Глава 7

Как только стало ясно, куда направляется светлейший Шонсу, на вершине огромной лестницы развернулась бурная деятельность. Уолли поднимался медленно, щадя свои ноги, в которых сильно пульсировала кровь На полпути он счел нужным остановиться, чтобы дать жрецам закончить все необходимые приготовления. Он повернулся и с восхищением окинул взглядом открывшуюся перед ним картину. На расстоянии Судилище выглядело значительно лучше, чем вблизи.

Мимо него проследовал воинский строй, люди размахивали руками и высоко держали головы, пытаясь произвести на незнакомца хорошее впечатление. Они прошли, и на землю опустилась стая голубей. Там, где погиб правитель, двое рабов скребли каменные плиты.

Жизнь хороша в любом мире. Уолли чувствовал себя отлично. Он легко завершил это непонятное дело с Хардуджу, и даже мысль о том, что он стал убийцей, мало его беспокоила. Он в полной безопасности, его защищают воинские понятия о чести. Единственной неприятной складкой на его удобном одеяле были воспоминания о тех внезапных вспышках ярости, которые появлялись всякий раз, когда какое-либо событие бросало вызов его высокому статусу — будь то неповиновение Нанджи, дерзкий вызов Тарру, желание свести счеты с Мелью. Эта ярость — не свойственна Уолли Смиту, и он подозревал, что Шонсу на его месте оставил бы после себя не один, а четыре истекающих кровью трупа. Гнев подпитывается адреналином. Адреналин вырабатывается где-то в районе почек. У него нет характера Шонсу, но в наследство он получил все его железы, и в будущем всегда нужно помнить, что разум Уолли Смита должен четко контролировать тело Шонсу.

Он будет воином, а не мясником.

Уолли взглянул на Нанджи и встретил застывшую улыбку, выражающую поклонение герою высшей пробы. Это ему не понравилось.

— Отлично, вассал, — сказал он. — Ты был прекрасным секундантом.

Нанджи тут же покраснел от удовольствия.

— Ты очень хорошо понял мой намек насчет конца боя, — добавил Уолли.

— Мне бы следовало получше тебя проинструктировать, — Вы могли ударить его с левого бока, мой повелитель!

Уолли обнаружил, что в его трансплантированной памяти содержится и воинский жаргон, но эту фразу он понял бы и без перевода — нельзя достать противника с левого бока, если он держит меч в правой руке. Таким образом Нанджи высказал свое соображение о том, что Уолли следовало пойти на убийство. Кровожадный чертенок!

Чем больше Уолли думал об этом, тем больше его раздражало всеобщее поклонение. Честь, воздаваемая прекрасно тренированному телу и виртуозному искусству, по праву принадлежала покойному светлейшему Шонсу, а не ему. Но едва ли можно надеяться, что когда-нибудь он сможет объяснить эту разницу. Мальчишка, очевидно, отличается липкой щенячьей преданностью, и придется как-нибудь помягче от него избавиться.

Уолли взглянул на арки храма. Паломники столпились по обеим сторонам, а центральная часть оставалась свободной так, чтобы он мог пройти.

— Мне кажется, мы дали им достаточно времени, чтобы привести себя в порядок, — сказал он. — Пойдем.

Пойдем… Точно так же говорил бог. Теперь на посту у центральной арки стояли двое Пятых, из тех, кого ему только что представили. Они бежали всю дорогу, чтобы успеть раньше него, и все еще тяжело дышали. Они приветствовали Уолли, когда он вошел в прохладную тень арки, и ответом им стали одобрительный кивок и дерзкая ухмылка Нанджи.

Итак, светлейший Шонсу в третий раз вошел в центральный неф, Уолли Смит — во второй Огромность этого холодного пространства подавляла его все так же, огни окон все так же блистали. Никто из жрецов не вышел, чтобы его проводить, и Уолли сам отправился вперед, выжимая все силы из своих кровоточащих ног. Примерно на середине нефа начинался строй жрецов, тянущийся до самого алтаря. Служители Богини стояли в два ряда: с одной стороны — жрецы, с другой — жрицы, сначала Первые в белом, за ними — Вторые в желтом.

Когда Уолли проходил мимо, они опускались на колени, это было похоже на бурю в лесу — так же жутко и непривычно. Уолли чувствовал, что не стоит таких почестей, что он их обманывает. Ему хотелось закричать, приказать им убраться, но все, что он мог, — это поскорее пройти мимо и не смотреть. Увидев, что они встают на колени, Нанджи в изумлении открыл рот и прошептал:

— Мне подождать здесь, мой повелитель?

— Не отходи от меня ни на шаг! — скомандовал Уолли тоже шепотом, и они вдвоем совершили этот царский проход через храм: повелитель в грязных лохмотьях раба, и вассал — в застиранной желтой юбке. И только меч и зажим Уолли были здесь уместны.

Пройдя несколько сотен жрецов и жриц, они дошли до конца этого строя, но тут путь им преградили древние старухи в голубом одеянии, беззубые и сморщенные, некоторые из них сидели в креслах-каталках. Они тоже собирались встать на колени.

— Святые Матери! — В голосе Нанджи был благоговейный ужас.

— Пожалуйста, не делайте этого, — взмолился Уолли. — Я всего лишь простой воин, который пришел поклониться Богине.

Они все равно опустились на колени.

Покраснев от злости, Уолли сделал еще один шаг вперед и оказался у самого возвышения. А там стоял крошечный священный Хонакура и с гордым видом улыбался Уолли. Уолли кивнул ему. Потом он молча опустился на колени и начал молиться. Все подходящие для случая слова были теперь у него в голове — он умолял о прощении, он приносил свой меч Ей на службу, он клялся во всем Ей повиноваться. Уолли подождал, но ответа не последовало — да его и не должно было быть Все настоящие клятвы были уже принесены, это представление — не для Богини, оно для зрителей, возможно, и для него самого. Чувствуя, что может заснуть прямо на полу, Уолли поднялся. Нанджи по-прежнему был рядом.

Он еще раз окинул взглядом богатства веков, что сверкали около статуи. Ничто из того, что лежало здесь, не могло сравниться с его мечом, но храмовое богатство уже не казалось ему постыдным запасом побрякушек, добытым сорочьим вымогательством. Уолли был потрясен, увидев, как велика дань Богине. Многие тысячи лет люди приносили сюда все самое прекрасное, самое дорогое, что у них было, и дарили это своей возлюбленной Богине. Кто он такой, чтобы их судить? Очень странно замечать, как внешний вид меняет образ мыслей.

Он повернулся к Хонакуре. «Ему можешь доверять», — сказал бог, значит, все остальные доверия недостойны? Уолли еще не успел открыть рот, а жрец уже заговорил.

— Светлейший, совет решил произвести вас в правители немедленно, — сказал он, сияя, — хотя мы предпочли бы организовать более торжественный ритуал завтра или послезавтра.

Он сочувственно взглянул на ноги Уолли и на пятна крови, которые остались на полу, там, где он вставал на колени.

Поблизости никого не было. Их никто не услышит.

— Я не приму должность правителя, — тихо ответил Уолли.

Полная неожиданность Долгие секунды старик не мог подобрать слова. — Но, светлейший, мы же говорили об этом… — наконец пробормотал он. Уолли подавил дьявольский соблазн сказать: «Вы имели дело с Шонсу, а я — Уолли Смит». Он едва сумел сдержаться.

— Очень сожалею, священный.

Хонакура был удивлен, встревожен, он чувствовал, что его предали. Уолли вспомнил язвительное замечание бога насчет дел в храме.

— Мне так приказали, — сказал он просто.

— Приказали?

Воину седьмого ранга? Но вот в глазах его забрезжило понимание, и старик взглянул на эфес меча.

Уолли кивнул.

— Сегодня я разговаривал с богом, — пояснил он мягко. — Бог дал мне этот меч и сказал, что я должен убить Хардуджу. Но он запретил мне оставаться в храме. Я получил задание, я должен исполнить его по воле Богини: Это для Нее важнее, и значит, я должен идти.

Против такого возражать, конечно же, не приходится. Хонакура поклонился.

— Светлейший, это наивысшая честь, которой может удостоиться смертный. Я счастлив уже тем, что встретился с вами.

Все это — только изысканная учтивость, но, может быть, за ней кроется и искренность.

— Сейчас я пойду в казармы, — сказал Уолли. — Мои ноги сводят меня с ума! Быть может, мы поговорим завтра, священный?

— Конечно, светлейший — И тут голос его перешел в шепот. — Опасайтесь измены, светлейший Шонсу!

Уолли опять кивнул и повернулся к своему вассалу. Нанджи был на своем месте, у его левого плеча, и не спускал с Уолли глаз.

Нанджи все слышал.

И огромная опасность нависла над юным воином второго ранга: еще немного, и глаза его вылезли бы из орбит.

Уолли с трудом передвигал ноги, прихрамывая и едва поспевая за своим вассалом, который бежал впереди, как молодой жеребец Они шли к противоположному выходу. Взгляды, которые Нанджи время от времени бросал на своего повелителя, были полны такого благоговения и восхищения, что просто обжигали.

В усталом мозгу Уолли возникла картинка, напоминающая кадр из комикса: над головой Нанджи поднимается воздушный шарик с надписью: «Сначала Хардуджу, потом Тарру, потом Святые Матери, и еще он разговаривает с богами! Черт возьми! Ну и шеф!»

К счастью, дуэлей больше не предвидится, и поэтому он Уолли больше не нужен; но как избавиться от такого помощника, не оскорбив его и не причинив боль?

Они проходили по коридорам, спускались по лестницам, миновали длинные переходы и, наконец, вынырнули на ярко освещенную площадку позади храма. Там стояли несколько больших домов, рабы вскапывали клумбы, полировали косами бархатистые лужайки, тащили бочки с водой Они подошли к тому месту, которое Уолли уже знал, к плацу для парадов, где он успел побывать дважды за сегодняшнее утро.

— А ну-ка! — глухо вскрикнул он, заковылял к низкому парапету, опоясывающему цветники, плюхнулся на него в тени дерева и расслабился. От цветов исходил усыпляющий аромат, слышалось гудение пчел. Он, должно быть, провел на ногах многие часы, потому что солнце уже опускалось и тени вытягивались. Уолли обхватил голову руками. Переутомление, голод, эмоциональное напряжение…

Через некоторое время он поднял глаза и увидел смертельно встревоженное лицо своего вассала.

— Со мной все в порядке, — сказал Уолли. — Просто был трудный день. — Ответом был неуверенный кивок. — Черт возьми, я только разговаривал с богами, но сам-то я не бог! — Теперь слабая улыбка. — Сядь, Нанджи. Скажи, почему никто не оплакивает Хардуджу?

Длинная фигура Нанджи согнулась и опустилась на стену рядом со своим повелителем. Его лицо выдавало борьбу между осторожностью и презрением, наконец презрение победило.

— Это был презренный человек, мой повелитель. Он не сдержал своих клятв. Он брал взятки.

Уолли кивнул. О садизме юноша не упоминает?

Нанджи ринулся в атаку.

— Мой повелитель, скажите, почему жрецы сделали правителем такого человека? Ведь он оскорбляет все воинство!

— Может быть, он был хорошим человеком, до тех пор пока не стал правителем?

Нанджи недоуменно уставился на него:

— Как это, мой повелитель?

— Власть разлагает, ученик!

Сам он долго раздумывал над этой проблемой, но для Нанджи подобные соображения были в диковинку. И Уолли пустился в объяснения. Рассказал он и о том, как насмехалась над ним толпа.

— Благодарю вас, мой повелитель, — торжественно произнес вассал. — Когда я достигну высокого ранга, я не забуду о том, что вы рассказали. Юношеский идеализм светился в его глазах.

— Кажется, все неприятности закончились, Нанджи, — сказал Уолли с надеждой. — Ты не хочешь, чтобы я освободил тебя от клятв?

По выражению лица Нанджи было понятно, что он скорее даст смолоть себя на мельнице или скормить вампирам.

— Нет, мой повелитель!

— И даже от третьей? Это ведь страшная клятва, ученик. Я могу приказать тебе сделать все что угодно — и преступления, и извращения, любую мерзость.

Нанджи только усмехнулся — его герой никогда не сделает ничего подобного.

— Быть связанным такой клятвой — честь для меня, мой повелитель.

Похоже, никогда раньше он не чувствовал себя таким счастливым: светясь отраженным светом, он поднимался в своих собственных глазах. — Ну хорошо, — сказал Уолли неохотно. — Но если ты захочешь стать свободным — только попроси! В сутре говорится, что, как только дело сделано, клятву следует отменить.

Нанджи открыл рот, опять закрыл, посмотрел на Уолли, потом вниз, на свои ноги, и наконец решился:

— У вас задание от Богини, мой повелитель, — тихо сказал он. Ясно было, что его раздирает любопытство.

Выходит, мальчик решил присоединиться к богоугодному делу? Уолли вздохнул. Ему бы найти несколько хороших воинов, чтобы они охраняли то сокровище, которое он носит на спине, а иметь в подчинении этого неуклюжего подростка — последнее из того, что можно пожелать. Обыкновенный ученик — это не защита, а одни неприятности. И опять в его усталом мозгу возникают странные мысли: Нанджи, беги к пещере и скажи дракону, пусть выходит. Нанджи, иди к замку и скажи, что им пора греть смолу…

Потом он вспомнил, что, возможно, готовится измена. Где же тут найти воинов, которым можно доверять, которые прикроют его спину, а не воткнут в нее нож? Ему нужна преданность, так вот она, горит перед ним ярким светом. К тому же Нанджи мог бы посоветовать ему, кого еще из охраны можно взять. Он услышал свой собственный голос, голос Шонсу: «Плох тот путь, который ведет только в одном направлении».

Нанджи расплылся в довольной улыбке.

— Вторая сутра, — сказал он. — «О подчиненных».

Уолли смерил ученика быстрым взглядом: долговязый, неловкий оборванец, рыжий, худой — настолько худой, что видна каждая косточка, наивный, как только что вылупившийся цыпленок; но с другой стороны, ему не откажешь ни в старательности, ни в стремлении к самосовершенствованию… Он уже показал мужество, граничащее с безрассудством, когда не пожелал повиноваться, видя перед собой обнаженный меч. Нанджи имел полное право считать себя вовлеченным в данное богом задание, потому что Уолли тоже связан клятвой он поклялся лелеять, защищать и направлять. В мире, который не знает письменности, это равносильно подписи под контрактом. Исчезни он теперь — и друзья Хардуджу сотрут мальчишку в порошок. Нравится ему это или нет, он накрепко связан с Нанджи.

— Ты знаешь сутру «О тайнах»? — спросил он осторожно.

— Да, мой повелитель, — Нанджи просиял. Не успел Уолли и слова сказать, а его вассал уже затараторил:

О ТАЙНАХ

Суть

Подопечный не станет обсуждать нрав своего наставника, дела своего наставника, приказы своего наставника, друзей своего наставника и то, что он сам может когда-либо сказать своему наставнику.

Пример

Когда Фандаррасу начали пытать, он молчал, но от него пахло чесноком.

Так Кунги узнал, что в осажденный город провезли еду.

Сентенция

Язык сильнее меча, потому что одно слово может погубить целую армию.

— Хорошо, — сказал Уолли, усмехаясь его рвению, — если ни на что другое он не сгодится, Нанджи по крайней мере будет его развлекать — Все полагают, что я стану правителем — пусть пока так и думают. Что касается задания, я ничего о нем не знаю. Бог сказал мне только, что… один очень доблестный воин… попробовал его выполнить.. но не смог, а я следующий. Это очень важно для Богини…

Перепуганный Нанджи молча кивал.

— Мне приказали идти в Мир и быть честным и доблестным воином. Задание мне откроется. Значит, я уеду отсюда и буду путешествовать. Полагаю, будут опасности. Может быть, это принесет мне честь.

Он помолчал, с наслаждением глядя на раскрытый рот и широко распахнутые глаза Нанджи.

— Я не знаю… Хотел бы ты поехать со мной в качестве моего подопечного?

Совершенно очевидно, что вопрос глупый. Быть протеже у Седьмого? Выполнять задание богов? Такого Нанджи не мог представить даже в самых бурных своих фантазиях. В ответ он выпалил еще одно выражение из казарменного жаргона:

— И все мои погремушки тоже?

Уолли засмеялся; отдохнув, он почувствовал себя лучше.

— Думаю, да, — сказал он. — Я очень надеюсь сохранить свои собственные! Но послушай, вассал: я — не более чем хороший воин, просто со мной происходят некоторые необычные вещи. Я попытаюсь быть для тебя достойным наставником, но я не сверхчеловек. Я не герой из сказки.

— Да, мой повелитель, — почтительно ответил Нанджи.

Из всего, что когда-либо скажет Уолли, это — единственное, чему он не поверит.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИМЯ