Заложив руки за спину, князь Лют ходил из угла в угол перед стоявшим в дверях горницы тысяцким Микулой.
      — Я не звал тебя. Разве мои гридни не сказали, что после обеда я всегда почиваю?
      — Сказали, князь. Но что значат слова гридней, коли брат нужен брату?
      — Я не брат тебе, тысяцкий. Но раз ты пришел, готовься держать ответ за свои дела. О них я хотел говорить с тобой вечером, однако ты сам ускорил этот разговор.
      — Слушаю тебя.
      — Вчера утром на подворье Любавы, дочери покойного сотника Брячеслава, найден десяток побитых из луков варягов. В сей татьбе ярл Эрик винит тебя, киевлянина. А сегодня днем на поляне у Черного болота обнаружена еще сотня убитых викингов. И в этом злодействе ярл опять-таки видит твою руку. Он требует у меня управы на тебя.
      Микула пристально глянул на Люта.
      — Управы требует только варяжский ярл или ты тоже, полоцкий князь?
      — Пока лишь ярл. Но если в смерти его викингов на самом деле повинен ты, готовься к ответу и предо мной, князем этой земли.
      —Я всегда привык отвечать за собственные дела, и ничьи угрозы меня не устрашат. Но ты собирался говорить со мной о варягах вечером, давай так и поступим. А сейчас у нас есть более важные и неотложные дела.
      Микула отошел от двери, приблизился к настежь открытому окну горницы. Расстегнул свой широкий пояс и положил его вместе с мечом на лавку. Принялся снимать кольчугу. Не понимая смысла действий тысяцкого, Лют с удивлением смотрел, как тот стянул с себя кольчугу, затем рубаху и, обнаженный по пояс, стал в поток солнечных лучей, льющихся через окно в горницу.
      — Смотри, князь, — промолвил он, поднимая руку. И в лучах солнца под мышкой у тысяцкого Лют увидел выжженное каленым железом тавро: длинный русский щит и скрещенные под ним два копья. Это был тайный знак, что накладывался на тело каждого друга-брата, посвятившего в грозовую ночь на днепровской круче свою жизнь служению Руси и Перуну. Точно такой знак уже двадцать лет носил на своем теле и полоцкий князь.
      — Здрав будь, брат, — тихо сказал Лют. — Прости за обидные речи, что слышал от меня. Но так говорил не с тобой, своим другом-братом, а с гонцом киевской княгини, на верность которой еще не клялся на своем мече. Отчего ты сразу не открылся мне?
      — Потому что до сегодняшнего дня я и был лишь посланцем великой княгини Ольги. Это она отправила меня к тебе, требуя помощи полоцких дружин против древлян. Только сегодня утром прискакал ко мне гонец от главного воеводы Ратибора с вестью о раде наших другов-братьев и взятии Искоростеня. Теперь, княже, я буду говорить с тобой уже от имени рады и воеводы Ратибора, который после смерти князя Игоря стал нашим первым и старшим братом.
      — Готов слушать тебя.
      — Рада признала волю покойного князя Игоря, и теперь Ольга — великая русская княгиня и хозяйка всей земли Русской. Ее слово — закон для нас. Но еще больший закон — приговор рады наших другов-братьев, и прискакавший гонец передал его мне. Узнав о смуте в древлянской земле, недруги Руси решили воспользоваться этим и поживиться за ее счет. И не стаи воронов, а тучи наших ворогов слетелись сейчас со всех сторон к русским кордонам. Рада велела нам, княже, не допустить, чтобы викинги ярла Эрика обнажили меч против Руси или какой иной супостат топтал русскую землю. Вот чего требует от нас рада, вот о чем по ее велению пришел я говорить с тобой.
      — Значит, вороги решили слететься к русским кордонам… — медленно проговорил Лют. — Что ж, пускай слетаются. Посмотрим, кто из них назад улетит.
      Он шагнул к двери, ударом ноги распахнул ее во всю ширь.
      — Гридень! Вели принести нам с тысяцким заморского вина и старого меда! Наилучшего, что храню для самых дорогих гостей! И живо, нам некогда ждать.

      Подворье перед княжеским теремом было полно народа. В бурлящей от нетерпения толпе можно было увидеть всех: полоцких горожан и ремесленников-смердов из окрестных весей, русских и варяжских дружинников, славянских и иноземных купцов с торжища. Вездесущая детвора облепила даже крыши соседних домов и ветви близрастущих деревьев. На высоком крыльце терема сидел в кресле князь Лют, рядом с ним — ярл Эрик и тысяцкий Микула. За ними теснилась группа знатных половчан и викингов. Перед крыльцом лицом к князю стояли хазарин Хозрой и Любава, слева от них восседали на резной деревянной скамье русские и варяжские жрецы. Толпа шумела, в ней все чаще и чаще раздавались нетерпеливые, возбужденные голоса. Князь Лют поднял руку, и на подворье сразу воцарилась тишина.
      — Заморский гость и ты, русская дева, — обратился князь к Хозрою и Любаве, — я дал три дня, дабы вы смогли доказать правоту своих слов. Кто сделал это?
      Ответом ему было молчание, и Лют глянул на Хозроя.
      — Что молвишь, купец?
      — Мои люди не были в лесу, светлый князь. Они могли бы подтвердить это даже при испытании огнем и железом. Но рабы до сих пор не вернулись ко мне. Я не знаю, где они и что с ними.
      — Кто еще, кроме исчезнувших челядников, может очистить тебя от навета девы?
      — Никто, светлый князь. Я стар, одинок и немощен, а потому брошен даже собственными рабами. Кто еще встанет на мою защиту? — Голос хазарина дрожал от волнения, на глазах появились слезы. — Вся моя надежда — только на твое великодушие и доброту, храбрый и справедливый полоцкий князь.
      — А что скажешь ты, дева? — перевел взгляд Лют на Любаву.
      — Челядники купца были в лесу, — громко ответила девушка. — Их видела я и может узнать пес, который защищал хозяина. Поэтому кто-то и хотел сжечь нас обоих, оттого и нет сейчас на судилище челядников купца.
      — Кто еще, помимо бессловесного пса, подтверждает твой навет на купца? — спросил Лют.
      — Сам купец, — смело произнесла Любава. — Разве мнимое исчезновение его рабов не говорит о том, что он страшится показать их псу убитого дротта?
      В толпе на подворье возник гомон. Но князь вновь поднял руку, и шум стих.
      — Купец и дева, никто из вас не убедил меня в своей правоте. Потому тяжбу между вами решит Божий суд. Я обещал его, и он свершится!
      При этих словах сидевшие на скамье верховный жрец Перуна и главный дротт Одина встали. Варяг воздел руки к солнцу, славянин с силой ударил концом посоха в землю.
      — Божий суд! — одновременно воскликнули они.
      Русичи знали несколько видов Божьего суда: испытание огнем, железом, водой, а также судебный поединок между сторонами или свидетелями. Божьи суды применялись в случаях, когда показаний послухов или видоков, а также иных доказательств было явно недостаточно. Тогда правоту одной из сторон должны были указать боги, всегда встающие на защиту невиновного. Но поскольку славянка и хазарин поклонялись разным богам, покровительство неба в данном случае было обеспечено им обоим. Поэтому железо, огонь, вода должны были стать сейчас игрушкой в руках столкнувшихся интересов небесных сил и не могли с достоверностью указать истинного виновника. А раз так, оставался самый надежный и проверенный способ узнать волю владыки самих богов и всего сущего — поединок с оружием в руках. Но как могли сражаться старик и женщина? Русские законы знали выход и из такого положения.
      Князь Лют встал с кресла, шагнул к видневшейся за спинами Любавы и Хозроя толпе. Остановился у самого края крыльца.
      — Купец и дева, вашу судьбу решат боги! Но негоже бороться старости и материнству, а потому волю неба пускай узнают те, кто встанет на вашу защиту! Так гласят законы русичей, и так будет!
      Князь не спеша обвел глазами замершую перед ним толпу, указал пальцем на съежившегося под его взглядом Хозроя.
      — Люди! Русичи и иноземцы! Кто желает встать на защиту гостя из Хазарии и вместе с небом доказать его невиновность?
      Какое-то время над подворьем висела тишина, толпа словно оцепенела. Затем из большой группы варяжских воинов, стоявших невдалеке от скамьи жрецов, вперед выступил один.
      — Я сделаю это!
      Лют сразу узнал викинга. Это был Индульф, сотник из дружины ярла Эрика, один из лучших ее бойцов. Исполинского роста, с могучими плечами, длинными руками, обладающий необузданным нравом, он был сильным и опытным воином. В бою Индульф всегда стоял в передней шеренге викингов и первым бросался на чужую стену щитов, прорубая ее. В случае неудачи Индульф последним покидал поле боя, прикрывая отход товарищей. Его слово в дружине было законом, никто не решался ему противоречить, его боялись, как самого ярла.
      Именно к Индульфу еще за сутки до судного дня по совету Эрика обратился за помощью Хозрой, не пожалев для подкупа сотника изрядной части своего золота.
      Посреди подворья Индульф остановился и сбросил с плеч на землю шкуру барса. Со свистом вырвал из ножен длинный тяжелый меч, облокотился на огромный, величиной с амбарную дверь, щит. Его шлем, украшенный перьями, сверкал, кольчуга, усиленная на груди квадратными стальными пластинами, тускло блестела. Викинг, уверенный в собственной силе и непобедимости, горделиво озирался по сторонам. Дикой и несокрушимой мощью веяло от его огромной фигуры, страх и ужас вызывали его чуть искривленный широкий меч и заросшее густой бородой, испещренное багровыми шрамами лицо. Да, хазарин знал, в чьи руки можно безбоязненно вручить свою судьбу.
      А перст князя был уже направлен в грудь Любавы.
      — Кто встанет на защиту славянской девы? Кто примет вызов отважного викинга Индульфа?
      Едва стих звук его голоса, тысяцкий Микула вышел из-за кресла и шагнул к Люту.
      — Я!
      По подворью прокатился восторженный гул толпы. Микула спустился с крыльца и направился сквозь расступившийся перед ним людской водоворот к Индульфу. По пути он протянул руку к группе русских дружинников, и кто-то отдал ему щит. Не доходя до викинга нескольких шагов, тысяцкий остановился и спокойно обнажил меч. Варяг был на голову выше русича, его клинок на пол-локтя длиннее, рядом со стройным и подтянутым славянином он казался каменной глыбой.
      Князь Лют на крыльце резко опустил руку.
      — Да свершится воля неба!
      В то же мгновение, даже не размахнувшись, викинг прямо с земли устремил свой меч в грудь русича. Но Микула был начеку. Не двигаясь с места, он лишь подставил под чужое лезвие край щита и легко отвел его в сторону. Рванув меч назад, Индульф занес его над головой, обрушил на противника новый удар. Отскочив в сторону, Микула избежал его и с быстротой молнии нанес свой. Но русская сталь лишь высекла искры из умело подставленного щита варяга. Проревев словно раненый тур, викинг выставил вперед громадный щит и, вращая над головой мечом, стал сыпать на русича удар за ударом. Они падали без передышки один за другим, и Микула с трудом увертывался, принимая на щит лишь самые опасные. А Индульф, будто в его руках был не тяжелый меч, а легкая соломинка, не ведал усталости.
      — Индульф, Индульф! — бесновались находившиеся на подворье викинги, подбадривая товарища.
      Они знали толк в подобного рода зрелищах. Наемные воины, сражавшиеся почти во всех концах известного тогда мира, варяги видели бои специально обученных для этого рабов-гладиаторов, схватки на ипподромах людей с дикими зверями, не в диковинку были им и судебные поединки. И схватка между такими опытными и знаменитыми воинами, как Индульф и Микула, доставляла им истинное наслаждение.
      — Индульф, Индульф! — скандировали они хором. — Варяг — победа! Рус — смерть!
      Викинг, подбадриваемый криками друзей, наседал на Микулу с новыми силами. От его частых и сильных ударов уже не было возможности уклоняться. Они сыпались градом, все чаще и чаще обрушиваясь на русский щит. И вот под очередным ударом щит затрещал, на нем появилась трещина, и Индульф, громко расхохотавшись, принялся бить раз за разом уже прямо по ней. Казалось, что еще один удар — и щит разлетится вдребезги. Тогда Микула, отпрыгнув назад, отшвырнул расколотый щит в сторону и обхватил рукоять меча обеими руками. Вмиг стихли крики беснующихся викингов, сразу остановился и замер на месте Индульф. Не только он, все, находившиеся на подворье, поняли, что настоящий бой начнется только сейчас, а то, что они наблюдали до этого, являлось лишь пробой сил.
      Глаза Микулы недобро вспыхнули. Пригнувшись и обеими руками занеся над головой меч, он первым прыгнул на врага. Быстр и точен был удар его меча, загремел и заискрился под ним варяжский щит. А славянский меч уже сверкнул перед самыми глазами викинга, заставив его торопливо отшатнуться в сторону. Теперь наступал Микула. Сильными короткими ударами он заставлял Индульфа все время прятаться за щитом, не давая ему возможности нанести ни одного удара, перехватывая его меч еще в воздухе и отводя клинок от себя. Варяг чувствовал, как все тяжелее увертываться ему от русских ударов, как все труднее следить за постоянно сверкающим вокруг него славянским мечом. Собрав оставшиеся силы для последнего страшного удара, он, выбрав момент, прыгнул вперед и занес меч над головой Микулы. Но тот, быстро шагнув ему навстречу, перехватил чужой клинок возле самого перекрестия варяжского меча. И так они замерли в шаге друг от друга: Индульф — стараясь опустить меч на голову Микулы, а тот — удерживая его над собой. От неимоверных усилий на шее варяга вздулись вены, округлились глаза, побагровело лицо. Когда казалось, что славянин сейчас не выдержит и меч викинга, обрушившись ему на голову, разрубит его пополам, Микула отпрянул в сторону и присел, держа меч впереди себя. Клинок Индульфа сверкнул рядом с ним, и в этот миг русич, словно распрямившаяся пружина, прыгнул вперед, с силой выбросив меч под открывшийся левый край щита варяга.
      Многоопытен и расчетлив был киевский тысяцкий, зорок и верен его глаз, а потому точен и неотразим нанесенный им удар. Меч безошибочно вошел до середины лезвия туда, куда и метил Микула — в узкую полоску между двумя стальными пластинами на кольчуге викинга, самом уязвимом месте в его доспехах. Оставив меч в груди зашатавшегося варяга, Микула отскочил назад и выхватил из ножен кинжал. Но оружие ему больше не понадобилось. Захрипев, Индульф выронил из рук щит, выпустил меч и схватился ладонями за грудь. Сделал из последних сил шаг в сторону русича и, будто подрубленное дерево, тяжело рухнул на землю.
      Какое-то время на подворье стояла мертвая тишина, затем она раскололась от громких криков полоцких горожан и русских дружинников. Только викинги, опустив глаза и угрюмо насупившись, хранили молчание.
      — Люди, русичи и иноземцы! — прозвучал над подворьем голос князя Люта. — На ваших глазах свершился суд Божий, само небо указало нам правого и виновного! Русская дева, волей богов ты очищена от подозрений и все твои слова признаны правдой! А ты, хазарин, будешь держать ответ за свои злодеяния!
      Князь повернулся в сторону Хозроя, но место, где купец только что находился, было пусто. Презрительно усмехнувшись, Лют поднял руку.
      — Люди, слушайте все! Хазарский купец Хозрой отныне не гость Руси, а тать и головник! Всяк, кто изловит и доставит его ко мне, получит награду!
      Подворье постепенно пустело, вскоре осталась лишь группа викингов, окруживших мертвого Индульфа. Опустившись в кресло, Лют обратился к Эрику:
      — Ярл, вечером у меня застолье. Жду и тебя с викингами.

      Веселье в княжеском тереме было в полном разгаре, когда Лют поставил на стол кубок и тронул за локоть Эрика.
      — Погоди пить. Хочу спросить тебя.
      Ярл с неудовольствием отнял от губ чашу с вином, вытер рукой липкую от хмельного зелья бороду
      — Спрашивай.
      — Ты обещал узнать волю своих богов и сказать, куда двинешься из Полоцка с викингами. С тех пор прошло много времени, а я так и не слышал твоего решения. Скажи мне его сейчас.
      — Боги не дали нам ответа. Один указал старому дротту дорогу на древлян, а райские девы валькирии, говорившие с вещуньей Рогнедой, и огненные стрелы, посланные Тором, позвали нас в поход на полян. Когда новый главный дротт снова пожелал узнать волю неба, бога предсказали нам удачу в теплых морях. Я до сих пор не знаю, что делать.
      — Жаль, — жестко сказал Лют, — потому что завтра вечером тебе с викингами придется покинуть полоцкую землю.
      Эрик удивленно вскинул брови.
      — Завтра вечером? Ты торопишь нас. Мне надобно еще раз узнать волю богов и держать перед походом совет с лучшими воинами-гирдманами.
      — У тебя остается сегодняшняя ночь и целый день завтра. За это время можно сделать все. Главное, запомни одно: чтобы завтра вечером ни одного твоего викинга в Полоцке не было.
      Ярл с грохотом поставил чашу на стол.
      — Ты гонишь меня, брат? Забыл о святом законе гостеприимства?
      Глаза Люта сузились, на скулах вздулись желваки.
      — Закон гостеприимства, ярл? Как смеешь ты говорить о нем? Мы, русичи, добры и приветливы к друзьям и гостям, но мы суровы к врагам. А ты не гость на полоцкой земле, а ее враг. Вступив в злодейский сговор с хазарином Хозроем, ты собираешься разжечь смуту на русской земле, а также зовешь в ее пределы тевтонов, этих убийц и грабителей. Возноси хвалу небу, что я разговариваю с тобой, а не велел прибить гвоздями к воротам града, которому ты мечтаешь принести столько зла и горя.
      Эрик с такой силой ударил кулаком по столу, что подпрыгнули и жалобно зазвенели кубки. Ноздри ярла раздулись, глаза сверкали. Еще бы, ведь никто и никогда так с ним не разговаривал!
      — Угрожаешь мне, полоцкий князь! Смотри, пожалеешь…
      — Мне незачем угрожать, ты и сам знаешь, что слабее меня. Я просто не хочу лишней крови, а потому взываю к твоему благоразумию. Перестав быть гостем полоцкой земли, покинь ее подобру-поздорову.
      Эрик расхохотался.
      — Ошибаешься, князь. Да, как властелин полоцкой земли, ты намного сильнее меня. Но в самом городе хозяин — я. При тебе лишь старшая дружина, вместе с киевлянами Микулы это всего триста мечей. А у меня в городе — пятьсот. Одно мое слово — и конунгом Полоцка вместо Люта станет Эрик.
      Не ответив, Лют схватил ярла за локоть, с силой сжал и рванул вверх. Заставив этим Эрика вскочить на ноги, князь подтолкнул его к распахнутому окну горницы.
      — Взгляни на подворье. Ты привел с собой на застолье сто лучших викингов, исключи их из числа тех пятисот, о которых сейчас говорил.
      Эрик провел рукой по глазам, сгоняя с них хмельную пелену, и выглянул во двор терема. На подворье стояло несколько длинных столов, на лавках вдоль них сидели вперемежку русские и варяжские дружинники. Столы ломились от яств, трещали от множества сосудов с душистым италийским и греческим вином, от громадных корчаг с пенящимся пряным медом. Прямо на земле между столами высились дубовые бочки с игристым и пьянящим пивом-олом.
      И Эрик с ужасом заметил, насколько пьяны его викинги по сравнению с русами. Многие из них едва держались на ногах и не были уже в состоянии подняться со скамей, некоторые свалились на землю и спали под столами. Те же, что еще могли передвигаться, сгрудились вокруг седого певца-скальда и подпевали ему хриплыми нетрезвыми голосами. Эрик обратил внимание и на то, как много сновало сегодня между столами княжьих прислужников-гридней в шлемах и боевых кольчугах, с мечами на поясах. От взгляда ярла не ускользнули и несколько групп русских дружинников, стоявших в тени деревьев невдалеке от пирующих со щитами и копьями в руках.
      Подошедший к Люту киевлянин Микула протянул ему горящий факел, и князь заговорил снова:
      — Ярл, стоит мне появиться с этим факелом в окне, и через минуту на подворье не останется ни одного живого викинга. А через час будут подняты на копья или изрублены все остальные варяги, находящиеся в городе. Я отправил им от твоего имени три десятка бочек самого крепкого пива и несколько сулей вина, и потому они сейчас так же пьяны и беспомощны, как эти, — кивнул Лют на подворье. — А теперь суди, кто в городе хозяин.
      — Вокруг Полоцка еще четырнадцать сотен викингов, — глухо произнес Эрик. — Они завтра же отомстят за нас.
      Князь усмехнулся.
      — Эти викинги тоже не доживут до завтра. Вокруг города стоят по весям на кормлении у смердов двадцать пять сотен моих дружинников. Если твои варяги сейчас спят, то мои русичи готовы к бою и лишь ждут сигнала, чтобы обрушиться на них. Взгляни на ту стрельницу, — указал князь в сторону ближайшей к окну части городской стены.
      Эрик посмотрел в нужном направлении и увидел на крепостной башне трех русских дружинников с зажженными факелами в руках. В отсветах пламени у ног воинов темнела куча валежника.
      — Костер на башне — это смертный приговор варягам, что находятся за городом, — пояснил Лют. — А теперь, ярл, взвесь все, что слышал и видел, — закончил он.
      Эрик отвернулся от окна, сложил на груди руки и бесстрастно взглянул на Люта.
      — Я проиграл. Но я викинг и не боюсь смерти. У меня нет вины перед небом, и встреча с Одином меня не страшит.
      — Ты не просто викинг, но еще и мой брат. Вот поэтому я дарю тебе жизнь и предоставляю право выбора: киевское знамя или путь на родину.
      — Нас зовет на службу и ромейский император, — заметил Эрик. — Многие викинги хотели бы служить ему.
      И тогда в разговор вступил Микула.
      — Мы не вмешиваемся в чужие дела. Но если ты и викинги решите следовать в Царьград, наши дороги совпадают. Я тоже тороплюсь в Киев и провожу вас до него.
      Эрик поочередно глянул на князя и тысяцкого и опустил в пол глаза.
      — Я вас понял, русы. Не знаю, куда двинусь с дружиной из Полоцка, но даю вам слово ярла и викинга, что завтра вечером в городе не останется ни одного варяга.

      Не успел Индульф, пронзенный русским мечом, рухнуть на землю, как Хозрой юркнул в толпу и, работая локтями, начал выбираться с княжеского подворья. Почти все горожане присутствовали на княжьем судилище, улицы города были пусты, и ему удалось незаметно проскользнуть в избу, занимаемую ярлом. Там, забившись в самый дальний и темный угол, он дождался Эрика, вернувшегося в самом мрачном расположении духа с княжеского застолья.
      — Челом тебе, великий ярл, — заискивающим тоном встретил его Хозрой, отвешивая низкий поклон.
      — Это ты, проклятый искуситель? — зло процедил сквозь зубы Эрик, шагнув к хазарину. — Благодаря тебе меня, непобедимого ярла, гонят из Полоцка как последнюю собаку. Погоди, сейчас ты у меня получишь за все.
      Хозрой испуганно замахал руками, попятился к противоположной стене комнаты.
      — Погоди, славный ярл, не торопись. Все идет, как и должно идти. Выслушай меня внимательно.
      Остановившись, Эрик мрачно глянул на Хозроя.
      — Говори. Но смотри, как бы эти слова не стали последними в твоей жизни.
      Хазарин согнал с лица подобострастную улыбку, его глазки колюче и настороженно уставились в лицо варяга.
      — Русы сказали тебе: либо под киевское знамя, либо домой в Свионию. Так, ярл?
      — Да. Меня, перед которым не мог устоять в бою ни один враг, вышвыривают из города, как паршивую овцу из стада, — вскипел Эрик. — И мне пришлось стерпеть, не загнав унизительные слова обратно русам в глотку!
      — Потерпи, могучий ярл, час мести не так далек, как тебе кажется. Все зависит лишь от тебя. Но куда ты надумал уйти из Полоцка?
      — Еще не знаю. Мне нечего делать на нищей родине, но у меня нет желания и проливать кровь викингов за киевскую Ольгу. Я не верю в долговечность ее пребывания великой княгиней, и потому мне вдвойне ненавистна мысль о подчинении женщине.
      — Я тоже сомневаюсь в способности женщины править столь обширной и могучей страной, как Русь. И, поскольку власть женщины-княгини слаба, надо не упустить этого случая. Посланец Ольги тысяцкий Микула разрешил тебе следовать по Днепру в Русское море — воспользуйся данной возможностью. А когда будешь проплывать мимо Киева — захвати его и провозгласи себя великим князем. Разве не достоин ты этого?
      Эрик пренебрежительно фыркнул.
      — Это не так просто. Русы умны и осторожны, не дадут они обвести себя вокруг пальца. Чтобы решиться напасть на Киев, надо быть полностью уверенным в успехе. А у меня подобной веры нет.