Среди связанных бояр возникло радостное оживление.
      — У нас свой кесарь…
      — Над нами лишь один судья — небесный….
      — С нами Христос…
      Заглушая эти выкрики, снова зазвучал суровый голос князя Святослава:
      — Рано предались веселью, бояре. Да, я сказал, что не стану судить вас. Это так. Однако не суд кесаря Бориса или вашего небесного Христа ждет вас, поскольку мне, а не им клялись вы всем для вас святым и целовали в том крест. Не им, а мне вы изменили! И все-таки не от имени Руси будут судить вас, и не я, великий киевский князь, сделаю это. Пусть судят вас они, — указал князь Святослав на замершие вокруг него ряды болгарских дружинников, — с кем вы клялись быть до конца и кому изменили так же, как мне и русичам. Пусть они судят вас от имени тысяч мертвых воинов-болгар, что легли с моими русичами под стенами Преславы и Доростола! Услышьте свой приговор от тысяч живых болгарских дружинников, что встанут завтра насмерть с моими полками против имперских легионов! Каким бы приговор ни оказался, я не отменю его. Вот мое последнее слово, бояре!
      Князь Святослав тронул поводья скакуна, вместе с русскими дружинниками покинул площадь.
      Была глухая ночь, когда из ворот замка комитов Охриды выехали пять всадников. Все в длинных темных плащах, кольчугах и шлемах, с копьями и мечами. Сразу за крепостным мостом, переброшенным через ров с водой, они взяли в полный намет и, не жалея плетей, скакали весь остаток ночи. С наступлением утра остановили взмыленных лошадей у придорожной харчевни.
      В маленькой полутемной комнатенке с дымным очагом в углу они уселись за грубо сколоченный стол, вытянули затекшие ноги, сбросили с голов капюшоны. Это оказались сотник Всеслав, десятский Ангел и посланный с грамотой комита Николая Шишмана к патриарху Дамиану в Доростол боярин Радул. Остальными двумя всадниками маленького отряда были верные слуги боярина, которых он взял с собой для охраны и оказания услуг в далекий и трудный путь.
      Спутники выпили по стакану красного терпкого вина, принялись за вяленую медвежатину. Вдруг прислуживавшая им молоденькая девушка выронила из рук деревянную миску, широко открыла глаза.
      — Ангел, ты? — удивленно воскликнула она. — Откуда?
      Десятский вздрогнул, оставил в покое медвежью лопатку, в которую только что впился зубами. Перед ним стояла болгарская девушка, которую они с Всеславом спасли в Преславе.
      — Вы оба здесь? Как я рада, — с нескрываемой радостью говорила девушка, быстро переводя взгляд с Ангела на сотника. — Что занесло вас в эти места?
      — А что делаешь здесь ты? — в свою очередь спросил десятский, оставляя вопрос девушки без ответа.
      Встреча с кем бы то ни было никак не входила в планы маленького отряда. Уловив на себе недовольный взгляд боярина Радула, Ангел сейчас стремился как можно скорее отделаться от невесть откуда взявшейся девушки.
      — Мой отец и братья погибли при защите Преславы. Мать на ваших глазах убили легионеры, и я пришла в Охриду вместе с другими беженцами. Добрые люди не дали умереть с голода, хозяин этой харчевни приютил меня и относится, как к родной дочери. И все-таки я очень рада, что встретила вас. Возьмете меня с собой?
      — Мы — мужчины и воины, — ответил Ангел, — девушкам не место с нами. Оставайся у своего доброго хозяина, здесь тебе будет гораздо спокойнее, нежели с нами.
      На лице болгарки появилось упрямство.
      — Я не ищу покоя. Ромеи уничтожили мою семью, я должна отомстить им. Потому и прошусь вместе с вами.
      — Нет! — жестко произнес боярин Радул, вступая в разговор десятского с девушкой. — Место женщины у домашнего очага и детской колыбели. Поэтому оставь нас и занимайся своим делом.
      Обиженно поджав губы, девушка отошла от стола и не подходила к путникам все время, пока они ели, а затем готовили лошадей в дальнейшую дорогу. Зато когда маленький отряд выехал с подворья и исчез за ближайшим поворотом, болгарка выбежала из дверей харчевни и бросилась в хозяйскую конюшню…
      Пятеро всадников скакали весь день. С последними лучами солнца они въехали в небольшую горную деревушку, где проживала семья одного из старых друзей боярина Радула. Здесь они остановились на ночлег. Сытно поужинали, поставили коней под навес, задали им корма и, забравшись на сеновал, вскоре уснули мертвым сном. Бодрствовал лишь поочередно сменяемый дежурный.
      Всеславу выпало охранять сон товарищей под утро. Поеживаясь от холодного предрассветного тумана и отгоняя дремоту, он чутко вслушивался в звуки ночи, время от времени поглядывая в. щели, имевшиеся во всех стенах далеко не нового сеновала. Вдруг ему показалось, что он слышит чьи-то легкие шаги, раздавшиеся рядом с сеновалом. Положив ладонь на рукоять меча, Всеслав приблизился в двери, прислушался. Он не ошибся: шаги раздались снова. Больше того, некто пытался открыть дверь, однако, убедившись, что она надежно изнутри закрыта, тихонько в нее постучал.
      — Ангел, Всеслав, — едва слышно донеслось снаружи, — отворите. Рядом с вами смерть. Впустите меня, если не хотите погибнуть.
      Сотник узнал голос девушки, которую они с Ангелом спасли в Преславе и так неожиданно встретили вчера утром в харчевне.
      — Почему ты здесь и чего надобно? — так же тихонько откликнулся Всеслав.
      — Отворяй скорее, подле вас недруги, — торопливым шепотом ответила девушка. — Поспеши, покуда еще не поздно.
      Обнажив на всякий случай меч, будучи готовым ко всяким неожиданностям, сотник впустил болгарку на сеновал, снова закрыл за ней дверь. Девушка была возбуждена, дрожала от холода, в ее глазах читалась тревога.
      — Ты откуда, как сыскала нас? — первым делом поинтересовался Всеслав.
      — Когда вы уехали из харчевни, я поскакала следом. Поначалу хотела просто догнать вас, однако потом встретила их.
      — Кого «их»? — перебил русич.
      — Кто они — не знаю, но они следят за вами. Хоронятся от ваших взоров и ни на миг не выпускают вас из виду.
      — Сколько их?
      — Два десятка. Все с оружием, в доспехах.
      — Откуда знаешь, что они следят за нами? — недоверчиво спросил сотник. — Сейчас на всех дорогах полно воинов, скачущих в разные стороны днем и ночью.
      — Впервые я обратила внимание на незнакомцев вот почему. Догоняя вас, поила в одном селе своего коня. Тут к колодцу подскакали эти всадники, стали выспрашивать у находившихся там селян, не видел ли кто пятерых конных. Они подробно описывали ваши точные приметы, и селяне указали им верный путь. Напоив коня, я тоже направилась вслед за вами и ранее меня ускакавшими незнакомыми всадниками. Вскоре я поняла, что они скрытно наблюдают за вами, и сама стала не выпускать их из виду. Так я убедилась, что эти конники — ваши недруги, русич, ибо друг не ведет себя как ночной тать.
      — Где незнакомцы сейчас?
      — Спят в лесу подле костра. Однако трое всю ночь хоронились в кустах против дверей сеновала и не спускали с нее глаз. Оттого я и не смогла предупредить вас раньше. Только что эта тройка отошла к огню, мыслю, неспроста. Смотри…
      Девушка схватила Всеслава за руку, указала на одну из щелей в стене сеновала. Русич, до предела напрягая зрение, вгляделся в темноту и различил на опушке недалекого леса две неясные человеческие фигуры. Пригнувшись, они быстро перебежали к кустам, что росли между лесом и сеновалом, а на опушке обрисовались контуры трех других человек. Все незнакомцы были с оружием, в шлемах и боевых доспехах. Если раньше Всеслав относился к рассказу и предположениям девушки с изрядной долей недоверия, теперь оно полностью исчезло, уступив место тревоге.
      — Как кличут тебя? — спросил он, только сейчас обнаружив, что до сих пор не знает имени девушки.
      — Цветана.
      — Стой здесь, Цветана, и следи за этими людьми, — приказал русич. — Я скоро вернусь.
      Всеслав бросился в угол сеновала, где спали его спутники, разбудил их. Для объяснений ему потребовалось всего несколько слов, и вот уже все пятеро стояли возле девушки.
      — Что нового? — спросил сотник.
      — Трое проскользнули к нашей изгороди, еще четверо затаились на соседнем подворье. Остальные перед нами.
      Всеслав внимательно глянул в направлении вытянутого пальца девушки. В чуть сереющем рассвете на фоне опушки леса виднелась группа вооруженных всадников, которые размыкались в стороны, охватывая их подворье полукругом.
      — К лошадям! — отрывисто бросил боярин Радул. — Скорей!
      Однако уже было поздно — под навесом у коновязи раздалось тревожное ржание. Присмотревшись, Всеслав увидел, что между лошадиными крупами мелькали согнутые людские тени. Теперь замысел таинственных врагов стал ясен полностью. Они собирались вначале лишить маленький отряд возможности к отступлению, после чего поступить с ним по собственному усмотрению.
      — Опоздали! — воскликнул боярин. — Они уже у коней!
      — Их всего трое, — спокойно заметил Всеслав. — Покуда к ним не подоспели другие сообщники, мы еще можем пробиться к лошадям и ускакать в горы. За мной!
      Сильным ударом ноги сотник распахнул дверь сеновала, с луком в руках выскочил наружу. Мгновение — и первая пущенная им стрела засвистела в воздухе. Один из незнакомцев, возившихся у коновязи, замер на месте, ноги его подломились, и он повалился под копыта лошадей. Двое других испуганно метнулись из-под навеса в направлении изгороди, однако просвистела вторая стрела — и еще один неизвестный покатился по земле. Третий упал на четвереньки и собирался нырнуть в растущие подле изгороди кусты, но русская стрела успела настигнуть и его.
      — К коням! — скомандовал теперь уже Всеслав. — Быстрей!
      Пятеро путников, а за ними Цветана, бегом бросились к коновязи, но случившееся под навесом не прошло мимо слуха и глаз неизвестных врагов. От изгороди, разделявшей сеновал и соседнее подворье, к ним бежали, потрясая в воздухе копьями и мечами, четверо ранее прятавшихся там воинов. Неизвестные всадники, успевшие к этому времени окружить полукольцом покинутый сеновал, тоже заторопились в сторону беглецов. Однако те уже находились под навесом и спешно разбирали поводья лошадей.
      Всеслав, раньше других вскочивший в седло, нагнулся, подхватил за талию Цветану, усадил перед собой. Из предыдущего разговора с девушкой он знал, что она, дабы незамеченной подобраться к сеновалу, была вынуждена оставить своего скакуна в лесу и сейчас оказалась без лошади. Прежде чем направить коня в ворота, сотник оглянулся. Все его спутники были в седлах, но, раньше, чем они вынеслись с подворья, чужие всадники успели выпустить несколько стрел. Одна из них нашла свою жертву. Дружинник-слуга боярина Радула, прикрывавший сзади своего господина, нелепо взмахнул руками и начал медленно сползать с седла: стрела вошла ему в незащищенный участок шеи между шлемом и кольчугой.
      Остальные беглецы благополучно оставили подворье, и через несколько минут бешеной скачки мимо домов и подворий селения копыта их лошадей высекали искры на каменистой горной дороге. За одним из ее поворотов Всеслав придержал бег коня, прислушался. Преследователи были недалеко, почти за спиной. Сотник отчетливо слышал не только ржание их лошадей, но даже тяжелое дыхание всадников. Всеслав перебросил прильнувшую к нему Цветану на круп коня скакавшего рядом Ангела, выхватил из чехла лук.
      — Скачи! — крикнул он десятскому. — Я их задержу!
      Сотник отъехал на край дороги, положил на тетиву стрелу. Пристроил поудобнее на поясе колчан, стал ждать. Вот из-за поворота дороги появился первый преследователь, за ним второй. Тщательно прицелившись, Всеслав вогнал ближайшему стрелу в горло. Другой всадник, заметив русича, попытался прикрыться щитом, но вторая стрела уже пела в воздухе свою зловещую песню и, пробив с расстояния в несколько шагов вражеский доспех насквозь, вошла ему в сердце. Сотник клал на тетиву третью стрелу, собираясь пустить ее в очередного вырвавшегося из-за поворота преследователя, но тот, моментально оценив обстановку, уже заворачивал коня обратно.
      Положив лук поперек седла, Всеслав поскакал за своим отрядом. Когда звуки погони вновь начали догонять его, он опять затаился в засаде, теперь за толстым придорожным деревом. На сей раз преследователи действовали осмотрительней — они возникли из-за изгиба дороги, с которого Всеслав не спускал глаз, единой тесной группой, причем у всех в руках были изготовленные к стрельбе луки. Но и русич теперь действовал по-иному. Не целясь, он в течение нескольких секунд выпустил в противников дюжину стрел. Заржали от боли раненые кони, покатился по земле со стрелой между ребер один из всадников. Остальным было не до ответной стрельбы: все их помыслы были направлены на то, чтобы удержаться в седлах взвившихся на дыбы лошадей либо не столкнуться с ошалело мечущимися по дороге ранеными скакунами товарищей.
      Когда в дерево, из-за которого только что стрелял Всеслав, впилась первая вражеская стрела, его там уже не было. Нещадно погоняя коня, русич во всю прыть догонял свой отряд. За тыл он теперь тревожился меньше: устроенные им две засады должны были надолго отбить у преследователей охоту догонять их.
 
      Спрятавшись в кустах орешника, Ангел наблюдал за причудливо петлявшей невдалеке по склонам гор дорогой. В двух-трех десятках шагов от него на берегу ручья спали его спутники. Вдруг некто, подкравшись сзади, закрыл ему ладонями глаза, прильнул грудью к спине. Резко метнувшись в сторону и молниеносно выхватив меч, десятский оглянулся — позади стояла Цветана.
      — Ты что? — сердито крикнула Ангел на девушку, вкладывая меч в ножны. — Спала бы лучше.
      — Я уже выспалась, — с улыбкой ответила девушка. — И подумала, что тебе одному должно быть скучно.
      — Скучно не скучно, а без сторожи нельзя, — все еще хмурясь, ответил десятский.
      — Ты сердишься? — удивилась Цветана. — Почему? Я давно хотела побыть с тобой наедине, посидеть, поговорить. Ведь я люблю тебя, Ангел, — простодушно призналась она.
      — Любишь? Меня? — изумился десятский.
      — Да. Я полюбила еще в Преславе, когда вы с Всеславом спасли меня от ромеев. Потом я часто думала о тебе, это из-за тебя поскакала вчера за вами. Сама дева Мария заставила нас вновь встретиться в Охриде. Это судьба, Ангел.
      — Нет, Цветана, это обыкновенная случайность. — Возразил десятский. — У нас с тобой совершенно разные судьбы.
      — Кто знает собственную судьбу, Ангел? Она вершится на небе, а не нами, мы бессильны перед уготованной нам участью.
      Десятский громко рассмеялся.
      — Бессильны? Нет, Цветана, я верю в свою судьбу, потому что выбрал ее сам. Ничто в мире не заставит меня отказаться от веры в то, чего я решил добиться и добьюсь собственными руками и без чьей-либо помощи.
      Девушка, широко открыв глаза, с изумлением внимала словам десятского.
      — Ангел, что говоришь? Ведь ты христианин и должен знать, что судьба ниспосылается нам свыше, а не выбирается нами. Так, как рассуждаешь ты, считают лишь те, кто не верит в Христа. Неужто ты такой же язычник, как были они?
      Цветана указала рукой на небольшую поляну, возле которой они разговаривали. По ряду признаков можно было судить, что здесь когда-то располагалось языческое капище. У родника еще виднелись следы жертвенного костра, вокруг него уцелело несколько деревянных фигурок языческих богов. Ангел презрительно фыркнул.
      — Я — христианин, Цветана. Однако твердо верю в свою судьбу и еще больше в самого себя. А на этих идолов мне наплевать.
      Обнажив меч, десятский шагнул к деревянным фигуркам. Несколько взмахов клинка — и они, разрубленные на части, повалились не землю. Цветана, вначале с удивлением наблюдавшая за Ангелом, подбежала к нему, схватила за руку.
      — Что делаешь? Остановись!
      Однако тот, рассмеявшись, вырвал руку. Лишь разделавшись с последним деревянным божеством, десятский вложил меч в ножны. Цветана, нагнувшись, подняла один из обрубков, поднесла ближе в глазам. Со страхом глянула на Ангела.
      — Это мать-роженица! В нее верили, ей поклонялись мои покойные родители. Смотри, она плачет! — в ужасе вскричала девушка. — Плачет! А боги никогда не прощают людям своих слез! Оскорбленные людьми, они жестоко мстят им.
      Десятский, взглянув мельком на остатки былого божества, презрительно скривил губы.
      — Этот кусок дерева действительно мокр. Потому что упал в росу. Все так просто, Цветана.
      — Нет, Ангел, роса уже высохла, а на лице у матери-роженицы влага. Это ее слезы! Она плачет по нам, поскольку видит уготованную нам судьбу, и жалеет нас. Мне сразу почему-то стало холодно и страшно. Моя душа словно чувствует, что старые боги наших предков прокляли нас обоих и жестоко отомстят. Я боюсь, Ангел.
      Упав лицом в траву на старом языческом капище, девушка горько расплакалась. Ее плечи содрогались от рыданий.

6