– Что же ты молчишь об этом? – встрепенулся Игорь.– Говори быстрей! Не утаивай ничего.
      – Все знать дано лишь богам, а духам воды известно лишь то, что касаемо их стихии. Они предостерегают тебя, княже, что вода – не твоя стихия, тебя не ждут на ней ни слава, ни радость, зато на водных просторах тебе суждено испить полную чашу горестей и невзгод.
      – Это сказали духи воды? – недоверчиво спросил Игорь.– Совсем недавно ты сомневался, верно ли я понял ниспосланные мне видения. Но разве не можешь и ты ошибочно истолковать язык духов источника?
      – Мы слишком долго соседствуем и хорошо научились понимать друг друга, чтобы я мог ошибиться.
      Великий князь насмешливо прищурился.
      – Ты постиг язык духов воды? Может, растолкуешь его и мне? Если их предостережение касается меня, именно мне надлежит знать о нем как можно больше. Не так ли, старче?
      – Так, княже. Ты видел крутившуюся без устали воронку посреди источника и неподвижную, словно мертвую, воду вокруг нее? Знай, что воронка – это сгусток обуревающих тебя страстей и честолибивых помыслов, не дающих покоя твоей душе и услады телу. Однако твои страсти чужды воде, она равнодушна к ним, оттого воронка чужая в источнике. Направляясь вниз, она прекращает свой бег от встречи с дном, устремляясь вверх, она исчезает, разрушившись, у поверхности. Но в обоих случаях вода не позволяет воронке нарушить свое спокойствие, не желает быть увлеченной за ней, противится стремлению воронки заставить служить ей мощь источника. Духам воды нет дела до твоих забот, княже, они не намерены быть тебе помощниками и друзьями в подвластной им стихии.
      – Но чем я мог так разгневать духов воды, что они решили отвернуться от меня? Они не поведали об этом, старче?
      Микула слишком хорошо знал великого князя, чтобы не почувствовать в его тоне иронии. Неужто Игорь осмелился сомневаться в словах волхва-вещуна, хранителя священного источника? Того, с кем были почтительны Аскольд и Дир, к чьим советам прислушивался покойный Олег, сам прозванный Вещим, чьим прорицаниям верили десятки других славных мужей всей Русской земли?
      – Нет, но разве трудно понять это и без них? Во время морских походов твоих предшественников, князей Аскольда, Дира, Олега, водная пучина приняла столько русской крови, что пресыщена ею. Вот почему духи воды, доселе покровительствовавшие внукам Перуна, ныне не намерены помогать им в новом морском походе и лишают тебя, зачинателя похода, своего благорасположения.
      – А нужно ли мне их благорасположение, ежели сам Перун, всесильный бог воинов-русичей, предрек мне удачный поход? И потом, старче…– Игорь хитро посмотрел на волхва.– Скажи, может, на сей раз ты не совсем точно понял язык духов воды? Вдруг воронка, в коей ты видишь средоточие моих страстей и помыслов, являет именно всесокрушающую силу их? Разве не пронзила она, не встречая преград, всю толщу воды от дна до поверхности? А остальная вода источника тиха оттого, что слаба перед мощью воронки и не имеет сил противиться ее круговращению. А, старче?
      – Вижу, княже, ты желаешь слышать то, что тебе любо, а не то, что говорят боги. Тогда зачем явился ко мне?
      – Узнать волю богов, а не водных духов. Да и водные ли они, ежели обосновались под землей? Может, они – подручные владыки тьмы Чернобога и являют его волю, а отнюдь не волю Неба?
      – В священном источнике Перуна не может быть подручных Чернобога,– гордо заявил волхв.– Вы, княже и сотник, отправляетесь в поход, оттого сами боги приоткрыли вам часть грядущего. Однако и духи воды, по которой вам суждено свершить поход и на чьих волнах придется сражаться, уже через меня предостерегли, что не возьмут вас под свою защиту. И это дурное предзнаменование, ибо за всю мою жизнь они впервые отказывают русичам в покровительстве.
      – Старче, я желал встречи с богами и благодарен, что ты помог в этом. А духи воды напрасно страшат меня своей немилостью – судьба и жизнь воина-русича в руках одного Перуна. Прежде чем покинуть тебя, я хотел бы отплатить добром за добро. Скажи, чего желаешь, и любая твоя просьба будет исполнена.
      – Любая? Тогда выслушай ее. Сегодня ты свысока отнесся к предостережению духов воды, обитающих в священном источнике. Обещай, что из первой захваченной в походе добычи не поскупишься на щедрые дары для них. Возможно, после этого они забудут о нанесенной обиде и простят твою непомерную гордыню.
      – Я готов сделать это сегодняшней же ночью.
      – Не надобно, княже. Сегодня ты свершишь это по моей указке, а не по велению собственного сердца. Значит, это будут не дары духам, а всего лишь плата за успокоение своей нечистой совести. Принеси дары из первой добычи, когда будешь счастлив от удачного начала похода и станешь думать, что отныне для тебя в мире нет ничего невозможного. И ежели в эти минуты ликования ты вспомнишь о нанесенной духам обиде, поделишься с ними на равных, как с друзьями, добычей, они вновь могут стать покровителями русичей.
      – Я обещаю духам воды свою долю захваченной в первом бою добычи. Прощай, старче, и здравствуй еще сто лет.
      – До новой встречи, княже. И не забудь к той поре умилостивить духов священного источника. Знай, что в твоей судьбе князя-воителя многое будет зависеть от них.
      – Моя судьба в руках бога воинов-русичей Перуна, а не обитающих в чреве Лысой горы духов,– высокомерно заявил Игорь.– Я знаю и чту Царя морского, владыку морей, наслышан о его неразлучном сподвижнике Чуде морском. Мы, русичи и варяги, для коих земля и вода едины и нерасторжимы, перед каждым морским походом приносим им дары, так поступим и на сей раз. Ежели в Перуновом источнике на самом деле нашли приют водные духи, они подвластны Царю морскому и выполняют его волю. Посему мне, великому киевскому князю, владыке Руси, с руки водить дружбу с такими же владыками неба и воды, а не с их служителями.
      – Но разве только владыки, повелевай они землей, небом или водой, могут держать в своих руках чужие судьбы? Разве не бывает наоборот? Или тебе, княже, не доводилось видеть, как стрела или меч простого воина уносили жизни знатного военачальника и даже великого князя? Разве не отравленная стрела древлянского лучника прервала бег жизни твоего предшественника, князя Олега? Разве не мечи убийц-варягов, нанятых твоим дядей Олегом, отправили на Небо князей Аскольда и Дира? А ведь незадолго до смерти оба были у меня, и духи воды предсказали им гибель в день, когда это впоследствии и случилось.
      Игорь был поражен.
      – Князь Аскольд, предавший веру предков и переметнувшийся к богу ромеев Христу, был здесь, у Перунова источника?
      – Да, он пришел сюда, ибо ему, как и Диру, по ночам стали являться грозные видения. Боги, разгневанные появлением князя-отступника, не пожелали общаться с Аскольдом и Диром, однако духи воды говорили со мной и предрекли смерть обоих князей в один и тот же день. Аскольд лишь рассмеялся в ответ. Дир также не поверил пророчеству. Как и ты, он полагал, что достоин беседовать лишь с богами, а их помощников считал ровней своим дружинникам или смердам. В указанный духами день незадолго до заката они не поленились отыскать меня и спросить, отчего не сбылось предвидение духов. Указав на солнце, я ответил: «Не торопитесь, ибо еще не полночь». А с заходом солнца на Славутиче появилась Олегова ладья с мнимыми купцами, предложившими князьям посмотреть их товар.
      Учти, княже, что иногда благорасположение владык ничто по сравнению с тем злом, которое могут принести их служители. Запомни мой совет – никогда не ищи себе врагов сам, ибо у каждого настоящего мужчины их с избытком и без этого. До новой встречи, княже, и даруй тебе Небо удачный поход и скорейшее возвращение домой…
      До самого подножия горы Игорь хранил молчание. Лишь когда деревья вокруг тропы начали редеть и стал доноситься рокот волн недалекого Днепра, великий князь остановился.
      – Подождешь нас с сотником на опушке,– приказал он десятскому своей теремной стражи.
      Когда десятский со стражниками растаяли в темноте, Игорь указал Микуле на широкий пень у тропы:
      – Присядем и поговорим.
      Князь и Микула опустились на пень. Склонив голову, Игорь молчал, и Микула терпеливо ждал, когда тот заговорит.
      – Лучше бы я не ходил к вещуну,– не поднимая головы, наконец заговорил великий князь.– Еще днем я не сомневался в успехе похода, а сейчас весь в раздумьях. О чем духи воды предостерегли меня? Почему этого не сделали боги? Кстати, сотник,– Игорь вскинул голову, пытливо взглянул на Микулу,– были ли ниспосланы видения и тебе? Если да, что это было?
      – Да, великий князь, боги приоткрыли передо мной завесу грядущего. Я видел себя сражающимся у ночного степного костра, на островке в речной заводи. Я ехал по неведомой тропе сквозь песчаную бурю, и в конце пути незнакомый степняк назвал меня «русским братом». Однако ничто из виденного не позволяет судить об успехе или неуспехе похода.
      – Но я, в отличие от тебя, видел себя въезжающим в Киев после похода! – воскликнул Игорь.– Не покидающим его на ладьях, а въезжающим во главе конной дружины! Сидящим на боевом коне в богатой сбруе, в полном княжеском облачении, в сопровождении тебя, Олега, Рогдая. Разве возможно подобное при неудавшемся походе?
      – Великий князь, сегодня я много раз слышал о предполагаемой судьбе похода. Одни не сомневаются, что он будет удачным, другие предостерегают от чего-то, третьи предрекают ему неуспех. Но никто не пожелал объяснить, что такое успех или неуспех похода. Возвращение со славой, но без богатой добычи – это что: успех или неуспех? Захват богатой добычи, однако гибель из-за нее множества воинов – это что: успех или неуспех? Даже немилость к тебе водных духов, не желающих нового пролития русской крови, нисколько не говорит об удаче или неудаче похода. Кровь льется при любом походе, и неизвестно, при каком больше – успешном или неуспешном. Разве не случается, что победа бывает куплена ценой громадных потерь, а поражение приписывается тому, кто не принял заведомо проигрышной битвы и отступил, не потеряв ни единого воина? Окажется поход успешным или нет – судить только тебе, великий князь, ибо его замыслил ты и лишь тебе ведомы его истинные цели, а значит, цена, коей за них уплачено.
      Слушая Микулу, Игорь чувствовал, как недавние сомнения начали покидать его. Начали, но еще не покинули окончательно. Почему? Наверное, оттого, что Микула в рассуждениях не коснулся вопроса, возможно малозначительного для себя, сотника, но важнейшего для него, великого князя. Что ж, он поставит его перед сотником сам.
      – Сотник, ты забыл о зловещих пророчествах, услышанных у священного источника князьями Аскольдом, Диром, моим дядей Олегом. Получив предостережение о ждущей их гибели, они, однако, не вняли гласу Неба и были сполна наказаны за это. Не уподобляюсь ли я им? Может, духи воды для того и предупредили меня, дабы я отказался от похода и не навлек гнева богов?
      – Великий князь, но что для тебя их предостережения? Разве за ними ты явился к священному источнику, разве с духами воды желал общения? Вняв просьбам волхва, с тобой говорили боги, позволив тебе заглянуть в свое завтра. В то завтра, которое неизбежно и неотвратимо, ибо предрешено самим тобой, и к коему ты, невзирая ни на что, придешь, вопреки собственным сомнениям и чужим предостережениям. Именно поэтому и погибли князья Аскольд, Дир, Олег, знавшие заранее о часе своей смерти. Они понимали, что боги дозволили им увидеть то, что неминуемо свершится, как бы они тому не противились. В своих видениях боги являют человеку уже уготованную ему судьбу, а не предлагают сделать выбор из нескольких возможных дорог жизни. То, что пожелали явить нам у Перунова источника боги, обязательно свершится, предостерегай нас духи воды или нет! Мы видели свою судьбу, изменить которую бессильны!
      Игорь отчетливо видел сидевшего рядом Микулу, хорошо понимал каждое его слово, однако ему казалось, что он слышит голос не сотника, а жены. Как схоже было то, что говорила вчера Ольга, а сейчас Микула! Женщина и простой воин не только убеждены, что поход необходим, но и твердо верят в его благополучный исход. Так неужели у него, мужчины и великого князя, только что существовали сомнения в успехе замысленного похода? Не было такого! Просто он, помня предостережение духов воды, желал до конца разобраться в нем! Точно так, как до конца разобрался и постиг сокровенные причины, заставлявшие Ольгу и Микулу столь горячо выступать в защиту похода.
      Кем была сегодня Ольга, непригодная для тяжких княжьих дел, однако непомерно тщеславная женщина? Женой великого князя, ничем не подтвердившего ни друзьям, ни врагам, что он достоин своего высокого положения. Но если его имя будет неотделимо связано с победным походом и вокруг него воссияет слава, отсветы ее неминуемо падут и на великую княгиню, теша ее самолюбие и возвеличивая в глазах окружающих. Разве существует для нее возможность достигнуть подобного положения самой? Нет, а потому ее безвестность или величие зависят целиком от деяний мужа, великого князя.
      Кем являлся сейчас Микула? Простым сотником. Правда, храбрым, умелым, поднаторевшим в воинских делах на воде и суше, но таких сотников лишь в великокняжеской дружине десятки. Сколько лет понадобится ему, чтобы заслужить гривну тысяцкого в мирное время? Пять, десять, еще больше? Зато насколько сократится сей срок, пребывай Микула в походе рядом с великим князем, когда каждый его подвиг окажется у того на виду! Вот отчего сотник, невзирая ни на какие предостережения, так рвется в поход.
      Но разве поход нужен только Ольге и Микуле? Разве ему не суждено сыграть важнейшей роли и в судьбе самого Игоря? Что может быть более зримым и весомым для его признания истинным князем-воителем, чем победоносный поход, сравнимый по тяготам и результатам с походами его прославленных предшественников, князей Аскольда, Дира, Олега? Ничто! Поэтому он не имеет права ни на какие сомнения – походу быть, быть, быть!
      Игорь вскочил с пня, начал быстро ходить перед Микулой.
      – Сотник, когда ты обещал быть дома?
      – Я сказал, что ухожу по княжьему делу и вернусь, когда исполню его.
      – Тебе суждено возвратиться домой не скоро. Потому что после нашего разговора тебя проводят к хазарскому купцу Исааку, караван которого выступит из Киева с восходом солнца. У него уже собраны прибывшие с тобой воины-по-рубежники, которые под твоим началом усилят охрану каравана. Твой конь, оружие, доспехи при них, Людмила предупреждена о твоем отъезде. Вместе с Исааком ты попадешь в стольный град Хазарии, где купец сведет тебя с нужными для нашего дела людьми. Там, в Итиле, тебе надлежит ждать прибытия моих дружин.
      Игорь остановился напротив Микулы, всмотрелся в его лицо. Оно сохраняло спокойствие, в глазах не было заметно ничего похожего на удивление или любопытство.
      – Но не просто ждать, а заниматься крайне важным для Руси делом,– продолжал Игорь, не дождавшись вопросов Микулы.– Как недавний сотник-порубежник, не догадываешься, каким?
      – Догадываюсь, великий князь. Но, поскольку могу ошибиться, жду, когда об этом скажешь ты.
      – Если каган не пожелает пропустить нас на Хвалынское море через свои земли, я ударю на Хазарию. Для этого мне надобно знать, сколько и каких войск может мне противостоять, где они располагаются, как укреплен Итиль-град и коим образом его легче захватить… Ежели каган позволит нам пройти на море, тебе нужно отыскать сведущих людей, могущих указать не только явные, но и тайные становища морских разбойников. Я уже расспрашивал о них своих и заморских купцов, но они ничем помочь не могут – кого разбойники захватывают в полон и доставляют в свои логова, тот уже никогда не возвращается обратно. Однако купцы поведали, что вольные морские бродяги, среди которых немало русичей и варягов, дважды нападали на разбойничьи становища и грабили их. Одного или нескольких из этих удальцов тебе и следует отыскать нам в проводники. Все уразумел, сотник?
      – Да, великий князь.
      – Тогда поспешим к десятскому, который проведет тебя к Исааку.
      Олег и Рогдай были уже в двух десятках шагов от Роксаны. О чем-то оживленно переговариваясь, они шли рядом посреди улицы, время от времени скрываясь в клубах пыли, поднятой скачущими к великокняжескому терему всадниками. Роксана с детства росла вместе с ними, считала их такими же близкими и дорогими, как единственного брата Микулу, однако сейчас смотрела только на Олега.
      Да и как было не смотреть на него! Высокий, широкоплечий, с голубыми, как вода Славутича, глазами, светлыми, слегка вьющимися у висков волосами, он разительно отличался от Микулы и Рогдая. Имевший предками поколения викингов-свионов(Свиония – Швеция.) и лишь мать – славянку, Олег, как и его старший брат Вальдс, мало что унаследовал от нее, полностью сохранив на берегах Днепра все характерные черты мужчин своей далекой северной родины. Именно его своеобразие и непохожесть на окружавших Роксану людей заставили ее выделить Олега из круга сверстников. Спокойный, немногословный, слегка медлительный, хорошо знавший себе цену и сразу возводивший границу между собой и тем, кого считал по каким-то причинам ниже себя, он привлек ее внимание еще в детстве.
      Как раз непомерные гордость и честолюбие объясняли, отчего Олег из многих известных ему девушек, сестер и знакомых его соратников по дружине выделил и поддерживал дружеские отношения только с Роксаной. Сын викинга-гирдмана(Гирдман – опытный, заслуженный воин.), командира десятка воинов, он вначале почитал за честь знакомство с Роксаной, дочерью уважаемого самим князем Олегом сотника, павшего под стенами Царьграда. Затем, найдя приют в доме воеводы Свенельда, который обращался с ним как с родным сыном, он тем не менее не прервал дружбы с Роксаной. Он скоро понял, что приемный отец больше расположен к его брату Вальдсу, и, наслышанный от Свенельда о закулисной жизни великокняжеского окружения, решил, что ему благоразумнее искать покровительства князя Игоря, который рано или поздно станет великим князем.
      Хотя теперь, как приемный сын воеводы Свенельда, Олег мог иметь друзей и подруг в боярской и воеводской среде, дружба с Роксаной нужна была ему по-прежнему: брат Роксаны и его товарищ по детским играм Микула стал любимцем князя Игоря. Сообразительность, физическая сила, смелость в бою, а пуще всего тесная дружба с находившимся неотлучно при Игоре Микулой помогли Олегу попасть в поле зрения князя. Честно и самоотверженно служа князю Игорю, побратавшись на полях сражений с Микулой и другим товарищем детства, ныне тоже любимцем Игоря, Рогдаем, Олег одновременно с ними стал десятским, затем сотником в дружине Игоря. Сейчас, будучи другом-побратимом Микулы и, значит, защитником и покровителем его младшей сестры, Олег никогда не забывал о своей новой обязанности. Благодаря этому Роксана оказалась единственной девушкой, с которой общался красавец сотник, ибо другие его не интересов вали нисколько – все мысли и поступки Олега были связаны только с бранными делами.
      Роксана поправила выбившиеся из-под шлема волосы, легкими, быстрыми движениями пригладила взъерошенные порывами днепровского ветра брови. Решительно шагнула из переулка, где поджидала Олега и Рогдая, наперерез им.
      – День добрый,– приветствовала она друзей.– Как, вы еще в Киеве? – притворно удивилась она, пристраиваясь сбоку Олега и подлаживаясь под его шаг.– Думала, что вас, как Микулу, великий князь отправил по своим делам.
      – Отправил? Куда? Зачем? – спросил Олег, ревниво воспринимавший любой знак доверия или благорасположения, проявленный великим князем к Микуле или Рогдаю, его друзьям-соперникам.
      – Не знаю,– ответила Роксана.– Вчера ночью Микула с великим князем ходил к волхву на Лысую гору и не вернулся оттуда домой. Княжьи гридни, явившиеся за его конем и доспехами, объяснили Людмиле, что он спешно покидает город по княжьему велению.
      Олег недовольно нахмурил брови. Несмотря на все его старания, Микула как был, так и остался любимчиком великого князя. Не с кем иным, а с Микулой вопрошал Игорь ночью богов у Перунова источника, именно его отправил куда-то с тайным поручением. А что оно такое, Олег не сомневался: хорошо зная от Свенельда о планах предстоящего похода на Каспий или в Хазарию, он был уверен, что срочное исчезновение Микулы из стольного града тем или другим образом имело отношение к этому походу. Но почему великий князь доверил это задание Микуле, а не ему, которому в знак особого доверия собственноручно повесил на грудь гривну тысяцкого? А может, ему уготовано другое, более сложное и ответственное задание? И вдруг обо всем этом знает Свенельд, его крестный отец? Скорее к нему!
      Роксана почувствовала изменение в настроении Олега.
      – Ты чем-то взволнован? Уж не тем ли, что не пришлось вместе с великим князем и Микулой узнать будущее у волхва-вещуна, хранителя Перунова источника?
      Олег, всегда стремившийся скрывать от посторонних свои истинные мысли и чувства, поступил так и на сей раз.
      – О нет. Просто подумал, что ежели великий князь отправил куда-то Микулу, значит, скоро это предстоит мне и Рогдаю.
      – Понимаю. Столько времени не быть дома и так быстро вновь покидать его. Но что делать, коли вы не просто княжьи люди, а ближайшие други-товарищи великого князя. Кому великая честь, с того и великий спрос. А к тебе, Олег, великий князь особливо благоволит – разве не ты первым стал тысяцким из всей его бывшей молодшей дружины? Ой, я еще не видела твоей гривны! – спохватилась Роксана.– Дозволь посмотреть! Хорошо?
      Она забежала перед Олегом, остановилась. Положила руки ему на плечи, приподнялась на цыпочки, коснулась золотой гривны на его груди.
      – Тяжелая! А какая красивая цепь! – восхитилась Роксана.– Не иначе сработана лучшими подольскими мастерами!
      Олег снисходительно улыбнулся, оторвал Роксану от земли, отставил в сторону.
      – Посмотрела? Теперь не задерживай нас. Ведь ты тоже возвращаешься в великокняжеский терем? – обратился Олег к Рогдаю.
      – В терем? – удивился тот.– Но мы шли на подворье Микулы, зачем же сворачивать с пути? Пусть там нет хозяина, зато осталась Людмила. Поговорим с ней, посмотрим ее первенца. Да и Роксана расскажет, что произошло в Киеве в наше отсутствие.
      – Ты забыл, что Микула уже ускакал по важному княжьему делу. Кто знает, может, в сию минуту великому князю нужны мы, коих он кликнул с порубежья вовсе не для того, дабы мы слушали чьи-то рассказы. Идешь со мной или нет? – нетерпеливо спросил Олег.
      – Нет. Мы только что из терема, и ежели у великого князя имелось к нам спешное дело, он сообщил бы о нем. К тому же в тереме знают, что мы пошли к Микуле, и без труда отыщут нас.
      – В таком случае я иду один. Прощайте и не забудьте поздравить Людмилу с первенцем и от моего имени.
      Олег не успел отойти на несколько шагов, как Рогдай забыл о нем. Не скрывая восхищения, он не отводил взгляда от Роксаны. Как шло ей одеяние девушки-витязини! И ничего, что под шлемом и бармицей почти не было видно ее каштановых волос, тяжелая кольчуга давила и плющила высокую грудь, а широкий плащ наполовину скрывал тонкую талию. Стоило лишь заглянуть в ее огромные серые глаза, увидеть нежную, чуть тронутую загаром кожу, маленькие ножки в сафьяновых сапожках – и сразу становилось ясно, что перед тобой не юный отрок-воин, а красавица витязиня.
      – Сотник, что с тобой? Уж не уснул ли? – спросила Роксана, проводив взглядом Олега.
      – Уснул? Нет, просто давно не видел тебя и сейчас не могу налюбоваться. Как ты похорошела!
      Роксана полностью убрала под шлем и бармицу волосы, запахнула на груди плащ. С уходом Олега ей некому и незачем было напоминать, что хотя она и стала девой-воином, тем не менее не утратила своей красоты и притягательности.
      – При каждой встрече ты говоришь одно и то же,– равнодушно сказала Роксана.– Точно так, как я всегда повторяю: мы с тобой как брат и сестра, а их связывают друг с другом вовсе не красота и любование.
      – Мы не брат и сестра, и ты давно знаешь, что я люблю тебя. Люблю давно и на всю жизнь.
      Роксана вздохнула.
      – Рогдай, не нужно об этом. Хорошо? Лучше расскажи по дороге, что тебе известно о походе.
      – О походе? Да о нем говорят на каждом углу все киевские женщины и обсуждает любой купец на торжище. Слушай, что хочешь!
      – Мне нужно другое,– Роксана лукаво взглянула на Рог-дая.– Вдруг захочу тоже отправиться на Хвалынское море иль на Хазарию? И вдруг в твоей сотне? Разве я не витязиня и не бывала прежде в боях? Возьмешь или нет? – и, не давая сотнику опомниться, Роксана прижалась к его плечу.– Вот и хочу знать, не оставляет ли великий князь тебя… и Олега… для защиты стольного града или не отправляет ли невесть куда с тайным поручением. Рассказывай, а то попрошу об этом Олега. Уж он, тысяцкий, знает поболее тебя, сотника…
      Вся жизнь Исаака была связана с дорогой, и он не мыслил себя без нее. Правда, когда-то ему больше нравились суета торжищ и базаров, новые знакомства в караван-сараях, подсчет прибыли после возвращения домой. Тогда ему казалось, что длительное, утомительное пребывание в пути отвлекало его от настоящего дела, мешало целиком посвятить себя торговле, оттягивало наступление долгожданного дня, когда он мог бы сменить спину караванной лошади на мягкое домашнее кресло, навсегда избавив себя от опасной, связанной со множеством невзгод жизни купца-рахдонита. Такие мысли посещали его в молодости, в пору, когда человек считал себя и связанное с собой главным в жизни, а ее смысл видел в удовлетворении своего тщеславия либо плотских возжеланий. Ах молодость, как быстро ты пролетаешь, но как долго потом приходится расплачиваться за твои заблуждения и ошибки!
      Лишь в зрелые годы Исаак смог постичь, что человек – всего мельчайшая песчинка в огромном, неподвластном его воле мире, а его сиюминутные житейские радости и тревоги, мечты и разочарования – ничто по сравнению с его мыслью, направленной к познанию сложности и загадочности окружающего мира и пониманию собственного места в нем. Именно способность мыслить отличала человека от прочей живой твари, именно мысль была дарована ему Творцом всего сущего, дабы возвысить над всем живым и мертвым и приблизить к себе. И чем бы человек ни занимался, как бы ни торопил или замедлял время, чего бы ни достиг или лишился – он всегда был, есть и будет песчинкой, послушной воле создавшего все сущее Творца. Все в жизни заранее предопределено Творцом, и в этом судьба человека ничем не отличается от судьбы иных обитателей земли. И только мысль, позволяющая человеку выйти за пределы своей телесной оболочки, жить другой, отличной от реальной, жизнью, представить и понять то, чего никогда не видел и не перечувствовал, возвеличивала человека над ними. И не только над ними, но и над себе подобными, коим по скудости ума не дано было постичь, какой дар получен ими от Творца, и не могущими по достоинству распорядиться им.
      О человеческая мысль! Умеющий пользоваться тобой проживает множество жизней, а неумеющий лишен возможности распорядиться единственной. Мысль, ты можешь возвратить человека в его прошлое и открыть перед ним будущее, тебе дано вознести его на крыльях мечты на Небо или низвергнуть в морскую пучину, ты, укрепив дух человека и вселив в него веру в бессмертие души, способна поставить его над мерзостями и несправедливостями земной жизни. Но чтобы ты, мысль, стала постоянной и желанной спутницей человека, ему необходимы жизненный опыт, независимость суждений и время для размышлений.
      Как жаль, что понимание таких истин приходит поздно! Исаак окончательно постиг это десяток лет назад после тяжелого ранения стрелой разбойника-огуза. Тогда, заглянув в глаза смерти, он решил наконец-то расстаться с хлопотной жизнью купца-рахдонита и постоянно осесть в Итиле. И вскоре почувствовал, что желанный душевный покой и успокоение от сует мирских так же недосягаемы для него, как прежде. Хуже того, бурлившая вокруг жизнь часто требовала его вмешательства, а приобретенные за годы странствий немощи, словно поджидавшие сего момента, стали одолевать его с удесятеренной силой. Спасение от них было одно – бегство с помощью мысли в свое прошлое или размышления о всемогуществе Творца и разгадке законов бытия созданной им вселенной. Воспоминания о былом будили в сердце давно остывшие страсти, заставляя заново переживать юношеские страдания и наслаждения, полет мысли в неведомое лишний раз. подтверждал, что страждущая от боли плоть ничто по сравнению с бессмертным, не знающим преград в познании истинной веры духом.
      Однако жизнь в Итиле не позволяла ему надолго оставаться наедине с мыслью. Как ненавистны были для него житейские и семейные дрязги, с которыми постоянно вынуждена сталкиваться жизнь, как обременительны были посещения былых друзей по ремеслу и пустопорожние разговоры с ними. А как раздражали Исаака встречи в синагоге с раввином и вынужденные беседы с ним, пустоголовым бездельником, так же далеким от понимания истинной сущности Творца и его деяний, как хвост ишака – от ворот рая.
      Дабы иметь время для встречи с мыслью наедине и без помех, Исаак вновь стал купцом-рахдонитом. Монотонное покачивание на спине лошади или верблюда, тишина степи или пустыни, однообразный звон колокольчиков на шее вьючных животных или размеренный плеск речной волны – эти привычные звуки помогали ему уйти в себя, погрузиться в мир воспоминаний и размышлений, странствовать в прошлом и будущем вдвоем с мыслью…
      Частый стук лошадиных копыт, громкие голоса проскакавших мимо всадников вывели Исаака из состояния полудремы. Повернув голову на шум, он увидел в полутора десятках шагов от себя четверку русов из тех, кого по просьбе воеводы Ратибора взял в свой караван, – сотника Микулу и трех его воинов. Остановившись у небольшой рощицы сбоку караванной тропы и озираясь по сторонам, они о чем-то оживленно переговаривались. Интересно, что могло заинтересовать русов в этой безлюдной полупустыне на границе буртасских и хазарских земель?
      Присмотревшись внимательнее, Исаак догадался, в чем дело. Караван сейчас двигался по одному из опаснейших участков пути – вдоль долины Злых духов, места, облюбованного степными разбойниками для нападений. По буртас-ским законам, расправа над захваченным степным или речным разбойником немедленно вершилась на месте его злодеяния, причем казнь должна была служить предостережением и устрашением для его товарищей по ремеслу. Видимо, недавно у этой рощицы буртасская стража захватила в плен несколько разбойников и тут же без лишних хлопот расправилась с ними.