отсюда? Нора. Никто не прислал за мной и никуда меня не позвал. Должно быть,
      поэтому. Ларри. Да. Человек готов всю жизнь просидеть в своем углу, если не вмешается
      какая-нибудь посторонняя сила и не сорвет его с места. (Зевает. Нора
      быстро взглядывает на него; тогда он решительно встает, словно
      проснувшись и вспомнив, что ему полагается быть любезным.) Как тебе
      жилось все это время? Нора. Спасибо, очень хорошо. Ларри. Приятно слышать. (Внезапно обнаруживает, что больше ему нечего
      сказать, и в смущении принимается бродить по комнате, напевая себе
      что-то под нос.) Нора (борясь со слезами). Больше ты мне ничего не скажешь, Ларри? Ларри. Да что же говорить? Мы ведь так хорошо знаем друг друга. Нора (несколько утешенная). Да, правда.
      Ларри не отвечает.
      Удивляюсь, что ты вообще приехал. Ларри. Не мог иначе.
      Нора нежно смотрит на него.
      Том меня заставил.
      Нора быстро опускает глаза, чтобы скрыть боль от этого
      нового удара.
      (Насвистывает следующий такт той же мелодии, затем опять заговаривает.)
      У меня был какой-то страх перед этой поездкой. Мне казалось, что это
      принесет мне несчастье. А вот я здесь, и ничего не случилось. Нора. Тебе тут, наверно, скучно? Ларри. Нет, ничего. Приятно все-таки бродить по старым местам, вспоминать и
      грезить о былом. Нора (с надеждой). Так ты все-таки помнишь старые места? Ларри. Конечно. С ними столько связано мыслей. Нора (теперь уже не сомневаясь, что эти мысли касаются ее). О да! Ларри. Да. Я очень хорошо помню свои излюбленные местечки, где я, бывало,
      сидел и думал обо всех тех странах, куда я поеду, когда удеру из
      Ирландии. Об Америке и Лондоне, а иногда еще о Риме и Востоке. Нора (глубоко оскорбленная). Это все, о чем ты тогда думал? Ларри. Дорогая моя Нора, о чем же еще было здесь думать? Разве только иной
      раз на закате случалось, что впадешь в сентиментальное настроение, ну,
      тогда начинаешь называть Ирландию - Эрин и воображать, будто тебя
      обступают тени прошлого и прочее тому подобное. (Насвистывает: "Помни,
      зеленый Эрин".) Нора. Ты получил мое письмо, что я тебе послала в прошлом феврале? Ларри. Получил. И, честное слово, я все собирался ответить. Но ни минуты не
      было свободной; и я знал, что ты не обидишься. Видишь, я всегда боюсь,
      что, если я стану писать о своих делах, о которых ты ничего не знаешь,
      и о людях, которых ты никогда не видала, тебе будет скучно. А больше о
      чем же мне писать? Я начинал письмо, а потом рвал его. Дело все в том,
      Нора, что у нас - как бы мы ни были друг к другу привязаны - в
      сущности, очень мало общего, то есть такого, о чем можно писать в
      письме; поэтому переписка иной раз превращается в тяжелый труд. Нора. Трудно мне было что-нибудь знать о тебе и о твоих делах, раз ты мне
      ничего не рассказывал. Ларри (раздраженно). Нора, мужчина не может описывать каждый свой день; он
      слишком устает от того, что его прожил. Нора. Я тебя не виню. Ларри (смотрит на нее с участием). Ты как будто неважно себя чувствуешь?
      (Подходя ближе, нежно и заботливо.) У тебя случайно нет невралгии? Нора. Нет. Ларри (успокоенный). А у меня бывает, когда немного раскисну. (Рассеянно,
      опять принимаясь бродить по комнате.) Да, так-то. (Смотрит через
      открытую дверь на ирландский пейзаж и, сам того не замечая, начинает с
      большим выражением напевать арию из оффенбаховского "Виттингтона".)
      Пусть вечно здесь сияет лето
      И лист не падает с ветвей,
      Нет лучше Англии на свете...
      О ветер северных морей!
      Нора, слушая его пенье, вначале настраивается на
      сентиментальный лад; но чувства, выраженные в последних
      двух строчках, так удивляют ее, что она роняет вязанье
      на колени и смотрит на Ларри во все глаза. Он продолжает
      петь, но мелодия переходит в слишком высокий для его
      голоса регистр, и тогда он начинает высвистывать "Помни,
      зеленый Эрин".
      Боюсь, что я надоел тебе, Нора, хотя ты слишком добра и сама, конечно,
      этого не скажешь. Нора. Тебя уже тянет обратно в Англию? Ларри. Вовсе нет. Ни капельки. Нора. В таком случае странно, что ты поешь такую песню. Ларри. Ах, песню! Ну, это ровно ничего не значит. Ее сочинил немецкий еврей;
      английский патриотизм по большей части такого происхождения. Не обращай
      на меня внимания, дорогая. И пожалуйста, скажи, когда я тебе наскучу. Нора (горько). Роскулен не такое уж веселое место, чтобы ты мог мне
      наскучить при первом же разговоре после восемнадцати лет разлуки, хоть
      ты и мало что нашел мне сказать. Ларри. Восемнадцать лет! Это чертовски долго, Нора. Будь это восемнадцать
      минут или даже восемнадцать месяцев, нить не успела бы порваться и мы
      бы сейчас болтали, как две сороки. А так я просто не нахожу, что
      сказать; да и ты тоже. Нора. Я... (Слезы душат ее, но она изо всех сил старается этого не
      показать.) Ларри (совершенно не сознавая своей жестокости). Через недельку-другую мы
      опять станем старыми друзьями. А пока что похоже, что тебе от меня мало
      радости, и лучше я удалюсь. Скажи Тому, что я пошел на холмы
      прогуляться. Нора. Ты, видно, очень привязан к Тому, как ты его зовешь. Ларри (тотчас меняет тон; очень серьезно). Да, я очень привязан к Тому. Нора. Так иди к нему, пожалуйста. Я тебя не держу. Ларри. Я понимаю, что мой уход будет для тебя облегчением. Не очень-то
      удачная вышла встреча после восемнадцати лет, а? Ну, ничего! Такие
      чувствительные встречи всегда неудачны. А теперь по крайней мере самое
      неприятное уже позади. (Уходит через дверь в сад.)
      Нора, оставшись одна, мгновение борется с собой, потом,
      упав лицом на стол, разражается рыданиями. Рыдания
      сотрясают ее с такой силой, что на время она перестает
      что-либо слышать и замечает, что она не одна, лишь
      тогда, когда оказывается в объятиях Бродбента, который
      появился из внутренней двери, тщательно вымытый и
      причесанный. При виде ее слез Бродбента охватывают
      сперва удивление и жалость, а затем волнение, столь
      сильное, что он совершенно перестает владеть собой.
      Бродбент. Мисс Рейли! Мисс Рейли! Что случилось? Не плачьте. Я не могу этого
      вынести. Не надо плакать. (Она делает мучительное усилие заговорить;
      это ей так трудно, что Бродбент порывисто восклицает.) Нет, нет, не
      говорите, не надо! Плачьте, сколько вам хочется, не стесняйтесь меня,
      доверьтесь мне. (Прижимая ее к груди, бессвязно бормочет слова утешения
      ) Поплачьте у меня на груди; где же и плакать женщине, как не на груди
      у мужчины. Настоящего мужчины, настоящего друга. Ведь что за грудь, а?
      Широкая! Верных сорок два дюйма! Нет, нет, не смущайтесь, бросьте
      церемонии. Мы ведь друзья, правда? Ну, ну, ну! Ведь вам хорошо теперь,
      да? Удобно? Уютно? Нора (сквозь слезы). Пустите. Где мой платок? Бродбент (обнимая ее одной рукой, другой достает большой шелковый платок из
      жилетного кармана). Вот вам платок. Разрешите мне. (Вытирает ей слезы.)
      Ничего, что это не ваш. Ваш, наверно, крохотный. Знаю я эти батистовые
      платочки... Нора (рыдая). Вовсе не батистовый... а простой бумажный... Бродбент. Ну конечно, простой бумажный... совсем никудышный... недостойный
      касаться глаз моей Норы Крейны... Нора (истерически хохочет, цепляясь за него, и старается заглушить смех,
      прижимаясь лицом к его ключице). Ох, не смешите меня, не смешите меня,
      ради бога! Бродбент (испуган). Я не хотел, честное слово! Почему? В чем дело? Нора. Нора Крина! Нора Крина! Бродбент (ласково похлопывает ее по спине). Ах, ну конечно, Нора Крина. Нора
      акэшла... Нора. Акушла! Бродбент. Тьфу, проклятый язык! Нора, милочка... Моя Нора... Нора, которую я
      люблю... Нора (в ней сразу заговорило чувство приличия). Вы не имеете права так со
      мной говорить. Бродбент (становится необычайно серьезным и отпускает ее). Да, конечно, не
      имею. Я вовсе не хотел... то есть я именно хотел... но я понимаю, что
      это преждевременно. Я не имел права пользоваться тем, что вы сейчас
      взволнованы, но я сам на минуту потерял самообладание Нора (удивленно глядя на него). Вы, должно быть, очень добрый человек,
      мистер Бродбент, но собой вы, как видно, совсем не владеете.
      (Отворачивается, охваченная стыдом.) Не больше, чем я. Бродбент (решительно). О нет, я умею владеть собой; вы бы посмотрели, каков
      я, когда разойдусь; тогда у меня потрясающее самообладание...
      Припомните: мы с вами только один раз видались наедине, кроме
      сегодняшнего И в тот вечер, к моему стыду, я был в омерзительном
      состоянии. Нора. Ах нет, мистер Бродбент, вы вовсе не были омерзительны. Бродбент (неумолимо). Нет, был. Мне нет оправдания. Форменная скотина! Я
      произвел на вас, вероятно, самое отталкивающее впечатление. Нора. Да право же нет. Не будем об этом говорить. Бродбент. Я вынужден говорить, мисс Рейли; это мой долг. Я вас задержу на
      одну минутку. Присядьте. (С угнетающей торжественностью указывает на
      стул. Нора, очень удивленная, садится. Бродбент все с той же важностью
      ставит другой стул рядом, садится и приступает к объяснению.)
      Во-первых, мисс Рейли, заверяю вас, что сегодня я не пил решительно
      ничего, содержащего алкоголь. Нора. У вас это как-то так... не получается такой большой разницы, как у
      ирландца. Бродбент. Возможно. Возможно. Я никогда не теряю власти над собой. Нора (утешая его). Ну, сейчас вы, во всяком случае,- в полном сознании. Бродбент (с жаром). Благодарю вас, мисс Рейли. Конечно. Теперь у нас пойдет
      на лад. (Понизив голос, нежно.) Нора, вчера я говорил серьезно.
      Нора делает движение, словно собираясь встать.
      Нет. Минуточку. Не думайте, что я требую от вас окончательного ответа
      сейчас, когда не прошло еще и суток с начала нашего знакомства. Я готов
      ждать сколько угодно, лишь бы вы подали мне надежду, что ваш ответ в
      конце концов не будет отрицательным. Нора. Господи! Да ведь если я это сделаю, значит, я уже согласилась? Право,
      мистер Бродбент, иногда мне кажется, что у вас в голове что-то неладно.
      Вы иногда говорите такие смешные вещи. Бродбент. Да, я знаю, во мне очень сильно чувство юмора, и от этого люди
      иногда сомневаются в серьезности моих слов. Вот почему я всегда считал,
      что мне следует жениться на ирландке. Она бы понимала мои шутки. Вы бы,
      например, их понимали, правда? Нора (в смущении). Я, право, не знаю, мистер Бродбент... Бродбент (успокоительно). Подождите. Я вам постепенно все открою, мисс
      Рейли. Выслушайте меня. Вы, вероятно, заметили, что, говоря с вами, я
      проявлял чрезвычайную сдержанность; я боялся оскорбить вашу
      деликатность слишком резким выражением своих чувств. Но теперь я
      чувствую, что настало время говорить, говорить прямо, говорить
      откровенно, говорить ясно. Мисс Рейли, вы внушили мне необыкновенно
      сильную привязанность. Быть может, с чисто женской интуицией вы уже
      догадались об этом. Нора (встает, расстроенная). Зачем вы это говорите? Такие нелепые,
      бессердечные фразы? Бродбент (тоже встает). Нелепые? Бессердечные? Нора. Как вы не понимаете, что сказали мне то, чего ни один мужчина не
      должен говорить женщине, если только он не... если он не... (Ее вдруг
      начинают душить слезы, и она опять падает лицом на стол.) Ах, уйдите! Я
      ни за кого не выйду замуж. Что это приносит, кроме горя и
      разочарования! Бродбент (обнаруживая самые угрожающие симптомы ярости и обиды). То есть это
      значит, что вы мне отказываете? Что вы меня не любите? Нора (глядя на него в тревоге). Не принимайте этого так близко к сердцу,
      мистер Бр... Бродбент (весь красный, почти задыхаясь). Не утешайте меня. Не водите меня
      за нос. (С детским гневом.) Я люблю вас. Я хочу, чтобы вы были моей
      женой. (В отчаянии.) Я не могу вас заставить. Я бессилен. Я ничего не
      могу. Вы не имеете права разрушать мою жизнь. Вы... (Истерическая
      спазма прерывает его речь.) Нора (в испуге). Не собираетесь ли вы заплакать? Я никогда не думала, что
      мужчины могут плакать. Пожалуйста, не надо. Бродбент. Я не плачу. Я-я-я... я предоставляю это вашим сентиментальным
      ирландцам. Вы думаете, я бесчувственный, потому что я сухой, сдержанный
      англичанин и не умею красно говорить о своих чувствах? Нора. Мне кажется, вы сами не знаете, что вы за человек. Кем-кем, а
      бесчувственным вас не назовешь. Бродбент (обижен). Вы сами бесчувственная! Вы такая же бессердечная, как
      Ларри! Нора. А что я должна была сделать? Броситься вам на шею, как только вы
      сказали первое ласковое слово? Бродбент (бьет кулаком по своей непонятливой голове). Какой же я дурак!
      Какая же я скотина! Ведь это только ваша ирландская застенчивость. Ну
      конечно! А на самом деле вы согласны? Ведь да? А? Правда? Да, да, да? Нора. Неужто вам непонятно, что я теперь могу остаться старой девой, если
      предпочту эту участь, но замуж мне уже ни за кого нельзя выйти, кроме
      вас? Бродбент (хватает ее и стискивает в объятиях с глубоким вздохом облегчения и
      торжества). Ну, слава богу! Вот и отлично! Я так и знал, что в конце
      концов вы тоже поймете, как это будет хорошо для нас обоих. Нора (испытывая лишь неудобство, а отнюдь не восторг от его пылкости). Вы
      ужасно сильный и, право, злоупотребляете своей силой... Я совсем не о
      том думала, хорошо это будет для нас или нет. Когда вы меня здесь
      застали и я позволила вам приласкать меня и поплакала у вас на груди, я
      это сделала просто так - ну, потому, что была несчастна и мне так
      хотелось утешения! Но как же я после этого позволю другому мужчине
      дотронуться до меня? Бродбент (растроган). Это очень мило с вашей стороны, Нора. В высшей степени
      деликатно и женственно. (Рыцарски целует ей руку.) Нора (глядя на него вопросительно и с некоторым сомнением). А вы сами - если
      бы вы позволили женщине плакать у себя на груди, ведь до другой вы уже
      не могли бы дотронуться? Бродбент (несколько смущенно). Конечно, я бы не должен. Мне бы не следовало.
      Но, по совести говоря, если мужчина - сколько-нибудь приятный мужчина,
      то его грудь - это крепость, которой приходится выдерживать не одну
      осаду. По крайней мере это так у нас, в Англии. Нора (сухо, с раздражением). Так лучше вам жениться на англичанке. Бродбент (морщась). Нет, нет! Англичанки, на мой вкус, слишком прозаичны,
      слишком материальны - просто какие-то ходячие бифштексы. Меня влечет к
      идеальному. А у Ларри как раз противоположный вкус. Он любит
      плотненьких и бойких, таких, чтобы сами шли ему навстречу. Это очень
      удобно: мы поэтому никогда не влюблялись в одну и ту же женщину. Нора. Вы смеете говорить мне в глаза, что вы уже раньше были влюблены? Бродбент. Господи! Ну конечно, был. Нора. Я не первая ваша любовь? Бродбент. Первая любовь - это всегда капелька сумасбродства и очень много
      любопытства; ни одна уважающая себя женщина на это не польстится. Нет,
      моя дорогая Нора, с этим я давно покончил. Любовные истории всегда
      кончаются ссорой. А мы не будем ссориться. Мы построим прочный семейный
      очаг - муж и жена, комфорт и здравый смысл, ну и, конечно, сердечная
      привязанность. А? (Обнимает ее уверенным жестом хозяина.) Нора (уклоняясь, холодно). Я не хочу подбирать остатки после другой женщины. Бродбент (не выпуская ее). Никто вас не просит, сударыня. Я еще ни одной
      женщине не предлагал руки. Нора (строго). Почему же вы этого не сделали, если вы порядочный человек? Бродбент. Видите ли, они по большей части были уже замужем... Успокойтесь. Я
      никому не сделал зла. А кроме того, нехорошо все валить на меня одного.
      Ведь у вас тоже небось были одно-два увлечения? Нора (ощущая укор совести). Да. Я не имею права быть слишком разборчивой. Бродбент (смиренно). Нора, я знаю, что я вас не стою. Ни один мужчина не
      стоит женщины, если она по-настоящему хорошая женщина. Нора. О, я не лучше вас. Я должна вам признаться... Бродбент. Нет, нет, только не признавайтесь; гораздо лучше без этого.
      Давайте, и я вам не буду ни в чем признаваться, и вы мне тоже. Полное
      доверие и никаких признаний - лучший способ избежать ссор. Нора. Не думайте, что это что-нибудь такое, чего я должна стыдиться. Бродбент. Я и не думаю. Нора. Никого больше не было возле меня, кого бы я могла полюбить; поэтому я
      и оказалась такой дурочкой и вообразила, будто Ларри... Бродбент (сразу отметает эту возможность). О, Ларри! Из этого бы все равно
      ничего не вышло. Вы не знаете Ларри так, как я его знаю, дорогая. Он
      решительно не способен радоваться жизни; он не сумел бы сделать женщину
      счастливой. Умен, как бес, но жизнь для него слишком низменна; он
      никого и ничего не любит. Нора. В этом я убедилась. Бродбент. Ну конечно. Нет, дорогая, поверьте мне, это счастье для вас, что
      вы с ним развязались. Вот! (Сгребает ее в охапку и прижимает к груди.)
      Здесь вам будет гораздо лучше. Нора (привередничая, как истая ирландка). Не надо. Мне это не нравится. Бродбент (неукротимо). Привыкнете - и понравится. Не сердитесь на меня: это
      непреодолимая потребность моей природы - время от времени кого-нибудь
      потискать. А вам это полезно - у вас от этого разовьются мускулы и
      фигура станет лучше. Нора. Ну-ну! Это такие манеры у вас в Англии? Вам не стыдно говорить о таких
      вещах? Бродбент (теперь он окончательно разошелся). Ни капельки! Честное слово,
      Нора, жизнь - великолепная штука! Пойдем погуляем, что тут сидеть в
      душной комнатушке. Мне здесь тесно! Я жажду простора! Идем. Ну, раз,
      два, три - поехали! (Подхватывает ее под руку и увлекает в сад, как
      ураган сухой листочек.)
      В тот же вечер, попозже, на холме возле большого камня
      кузнечик снова наслаждается солнечным закатом. Но теперь
      нет ни Кигана, который развлекал бы его беседой, ни
      Патси Фарела, в которого он мог бы вселить страх. Он
      поет в одиночестве, пока на холм не поднимаются рука об
      руку Нора и Бродбент. Бродбент по-прежнему весел и
      самоуверен; Нора же, почти в слезах, отворачивается от
      него.
      Бродбент (останавливается, вдыхая горный воздух). Ах! Прекрасный вид!
      Отличное местечко! Самое подходящее для отеля и спортивной площадки.
      Сюда мы приезжали бы играть в гольф. С пятницы до вторника, плата за
      билет включается в стоимость пансиона... Знаешь, Нора, я этим займусь,
      честное слово. (Смотрит на нее.) Что с тобой? Устала? Нора (не в силах удержать слезы). Никогда в жизни мне не было так стыдно. Бродбент (удивлен). Стыдно? Чего? Нора. Боже мой! Как ты мог таскать меня по всему городу и всем говорить, что
      мы помолвлены, и знакомить меня с самыми последними людьми, и
      позволять, чтобы они пожимали мне руку, и поощрять их бесцеремонность?
      Не думала я дожить до такого срама - за руку здороваться с Дуланом
      среди бела дня на главной улице Роскулена! Бродбент. Но, дорогая, ведь Дулан - трактирщик; в высшей степени влиятельный
      человек. Кстати, я его спросил, будет ли его жена завтра дома. Он
      сказал, что будет; так что завтра ты, пожалуйста, возьми машину и
      поезжай к ней с визитом. Нора (в ужасе). Это чтобы я поехала к жене Дулана? Бродбент. Ну да, конечно; придется съездить ко всем их женам. Надо будет
      достать списки избирателей. У кого нет права голоса, к тем, понятно,
      незачем заезжать. Ты, Нора, настоящая находка для избирательной
      кампании; ты тут считаешься богатой наследницей, им будет страшно
      лестно, что ты приедешь. Тем более что раньше ты ведь никогда до них не
      снисходила? Нора (возмущенно). Никогда! Бродбент. Нам теперь нельзя быть слишком гордыми и замкнутыми. Истинная
      демократичность и внимание ко всем избирателям без различия классов!
      Нет, до чего мне везет, а? Я женюсь на самой очаровательной женщине во
      всей Ирландии, и оказывается, что ничего лучше я не мог придумать для
      успеха избирательной кампании. Нора. И ты, значит, согласен, чтобы я всячески унижалась, лишь бы тебе
      пройти в парламент? Бродбент (из него так и брызжет энергия). Подожди, вот увидишь, какая это
      зажигательная штука - выборы! Сама все сделаешь, только бы я прошел. А
      потом, разве тебе не приятно будет, когда люди станут говорить, что,
      мол, Том Бродбент всем обязан жене, она его провела в парламент! А
      может быть - почем знать?- и в кабинет министров, а, Нора? Нора. Видит бог, мне не жалко денег! Но опускаться до самого простого
      люда... Бродбент. Для жены депутата, Нора, нет простых людей, если только они имеют
      право голоса. Не огорчайся, дорогая. Тут ничего нет плохого, иначе
      разве я бы тебе позволил? Самые порядочные люди так делают. Все так
      делают. Нора (кусая губы, смотрит вниз с холма, нисколько не убежденная и все еще
      расстроенная). Ну, тебе лучше знать, как там у вас делают в Англии.
      Только я считаю, что они невысоко себя ценят. А теперь я пойду. Сюда
      идут Ларри и мистер Киган, а я сейчас не могу с ними разговаривать. Бродбент. Подожди минутку и скажи что-нибудь любезное Кигану. Говорят, он
      имеет не меньше влияния, чем сам отец Демпси. Нора. Плохо ты знаешь Питера Кигана. Он меня насквозь видит, как если бы я
      была из стекла. Бродбент. А ему все равно будет приятно. Ведь человека подкупает не самая
      лесть, а то, что ты считаешь его достойным лести. Только ты не подумай,
      что я когда-нибудь кому-то льстил. Никогда в жизни. Пойду ему
      навстречу. (Направляется вниз по тропинке, изображая на лице живую
      радость, как при встрече с дорогим и особенно уважаемым другом.)
      Нора вытирает глаза и уже хочет уйти, как вдруг Ларри
      появляется на тропинке и подходит к ней.
      Ларри. Нора. (Она оборачивается и молча смотрит на него. Он говорит тепло,
      явно ища примирения). Когда я от тебя ушел, мне тоже стало тяжело, как
      и тебе. Тогда я просто не знал, о чем говорить, и плел что придется,
      только чтобы сгладить неловкость. С тех пор я успел подумать, и теперь
      я знаю, что я должен был сказать. Я нарочно за этим вернулся. Нора. Ну, так ты опоздал. Тебе мало было, что я ждала восемнадцать лет, - ты
      думал: пускай подождет еще денек. А вот и ошибся. Я помолвлена с твоим
      другом, мистером Бродбентом; а с тобой я покончила. Ларри (наивно). Так ведь я это самое и хотел тебе посоветовать. Нора (в невольном порыве). О, какое животное! Говорить мне это в лицо! Ларри (раздраженно, впадая в свою самую ирландскую манеру). Нора, пойми,
      наконец, что я ирландец, а он англичанин. Ты ему нужна; он тебя хватает
      - и готово. Мне ты тоже нужна, и вот я ссорюсь с тобой и всю жизнь буду
      жить без тебя. Нора. Ну и живи себе. Отправляйся обратно в Англию к своим ходячим
      бифштексам, которые тебе так нравятся. Ларри (в изумлении). Нора! (Догадывается, откуда она взяла эту метафору.)
      Ага, он говорил с тобой обо мне. Ну ладно, все равно; мы с тобой должны
      быть друзьями. Я не хочу, чтобы его женитьба на тебе означала его
      разрыв со мной. Нора. Он тебе дороже, чем я; дороже, чем я тебе когда-нибудь была. Ларри (с жестокой откровенностью). Конечно, дороже. Какой смысл это
      скрывать? Нора Рейли очень мало что значила для меня и для всех людей
      на свете. Но миссис Бродбент будет значить очень много. Играй хорошо
      свою новую роль - и больше не будет ни одиночества, ни бесплодных
      сожалений, ни пустых мечтаний по вечерам возле Круглой башни. Будет
      реальная жизнь, и реальный труд, и реальные заботы, и реальные радости
      среди реальных людей - крепкая английская жизнь в Лондоне, истинном
      центре мира. Хлопот у тебя будет выше головы - вести хозяйство Тома, и
      развлекать друзей Тома, и проводить Тома в парламент; но это стоит
      труда. Нора. Ты так говоришь, словно я еще должна быть ему благодарна за то, что он
      на мне женится. Ларри. Я говорю то, что думаю. Ты делаешь очень выгодную партию - вот тебе
      мое мнение. Нора. Скажите пожалуйста! Ну, многие найдут, что для него это тоже
      небезвыгодное дело. Ларри. Если ты хочешь сказать, что в тебе он нашел неоценимое сокровище, то
      он и сам сейчас так думает; и ты сможешь всю жизнь поддерживать в нем
      это убеждение, если приложишь капельку усилий. Нора. Я не о себе думала. Ларри. Ты думала о своих деньгах? Нора. Я этого не сказала. Ларри. В Лондоне твоих денег не хватит заплатить за год кухарке. Нора (вспылив). Если даже это правда - и в таком случае стыдно тебе, что ты
      посмел мне это бросить в лицо! - но если даже правда, то мои деньги
      все-таки дадут нам независимость; на самый худой конец мы всегда сможем
      вернуться сюда и жить на них. А если мне придется вести его дом, так
      одно я могу сделать - позаботиться, чтоб твоя нога туда не ступала. Я с
      тобой покончила. И лучше бы я с тобой никогда и не встречалась.
      Прощайте, мистер Ларри Дойл. (Поворачивается к нему спиной и уходит.) Ларри (глядя ей вслед). Прощай! Прощай! Боже, до чего это по-ирландски! До
      чего же мы оба ирландцы. О Ирландия, Ирландия, Ирландия!..
      Появляется Бродбент, оживленно разговаривающий с
      Киганом.
      Бродбент. Нет ничего прибыльней, чем загородный отель и поле для гольфа; но,
      конечно, надо быть не только пайщиком, а чтоб и земля была ваша, и
      мебельные поставщики не слишком вас прижимали, и чтоб у вас у самого
      была деловая жилка. Ларри. Нора пошла домой. Бродбент (убежденно). Вы были правы, Ларри. Нору необходимо подкормить. Она
      слабенькая, и от этого у нее разные фантазии. Да, кстати, я вам
      говорил, что мы помолвлены? Ларри. Она сама мне сказала. Бродбент (снисходительно). Да, она сейчас этим полна, могу себе представить.
      Бедная Нора! Так вот, мистер Киган, я уже говорил вам. Мне теперь
      понятно, что тут можно сделать. Теперь мне понятно. Киган (с вежливым полупоклоном). Английский завоеватель, сэр. Не прошло и
      суток, как вы приехали, а уже похитили нашу единственную богатую
      наследницу и обеспечили себе кресло в парламенте. А мне вы уже
      пообещали, что, когда я буду приходить сюда по вечерам, чтобы
      размышлять о моем безумии, следить, как тень от Круглой башни
      удлиняется в закатных лучах солнца, и бесплодно надрывать себе сердце в
      туманных сумерках, думая об умершем сердце и ослепшей душе острова
      святых, - вы утешите меня суетой загородного отеля и зрелищем детей,
      таскающих клюшки за туристами и тем подготовляющихся к дальнейшей своей
      судьбе. Бродбент (растроганный, молча протягивает ему в качестве утешения сигару,
      которую Киган с улыбкой отстраняет). Вы совершенно правы, мистер Киган,
      вы совершенно правы. Поэзия есть во всем, даже (рассеянно заглядывает в
      портсигар) в самых современных и прозаических вещах; нужно только уметь
      ее почувствовать. (Выбирает одну сигару для себя, другую подает Ларри;
      тот берет ее.) Я бы не сумел, хоть убейте; но тут начинается ваша роль.
      (Лукаво, пробуждаясь от мечтательности и добродушно подталкивая
      Кигана.) А я вас немножко расшевелю. Это моя роль. А? Верно? (Очень
      ласково похлопывает его по плечу, отчасти любуясь им, отчасти его
      жалея.) Да, да, так-то! (Возвращаясь к делу.) Да, кстати, - мне
      кажется, тут можно устроить что-нибудь поинтересней трамвайной линии.
      Моторные лодки теперь все больше входят в моду. И посмотрите, какая
      великолепная река у вас пропадает даром. Киган (закрывая глаза). "Молчанье, о Мойла, царит на твоих берегах". Бродбент. Уверяю вас, шум мотора очень приятен для слуха. Киган. Лишь бы он не заглушал вечерний благовест. Бродбент (успокоительно). О нет, этого нечего бояться; колокольный звон
      страшно громкая штука, им можно все что угодно заглушить. Киган. У вас на все есть ответ, сэр. Но один вопрос все-таки остается
      открытым: как вырвать кость из собачьей пасти? Бродбент. То есть?.. Киган. Нельзя строить отели и разбивать площадки для гольфа в воздухе. Вам
      понадобится наша земля. А как вы вырвете наши акры из бульдожьей хватки
      Матта Хаффигана? Как вы убедите Корнелия Дойла отказаться от того, что
      составляет его гордость, - положения мелкого помещика? Как вы примирите
      мельницу Барни Дорана с вашими моторными лодками? Поможет ли вам Дулан
      получить разрешение на постройку отеля? Бродбент. Мой дорогой сэр, синдикат, представителем которого я являюсь, уже
      сейчас владеет доброй половиной Роскулена. Дулан зависит от своих
      поставщиков; а его поставщики - члены синдиката. А что до фермы
      Хаффигана, и мельницы Дорана, и усадьбы мистера Дойла, и еще десятка
      других, то не пройдет и месяца, как на все это у меня будут закладные. Киган. Но, простите, вы ведь не дадите им больше, чем стоит земля: и они
      смогут вовремя выплачивать проценты. Бродбент. Ах, вы поэт, мистер Киган, а не деловой человек. Ларри. Мы дадим им в полтора раза больше, чем стоит земля; то есть больше
      того, что они смогут за нее выручить. Бродбент. Вы забываете, сэр, что с нашим капиталом, с нашими знаниями, с
      нашей организацией и, осмелюсь сказать, с нашими английскими деловыми
      навыками мы сможем выручить десять фунтов там, где Хаффиган, при всем
      своем трудолюбии, не выручит десяти шиллингов. А мельница Дорана - это
      вообще устарелая чепуха; я поставлю там турбину для электрического