололи и рубили, но вся их доблесть сейчас приносила мало толка. Торвард разрубал мертвые тела сверху донизу, но две половины снова лезли на него уже с двух сторон. Густой трупный запах окутывал живых, не давал дышать. Многие бились с полузакрытыми глазами, чтобы видеть поменьше.

Только разрубив мертвеца на мелкие кусочки, не оставив ни единой целой кости, удавалось его остановить. Уже горы обрубков усеивали землю, но мертвецов не становилось меньше. Все новые и новые их толпы выступали из темноты, словно сама темнота порождала их.

Ормкель держал свой длинный меч двумя руками и рубил во все стороны. Он уже запыхался и дышал со свистом – давала себя знать давняя глубокая рана в груди, а весь поток его мыслей представлял собой непрерывную брань, даже не выраженную в словах. Да будет ли конец этой тухлой рати? Или они идут прямо из Хель?

Вдруг из темноты перед ним выступила тень высокого роста, выше самого Ормкеля. Отблеск затухающего костра выхватил из тьмы черную бороду и багровое от натуги лицо с одним глазом. Вся правая сторона лба была начисто снесена. Секира в его руке взлетела над головой Ормкеля.

Увидев чернобородого, Ормкель невольно вскрикнул и едва сумел увернуться от удара. Руки его делали привычное дело, но он был так потрясен, что едва не лишился сознания. За долгую жизнь ему приходилось встречаться с великим множеством противников и у многих отнять жизнь, но этого человека он помнил. Это был Гримкель Черная Борода из рода Лейрингов, дядя Бергвида Черной Шкуры. Пятнадцать лет назад, когда юный Бергвид впервые заявил свои права на власть и собрал свое первое войско, Гримкель встал рядом с ним. На западном побережье, недалеко от усадьбы Сосновый Пригорок, разыгралась битва, в которой Гримкель погиб. Закрыв собой своего племянника Бергвида, который, при своем рабском воспитании, тогда еще совсем не умел сражаться, Гримкель Черная Борода совершил чуть ли не единственный в своей жизни достойный поступок. Рука Ормкеля обрушила тот удар, снесший Гримкелю половину черепа.

Но та битва произошла не здесь, не в Пестрой долине, а на западной равнине! Ормкель бился почти безотчетно, уверенный, что сражается с видением, но каждый его удар натыкался на мощный и уверенный отпор. При жизни Гримкель Черная Борода не был таким отважным и неутомимым воином, иначе по нем осталась бы совсем другая память! Только смерть одарила его настоящей доблестью, отняла страх и взамен дала способность внушать ужас его прежде неустрашимым врагам. Ормкель едва не падал, обессиленный ужасом и безнадежностью: с ними бились те, кого они уже однажды убивали. Их прошлая доблесть сейчас обернулась против них. Все когда-то убитые квитты поднялись, собрались из могил всего полуострова и явились сюда этой жуткой ночью! И кому, как не Ормкелю, было знать, как их много!

– Тор и Мьельнир! – кричал где-то рядом Торвард, взывая к Рыжебородому Асу, покровителю племени фьяллей. – Гроза Великанов, взгляни на нас!

Высоко в темном небе гулко ударил гром, и удар этот отозвался радостью в сердцах измученных фьяллей. Сверкающая молния прорезала небосклон, яркая звезда пронеслась над полем битвы, белый свет вспышкой озарил темнеющий на склоне горы ельник, так что можно было разглядеть каждое дерево, каждый из курганов, которые выпустили своих обитателей и остались полураскрытыми. Что-то живое, то ли зверь, то ли тролль, мелькнуло на дальнем холме возле самой опушки и исчезло. А над равниной уже летела сияющая светом фигура в боевом доспехе, в кольчуге и шлеме, с длинным мечом в сильной руке. Словно плащ, неслась за ней грива блестящих черных волос, и фьялли закричали:

– Регинлейв! Регинлейв с нами!

Длинный меч в руке валькирии ударил сверху по войску мертвецов и белой ослепительной вспышкой смел их с земли. Удар молнии спалил их и развеял пеплом, земля захлопнула свои многочисленные пасти. И все кончилось, словно вся эта битва была дурным сном. Только раны, нанесенные мертвым оружием, оказались самыми настоящими. Эйнар Дерзкий, кривясь от боли и злобно кусая губы, зажимал ладонью предплечье. А Торир Прогалина лежал неподвижно, уронив разрубленную голову на расколотый щит. Дурное предзнаменование оправдалось. Сбылась и клятва маленькой рыжей ведьмы. Ториру, Эйку и Ульву Перепелке не придется увидеть завтрашний рассвет.

Костер давно погас, только три-четыре красных глаза тлеющих углей мигали в серой куче золы. Но на поляне было светло – меч валькирии сиял, как застывшая молния. Опираясь концом клинка о землю, Регинлейв стояла неподвижно, излучая теплое золотистое сияние.

– Регинлейв! – выдохнул Торвард, едва в силах произнести слово, и шагнул к ней.

Его лицо блестело от пота, тыльной стороной ладони он смахнул со лба и щек намокшие пряди волос. По клинку его опущенного меча медленно, словно нехотя, сползали капли черной мертвой крови.

– Благодарю тебя за помощь! – с облегчением говорил Торвард. – Но ты могла бы спуститься и пораньше! Кого я теперь недосчитаюсь? Халльмунд! Где ты?

Отвернувшись от валькирии, он быстро оглядывался, перебирая взглядом знакомые фигуры:

– Кальв, живо разводи огонь! Раненых давайте сюда! Кольгрим! Где твой мешок с перевязками? Виндир, иди помогай! Халльмунд, да где же ты, ойбель-а-Дагда! Ты жив вообще?

– Виндир сам ранен! – глухо отозвался из темноты голос Халльмунда. – А я ничего, только опять без копья остался.

– Ну, несите его сюда!

– Я и сам дойду! – виновато приговаривал Виндир Травник, подбираясь к костру с помощью двоих товарищей: он был ранен в ногу над коленом. – Я сам перевяжусь, только дайте чем.

Сняв шлем, валькирия ждала, пока Торвард конунг наконец покончит с распоряжениями и вернется к ней. Синие глаза сверкали на румяном лице с немного вздернутым носом, и вся ее фигура, по-женски стройная, но полная силы, казалась гордой и величавой. Черные кудрявые волосы красиво оттеняли высокий белый лоб, вились волнами по стальным колечкам кольчуги. Крепкая, прямая, валькирия ростом не уступала самому Торварду, и из-за надетой на ней кольчуги даже шириной плеч почти не уступала ему. Среди всех прочих она выделялась как олень среди овец, и сразу было видно, что это существо другой породы.

Немного успокоенный Торвард подошел к Регинлейв и остановился перед ней; они стояли друг против друга и вместо приветствия многозначительно глядели друг другу в глаза. Взгляд Регинлейв блестел снисходительным дружелюбием. Она казалась молодой девушкой, но именно ее Один посылал когда-то известить Торбранда конунга о скором рождении сына, как перед этим она же возвестила рождение самого Торбранда – и так чуть ли не до самого истока рода, шедшего от Торгъерда Принесенного Морем. И за эти семьсот лет Регинлейв ничуть не изменилась.

– Так значит, по-твоему, я немного опоздала на свидание? – насмешливо проговорила она, вспомнив то не слишком учтивое приветствие, каким он ее встретил. – Может быть, я была занята с другими, кто получше тебя умеет ценить мое общество!

– Да уж не сомневаюсь! – так же ответил Торвард. – Должно быть, пир в Валхалле получился уж очень веселый! А я тут справляйся как знаешь!

– Не ты ли говорил, Торвард конунг, что я чересчур ухаживаю за тобой и не даю тебе проявить доблесть? Не ты ли говорил, что тебя никто не считает храбрецом, потому что с такой защитой человеку нечего бояться? Не ты ли требовал, чтобы я дала тебе самому позаботиться о себе?

– Да, но ты же видела, что этот враг не из обыкновенных. Это как раз тот случай, когда ты была мне нужна. А то эти дохляки так и валили бы до самого утра, а мы давно бы попадали от изнеможения.

Торвард оглянулся на Ормкеля: едва толпа мертвецов схлынула, как тот сел на землю прямо где стоял. Меч сам выпал из его рук, и Ормкель так и сидел, боясь обнаружить предательскую дрожь в ногах, если встанет, и дергался на каждый шорох: все казалось, что сейчас Гримкель Черная Борода выскочит из мрака у него за спиной и нападет, чтобы в отместку снести и ему полголовы.

– Вот я и появилась не раньше, чем ты в этом убедился, – с торжествующим превосходством ответила Регинлейв.

– Вот оно! – бормотал Ормкель. – Все женщины одинаковы! Когда надо, так их нет, а если уж чем поможет, так всю плешь потом проест…

– Лучше бы она успела до того, как тот тухлый тролль попал мне в плечо секирой! – ворчал во тьме Эйнар.

– Но раз я успела только теперь, поди ко мне, я помогу тебе! – ответила валькирия.

Эйнар подошел все с тем же злым лицом, Регинлейв провела ладонью по его ране, и кровь мигом унялась.

– Подойдите ко мне все, у кого есть хоть царапина! – велела она. – Вас ранило злое оружие, мертвое. От любой царапины можно умереть.

Раненые по одному стали подходить к ней.

– Ну вот, а я думал, валькирии лечат поцелуями! – разочарованно гудел Эйнар, и это означало, что он пришел в себя.

Но Ормкель еще не опомнился и оттого упустил случай на него накинуться. Сегодня ночью всем хватило развлечений и без того.

* * *

Маленькая ведьма сидела скорчившись возле можжевелового куста в расселине скалы. Жадный, вытянувшись и прижав уши, лежал на земле рядом с ней, похожий на длинный плоский валун. Дагейда настороженно прислушивалась к тому, что происходило у людей. Их костер снова запылал, там слышался говор. Среди голосов мужчин ведьма различала голос Регинлейв, и от этого ей было неуютно. Но вот голоса стали затихать – люди устраивались спать, выставив двойной дозор.

– Пусть будет так, Жадный! – тихо шептала ведьма в ухо своему товарищу, и чуткая дрожь волчьего уха давала знать, что он слушает и понимает ее. – Дорога к Золотому озеру далека и трудна! Много всего есть на пути такого, чего мой братец и не знает! Он не дойдет туда! Не дойдет! Ему не владеть снова мечом моего отца, которого убил его отец!

Человеческие голоса затихли. Ведьма осторожно поползла вверх по склону, похожая на огромного ежа. Выбравшись снова на вершину холма, она посмотрела на маленький лепесток костра, встала на колени, поднесла руки ко рту, словно собираясь наговорить полную горсть слов, и еле слышно зашептала:

Крепче веревок
Сон я совью,
Опутает сетью
Он всех, кто заснул!
Очи не видят,
Уши не слышат,
Руки недвижны,
Как мертвые камни!

Маленькая ведьма соскользнула с вершины холма, Жадный уже ждал ее. Всадница Мрака привычно вскочила на его мохнатую спину и ласково хлопнула волка по боку. Повинуясь знаку, огромный волк метнулся в лес и неслышной тенью растворился во мраке елового склона.

* * *

Утром на равнине было пронзительно холодно – так бывает только осенним утром, когда слабеющее солнце еще не прогрело воздух и близкая зима глядит белыми глазами с хмурых облаков. Всякий, кому придется ночевать под открытым небом, проснется от такого холода и бросится разводить огонь. Но вот уже рассвело, стало ясно видно и равнину, покрытую моховыми холмиками, и ломкую сохнущую траву с белым налетом инея, и темный ельник в стороне. Но никто из хирдманов Торварда, спавших вокруг остывших кострищ, не просыпался. Дозорные лежали прямо на земле, иные привалились к стволам, сжимая в руках копья, и тоже спали.

Регинлейв подошла к Торварду, спящему лицом вниз, опустилась на колени, потрясла его за плечо, перевернула.

– Торвард сын Торбранда! – окликнула она. – Ты собираешься просыпаться? Или ты никуда не идешь и зимуешь здесь? Тогда хотя бы позаботься о берлоге! Самый глупый медведь и тот догадается нагрести охапку листьев, чтобы зимой не отморозить хвост. Торвард конунг! Ты меня слышишь? Проснись!