5

После того как Короля благополучно отправили спать, а стражу расставили по местам, коммандеру была устроена небольшая вечеринка в роскошной квартире канцлера, и последний торжественно вернул ему его кинжал. Монпурс постарел меньше, чем другие, ибо волосы его всегда были белыми, и он пока не начал терять их. Он даже сумел сохранить под пышными придворными одеждами подтянутое тело Клинка. Несмотря на все жалобы, он, похоже, не находил вес золотой цепи слишком уж утомительным. Самое тяжелое бремя, сказал он, это созданное Королем ведомство личного секретаря и человек, первым назначенный его главой.

— Тогда почему бы нам не выпить за его скорую, но болезненную отставку?

— Великолепное предложение! — Канцлер снова наполнил стаканы. — Кромман — скользкая пиявка. Он прилепляется и высасывает жизнь. Скажи мне, что он натворил в Самаринде.

— Как много тебе уже известно? — осторожно спросил Дюрандаль.

Глаза Монпурса до сих пор сохранили цвет молочного обрата, и огоньки свечей блестели, отражаясь в них.

— Больше, чем думает Король. Он проглотил наживку в виде истории про философский камень и загубил ради этого несколько человек. Впрочем, отчасти сила его именно в том, что он никогда не боится попробовать что-то новое. Это редкость среди аристократов, знаешь? Я слышал, ты потерял хорошего Клинка. Так за этими легендами что-то стояло?

— Довольно много. Эвермен был уже после тебя...

Даже Монпурсу он открыл довольно мало. Несколько слов молодым Клинкам — и Король получил бы ту самую кровную месть, которой так хотел избежать.

По мере того как ночь близилась к утру, канцлер делался разговорчивее, делясь с ним ценной информацией о министрах, дворянстве и даже наиболее видных членах Парламента. Но потом он вернулся к Королевскому Секретарю Кромману.

— Он явно целится на мое место. Я бы с радостью отдал его ему, если бы только надеялся выбраться из этого живым, — тут он немного покривил душой. Теперь было уже совершенно ясно, что Монпурс дорожит своим местом канцлера. — А когда он насадит на пику мою голову, я уверен, он начнет охотиться за твоей.

— Я выпью за это — то-то славный выйдет поединок. Э... не сегодня, конечно. Похоже, я свою норму уже выпил.

— О, я буду, несомненно, первым. Он очень и очень ловок, этот мастер Пиявка. Он может лгать тебе, но ты не можешь лгать ему. Король быстро понял свою ошибку. Он собирался уже вышвырнуть его обратно в то болото, откуда он взялся, но теперь твое появление изменило все.

— Мое? Ты хочешь сказать, я спас Кромману его место?

Канцлер вздохнул и допил свой стакан.

— Боюсь, что так. Придворные интриги очень похожи на фехтование: выпад, защита, финт, выпад. О чем бишь я? Ах, да. Ты убедил Короля в том, что Кромман лжец, верно? И что тот действительно лгал ему. Значит, у Короля теперь появилась петля, которую он может в любой угодный ему момент затянуть на шее Кроммана. Это неимоверно подняло его цену. Право же, я не понимаю, почему Амброз поставил во главе Гвардии такого неподкупного типа, как ты. Он любит использовать людей, которым есть, чем угрожать.

— Ты называешь меня неподкупным! Ты-то сам в чем виноват — разве что прищемил кому-то нос тайком?

— Во многом. Ну, например, в том, что позволял Его Величеству верить в то, что он великий фехтовальщик — до тех пор, пока человек смелее, чем я, не ткнул его носом в правду.

Дюрандаль поспешно потянулся к графину.

— Может, еще стакан я себе все-таки позволю.

Монпурс рассмеялся.

— Не забывай, Вожак, что лучший игрок на поле — сам Амброз.

— Мне не нравится эта игра. Я не хочу стать ее частью.

— Станешь. Она до тебя дотянется.

К середине следующего дня Дюрандаль переговорил со всеми гвардейцами до одного. Слишком многие из них принадлежали к его поколению, помнившему еще нифийскую кампанию. Он тактично расспрашивал о привязанностях, амбициях, внеслужебных интересах. Он обнаружил, что Амброз не навещал Айронхолл уже больше восьми месяцев, а донесения Великого Магистра говорили о том, что с дюжину готовых Старших давно роет копытом землю.

Подготовив доклад, он отправился искать аудиенции у Короля. Он отловил его после ленча, когда тот теоретически должен был пребывать в благостном настроении. Однако то, как тот нахмурился и буркнул: «Ну, что еще?» — не предвещало ничего хорошего. Он даже не сделал попытки взять протянутый ему свиток.

— Вкратце, сир, половина ваших Клинков тухнут от возраста; они заражают своим разложением остальных. Я принес список из пятидесяти семи человек, кого пора одарить рыцарским титулом и освободить от Уз. Столько гвардейцев вам не нужно. — Августейший рот открылся, но прежде, чем он начал брызгать слюной, Дюрандаль уже продолжал: — И Айронхолл трещит по швам. Если вы заставите этих ребят ждать еще, у них притупятся клинки. — Это было насколько возможно близко к прямому совету пошевеливать толстой задницей, спешить в Старкмур и прекратить мучить нетерпеливых юнцов.

Однако Король понял все верно. Лицо его вспыхнуло, а глаза загорелись, как у разгневанного вепря.

— Никто не смеет разговаривать со мной так! Я укорочу тебя на голову, жалкое отродье свинопаса!

Дюрандаль преклонил колена.

— Моя жизнь всегда в ваших руках, Ваше Величество, но я поклялся служить вам, и не могу служить иначе. Укрывать неприятную правду — не лучший способ служить, — Если он помнил ночь, когда зеленый новобранец преподал своему государю жестокий урок фехтования, возможность того, что и Король не забыл ее, была весьма высока.

Король молча испепелял его взглядом.

Выждав пару минут, он вздохнул.

— Устрой все это. И убирайся отсюда, пока я не удушил тебя!

Коммандер встал, поклонился и вышел.

6

На третий день, поднимаясь по широкой гранитной лестнице, он увидел спускавшуюся ему навстречу странно знакомую фигуру в черном. Лицо Кроммана снова обрело мертвенную белизну, но сделалось худее, а обрамлявшие его волосы заметно поседели. Они остановились, глядя друг на друга. Пара Белых Сестер прошмыгнула мимо них — обе поморщились и отвернулись.

Этой минуты Дюрандаль страшился, эту встречу оттягивал как только мог. От него требовалась вся его выдержка, чтобы не выхватить меч сразу же и не отомстить за предательство, погубившее его друга. К счастью, Кромман был безоружен.

— Значит, даже стервятники побрезговали тобой? — спросил Дюрандаль, когда Сестры отошли на расстояние, с которого уже не могли их слышать.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, коммандер. — Голос секретаря не утратил своей неприятной скрипучести. — Мне очень интересно, на каких условиях ты обрел свободу от братьев?

— Ступай и достань себе меч!

Кромман ухмыльнулся:

— Если хочешь. Нам известно, что ты обречен предать своего короля, и если мне суждено умереть, предотвратив это, я с радостью отдам свою жизнь за Его Величество. Ты намерен вызвать меня?

— Он запретил делать это.

— Какая жалость! Но конечно же, тебе теперь платят лишних пятьдесят крон в год, которыми ты не хочешь рисковать, нарушая приказ.

СМЕРТЬ И ПЛАМЕНЬ!

— Не зли меня еще сильнее, Кромман.

— Я буду злить тебя столько, сколько мне будет угодно, коммандер, — прошептал инквизитор. — Я буду строить козни и заговоры и в один прекрасный день найду твое уязвимое место и уничтожу тебя. Следующий раунд будет за мной.

— Нет, за мной, ибо я уже стар для Клинка. Очень скоро меня уволят с его службы, освободят от Уз и обязательств. Это будет днем твоей смерти. Так что наслаждайся жизнью, пока можешь, Айвин.

Это было очень скупое изложение намерений — скользкое, вполне в инквизиторском духе, — но это было все, что он мог себе позволить, и он говорил это всерьез. Кромман тоже видел это, и тень сомнения промелькнула на его лице. Дюрандаль начал подниматься дальше.

Он назначил своим заместителем Змея, поскольку тот казался самым сообразительным из молодежи, и выказал должную решительность на посту, возражая Хоэру. Король одобрил назначение, не высказав возражений.

На третий же день коммандер Дюрандаль навестил бюрократов из Министерства Королевских Лесов и объявил им, что отбирает у них помещения, но что они могут — если хотят, конечно, — занять старые гвардейские казармы, вчетверо большей площади, роскошно обставленные и расположенные в глубине дворца, где их не будут беспокоить случайные посетители.

Он разместил два стола в первой же комнате от входа и поставил на один из них табличку со своим именем. Теперь любой мог быстро и без проблем найти гвардейцев и лично обратиться к их командиру. Он известил об этом Короля запиской.

На четвертый день Змей, явившись в кабинет своего коммандера, застал того оживленно спорящим с шестью лебезившими перед ним портными. Клинок Правдолюб, которого угораздило первым подвернуться под руку Дюрандалю, когда тому понадобилась жертва, служил им в качестве манекена. Его флегматичная обычно физиономия жалобно кривилась, когда он, повинуясь командирским приказам, размахивал мечом.

— «Таракан»! — командовал Дюрандаль. — «Лебедь». «Радуга». Нет, этот воротник тебя точно удушит. Сними его. Змей! Скажи, что ты думаешь об этих бриджах.

Встревоженный Змей отвел своего начальника в сторону.

— Король сам придумывал фасон наших мундиров! — прошипел он ему на ухо.

— Что ж, это все объясняет. Снимай свои штаны и примерь эти.

Змей покосился на дворцовый вестибюль, где разгуливало туда-сюда две сотни людей.

— Есть, сэр. Если только вы пообещаете не назначать меня преемником в своем завещании.

— Обещаю, если будешь вести себя хорошо. — Дюрандаль тоже внимательно посмотрел на открытую дверь. Действительно, не только соображения приличий требовали переместить примерку в более изолированное помещение. Если мундир и впрямь придуман самим Королем, ему побоятся сообщать об этом до тех пор, пока не переоденут всю Гвардию, а старые мундиры не сожгут для верности. Лучше всего обрадовать его на каком-нибудь большом пиру — скажем, для дипломатического корпуса. Тогда ему придется притвориться, что этот сюрприз задумал он сам...

В дверях стояла Кэт.

Слова застряли у него в горле. Он стоял и смотрел, и она тоже стояла и смотрела — не такая молодая, как прежде, но все такая же желанная. Меньше ростом, чем ему запомнилось, чуть полнее. А рядом с ней... Невозможно было спутать эти дерзкие черные глаза, густые брови, треугольную челку... Он пытался сосчитать в уме, и сбивался со счета.

— Высокий для своего возраста, — произнес он наконец. А потом, к удивлению присутствующих и впервые с тех пор, как ему самому было пять лет, коммандер Дюрандаль заплакал.

7

Годы, прожитые им в качестве командующего Гвардией, летели как ласточки — возможно, потому, что двадцати четырех часов не хватало на все, что ему надо было переделать за день. Главное, рядом была Кэт, а с ней — любовь, не дававшая им даже перечить друг другу. Он завоевывал доверие росшего до тех пор без отца Энди — сын сам назвал себя так, исказив выбранное ими обоими имя, и рос самым упрямым ребенком, которого когда-либо зачал мечник. Еще он сводил их с ума своей непоседливостью — чертой, унаследованной от матери, хоть она сама ни за что не призналась бы в этом. Вскоре появилась и Натрина, самая прелестная девочка, какую видал Шивиаль.

Феттлийский Договор положил конец Исилондской войне, но дорогой ценой. Парламент визжал, что это национальное унижение, Лорд-Канцлер Монпурс отвечал, что парламент, который не смог выделить достаточно денег на войну, не может ожидать успешного ее исхода. Борьба с Бельмарком продолжалась, и рейды Бельских пиратов опустошали побережье, предавая его огню, грабя, насилуя, безжалостно угоняя в рабство. Ответить Шивиалю было нечем, ибо сам Бельмарк был практически неприступен, располагаясь на окруженном рифами архипелаге. Парламент неохотно выделил средства на строительство полудюжины скоростных судов. Бельцы напали на четыре из них, оснащавшихся в порту, и сожгли. Теперь, выезжая в народ, Амброз почти не встречал восторженного приема.

Дюрандаль следил, чтобы Гвардия была молода, немногочисленна и настроена как добрая лютня. Он сопровождал Короля при всех его выездах повсюду, кроме Старкмура. Туда он посылал Змея. В первый раз, когда были назначены Узы, он подговорил Монпурса намекнуть, что имя основателя ордена может вызвать аплодисменты более громкие, чем посвященные самому Королю. Амброз намек понял и не настаивал на том, чтобы коммандер лично сопровождал его.

Он выиграл Королевский Кубок еще дважды, а потом перестал выступать, но следил за тем, чтобы Кубок и впредь доставался только Королевским Гвардейцам, пообещав страшную кару тому, кто нарушит эту традицию. За годы его командования этого не случилось ни разу.

В блеске и великолепии, в сверкании орденов и звоне фанфар, он находился ближе к Королю, чем любой другой. С обнаженным мечом стоял он за троном, когда Король обращался к Парламенту, когда Король принимал послов, когда Король выносил свое суждение по распрям знатных землевладельцев. Он проникся глубоким уважением к способностям толстяка направлять подвластное ему королевство в нужную ему сторону. Одной из его обязанностей как главного Клинка было присутствовать на заседаниях Тайного Совета, так что вскоре он ознакомился с основными государственными тайнами. Его поражало то, как министры покоряются одному движению королевской брови — даже Монпурс грешил этим иногда. Неужели никто из них не видел, что Амброз уважал только тех, кто осторожен в выборе своей позиции, но и готов защищать ее любой ценой?

Оборотной стороной медали оставался Кромман, сплетавший свою паутину, копая даже под Монпурса, всегда готовый использовать чужие ошибки, но сам, похоже, их не допускавший. Силы в их войне были неравны: от канцлера ожидали действий, тогда как секретарь оставался всего лишь тенью Короля, почти никогда не подставляясь под удар. Все же и в этой войне случались победы, как та, когда умерла Великий Инквизитор, и Амброз принял кандидатуру, предложенную Монпурсом, а не Кромманом.

Были даже моменты торжества, как тогда, когда Королева Гаральда разрешилась от бремени, родив здорового принца. Ликующий король объявил празднествами весь следующий месяц и дал мальчику свое имя. Случались и трагедии. Королева умерла три недели спустя, и Монпурсу пришлось править королевством полгода, пока Король не пришел в себя.

Глубокое горе укрепило застарелую ненависть Амброза к чародейству, зерна которой были посеяны давным-давно казненной графиней Морникад. Никакие заверения Белых Сестер не смогли убедить его в том, что его жена не убита каким-то враждебно настроенным заклинателем. Эта навязчивая идея привела в конце концов к Великой Королевской Реформе — и к падению канцлера Монпурса.

8

Историческое заседание совета, на котором впервые заговорили о Реформе, состоялось в Греймере хмурым днем в начале зимы, когда в окна хлестал мокрый снег. Усталые колени Амброза уже не в силах были длительное время выдерживать вес его туши. Пару лет назад секретарь Кромман предложил поставить в зал заседаний совета трон, и теперь Король время от времени позволял себе сесть на него. Министры же оставались стоять, хотя многие из них были гораздо старше его, а вдоль стен стояли пустые стулья.

Тайный Совет представлял собой странную смесь наследственных дворян с пышными титулами и низкородных, но работящих министров: Верховного Адмирала, Граф-Маршала, Верховного Констебля, Второго Заместителя Королевского Лесничего. Возраст их варьировал от тридцати до восьмидесяти лет, и все они — разве только за исключением Монпурса — панически боялись Короля. Одетый в черное Кромман стоял за конторкой у окна и официально вел протокол, хотя на деле морозил каждого выступавшего своим немигающим, пронизывающим насквозь взглядом.

Заседание не заладилось с самого начала. Переговоры о браке Короля с жевильийской принцессой Дьердой тянулись уже несколько месяцев, запутываясь все больше, так что теперь предложенный противной стороной проект договора включал послабления в квотах на торговлю лесом и рыболовство. Монпурс отстаивал принятие этих условий. Когда никто не возразил ему, это сделал сам Король. Дебаты продолжались до тех пор, пока он не настоял на своем, и канцлеру было поручено подготовить крайне жесткий ответ на предложение.

Наблюдавшему за этим от дверей Клинку было совершенно ясно, что Амброз возражал исключительно из желания проверить, хорошо ли Монпурс выполнил домашнюю работу и сможет ли теперь отстоять свою позицию. Однако начав спорить, Король уже и сам убедил себя в своей правоте; он вообще часто приходил к решениям, в корне отличавшимися от тех, на которые он рассчитывал раньше. Дюрандаль подозревал даже, что Монпурс предвидел это и нарочно отстаивал неверную позицию. Что ж, вполне возможно.

Первый Лорд-Хранитель Казны доложил о плачевном состоянии государственных финансов, закончив свое выступление просьбой созвать заседание Парламента, дабы тот проголосовав за новые налоги. Канцлер Монпурс предупредил, что в стране и так неспокойно, и Парламент наверняка потребует компенсаций, дай ему только предлог. Компенсации означали уступки, а начать уступать гораздо проще, чем остановиться. И так далее. Амброз наливался кровью все сильнее. Старший Клинок бился сам с собой об заклад, скоро ли грянет гром. Он выиграл и проиграл одновременно.

— Вздор! — взревел Король. — Парламент? Я покажу этим конюшенным бумагомаракам уступку. Канцлер, почему ты взимаешь налоги неравномерно? Почему пятая часть королевства процветает под нашим правлением, однако не вносит в казну ни гроша? Это, по-твоему, справедливость?

Лица Монпурса от двери не было видно, но голос его оставался спокоен.

— Мне очень жаль, сир, но я не понимаю, о чем Ваше Величество...

— Господин секретарь, прочитай-ка тот доклад, что ты давал мне.

Кромман взял из стопки бумаг на конторке верхний лист и поднял его так, чтобы на него падал свет из окна.

— Ваше Величество, милорды. Даже предварительное обследование земель, принадлежащих монастырям и орденам заклинателей, показывает, что они владеют приблизительно девятнадцатью сотыми от всех плодородных земель и пастбищ Шивиаля. Например, монастырь в Гудхеме владеет почти половиной Димпльшира и значительными участками прилегающих графств; Дом Плодородия в Восокине контролирует треть торговли шерстью в восточных графствах; Сестры Материнства в...

— Сестры Похоти! — прорычал Король. — Они торгуют приворотным зельем. Дом Плодородия торгует лишенными мозгов наложницами. Проклятые чародеи! Если тебе нужно проклясть врага или очаровать девственницу, ты несешь этим прислужникам зла свое золото. И они еще не платят налогов! Почему? Ответь мне на это, канцлер!

Теперь голос Монпурса звучал уже не так спокойно.

— Не имею представления, сир. Этот вопрос вообще не обсуждался со мной. Но раз секретарь Кромман, судя по всему, хорошо ознакомился с...

— Потому, что так делалось всегда! — торжествующе объявил Король. — Потому, что ни у кого не хватало мозгов предложить что-то другое. В правление моего деда это ничего не меняло. Эта дрянь еще не расползлась по всей стране. Но год от года эта раковая опухоль становилась все богаче, захватывала новые земли, и теперь они уродуют все лицо Шивиаля. Поставь этот вопрос перед Парламентом, мой Лорд-Канцлер! Если мы обложим ордена налогом, мы облегчим налоговое бремя всех остальных и одновременно увеличим доходы. Как, нравится тебе такая идея?

— Это головокружительный проект, сир. Однако...

— Никаких «однако»! Почему не ты предложил мне это? Почему не кто-то из вас? Неужели мне и дальше надо полагаться на простого секретаря, дабы обнаружить допущенную в нашем правлении несправедливость, а? — Король подался вперед и ухмыльнулся. — Вот видите, никому из вас и возразить нечего!

Дюрандаль испытывал сильное желание присвистнуть. По коже явственно бегали мурашки.

— Многие из этих орденов выполняют полезную работу, сир, — возразил Монпурс. — Дома исцеления, например. Другие заговаривают посевы, прекращают засухи, исправляют...

— Они могут заниматься этим и одновременно платить налоги! Я не вижу причины, по которой они должны богатеть, в то время как у короны нет ни гроша. Созывай Парламент, Лорд-Канцлер, и приготовь указ, облагающий их налогами.

Монпурс поклонился, и остальные члены совета покорно, как стадо овец, последовали его примеру.

Как только заседание окончилось, Дюрандаль вернулся в свой кабинет и порвал прошение уволить из Гвардии восемь Клинков. Он сверился с последним донесением из Айронхолла и написал письмо Великому Магистру. Он написал еще одно письмо, испрашивая встречи с Великим Чародеем Королевской Коллегии Заклинателей. После этого он навестил Мать-Настоятельницу, которая встретила его в собственной приемной, предложив ему сладких булочек и стакан хмельного меда. Они были теперь добрыми друзьями.

Указ о созыве Парламента был опубликован на следующей неделе, но слухи о Великой Реформе разнеслись еще раньше. Дюрандаль выждал время для встречи с Королем.

Кромман давно уже выселил Камергера из приемной и сам исполнял его обязанности. Было хорошо известно, что лица, не пользующиеся расположением секретаря, могут ждать аудиенции у Его Величества месяцами, однако эти ограничения не распространялись на командующего Королевской Гвардией. Кромман только раз посмел оспорить его право неограниченного доступа к Королю, и Дюрандаль выплеснул на него тогда чернильницу.

Начальником караула был в ту смену Сокол с Хокни в качестве напарника. Когда Дюрандаль вошел в приемную, оба вскочили и вытянулись.

— Кто у него сейчас?

— Его светлость Смотритель Морских Портов, сэр.

Это была хорошая новость. Смотритель был на редкость занудным пустомелей, и Король терпел его только потому, что тот приходился покойной Королеве Гаральде дядькой.

— Бедняга Скрюсли! Я не могу допустить, чтобы парень так страдал. Пойду и избавлю его от этого, — Дюрандаль решительным шагом направился в комнату Совета.

Рыбьи глаза Кроммана сердито вспыхнули, когда он проходил мимо его стола.

— Ты не имеешь права мешать...

— Вот и останови меня.

Он открыл дверь, заставив сэра Скрюсли подпрыгнуть как потревоженная лягушка. Его светлость Смотритель распинался вовсю, пока Король мрачно созерцал обледенелые ветви за окном. Он недовольно обернулся. Все остальное зависело от королевской реакции. Дюрандаль мог только махнуть Скрюсли, чтобы тот выметался, и занять его место — легкое нарушение этикета, но уж никак не государственная измена. Впрочем, его трюк удался.

— Коммандер! — прогрохотал Король. — Милорд Смотритель, вам придется нас извинить. Сэр Дюрандаль пришел со срочным делом, которое займет у нас некоторое время, — положив мясистую руку на плечо застигнутого врасплох дворянина, он подтолкнул его к двери. Потом одним коротким взглядом выгнал прочь Скрюсли, сам захлопнул дверь и, пыхтя, вернулся к столу. В комнате кроме него остался один Дюрандаль.

— Лорд Хранитель Ветряных Мельниц, — пробормотал Король. — У тебя правда что-то срочное? — Шутливость сменилась подозрительностью.

— По крайней мере, сир, жизненно важное.

Подозрительность усилилась.

— А именно?

— Ваше Величество, вы намерены объявить войну большинству заклинателей королевства.

— Тебе не положено знать этого!

— Об этом знает половина населения. Моя работа теперь — подготовить оборону от неизбежного ответного удара.

Следующие несколько минут, как он и ожидал, бушевала буря. С одной стороны. Король отказывался поверить в то, что кто-то может осмелиться напасть на него, используя колдовские чары. С другой — подсознательно боялся именно этого. Он отверг все попытки Гвардии опекать его, хотя именно в этом состоял ее долг. Его нельзя было упрекнуть в трусости, если не считать боязни того, что его сочтут трусом. Если Парламент узнает, что он увеличил штат своей охраны, то может отказаться провести закон. И так далее.

Кончилось тем, что Дюрандаль стал перед ним на колени.

— Мой господин, я вынужден покорно просить вас освободить меня от обязанностей ком...

— Пошел к черту! Нет, подальше! Даже не надейся, что я отпущу тебя так просто. Поднимайся на ноги. И с чего я все терплю твое дерзкое упрямство? В королевстве не найдется другого человека, способного дерзить мне так, как ты. Давно пора гнать тебя в шею!

Свирепый взгляд смягчился немного, и огонь постепенно погас.

— Не слишком логично, верно?

— Слишком мягко для меня, сир.

Король расхохотался и хлопнул своего Клинка по плечу.

— Надеюсь, я не отрублю тебе голову как-нибудь, не успев передумать. Как мне отделаться от тебя на этот раз? Каков абсолютный минимум, того, на что ты согласен?

— Сир, я всегда поддерживал численность Гвардии ниже установленного минимума. В нормальное время это не позволяет ребятам расслабляться. Мне кажется, еще некоторое время обстановка будет оставаться спокойной. В Айронхолле готовы к выпуску восемь Старших.

— Восемь? В последнем докладе, который я получал, говорилось о трех.

— Великий Магистр одобрил восьмерых, сир. Мать-Настоятельница готова принять еще дюжину Белых Сестер...

— На какие деньги, а? Эти чертовы бабы опустошили казну до дна, — маленькие янтарные глазки подозрительно выглядывали из своих жировых пещер. — Если я съезжу в Айронхолл и позволю тебе нанять еще шесть нюхачек, ты заткнешься, наконец?

Дюрандаль поклонился.

— По крайней мере на ближайшее время, сир.

— Иди! И запомни, — крикнул Амброз ему вслед, когда Клинок уже взялся за дверную ручку, — я пошел навстречу только потому, что ты избавил меня от этого Его Пустозвонства, понял?

Импульс...

— Сир, когда он будет у вас в следующий раз?

— Вон! — взревел Король.

Король отправился в Старкмур спустя четыре дня, и на этот раз Дюрандаль поехал вместе с ним. Он успел предупредить Великого Магистра насчет проблемы с приветствиями, так что кандидаты были надлежащим образом подготовлены. Его Величество и Дюрандаль вступили в зал вместе, встреченные бурной овацией. Восемь возбужденных новых Клинков составили эскорт Короля на обратном пути.

Тем временем Дюрандаль без лишнего шума изучал подрастающий урожаи. Он настоял на том, чтобы кандидатов готовили к выпуску как можно скорее.

Еще он держал долгий совет с рыцарями, отложив заботы о королевской безопасности на грядущие дни.

Парламент собрался на заседание. Дюрандаль стоял за троном, пока Король зачитывал свою речь собравшимся Палатам Лордов и Общин. Почти сразу после этого события начали развиваться очень быстро.

Лорды отнеслись к Великой Реформе довольно благосклонно. Поскольку пэры и сами были крупными землевладельцами, им не нравилось то, как монастыри грабили сельские земли, так что если Король решил, что сможет прибрать их к ногтю, они с удовольствием посмотрят на это с безопасного расстояния.

Палата Общин думала по-другому. Взимание налогов с орденов заклинателей было для них делом не самым важным, зато опасным и не обязательно прибыльным. Ордена помогали торговле и ремеслам. Все нуждались в исцелительной магии, бюргеры с безупречной репутацией меняли тему разговора, когда речь заходила о приворотных зельях, и многие не менее почтенные члены общества носили на теле амулеты удачи. Палату Общин гораздо больше интересовало сдерживание монополий, повышение налогов на импорт, понижение налогов на экспорт, а особенно прекращение проклятой Второй Бельской войны, которая тянулась уже добрый десяток лет. К тому же Палата Общин не забыла позорного Феттлийского Договора.