Бернард Шоу
      Огастес выполняет свой долг
      Драматический трактат в свободной форме по поводу экономии, вызванной
      требованиями военного времени, и прочих проблем
      Правдивый фарс
      Приемная мэра в ратуше городка Литл Пифлингтон. Лорд Огастес Хайкасл - видный представитель правящего класса, великолепно сохранившийся для своих сорока пяти лет, в форме полковника, - удобно расположился за письменным столом. Он читает "Морнинг пост", положив ноги на стол. На противоположной стороне комнаты, немного слева, дверь. Лорд Огастес сидит спиной к окну. В камин вделана газовая печка. На столе электрический звонок и телефон. На стенах красуются портреты бывших мэров города, в полном облачении, с золотой цепью. Входит пожилой письмоводитель, у него маленькая седая бородка, бакенбарды и ярко-красный нос.
      Огастес (спустив ноги со стола и отложив газету). Хэлло! Кто вы такой? Письмоводитель. Я местный персонал. (Невыгодное впечатление, которое
      производят преклонный возраст письмоводителя и его внешний вид,
      усугубляется легким заиканием.) Огастес. Вы - местный персонал? Что вы хотите этим сказать, сударь? Письмоводитель. То самое, что я сказал. Кроме меня, здесь никого больше нет. Огастес. Вздор! А где же все остальные? Письмоводитель. На фронте. Огастес. Отлично. Великолепно. Почему же вы не на фронте? Письмоводитель. Вышел из призывного возраста. Мне пятьдесят семь лет. Огастес. И все же вы отлично можете выполнять свой долг перед родиной. В
      запасе есть люди постарше вас; запишитесь добровольцем в
      территориальные войска. Письмоводитель. Я уже записывался. Огастес. Так почему вы не в военной форме? Письмоводитель. Они сказали, что не возьмут меня ни за какие деньги.
      Сказали: ступай домой, старый дуралей, и не будь болваном. (Чувство
      невыносимой обиды, тлеющее в нем, разгорается ярким пламенем.)
      Мальчишка Билл Найт, которого я взял с собой, получил два шиллинга семь
      пенсов, а мне ничего не дали. Где же справедливость? Страна идет к
      чертям, таково мое мнение. Огастес (с возмущением, вставая). Вашего мнения не спрашивают, сударь, и я
      не позволю вам говорить такие вещи в моем присутствии. Наши
      государственные деятели - величайшие в мировой истории. Наши генералы
      непобедимы. Нашей армией восхищается весь мир. (В бешенстве.) Как вы
      смеете говорить мне, что страна идет к чертям? Письмоводитель. А почему Биллу Найту дали два шиллинга семь пенсов, а мне не
      дали даже на трамвай? И это, по-вашему, государственные люди? Это
      грабеж, вот что это такое. Огастес. Довольно! Убирайтесь вон! (Садится и берет в руки перо.)
      Письмоводитель тащится к двери.
      (Вслед ему, с ледяной вежливостью.) Попросите ко мне секретаря. Письмоводитель. Я и есть секретарь. Я не могу убраться вон и в то же самое
      время просить себя прийти к вам, не правда ли? Огастес. Прошу без дерзостей. Где тот господин, с которым я вел переписку:
      мистер Горацио Флойд Бимиш? Письмоводитель (возвращаясь и кланяясь). Так точно. Это я. Огастес. Опять вы? Это смехотворно. Какое право вы имеете называть себя
      столь громким именем? Письмоводитель. Не обязательно Горацио Флойд. Можете называть меня просто
      Бимиш. Огастес. Неужели нет никого, кому я мог бы отдать распоряжения? Письмоводитель. Кроме меня, никого. И я не прочь бросить все и уйти, так что
      вы полегче со мной. Такие старички, как я, теперь в большом спросе. Огастес. Если бы не война, я тут же уволил бы вас за нарушение субординации.
      Но Англия в опасности, и в такой момент я не имею права думать о своем
      личном достоинстве. (Повышает голос.) Но и вы, червяк несчастный,
      спрячьте свое достоинство в карман, или я арестую вас на основании
      закона о государственной безопасности в два счета. Письмоводитель. Что мне государство, раз меня обжулили на два... Огастес. К чертям ваши два шиллинга! Вы получили мои письма? Письмоводитель. Да. Огастес. Вчера вечером я выступил на собрании. Отправился на него прямо с
      поезда. Ведь я писал, что рассчитываю вас там встретить. Почему вы не
      явились? Письмоводитель. Полиция не пустила меня к вам. Огастес. А вы сообщили полицейским, кто вы такой? Письмоводитель. Они и сами это знают. Потому-то они меня и не пустили. Огастес. Черт знает какое идиотство! Пора встряхнуть этот городишко. Я
      произнес лучшую речь в своей жизни, призывая записываться в
      добровольцы. И хоть бы один человек записался! Письмоводитель. А чего же вы ожидали? Вы заявили, что наши храбрые солдаты
      ежедневно гибнут тысячами, пока идет большое наступление, и что они
      кладут жизнь за Литл Пифлингтон, - это ваши точные слова. Займите вы их
      место, - ваши точные слова. Разве так вербуют в армию? Огастес. Но я подчеркнул, что вдовы получат пенсию. Письмоводитель. Знаю, слышал. Но это было бы уместно, если бы вы вербовали
      вдов. Огастес (поднимаясь в раздражении). В этом городе живут одни трусы. Я
      заявляю со всей ответственностью: одни трусы! Считают себя англичанами
      и боятся драки. Письмоводитель. Это они боятся драки? Посмотрели бы вы на них вечером под
      праздник. Огастес. Да, они не прочь подраться друг с другом; но они не желают драться
      с немцами! Письмоводитель. Что ж, у них есть основания драться друг с другом. А какие у
      них могут быть основания драться с немцами, которых они в глаза не
      видывали? Им не хватает воображения, вот в чем дело. Но пусть только
      немцы пожалуют сюда, и тогда они живо поссорятся. Огастес (снова садясь, с презрительной миной). Гм! Немцы и пожалуют сюда,
      если вы вовремя не возьметесь за ум. Вы выполнили мои распоряжения
      относительно экономии, вызываемой требованиями военного времени? Письмоводитель. Выполнил. Огастес. Значит, расход бензина сократился на три четверти? Письмоводитель. Совершенно верно. Огастес. И вы уведомили владельцев автомобильных заводов, чтобы они явились
      ко мне для переговоров о военных поставках, поскольку автомобильное
      производство теперь в упадке? Письмоводитель. Совсем оно не в упадке. Заводы не справляются с заказами. Огастес. Как это так? Письмоводитель. Они выпускают машины меньших размеров. Огастес. Новые машины? Письмоводитель. Старые машины за двенадцать миль пути съедали галлон
      бензину, а теперь всем требуются автомобили, которым этого же галлона
      хватит на тридцать пять миль. Огастес. Пусть пользуются железной дорогой. Письмоводитель. Какая там железная дорога! Все рельсы сняты и отправлены на
      фронт. Огастес. Ч-черт! Письмоводитель. А ведь людям нужно же как-то передвигаться. Огастес. Это чудовищно! У меня были совсем другие намерения. Письмоводитель. У дьявола... Огастес. Милостивый государь!!! Письмоводитель (объясняя). У дьявола, говорят, ад вымощен добрыми
      намерениями. Огастес (вскакивает с кресла). Уж не хотите ли вы сказать, что ад вымощен
      моими добрыми намерениями? Добрыми намерениями правительства его
      королевского величества? Письмоводитель. Я предпочитаю ничего не говорить. Пока действует закон о
      государственной безопасности, это небезопасно. Огастес. Мне сказали, что ваш город явил всей Англии пример по части режима
      экономии. Я прибыл сюда, чтобы обещать вашему мэру за его заслуги титул
      баронета. Письмоводитель. Мэру! А как же я? Огастес. Вы? Вы нуль. Насчет вас разговор короткий. Господи, что за гнусный
      городишко! Я разочарован. До глубины души разочарован. (Бросаясь в
      кресло.) Меня просто тошнит. Письмоводитель. А уж, кажется, мы ли не старались! Мы все закрыли
      картинную галерею, музей, театры и кино. Я полгода не был в кино. Огастес. И вам хочется в кино теперь, когда враг у ворот? Письмоводитель (мрачно). Теперь уж нет, а вначале я просто места себе не
      находил. Я чуть было не принял на целый пенни крысиного яду. Огастес. Что же вам помешало? Письмоводитель. Один приятель посоветовал мне запить. Это спасло мне жизнь,
      но только по утрам я обычно не в своей тарелке, как вы, должно быть,
      заметили. (Икает.) Огастес. Нечего сказать, хорош! И вам не стыдно глядеть мне в глаза и
      признаваться, что вы пьяница? Письмоводитель. Что же тут особенного? Теперь война, и все переменилось. Я
      понимаю, если бы я выпивал за стойкой, меня бы выгнали в два счета. Но
      я человек солидный и покупаю вино навынос, с тем чтобы выпить его дома.
      А навынос меньше кварты не отпускают. Если бы до войны мне сказали, что
      я смогу осилить в день кварту виски, я бы не поверил. Вот чем хороша
      война: она пробуждает силы, о которых человек сам не подозревал. Вы как
      раз говорили об этом вчера в вашей речи. Огастес. Я не знал, что обращаюсь к болвану. Постыдились бы! Нет, этому
      пьяному безделью нужно положить конец. Уж я здесь наведу порядок. Я
      буду приходить сюда каждое утро пораньше, пока дело окончательно не
      наладится. Смотрите, чтобы по утрам к половине одиннадцатого для меня
      здесь была чашка кофе и две булочки. Письмоводитель. Насчет булочек ничего не выйдет. Единственный пекарь в
      городе, который умел выпекать булочки, был гунн; его заключили в
      концентрационный лагерь. Огастес. И правильно сделали. Что ж, разве не нашлось англичанина на его
      место? Письмоводитель. Как же, нашелся один. Но он оказался шпионом; его отправили
      в Лондон и расстреляли. Огастес. Расстреляли англичанина! Письмоводитель. Ведь это же совершенно естественно. Если немцам нужен шпион,
      они не возьмут немца, немец всем внушал бы подозрение. Огастес (опять вскакивая с места). Вы хотите сказать, негодяй, что
      англичанин способен за деньги продать свою родину врагу? Письмоводитель. Вообще я бы этого не сказал, но найдутся здесь и такие, что
      продадут вам родную мать, если случай представится. Огастес. Бимиш, скверная это птица, которая поганит собственное гнездо! Письмоводитель. Что ж, так ведь не я же поганю Литл Пифлингтон. Я не
      принадлежу к правящим классам. Я только объясняю вам, почему у нас нет
      булочек. Огастес (в полном возмущении). Так неужели же здесь не найдется разумное
      существо, которое исполняло бы мои приказания? Письмоводитель. Есть тут один, подметальщик улиц; он, собственно, был
      учителем школы, но ее закрыли для экономии. Может быть, он подойдет
      вам? Огастес. Что такое? Вы хотите сказать, что, когда жизнь наших славных ребят
      в окопах и судьба Британской империи всецело зависят от количества
      снарядов, вы тратите деньги на уборку улиц? Письмоводитель. Ничего не поделаешь. Мы отменили было уборку, но смертность
      среди грудных младенцев ужасающе повысилась. Огастес. Какое значение имеет смертность в Литл Пифлингтоне в такой момент?
      Думайте о наших славных солдатах, а не о ваших пискливых младенцах! Письмоводитель. Раз вам нужны бойцы, позаботьтесь о детях. Ведь вам их не
      отпустят в лавке, как оловянных солдатиков. Огастес. Короче говоря, Бимиш, вы не патриот. Отправляйтесь-ка вниз, к себе
      в контору, и распорядитесь, чтобы газовый камин мне заменили
      обыкновенным. Министерство торговли призывает нас экономить газ. Письмоводитель. Министерство военного снаряжения приказало нам пользоваться
      газом вместо угля, чтобы экономить уголь. Кого же слушаться? Огастес (кричит). Обоих! Ваше дело не критиковать, а слушаться; не
      раздумывать, а действовать и умирать. Это война. (Успокаивается.) У вас
      есть еще что-нибудь ко мне? Письмоводитель. Да, я прошу прибавки. Огастес (от ужаса чуть не валится на стол). Прибавки! Горацио Флойд Бимиш,
      вы понимаете, что у нас война? Письмоводитель (иронически). Да, я кое-что читал об этом в газетах, и вы
      разок-другой поминали о ней. Огастес. Наши славные ребята умирают в окопах, а вы просите прибавки? Письмоводитель. Так ведь за что же они умирают? За то, чтобы я мог жить, не
      так ли? И значит, все это будет ни к чему, если я сдохну с голоду к
      тому времени, как они вернутся. Огастес. Все идут на жертвы, никто не думает о себе, а вы... Письмоводитель. Как так все? А чем, скажите, жертвует булочник? Торговец
      углем? Мясник? Дерут с меня двойную цену - вот как они жертвуют собой.
      И я тоже хочу так жертвовать собой. С будущей субботы платите мне
      двойную ставку; двойную, и ни пенса меньше, или вы останетесь без
      секретаря. (Решительно, с воинственным видом идет к двери.) Огастес (провожая его уничтожающим взглядом). Ступайте, презренный сторонник
      немцев! Письмоводитель (поворачивается, с воинственным задором). Кого это вы
      называете сторонником немцев? Огастес. Еще одно слово - и вы ответите перед законом за понижение моего
      боевого духа. Идите.
      Письмоводитель отступает в смятении. Звонит телефон.
      (Снимает телефонную трубку.) Алло... Да. Кто говорит? А, Гусак, ты?..
      Да, я один, можешь говорить... Что такое?.. Шпионка?.. Женщина?.. Да, я
      взял его с собой... Ты думаешь, я такой дурак, что выпущу его из рук?
      Это же список всех наших противовоздушных укреплений от Рамсгита до
      Скегнеса. Немцы дали бы за него миллион... Что? Откуда же она могла
      узнать о нем? Я никому не говорил ни слова, кроме, конечно, моей
      Люси... О, Тото, и леди Попхэм, и вся эта компания не в счет: это люди
      порядочные. Я хочу сказать, что не проговорился ни одному немцу...
      Пустяки, нечего нервничать, старина. Я знаю, ты считаешь меня дураком,
      но я не такой уж дурак, как ты думаешь. Пусть она только сунется, я
      отправлю ее в Тауэр раньше, чем ты соберешься еще раз позвонить мне.
      Письмоводитель возвращается.
      Ш-ш-ш! Кто-то вошел, дай отбой. Прощай. (Вешает трубку.) Письмоводитель. Вы потеряли связь? (Тон его стал заметно вежливее.) Огастес. А вам какое до этого дело? Если хотите знать о моих связях,
      посмотрите светскую хронику за прошлую неделю, вы найдете там сообщение
      о моей помолвке с Люси Попхэм, младшей дочерью... Письмоводитель. Я не о том. Я думал, вас прервали. Вы можете видеть женщину? Огастес. Конечно, могу, я могу видеть женщину с такой же легкостью, как и
      мужчину. Разве я слепой? Письмоводитель. Вы меня не понимаете. Внизу ждет женщина, пожалуй даже не
      женщина, а леди. Она спрашивает, можете ли вы ее принять. Огастес. Вы спрашиваете, не занят ли я? Скажите этой леди, что я только что
      получил известие первостепенной важности и буду занят в течение всего
      дня. Пусть подаст письменное заявление. Письмоводитель. Я попрошу ее объяснить мне, что ей нужно. Я не откажусь
      поговорить с хорошенькой женщиной, раз уж представился случай. (Идет к
      выходу.) Огастес. Постойте. Эта леди, по-вашему, важная особа? Письмоводитель. Настоящая маркиза, на мой взгляд. Огастес. Гм. И красивая? Письмоводитель. Не женщина, а хризантема, сэр! Поверьте мне. Огастес. Мне крайне неудобно сейчас принять ее, но отечество в опасности, и
      мы не имеем права считаться со своими удобствами. Подумайте, как наши
      славные ребята страдают в окопах! Просите ее сюда.
      Письмоводитель направляется к двери, насвистывая мотив популярного романса.
      Перестаньте свистеть. Здесь не кафешантан. Письмоводитель. Разве? Погодите, вот вы ее увидите (Выходит.)
      Огастес вынимает из ящика стола зеркало, гребешок и помаду для усов, ставит перед собой зеркало и принимается за свой туалет. Письмоводитель возвращается, почтительно пропуская вперед очень красивую и элегантно одетую леди; она держит в руках изящную сумочку. Огастес поспешно прикрывает зеркало газетой "Морнинг пост" и встает, изобразив на лице величественное снисхождение.
      (Обращаясь к Огастесу.) Вот она. (Леди.) Разрешите предложить вам стул,
      миледи. (Ставит стул у письменного стола, против Огастеса, и выходит на
      цыпочках.) Огастес. Присядьте, сударыня. Леди (садится). Вы лорд Огастес Хайкасл? Огастес (тоже садится). Да, сударыня, это я. Леди (благоговея). Великий лорд Огастес? Огастес. Я далек от мысли так называть себя; но, несомненно, я имею
      некоторое право на то, чтобы мои соотечественники и (с рыцарским
      поклоном), смею сказать, мои соотечественницы некоторым образом со мной
      считались. Леди (пылко). Какой у вас прекрасный голос! Огастес. Вы слышите, сударыня, голос нашей родины, который звучит сладостно
      и благородно даже в суровых устах должностного лица. Леди. Пожалуйста, продолжайте. Вы так прекрасно говорите. Огастес. Было бы поистине удивительно, если бы после участия в тридцати семи
      королевских комиссиях, притом главным образом в роли председателя, я не
      овладел искусством оратора. Даже левые газеты вынуждены были признать,
      что мои речи производят большое впечатление, и особенно в тех случаях,
      когда мне нечего сказать. Леди. Я не читаю левых газет. Я могу лишь заверить вас, что мы, женщины,
      восхищаемся вами не как политическим деятелем, а как человеком
      действия, героическим воином, отважным рыцарем. Огастес (уныло). Сударыня, прошу вас... К сожалению, мне трудно говорить о
      моих военных заслугах. Леди. О, я знаю, знаю. С вами возмутительно поступили! Какая
      неблагодарность! Но страна за вас. Женщины за вас! С каким волнением, с
      какой болью узнали мы о том, как, выполняя приказ занять эти страшные
      гуллукские каменоломни, вы ворвались туда во главе своего отряда,
      подобно новому Нептуну на гребне волны; и, не довольствуясь этим, вы,
      вы один ринулись дальше и с криком: "Вперед! На Берлин!" - бросились на
      немецкую армию. Тут гунны окружили вас и взяли в плен. Огастес. Да, сударыня. И какова была моя награда? Мне сказали, что я
      ослушался приказа, и отослали меня домой. Вспомните Нелсона в
      Балтийском море. Разве англичане когда-либо выигрывали сражение иначе,
      как с помощью отваги и личной инициативы? Не будем говорить о
      профессиональной зависти: она существует в армии, как и повсюду; но я с
      горечью думаю о том, что то признание, в котором мне отказала моя
      родина, или, точнее, не моя родина, а левая клика в кабинете,
      преследующая всех членов нашей семьи своей классовой ненавистью, - это
      признание я получил из уст врага, прусского офицера. Леди. Возможно ли? Огастес. Иначе как бы я очутился здесь, вместо того чтобы умирать с голоду в
      Рулебене? Да, сударыня: полковник померанского полка, который взял меня
      в плен, узнав обо всех моих заслугах и побеседовав со мной час о
      европейской политике и о стратегических вопросах, заявил, что ничто не
      заставит его лишить мою родину моих заслуг, и освободил меня. Я
      предложил им, конечно, чтобы они со своей стороны добивались
      освобождения столь же достойного немецкого офицера. Но он и слышать об
      этом не хотел. Он любезно заверил меня, что, по его мнению, им не найти
      равноценного мне немецкого офицера. (С горечью.) И вот впервые я узнал
      неблагодарность, когда направился к нашим позициям. Кто-то выстрелил из
      наших окопов и попал мне в голову. Я храню расплющенную пулю как
      трофей. (Бросает пулю на стол, по звуку можно судить о ее солидном
      весе.) Если бы пуля пробила мне череп, ни одна королевская комиссия не
      увидела бы меня больше в своем составе. К счастью, у нас, Хайкаслов,
      чугунные черепа. Нам нелегко вбить что-нибудь в голову. Леди. Изумительно! И вместе с тем до чего просто! До чего трагично! Но вы
      простите Англию? Помните, ведь это Англия! Простите ее. Огастес (с сумрачным великодушием). Не бойтесь, это не окажет никакого
      влияния на мое служение родине. Хотя она и оскорбила меня, но я готов
      если не верить в нее, то по крайней мере управлять ею. Я не останусь
      глух к зову родины. Пусть это будет роль посланника в одной из
      важнейших европейских столиц, или пост генерал-губернатора в тропиках,
      или же более скромная миссия - мобилизовать Литл Пифлингтон на
      выполнение своего долга, я всегда готов жертвовать собой. Пока Англия
      остается Англией, вы всюду на видных общественных постах найдете
      представителей моего древнего рода. А теперь, сударыня, довольно о моей
      трагичной судьбе. Вы пришли ко мне по делу. Чем могу быть полезен? Леди. У вас есть родственники в министерстве иностранных дел, правда? Огастес (свысока). Сударыня, министерство иностранных дел комплектуется
      исключительно из моих родственников. Леди. Предупредило ли вас министерство иностранных дел, что за вами охотится
      шпионка и что она намерена украсть у вас список противовоздушных
      укреплений?.. Огастес (величественно прерывая ее). Все это нам в точности известно,
      сударыня. Леди (удивлена и даже возмущена). Известно? Кто же вам сказал? Уж не один ли
      из ваших родственников-немцев? Огастес (глубоко задетый). У меня только три шурина - немцы, сударыня. Вы
      так говорите, словно у меня их целая куча. Простите, что я несколько
      болезненно к этому отношусь, но постоянно ходят слухи, будто меня во
      дворе отеля Ритц расстреляли как предателя только за то, что у меня
      родственники немцы. (С чувством.) Если бы у вас были родственники
      немцы, сударыня, вы бы знали, что ничто не может вызвать такую острую
      ненависть к Германии. Нет большей радости, как увидеть в списке
      немецких потерь имя своего шурина. Леди. Никто не знает этого лучше, чем я. Послушайте, что. я расскажу вам, и
      вы поймете меня, как никто другой. Эта шпионка, эта женщина... Огастес (весь внимание). Да? Леди. Она немка. Гуннка. Огастес. Да, да. Понятно. Продолжайте. Леди. Она моя невестка. Огастес (с уважением). Я вижу, у вас прекрасные связи, сударыня.
      Продолжайте. Леди. Нужно ли добавлять, что она мой самый заклятый враг? Огастес. Позвольте мне... (Протягивает ей руку; она с чувством пожимает ее.
      С этого момента тон Огастеса становится еще более конфиденциальным,
      рыцарским и чарующим.) Леди. Да, да. Так вот, она близкая приятельница вашего брата из военного
      министерства, Хенгерфорда Хайкасла, или Гусака, как вы его называете,
      кстати, по совершенно непонятным мне мотивам. Огастес. Его было прозвали Певучей устрицей, потому что он пел романсы с
      поразительным отсутствием чувства. Затем стали называть просто Гусак. Леди. Ах, вот что. А я и не знала. Итак, Гусак по уши влюбился в мою
      невестку и имел неосторожность рассказать ей, что этот список у вас. Он
      рвет и мечет, что такой документ доверили вам. Он приказал тотчас же
      перенести все зенитные укрепления. Огастес. Странно. С чего же это он? Леди. Понятия не имею. Но я знаю одно: она заключила с ним пари, что придет
      к вам, получит от вас список и беспрепятственно выйдет с ним на улицу.
      Гусак принял пари на том условии, что она немедленно доставит ему
      список в военное министерство. Огастес. Боже милосердный! Неужели Гусак такой идиот, что мог поверить,
      будто ей это удастся? Что он, меня дураком считает? Леди. О нет, что вы! Он завидует вашему уму. Такое пари - оскорбление для
      вас! Разве вы не понимаете? После всех ваших заслуг перед родиной... Огастес. О, не в этом дело. Я думаю лишь о глупости этой затеи. Он проиграет
      пари; так ему и надо. Леди. Вы уверены, что сможете противостоять ее чарам? Предупреждаю вас, эта
      женщина - пожирательница сердец. Огастес. Опасения ваши напрасны, сударыня. Надеюсь, она явится испытать
      меня. Я охотно с ней потягаюсь. В течение столетий младшие сыновья из
      рода Хайкаслов только и делали, что пожирали сердца, - конечно, когда
      были свободны от королевских комиссий или от занятий в гвардейских
      казармах. Черт возьми, сударыня, если она придет сюда, она найдет
      достойного противника. Леди. Я уверена в этом. Но если ей не удастся совратить вас... Огастес (краснея). Сударыня! Леди (продолжая), ...с того пути, который предписывает вам ваш долг... Огастес. Ах, так... Леди. ...то она, без сомнения, прибегнет к обману, к силе, к чему угодно.
      Она не остановится перед грабежом, она организует нападение на улице, и
      вы подвергнетесь насилию. Огастес. Пустяки, я не боюсь. Леди. О, ваше мужество только навлечет на вас опасность. В конце концов она
      похитит список. Правда, укрепления уже снесены. Но она выиграет пари. Огастес (осторожно). Вы не говорили, что укрепления снесены. Вы сказали, что
      Гусак приказал их перенести. Леди. А разве это не одно и то же? Огастес. Не совсем, по крайней мере в военном министерстве. Не сомневаюсь,
      что укрепления будут снесены, может быть даже до окончания войны. Леди. Так вы думаете, что они все еще на месте? Но если германское военное
      ведомство получит список - ведь шпионка постарается снять с него копию,
      прежде чем отдаст его Гусаку, уж будьте покойны, - то, значит, все
      пропало? Огастес (лениво). Ну, все это не так уж страшно. (Понижая голос.)
      Поклянитесь мне, что будете молчать о том, что я вам сейчас скажу, а
      то, если наши узнают, меня тотчас же объявят сторонником немцев... Леди. Я буду нема, как могила. Клянусь! Огастес (тем же беспечным тоном). Итак, у нас почему-то распространено
      мнение, что немецкое военное ведомство обладает всеми качествами,
      которых недостает нашему военному министерству, что там царят
      абсолютная точность и исполнительность, - одним словом, что все их
      сотрудники - самый несчастный на свете народ. Я же считаю, - но только
      помните, сударыня, это между нами, - что немецкое военное ведомство
      ничуть не лучше, чем всякое другое военное ведомство. Я знаю это по
      моим родственникам, один из них, кстати, работает в немецком
      генеральном штабе. Я вовсе не уверен, что там станут заниматься этим
      списком противовоздушных укреплений. Видите ли, всегда находятся дела
      поважнее. Всякие семейные обстоятельства, например, и тому подобное... Леди. А все же, если последует запрос в палате общин? Огастес. Огромное преимущество войны заключается в том, что никто не
      считается с палатой общин. Конечно, министру иногда приходится
      умасливать наиболее строптивых членов палаты кое-какими посулами, но
      военное министерство с этим не считается. Леди (смотрит на него во все глаза). Значит, вы не придаете списку военных
      укреплений никакого значения? Огастес. Что вы, сударыня! Его значение очень велико. Если шпионка получит
      список. Гусак прогогочет об этом по всем лондонским гостиным, и... Леди. И вы рискуете потерять свой пост. Конечно, это важно. Огастес (удивленный и возмущенный). Я потеряю свой пост! Вы шутите,
      сударыня! Как же можно обойтись без меня? Уже и так не хватает
      Хайкаслов, чтобы заполнять все новые должности, создаваемые войной.
      Нет, Гусак так далеко не зайдет. Он, во всяком случае, - джентльмен. Но
      надо мной будут смеяться, а я, откровенно говоря, не люблю этого. Леди. Ну еще бы, кто же это любит? Нет, это никуда не годится. Совсем,
      совсем не годится. Огастес. Очень рад, что вы со мной согласны. Но лучше уж я из осторожности
      положу список к себе в карман. (Роется по всем ящикам письменного
      стола.) Куда же это я... А ч-черт! Мне казалось, я положил его сюда...
      Ах, вот он! Нет, это последнее письмо моей Люси. Леди (элегически). Последнее письмо подруги! Какой заголовок для фильма! Огастес (польщенный). Да, не правда ли? Люси действует на воображение, как
      ни одна женщина. Кстати (передавая ей письмо), может быть, вы мне его
      прочтете. Люси чудная девушка, но я не разбираю ее почерка. В Лондоне я
      отдавал ее письма машинистке в военном министерстве, чтобы она их
      расшифровывала и перепечатывала на машинке, но здесь у меня нет никого. Леди (с трудом разбирая почерк). Да, действительно неразборчиво. Мне
      кажется, обращение гласит: "Мой дорогой Густи". Огастес (радостно). Да, да, так она меня обычно называет. Пожалуйста,
      продолжайте. Леди (разбирая по складам). "Каким, - да, - каким ты стал рассеянным
      старым..." - тут неразборчивое слово, не понимаю. Огастес (чрезвычайно заинтересованный). Не "болваном" ли? Это ее излюбленное
      выражение. Леди. Да, кажется, "болваном". Во всяком случае, слово на букву "б".
      (Читает.) "Каким ты стал рассеянным старым болваном".
      Ее прерывает стук в дверь.
      Огастес (досадливо). Войдите.
      Входит письмоводитель, чисто выбритый, в военной форме, держит официальную бумагу и конверт.
      Это еще что за потешный маскарад? Письмоводитель (подходя к столу и демонстрируя свою военную форму). Меня
      зачислили. За мной явился офицер из воинского присутствия. Я получил
      свои два шиллинга семь пенсов. Огастес (вставая, в гневе). Я этого не позволю! Как они смеют лишать меня
      служебного персонала? Боже правый! Они скоро призовут наших псарей.
      (Подходит к письмоводителю.) Чего он хотел от вас? Что он вам сказал? Письмоводитель. Он сказал мне, что теперь, с вашим назначением сюда, нам
      понадобится лишний миллион солдат и в войска будут призваны престарелые
      пенсионеры и вообще все кто угодно. Огастес. И вы позволили себе постучаться ко мне и прервать мою беседу с этой
      леди только для того, чтобы повторить такую нелепость? Письмоводитель. Нет. Я пришел потому, что лакей из гостиницы принес эту
      бумагу. Вы оставили ее сегодня на столе, где пили кофе. Леди (берет бумагу из рук письмоводителя ) Список! Боже милостивый! Письмоводитель (передавая конверт). Лакей говорит, что бумага, по-видимому,
      из этого конверта. Леди (хватая конверт). Да! На конверте ваше имя. Лорд Огастес!
      Огастес возвращается к столу, чтобы посмотреть на конверт.
      Ах, какая неосторожность! Нетрудно понять значение этого документа,
      стоит только взглянуть на конверт с вашим именем. К счастью, у меня с
      собой мои собственные письма. (Открывает сумку.) Спрячьте список в один
      из моих конвертов. Тогда никто не подумает, что документ имеет
      политическое значение. (Вынимает письмо и отходит к окну, в другой
      конец комнаты, успевая по пути шепнуть Огастесу.) Избавьтесь от этого
      человека. Огастес (величественно приближаясь к письмоводителю, который делает
      уморительную попытку стать во фронт). У вас есть еще дела ко мне,
      милостивый государь? Письмоводитель. А как быть с лакеем? Дать ему на чай или вы сами это
      сделаете? Огастес. Который это лакей? Англичанин? Письмоводитель. Нет, тот, что выдает себя за швейцарца. Я не удивился бы,
      если бы узнал, что он снял копию с документа. Огастес. Держите при себе ваши дерзкие соображения, милостивый государь. Не
      забывайте, что вы теперь в армии; чтобы больше не было этого штатского
      неповиновения. Смирно! Налево кругом! Марш! Письмоводитель (упрямо). Не понимаю, чего вы от меня хотите. Огастес. Отправляйтесь в комендатуру и доложите, что не подчинились приказу.
      Теперь вы понимаете, чего я от вас хочу? Письмоводитель. Эй вы, послушайте, я не намерен вступать с вами в
      пререкания... Огастес. И я тоже не намерен. Убирайтесь вон! (Хватает письмоводителя,
      выталкивает его за дверь.)
      Как только леди остается одна, она вырывает листок бумаги из блокнота, лежащего на столе, и складывает его так, что он напоминает список военных укреплений, затем сравнивает оба листка и убеждается, что их внешний вид одинаков. Список она прячет в сумочку, а вместо него кладет листок из блокнота, потом поворачивается к двери, ожидая возвращения Огастеса. Слышно, как письмоводитель летит со всех ступенек. Огастес возвращается и хочет закрыть дверь, когда снизу доносится голос письмоводителя: "Вы ответите по закону".
      (Кричит вниз.) Для вас больше нет закона, негодяй! Теперь вы солдат!
      (Закрывает дверь и подходит к леди.) Слава богу, война наконец отдала
      нам в руки эту публику. Простите мою резкость, но дисциплина совершенно
      необходима, когда имеешь дело с низшими классами. Леди. И поделом негодяю! Смотрите! Я нашла, для вас прекрасный конверт,
      настоящий дамский. (Кладет чистый листок в свой конверт и передает
      ему.) Огастес. Превосходно. Чрезвычайно остроумно с вашей стороны. (Лукаво.) Может
      быть, вы хотели бы одним глазком взглянуть на список? (Собирается
      вынуть чистый лист из конверта.) Леди (в страхе перед угрожающим ей разоблачением). Нет, нет! О, пожалуйста,
      не надо! Огастес. Почему же? Он вас не укусит. (Наполовину вынимает листок.) Леди (хватая его за руку). Оставьте. Помните, ведь будет следствие, вы
      должны иметь возможность заявить под присягой, что ни одна живая душа
      его не видела. Огастес. О, это только проформа. И если вам очень интересно... Леди. Нет, мне не интересно. Я не могу и не хочу его видеть. Один из моих
      лучших друзей был убит снарядом из зенитного орудия, и теперь я думать
      ни о чем таком не могу без содрогания. Огастес. Да что вы? Настоящее орудие, и оно действительно выстрелило? Какой
      ужас! Какой ужас! (Вкладывает обратно листок и прячет его в карман.) Леди (со вздохом облегчения). Ах! А теперь, лорд Огастес, я чувствую, что
      отняла у вас слишком много вашего драгоценного времени. Прощайте... Огастес. Как! Вы уходите? Леди. Вы ведь так заняты. Огастес. Да, но только после завтрака. Я никогда не могу раскачаться до
      завтрака. И я никуда не гожусь во второй половине дня. Мое рабочее
      время - от пяти до шести. Неужели вам действительно пора уходить? Леди. Да, мне пора. Я выполнила все, что хотела; очень вам признательна.
      (Подает ему руку.) Огастес (нежно удерживает ее руку в своей и провожает даму до двери,
      предварительно нажав свободной левой рукой кнопку звонка). Прощайте!
      Прощайте! Очень жаль, что вы уходите. Так мило с вашей стороны, что вы
      потрудились прийти; но опасности нет никакой. Видите ли, прелестная
      леди, все эти разговоры о режиме экономии, о военной тайне, о
      затемнении улиц и так далее - очень хороши; но выполнять это надо с
      умом, а то вы рискуете понапрасну затратить фунты стерлингов, чтобы
      спасти какой-нибудь пенс; или же выдать важную тайну неприятелю; или же
      накликать цеппелин прямо на крышу вашего собственного дома. Вот тут-то
      и необходима мудрость правящего класса. Разрешите послать этого молодца
      за такси? Леди. Нет, благодарю вас. Я предпочитаю идти пешком. Прощайте. Еще раз
      благодарю вас. (Выходит.)
      Огастес, улыбаясь, возвращается к письменному столу и снова смотрится в зеркало. Входит письмоводитель с перевязанной головой, в руках у него кочерга.
      Письмоводитель. Вы звонили?
      Огастес поспешно прячет зеркало.
      Не подходите ко мне, или я проломлю вам голову этой кочергой, а она
      тяжелая. Огастес. Эта кочерга тяжелая? Что-то непохоже. Я звонил вам, чтобы вы
      проводили леди. Письмоводитель. Она уже ушла. Выскочила, как кролик. Не могу понять, что ей
      так приспичило. Голос леди (с улицы). Лорд Огастес! Лорд Огастес! Письмоводитель. Она зовет вас. Огастес (бежит к окну и распахивает его). Что скажете? Не подыметесь ли
      наверх? Голос леди. Что, клерк там, наверху? Огастес. Да. Он вам нужен? Леди. Да. Огастес. Леди просит вас подойти к окну. Письмоводитель (кладет кочергу и бежит к окну). Да, миледи. Я здесь, миледи.
      Что угодно, миледи? Голос леди. Я прошу вас засвидетельствовать, что я беспрепятственно вышла на
      улицу. Сейчас я подымусь наверх.
      Огастес и письмоводитель смотрят друг на друга.
      Письмоводитель. Она просит засвидетельствовать, что она беспрепятственно
      вышла на улицу. Огастес. Что бы это могло значить?
      Леди возвращается.
      Леди. Разрешите воспользоваться вашим телефоном. Огастес. Прошу вас. (Снимает трубку,} Какой номер вызвать? Леди. Военное министерство, пожалуйста. Огастес. Военное министерство?! Леди. Будьте настолько любезны. Огастес. Но... Впрочем, пожалуйста. (В трубку.) Алло! Говорят из ратуши,
      отдел вербовки. Соедините меня с полковником Боуги, да поскорее.
      Пауза.
      Письмоводитель (прерывая тягостное молчание). Уж не сплю ли я? Это прямо сон
      из фильма. Огастес (не отнимая трубки от уха). Замолчите. (В телефон.) Что?..
      (Обращаясь к леди.) С кем вы хотите говорить? Леди. С Гусаком. Огастес (в телефон). Соедините меня с лордом Хешерфордом Хайкаслом... Я его
      брат, болван!.. Это ты, Гусак? Одна леди здесь, в Литл Пифлтоне, хочет
      говорить с тобой. Не отходи от аппарата. (Леди.) Пожалуйста, сударыня.
      (Передает ей трубку.) Леди (садится в кресло Огастеса и берет трубку). Это вы, Гусак? Узнаете
      голос? Поздравьте меня, я выиграла наше пари... Огастес. Ваше пари? Леди (в трубку). Да. Список у меня в сумке... Огастес. Вы заблуждаетесь, сударыня. Список у меня в кармане. (Достает
      конверт из кармана, вынимает оттуда чистый лист бумаги и разворачивает
      его.) Леди (в трубку). Да и я беспрепятственно вышла на улицу, имея при себе
      список. У меня есть свидетель. Ничто не мешало мне тут же отвезти его в
      Лондон. Огастес не станет этого отрицать... Огастес (уставившись на чистый лист бумаги). Здесь ничего нет. Где же список
      укреплений? Леди (продолжая телефонный разговор). О, это оказалось легче легкого. Я
      выдала себя за собственную невестку-немку. Он вылакал это, как котенок. Огастес. Вы хотите сказать... Леди (продолжая телефонный разговор). Список попал мне в руки на одну
      минуту, и я заменила его чистым листком из его же блокнота. Ну просто
      легче легкого. (Смеется, и Гусак, очевидно, тоже смеется.) Огастес. Что такое? Письмоводитель (смеется медленно и со вкусом, испытывая от этого явное
      удовольствие). Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
      Огастес бросается на него; письмоводитель хватает кочергу и становится в оборонительную позицию.
      Но-но! Леди (не выпуская трубки, делает им свободной рукой нетерпеливые знаки).
      Ш-ш-ш-ш!!
      Огастес, пожимая плечами, отходит на середину комнаты.
      (Возобновляет разговор по телефону.) Что?.. А, хорошо. Я приеду поездом
      двенадцать тридцать пять. Встретимся за чаем в ресторане
      Румпельмейстера. Да, Рум-пельмей-стер. Теперь он Робинсон... Хорошо. До
      свидания. (Вешает трубку и выходит из-за стола, намереваясь уйти, но
      Огастес преграждает ей путь.) Огастес. Сударыня, я нахожу ваше поведение в высшей степени непатриотичным.
      Вы заключаете пари и используете во вред доверие должностных лиц,
      которые честно выполняют свой долг, трудясь на благо родины, меж тем
      как наши славные ребята гибнут в окопах... Леди. О, славные ребята не все в окопах. Кое-кто из них возвращается домой
      на побывку для заслуженного отдыха, и я надеюсь, что вы не откажете им
      в удовольствии немного посмеяться на ваш счет. Письмоводитель. Правильно! Правильно! Огастес (любезно). Ну, так и быть. Все для родины!
      КОММЕНТАРИИ
      Послесловие к пьесе - А.С. Ромм
      Примечания к пьесе - А.Н. Николюкин
      ОГАСТЕС ВЫПОЛНЯЕТ СВОЙ ДОЛГ
      Этот "драматический трактат в свободной форме" был впервые поставлен "Театральным обществом" в театре "Ройал Корт" 21 января 1917 г. В 1919 г. пьеса была исполнена нью-йоркским Театром комедии и выдержала 111 представлений.
      Маленькая сатирическая пьеска "Огастес выполняет свой долг" проясняет одну из существенно важных сторон антимилитаристской позиции Шоу.
      Его отношение к войне было свободно от каких бы то ни было национальных пристрастий. Он не отдавал предпочтения ни одной из воюющих сторон. Англия в его глазах была виновна не менее, чем Германия. Официальная трактовка роли Англии как спасительницы мировой цивилизации от тевтонского варварства вызывала жестокие насмешки драматурга. За ширмой демагогических лозунгов он открывал грязную возню политических реакционеров всех мастей. Несколько переоценивая роль дипломатии в происходящей мировой трагедии (в частности, роль английского министра Эдмунда Грея - одного из заурядных политических деятелей). Шоу утверждал, что главную ответственность за войну несут "дипломаты и политики". "Я твердо решил,- рассказывал он впоследствии своему биографу Хендерсону,что дипломаты и милитаристы, затеявшие войну, не заслужат благодарности человечества за то, что они спасли его от опасности, которую сами же на него навлекли". [Цит. по: Henderson A. Bernard Shaw "A man of the century". N. Y., 1956, p. 292.]
      Подвергая осмеянию государственных мужей Англии, Шоу создает собирательный сатирический портрет - воинствующего патриота лорда Огастеса, болтуна и хвастуна, "неустрашимого" только в столкновениях со своим стариком секретарем. О способностях этого государственного деятеля и степени его пригодности к порученной ему ответственной роли дает исчерпьюающее представление центральная драматическая ситуация пьесы. Предприимчивая светская дама, побившаяся об заклад с братом Огастеса, что она унесет из под носа его родственника секретный документ большого военного значения, с успехом выполняет это предприятие. "Чугунный череп" лорда Огастеса способен причинить Англии не меньше неприятностей, чем ее непосредственный враг "тевтонские орды".
      Угрозу существованию Англии Шоу видит не только в агрессивности Германии, но и в бездарности и безответственности людей, составляющих оплот британской государственности. Болезнь, поразившая страну, гнездится у нее внутри. Эта мысль, на которую намекают маленькие сатирические пьески военных лет, глубокое и полное выражение получит в драме "Дом, где разбиваются сердца"
      Рамсгит - морской порт на юге восточного побережья Англии.
      Скегнес - город на восточном побережье Англии в 125 милях севернее Рамсгита.
      Вспомните Нелсона в Балтийском море. - Речь идет о внезапном нападении английского флота под командованием адмирала Нелсона (1758-1805) на датский флот в 1801 г. и бомбардировке Копенгагена. Эти действия были проведены Нелсоном самовольно, без правительственного приказа.