Неожиданно среди них появилась одетая в глубокий траур леди Эрскин. Заметив меня, она подошла и, пробормотав что-то о своем несчастном сыне, разрыдалась. Я проводил ее в номер. Там ее дожидался какой-то пожилой джентльмен. Это был местный английский врач.
      Мы много говорили об Эрскине, однако я ни словом не обмолвился о мотивах его самоубийства. Было очевидно, что он ничего не сказал матери о причине, толкнувшей его на столь роковой, столь безумный поступок. Наконец леди Эрскин поднялась и сказала:
      – Джордж оставил кое-что для вас. Вещь, которой он очень дорожил. Сейчас я ее принесу.
      Как только она вышла, я обернулся к доктору и сказал:
      – Какой ужасный удар для леди Эрскин! Поистине удивительно, как стойко она его переносит.
      – О, она уже несколько месяцев знала, что это произойдет.
      – Знала, что это произойдет?! – вскричал я. – Но почему же она его не остановила? Почему не послала следить за ним? Ведь он, должно быть, просто сошел с ума!
      Доктор посмотрел на меня изумленным взглядом.
      – Я вас не понимаю, – пробормотал он.
      – Но если мать знает, что сын ее хочет покончить с собой…
      – Покончить с собой! – воскликнул он. – Но бедняга Эрскин вовсе не покончил с собой. Он умер от чахотки. Он и приехал сюда, чтобы умереть. Я понял, что он обречен, как только его увидел. От одного легкого почти ничего не осталось, другое было очень серьезно поражено. За три дня до смерти он спросил меня, есть ли какая-нибудь надежда. Я не стал скрывать правды и сказал, что ему осталось жить считанные дни. Он написал несколько писем и совершенно смирился со своей участью, сохранив ясность ума до последнего мгновения.
      В этот момент вошла леди Эрскин с роковым портретом Уилли Гьюза в руках.
      – Умирая, Джордж просил передать вам это, – промолвила она.
      Когда я брал портрет, на руку мне упала ее слеза.
      Теперь картина висит у меня в библиотеке, вызывая восторги моих знающих толк в искусстве друзей. Они пришли к выводу, что это не Клуэ, а Уври. У меня никогда не являлось желания рассказать им подлинную историю портрета. Но временами, глядя на него, я думаю, что в теории об Уилли Гьюзе и сонетах Шекспира определенно что-то есть.