На опушке рощицы были вкопаны в землю четыре очищенных от коры бревна, между которыми виднелось большое пятно высохшей крови. На ближайших к столбам деревьях были развешаны вверх ногами восемь разрубленных надвое от шеи до бедра обнаженных мужских тел. По их виду, а также по следам, оставленным на них лакомившимися мертвечиной крылатыми стервятниками, можно было судить, что казнь произошла несколько суток назад.
      – За что их? – спросил Микула у подъехавшего Исаака.
      – За грабеж на дорогах. Схваченных разбойников раздевают донага, привязывают за руки и ноги к четырем столбам и живыми разрубают топором на две части. А чтобы устрашить оставшихся в живых, половинки тел казненных развешивают на деревьях вблизи мест, где чаще всего бывают разбойники.
      – Суров владыка буртасов,– заметил один из дружинников Микулы.
      – Этот закон применяется также к пойманным с поличным ворам и женщинам, уличенным в прелюбодеянии,– добавил Исаак.– У буртасов нет снисхождения и пощады к тем, кто не желает кормиться собственным трудом, а зарится на чужое.
      – Но при чем здесь женщинытпрелюбодейки? – удивился дружинник.– Неужто для буртасов они сродни степным татям и ворам?
      – Да. Женщина, предоставляющая для плотских утех тело не своему мужу, отдает чужому мужчине то, что уже принадлежит ее супругу либо должно принадлежать будущему мужу. Это такое же воровство, как всякое другое. А законы буртасов не различают, что украдено и какова его цена, главное в них – избавить народ от человека с порчей. Ибо тот, кто вчера украл на торжище лепешку, сегодня с ножом в руках отнимет у купца золотой диргем, а завтра с шайкой себе подобных отправится в степь грабить караваны. Разве не мудр и не справедлив закон, пресекающий в корне малое зло, дабы не позволить вырасти из него намного большему?
      – Купец, ты сказал, что татей обычно казнят на местах, где они совершают грабежи;– обратился к Исааку Микула, внимательно прислушивавшийся к разговору.– Выходит, мы сейчас как раз в таком опасном месте?
      – Да, сотник. Взгляни вправо и увидишь долину Злых духов. Не знаю, насколько страшны обитающие в ней духи, но с живыми обитателями долины я не пожелал бы встретиться злейшему своему врагу. Останки восьмерых из них, сполна заслуживших постигшую их кару, висят перед нами на деревьях. Но сколько еще живых разбойников скрывается в бесчисленных оврагах и нескончаемых подземных лабиринтах долины!
      Развернувшись в седле, Микула посмотрел в указанном Исааком направлении. Если со всех сторон вокруг караванной тропы лежала ровная, как стол, степь, то вправо местность круто понижалась. Здесь не было видно ни травы, ни островков степных кустарников, ни групп деревьев, зато уже в сотне шагов от тропы начинали змеиться несколько оврагов. То сближаясь между собой, то раздваиваясь и убегая друг от друга, они постепенно охватывали, словно паутина, значительный участок степи и терялись в каком-то сером, клубящемся мареве. Ежеминутно меняя очертания, то наступая на тропу, то удаляясь от нее, марево временами разбухало и вверх, отчего казалось, что из колеблющейся земли внезапно вырастали и вздымались к небу зыбкие пепельно-серые горные вершины. Подобное зрелище Микула видел впервые в жизни.
      – Купец, ты назвал это место долиной? – спросил он.– Но я не вижу никакой долины. Вместо нее передо мной изрезанная оврагами мертвая земля и огромное облако пыли над ней. Не понимаю, откуда ему взяться, если ветра нет и в помине.
      – Ты видишь не просто долину, а долину Злых духов,– начал объяснять Исаак.– Это название получено ею не случайно. Отсюда до самой Итиль-реки степь иссечена множеством оврагов, в которых бесследно исчезают, уходя под землю, бежавшие до этого к Итилю степные речушки. За многие десятилетия они проложили под землей неисчислимое количество русел, часть из которых высохла или изменила течение. В этих ходах и поселились злые духи тьмы. Однако им холодно в сырых мрачных подземельях, и, дабы не мерзнуть, они просят бога ветров согреть их. И тогда ветры на своих крыльях несут с противоположного берега реки, где простирается знойная пустыня, раскаленный воздух в овраги и выходящие к Итилю сухие подземные русла. Вот отчего над долиной Злых духов, начиная с весны и до поздней осени, беспрестанно висит песчаное облако. В этой долине вместе с духами тьмы нашли прибежище и разбойники, чаще всего творящие преступления под покровом ночи, когда властвуют их соседи, духи тьмы.
      – Ежели известно, где скрываются тати, отчего стражники не разгромят их становища?
      – Долина Злых духов – это не только степь, испещренная оврагами и погруженная в темень даже в самый солнечный день. Это также множество подземных ходов, проделанных под ней ушедшими с поверхности речушками, продолжившими там свой бег к Итиль-реке. Речушки часто меняют русла, многие из них текут лишь в период весеннего таяния снегов и осенних дождей, пересыхая летом, поэтому под землей существует запутанный лабиринт ходов и пещер. Легче отыскать спрятанную в пустыне песчинку, нежели обнаружить в долине Злых духов разбойничий притон, а тем более внезапно напасть на него. Всякий, кто пытается проникнуть в подземные долины, бесследно исчезает, а стражников, посмевших приблизиться к выходящим на поверхность земли руслам высохших речушек, встречают стрелы. К тому же,– Исаак понизил голос,– говорят, что разбойники вступили в сговор с духами тьмы и те помогают им: обрушивают на головы чужаков своды подземных ходов, потолки пещер, пускают потоки воды в высохшие русла. На долине лежит проклятие Неба, и никто, кроме разбойников, не бывает в ней.
      – В таком случае надобно приказать караванщикам быть готовыми к возможному нападению,– заметил Микула.
      – Моя охрана не первый раз проделывает этот путь и знает, где и как себя вести. А вот твои воины пусть держатся ближе к каравану и будут настороже.
      – Сейчас предупрежу их.
      – Рус, постой! – донесся непонятно откуда незнакомый хриплый голос.– Не торопись! Освободи вначале меня, своего брата по крови!
      Пораженный Микула завертел во все стороны головой и увидел, что поодаль от четырех бревен с пятном крови между ними вкопано в землю еще одно, гораздо длиннее. К его верхушке сыромятными ремнями был привязан обитый металлическими полосами наглухо заколоченный сундук.
      – Русский брат, я здесь, в сундуке! – вновь раздался тот же незнакомый голос.– Вели своим воинам снять сундук и выпустить меня!
      – Кто там? И почему? – спросил Микула у Исаака, рассматривая сундук.
      – Такой же разбойник, как эти,– кивнул Исаак на подвешенные к деревьям половинки человеческих тел.
      – Тогда отчего он жив и в сундуке?
      – Легкая и быстрая казнь от топора уготована простым разбойникам, а главарям и закоренелым злодеям-убийцам суждена другая – медленная и мучительная. Их запирают и навсегда оставляют в подвешенном на высоком бревне сундуке, чтобы смерть наступила от жажды и голода, которым зимой помогает мороз, а летом жара. Одного из таких преступников ты сейчас слышишь.
      – Рус, не слушай старого иудея! – раздался голос из сундука.– Разве жизнь не научила тебя не верить ни одному слову этих лжецов и мошенников? Я не разбойник, а такой, как ты, вольный человек и воин.
      – Вольный человек и воин? Но разве место вольному человеку в сундуке и что делать воину рядом с телами казненных степных татей? – спросил Микула, подъезжая вплотную к бревну с сундуком.
      Минуту назад сотник готов был поклясться Перуном, что никогда прежде не слышал голоса находившегося в сундуке человека, однако чем дольше слушал его, тем больше голос казался ему знакомым. Но где, когда и при каких обстоятельствах Микуле довелось слышать его раньше, он не мог вспомнить. И было еще какое-то непонятное, никогда не испытываемое доселе чувство, непреодолимо влекшее его на голос.
      – Рус, ты вольный человек и воин. Но за то, что тебя кормит и одевает князь, ты платишь ему своей службой, лишая себя части свободы и продавая свой меч воина. А я, такой же вольный человек и воин, не желаю никому подчиняться и терять даже толику свободы, а потому вынужден кормить и одевать себя сам. Это я совершаю с помощью меча, заставляя делиться со мной тех, кто может сделать это без всякого ущерба для себя. Вот единственная разница между мной и тобой, вольными людьми и воинами.
      Исаак беззлобно рассмеялся:
      – Ай да разбойник! Первый раз встречаю такого умного и изворотливого в речах! А потому и гораздо более опасного, чем его дружки, глупые как бараны и не могущие связать мыслью даже двух слов. Уверен, что этот злодей родом не из хлебопашцев или табунщиков, а некогда обучался грамоте. Молодцы стражники, что сунули его в сундук,– пусть подохнет в муках, а его непогребенное тело обречет на вечные страдания душу.
      – Рус, ты слышишь, чего желает мне старый иудей? – спросил голос.– Мне, в чьих жилах течет кровь матери-славянки, захваченной хазарами в полон под Родней. Неужто ты оставишь меня в беде, русский брат?
      «Русский брат!» Эти слова заставили Микулу мигом вспомнить, отчего ему казался знакомым раздававшийся из сундука хрипловатый, немного гортанный голос. Этот голос впервые прозвучал в его ушах в пещере у Перунова источника, когда боги явили ему свои видения. Вереница всадников на узкой тропе, ревущая песчаная буря, едущий впереди Микулы воин в меховой шапке и полосатом халате… Вытянутая вперед ременная плеть, шевельнувшиеся губы воина-незнакомца и два его слова: «Русский брат…».
      Но не ошибается ли он? На Лысой горе перед его глазами был воин, а не заточенный в сундуке пойманный разбойник, и за ними ехали конные воины-русичи, а не понуро брел, как сейчас, мимо по тропе купеческий караван, и не висели на деревьях тела казненных степных татей. А голос он мог попросту спутать – разве трудно ошибиться, услышав первый раз два слова под свист ветра и вой бури, а второй раз их же из наглухо забитого, высоко подвешенного сундука?
      Человек в сундуке будто догадывался о сомнениях Микулы.
      – Ты о чем-то раздумываешь, рус? Напрасно. Знай, что наша встреча у этой рощи вовсе не случайна, мой и твой жизненные пути пересеклись здесь согласно воле богов. Не веришь? Тогда услышь, какое видение послало мне Небо сегодня утром. По тропе над ужасной пропастью шли двое: я и незнакомый мне воин-русич. Вначале споткнулся и начал падать в пропасть я, но русич удержал меня. Через несколько шагов оступился и рухнул в бездну уже он, однако я успел схватить его за руку и вытащить обратно на тропу. Я не видел лица своего спутника, но слышал его голос. Это твой голос, рус. Только поэтому, услышав твой разговор со старым иудеем, я обратился к тебе. До этого мимо меня проходило много караванов, и почти все останавливались у места казни моих товарищей, однако я ни разу не подал голоса. Зачем? Помочь мне не осмелился бы никто, а проклятий на свою голову я наслушался вдоволь и без этого. Но когда я услышал твой голос, я сразу понял – это ты, который сегодня освободит меня, рус, потому что волею богов наши судьбы слиты воедино.
      Значит, Микула не ошибся и заточенный в сундуке человек был тем, кого явили ему боги в пещере у священного источника. Поэтому каких-либо раздумий о дальнейших действиях быть не могло.
      – Снимите сундук и освободите сидящего там,– приказал Микула дружинникам.
      – Сотник, законы буртасов наказывают смертью всякого, кто помогает разбойникам,– заметил Исаак.– В том числе выпускает их на волю или пытается облегчить участь. Смотри, как бы тебе действительно не пришлось связать свою судьбу с этим злодеем.
      – Купец, лучше посоветуй, как нам избежать встречи со стражниками,– сказал Микула, наблюдая за дружинниками, возившимися у спущенного на землю сундука.
      – Это очень трудно. И не только потому, что отряды стражников постоянно разъезжают вдоль долины Злых духов, но и оттого, что они часто навещают места, где наказывали схваченных разбойников. Именно для того, чтобы ловить их сотоварищей и таких сердобольных путников, как ты. Стражники хорошо изучили степь и обязательно настигнут беглецов, куда бы они ни подались. Тем более что и бежать особенно некуда – либо назад по караванной тропе, либо налево в степь, где вскоре начинаются селения буртасов. А поскольку они не любят разбойников и помогают стражникам, их также надобно опасаться и объезжать стороной.
      – Не каркай, старый трус,– оборвал Исаака появившийся из сундука незнакомец.
      Дружинники, разрубившие боевыми секирами опоясывающие по всей ширине сундук металлические полосы и отбросившие набок крышку, расступились в стороны, и Микула смог рассмотреть освобожденного. Высокий, худощавый, на изможденном, густо заросшем щетиной лице видны только ввалившиеся глаза… Из одежды лишь порванные, окровавленные шаровары, кровь видна также на задетом мечом плече. Попытка рывком выпрямиться во весь рост бывшему пленнику не удалась, и он, постояв несколько мгновений, вновь опустился в сундук на колени.
      – Помогите,– обратился он к дружинникам.– Жажда, голод… рана, духота… почти не осталось сил. И проклятый сундук… ни вытянуть ноги, ни разогнуть спину… Все тело затекло и онемело так, что совсем не слушается меня.
      Когда дружинники вытащили спасенного из сундука, он уселся на его край и с тревогой посмотрел в направлении, куда двигался караван.
      – Незадолго до вашего прибытия в ту сторону проехал отряд стражников,– сообщил он.– Скоро он должен возвратиться, и к этому времени нас здесь не должно быть.
      Спасенный, держась за стенку сундука, медленно поднялся на ноги, сделал вдоль сундука несколько осторожных шажков. Остановился напротив Микулы, поднял на него глаза.
      – Сам скакать еще не в состоянии, но удержаться на спине лошади за чьим-либо седлом смогу,– подвел он итог своей пробе сил.– Особенно если твои воины дадут мне напиться и пожевать вяленого медвежьего мяса, ибо другой пищи мне покуда нельзя.
      – Принесите ему воды и вяленой медвежатины,– приказал Микула дружинникам.– А еще лучше возьмите на руки и усадите на мою лошадь позади седла. Пусть жует и пьет в пути, потому что покинуть это место нам следует как можно быстрее. Знать бы только, куда безопаснее скрыться,– вздохнул он.
      Спасенный, поддерживаемый на спине лошади двумя дружинниками, повернул голову в сторону Микулы.
      – Куда? Разве ты до сих пор не понял? В долину Злых духов! Старый иудей прав – отсюда есть еще два пути, но каждый рано или поздно приведет нас на тот свет или в руки стражников, зато в долину не сунется ни один из них, и я без помех проведу вас через нее в любое место уже на земле Хазарии.
      – Нам нужно попасть снова на эту тропу и примкнуть к каравану,– сказал Микула.– Сможешь это сделать?
      – Да. Причем вы не только встретите караван в безопасном от буртасской стражи месте, но еще будете иметь время для отдыха.
      – Сотник, этот человек слишком многое обещает,– вступил в разговор молчавший доселе Исаак.– Однако сомневаюсь, что в его силах исполнить обещанное. У долины Злых духов один хозяин – разбойничий главарь Казак, и неизвестно, как он поступит с вами. Помнишь, я говорил, что из долины еще не вернулся живым ни один чужак? А вы для Казака не только незваные, но и опасные гости.
      – Что ответишь на это? – спросил у спасенного Микула.
      – Русский брат, я знаю, что делаю. Потом, разве я не сказал, что наши судьбы накрепко связаны и нам суждено спасти друг друга? Ты уже свершил это, мне еще предстоит. А опасения старого иудея пусть останутся при нем – страшный для купцов и стражников Казак мне хорошо знаком и не причинит тебе и воинам вреда. Кого решил послушать, сотник: меня или иудея? Если меня, узнай, где и когда тебе следует ждать караван.
      – Купец, я и мои люди на время покинем тебя,– сообщил Микула Исааку.– Если повстречаешь стражников и они станут допытываться, кто спас приговоренного к смерти в сундуке, ответь, что это сделал я, но вопреки твоей воле и даже применив силу. Они наверняка поверят этому, ибо ни один купец не поможет спастись разбойнику, своему злейшему врагу. А теперь скажи, когда и в каком месте мы встретимся вновь?
      – Со стражниками я разберусь и без твоих советов, сотник. Я и их начальники не первый год знаем друг друга, к тому же среди моих караванщиков обязательно есть их люди, которые подтвердят, что разбойников отпустил ты, но отнюдь не я. Что касается нашей встречи, жди караван вечером у Сухого колодца. Это место знакомо любому человеку в округе. Надеюсь, что с тобой ничего не случится и мы завершим путь в Итиль-граде вместе.
      Вытянув коня плетью, Исаак потрусил вдогонку каравану, а Микула с дружинниками направился к поджидавшим их на тропе остальным своим воинам. Те молча выслушали короткий рассказ сотника о случившемся у рощицы, на случай встречи со стражниками изготовили к бою оружие.
      – Указывай, куда ехать,– обратился Микула к спасенному.– Кстати, как тебя кличут? Меня зови, как все, сотником.
      – Сотник? Хорошо. Ну а меня…– Он на миг замялся.– Называй меня просто Братом. Свое настоящее имя я давно позабыл, а разбойничье тебе ни к чему. А ехать поначалу нужно вон к той промоине, от нее к большому коричневому камню слева.
      Промоина находилась всего в трехстах шагах от тропы, но уже подле нее заметно ощущалась разница между цветущей степью у покинутой рощицы и полупустыней перед долиной Злых духов. Мало того, что здесь полностью отсутствовала растительность, сама почва, плотная, словно вытоптанная тысячами ног, тускло отсвечивавшая мертвенно-серебристым цветом, казалась непроницаемым металлическим панцирем, сквозь который не дано пробиться к лучам живительного солнца ничему живому.
      Нагнувшись, Микула ковырнул землю кончиком меча, поднял на лезвии ее кусочек. Вначале внимательно рассмотрел его, затем с трудом растер между пальцами. Мелкозернистый песок, бурая глина, превращающаяся под нажимом пальцев в пыль, кристаллы соли. Мертвая земля… Такую Микула неоднократно встречал во время походов в Дикую степь, чаще всего возле степных озер между Сурожским морем и Саркел-рекой. Словно посыпанная солью земля, соленая, непригодная для питья вода, безжизненные берега и степь вокруг. Это была земля, покинутая духами добра и ставшая обителью злых подземных сил Чернобога.
      – Уж не собираешься ли стать смердом и пахать эту землю?– донесся из-за спины насмешливый голос спасенного.– Без сговора со злыми духами долины у тебя не получится ничего, сотник.
      – Знаю. Это они, подручные Чернобога, увели под землю степную речку, которая где-то недалеко от этого места размывает лежащий под долиной соляной пласт. Когда весной и осенью речка бежит в полную силу и доверху заполняет свое подземное русло, соляной раствор просачивается к самой поверхности земли и засаливает ее. Делая долину бесплодной, подручные Чернобога выживают с нее людей и приобщают к своим владениям. Я сталкивался с подобными проделками Чернобога на берегах Славутича у порогов и знаю, что победить его можно лишь с помощью волхвов Перуна. Только ему, внявшему мольбам волхвов, дано изгнать помощников бога тьмы из-под земли своими огненными небесными стрелами-молниями.
      – Ты прав, сотник. В подземельях долины действительно встречаются соленые ручьи, в которых неизвестно чего больше: воды или соли. А теперь возьми земли вон с того взгорка и попробуй ее на ощупь,– предложил спасенный.
      Микула последовал его совету и поднял кончиком меча горстку почвы с невысокого продолговатого взгорка. Это была мягкая, рыхлая песчаная пыль, но если предыдущий комок земли был чуть тепловатым от лучей солнца, то эта горсть пыли дышала жаром.
      – Сотник, я вижу, что волхвы многому тебя научили. Может, скажешь, отчего эта пыль столь горяча? – прозвучал голос из-за спины.
      – Этого не знаю. Но если правдив рассказ купца Исаака, что ветры, согревающие живущих под долиной духов тьмы, приносят из-за Итиль-реки тепло, все очень просто. Это может быть пыль, только что принесенная из пустыни и еще не утратившая жара. Но, возможно, это и старая пыль, подогретая теплом, идущим из высохшего речного русла под взгорком, в котором ныне вместо воды хозяйничают знойные ветры. Однако мы уже у большого коричневого камня слева от промоины. Куда двигаться дальше?
      – Прямо на овраг, из которого навстречу нам мчится пыльное облако.
      Приближаясь к оврагу, Микула почувствовал, насколько суше и горячее стал воздух, и ощутил, как труднее стало дышать из-за появившейся в воздухе мелкой песчаной пыли. Она оседала пушистым слоем на одежде и обнаженных участках тела, скрипела на зубах. А вскоре ползущий из оврага пыльный поток стал настолько плотным, что Микула с трудом различал дорогу.
      – Спускайся на дно оврага! – прокричал ему в ухо спасенный.– Да-да, на дно! – повторил он, видя, как попятилась лошадь Микулы, когда он направил ее вниз по склону.
      Не обращая внимания на сопротивление скакуна, Микула заставил его спуститься на дно, и маленький отряд оказался в самой круговерти несущегося по оврагу ревущего, валящего с ног мутного потока. Песок слепил глаза, раскаленный воздух обжигал лицо и руки, свист и вой ветра заглушали все другие звуки вокруг.
      – Перебирайся на другую сторону! – донесся едва слышный голос из-за спины.– И выше, выше по склону! – скомандовал спасенный, когда Микула очутился на другой стороне оврага.– Еще выше, еще!
      Лошадь, понукаемая Микулой, с трудом взбиралась по крутому склону, каждый миг рискуя покатиться вниз. Вот она остановилась, развернулась боком и без всякой команды двинулась навстречу бьющему ей в морду пышущему жаром потоку пыли. Сотник, собравшийся плетью заставить скакуна выдерживать прежнее направление к гребню оврага, увидел, что это невозможно. Ровный до этого глиняный склон оказался покрыт каменными глыбами, преградившими дорогу вверх. Опустив голову к самой земле, лошадь интуитивно, а может, по каким-то лишь ей известным признакам отыскивала проходы между глыбами. Поскольку седок сзади хранил молчание, Микула понял, что животное выбирало нужный путь.
      Вскоре вместо каменных глыб справа пошли высокие, отвесные пласты известняка, сплошной стеной отрезавшие дорогу из оврага вверх. Дороги не было и вниз – склон слева резко обрывался, оставляя для передвижения узкую каменную тропу-терраску. Дно оврага осталось где-то далеко под ногами, и, чтобы не рухнуть вниз, нужно было не только устоять под порывами ветра, но, стремясь уклониться от самых сильных, не сделать даже полшага с тропы в сторону. Полностью закрыв глаза от ветра и пыли, Микула всецело доверился верному скакуну.
      – Сотник, стой! – раздалась команда сзади.
      Резко натянув поводья, Микула открыл глаза, оглядел место, где пришлось остановиться. Под ногами – тропа, впереди – уже в двух шагах непроницаемая для глаз серая пелена, слева, прямо под стременем, – обрыв, справа – сплошная стена-монолит.
      – Дозволь копье,– прозвучала просьба из-за спины.
      – Держи,– протянул Микула древко.
      Выставив копье перед собой, спасенный начал водить острием по каменной стене на уровне головы Микулы. Что он там ищет? Скала как скала: отполированная ветром и песчаной пылью, с заметными кое-где на поверхности трещинами и выступами. Но что это? Острие копья полностью вошло в одно из неприметных углублений в стене-монолите, после чего быстро метнулось в нем взад-вперед три раза, затем, уже гораздо медленнее, еще дважды. И Микуле показалось, что одновременно с этим внутри скалы раздались звуки, напоминавшие колокольный звон в христианских храмах. Наверное, почудилось? Нет, не почудилось, хотя доносившиеся теперь из скалы звуки напоминали скорее скрежет металла по металлу, нежели звон колокола.
      – Сотник, возьми копье обратно,– сказал спасенный, протягивая оружие Микуле.
      Но тот был поглощен другим, уставившись во все глаза на участок скалы рядом с углублением, в котором только чтб побывало острие копья. Каменный пласт, немного выступавший на тропу, прежде казавшийся в пыльном мареве неразрывным целым со скалой, отделился от нее и начал медленно опускаться на тропу. По мере того как он приближался к тропе, за ним все шире открывался ход в чрево скалы. Минута– и грубо вытесанный из тонкого камня квадрат со сторонами в два человеческих роста лежал на тропе, а в скальном монолите зиял черный провал. Вспыхнувший внутри него свет позволил рассмотреть две человеческие фигуры, стоявшие у деревянного барабана с накрученной на нем металлической цепью. Обе фигуры были в цветных халатах и кольчугах, с мечами на поясах, над барабаном с цепью был подвешен небольшой колокол с увесистым языком. Выходит, слух не подвел Микулу: именно звон колокола, потревоженного толчками копья, служил для охранников входа условным сигналом, что внутрь скалы необходимо впустить своих.
      – Езжай на свет, сотник,– предложил спасенный.– Иль боишься? – хохотнул он.
      Вместо ответа Микула взял из его рук копье, направил лошадь в провал. Поравнявшись с охранниками, он бросил взгляд на барабан с цепью и разочарованно вздохнул. Ничего особенного: все точь-в-точь, как при спуске и подъеме мостов через крепостные рвы. Нижний край каменного квадрата с обеих сторон был соединен вращающимися металлическими штырями со скалой, и путем наматывания или разматывания цепей на двух барабанах можно было, опуская или поднимая каменную дверь-квадрат, открывать либо закрывать вход в подземелье. Когда Микула проезжал мимо охранников, оба склонили головы, а один взял его лошадь под уздцы и пристроился рядом с ней.
      – Провожатый не нужен, поеду один,– прозвучал голос спасенного.– Воинам-русичам дайте факелов на всю дорогу к Зеленому острову. Закрывай вход. Свой факел оставь мне.
      Охранник молча протянул факел, отступил снова к барабану с цепью. Микула поразился тону голоса, которым сидевший за его спиной человек разговаривал с охранником. Это был явно голос командира, человека, занимавшего положение гораздо выше, чем встретившие его разбойники. Поэтому они, видимо, и склонили головы, когда он, а не Микула, поравнялся с ними. Впрочем, разве Исаак не говорил, что казнь в сундуке как раз и предназначалась для разбойничьих главарей?
      – Сотник, я буду освещать тебе дорогу,– сказал спасенный, поднимая факел вровень с плечом Микулы.– Езжай прямо, а где потребуется свернуть, я предупрежу.
      Ход, по которому они ехали, служил когда-то руслом подземной реки, стекавшей в овраг, откуда отряд начинал путешествие. Ход оказался коротким – три-четыре поворота, четверть часа пути, и впереди появилось широкое пятно света. Чем ближе к нему приближались всадники, тем явственнее доносился свист ветра и сильнее першило в горле от пыли. Светлое пятно было выходом из скалы на такую же тропу-террасу, с которой они попали в бывшее речное русло. Здесь, в отличие от входа, подъемная каменная дверь отсутствовала, хотя также находились двое вооруженных охранников.
      – Налево,– сказал спасенный, когда лошадь Микулы очутилась под открытым небом.
      И снова завывание ветра в ушах, запорошенные пылью глаза, спотыкающаяся на неровной каменистой тропе лошадь. Вот тропа начала плавно спускаться вниз, в скале мелькнул лаз внутрь, через время второй, третий. Однако седок сзади молчал, и Микула продолжал путь дальше.
      – Сюда,– проговорил спасенный, когда Микула поравнялся с очередным входом в подземелье.
      Ход вывел отряд на склон неглубокого оврага, густо усеянного крупными валунами, между которыми ветер гнал тучи песчаной пыли.
      – На ту сторону, сотник. Держи направление на камни, что против нас.
      Проехав сотни три-четыре шагов по склону оврага, всадники перемахнули его гребень и очутились на небольшом участке полупустыни, стиснутом с трех сторон оврагами. Несколько минут по ровной земле, и снова под копытами лошадей глинистый склон оврага. Затем его сменила узкая тропа с нагромождением скальных обломков справа и зияющей пропастью слева. И вновь склон оврага, дно другого, русло высохшей речки внутри очередного каменного массива.
      В начале пути Микула пытался запоминать маршрут, которым они ехали, и приметные ориентиры на нем. Но уже через пару часов понял, что среди множества оврагов, высохших подземных речек, ходов и пещер внутри скал впервые попавшему сюда человеку разобраться невозможно. Тем более что двигаться приходилось чаще всего в пыльном мареве, отчего окружающая местность казалась однообразно серой и расплывчатой, словно ночью. Иногда создавалось впечатление, что отряд по два-три раза проезжал по тем же тропам и подземным ходам, петляя по одному и тому же участку долины. Может, так и было? Почему разбойничий главарь не мог запутывать русичей, дабы иметь уверенность, что ни один из них не сможет найти сам дорогу к его становищу или привести с собой других людей? Хотя зачем ему подобная предосторожность? Разве русичи напрашивались к нему в гости, разве не он пригласил их сюда в благодарность за собственное спасение? Наверное, такими были все дороги в долине и под ней, благодаря чему единственными обитателями сих мест являлись, не считая духов зла, разбойники.
      – Держись крепче, сотник,– вывел Микулу из раздумий голос сзади.– Впереди река с сильным течением.
      Микула открыл наполовину смеженные глаза, огляделся по сторонам. Действительно, в свете факелов у ног лошади блестела вода, над головой нависал неровный мрачный свод очередного подземелья, справа и слева на расстоянии вытянутой руки тускло мерцали покрытые плесенью каменные стены. Не раз виденная сегодня картина, если не считать, что отряд впервые встретил живую воду, а не память о ней, которую несли в себе сухие, безжизненные русла. Однако лошадь Ми-кулы, жадно потянувшаяся мордой к воде, не стала ее пить.
      – Соленая. Та, о которой ты говорил, упоминая проделки Чернобога и его подручных,– объяснил голос сзади.– Но какая для нас разница, пресная она или нет? Главное, сотник, держись крепче в седле сам и не позволяй своевольничать лошади. Смелее в реку!
      Подземный водный поток, хотя и занимал весь ход от стены до стены, был неширок – десять-двенадцать локтей, но с быстрым, сильным течением. К тому же его дно было усеяно множеством камней, о которые постоянно спотыкались кони. Там, где ход сужался, течение становилось еще быстрее, причем настолько, что увлекало за собой мелкие камни. Они с силой ударяли лошадей по ногам, отчего те часто вздрагивали крупом и ржали от боли.
      Иногда в стенах хода виднелись ведущие вбок сухие ответвления,– по-видимому, высохшие русла бывших притоков подводной реки. Но седок сзади никак не реагировал на них, и Микула продолжал двигаться дальше по течению. Впереди показался очередной, ничем не примечательный ход вправо, и тут из-за спины сотника раздался короткий резкий свист. Едва он смолк, прозвучали еще три, на сей раз длинные и переливчатые. Не успело стихнуть эхо от них, как из хода ответили таким же свистом.