Глава 6

Было прекрасное, по-тропически томное утро, его не портили даже запахи, которые всегда сопутствуют большому скоплению людей и лошадей. Солнце уже разогнало тень около домика и теперь нещадно жгло Уолли спину — в такие утра, как это, всегда начинаешь думать о летних каникулах, о пляжах и загорелых девушках, о прогулках по лесу и о теннисном мяче. Мальчик запрыгнул на низкий парапет дороги и, раскинув руки, чтобы удержать равновесие, покачиваясь, побежал вперед Чтобы не отстать, Уолли прибавил шагу; он заметил, что дорога спускается вниз, под кроны деревьев. Спрашивать о том, куда они идут, — бесполезно: ответом будет все тот же вопрос.

Путников, шедших навстречу им, было не слишком много. Поравнявшись с ним, люди приветствовали его поклоном. Он кивал им, не останавливаясь. — Как я должен отвечать на приветствия? спросил он своего проводника. — Кивок — это то, что нужно, — ответил мальчик; стена, по которой он шел, стала шире и теперь он двигался ровнее. Его лицо было совсем рядом с лицом Уолли. — Не отвечай черным и белым. Если хочешь, то и желтым. А зеленых и синих ты должен приветствовать — прижми к груди сжатый кулак. Это значит, что ты не собираешься обнажать меч, так же, как рукопожатие означает, что ты не прячешь где-нибудь оружия. — Опять начался узкий полуразрушенный участок, и он раскинул руки. — Не улыбайся, тебе это не положено.

— И даже красивым девушкам?

Теперь во взгляде мальчика было предостережение.

— От воина твоего ранга это будет воспринято как приказ.

Уолли стал внимательнее присматриваться к людям. У тех, кто был одет в оранжевое, на лбу было четыре знака, у тех, кто в коричневое, — три. При белом цвете — один знак, видимо, знак самых юных. Одетые в черное ему не встречались, но он уже знал, что значит этот цвет — цвет раба. На детях обоего пола не было вообще ничего, так же как и на его спутнике.

— Это только для всех остальных, — продолжал мальчик. — Что касается воинов, то там все сложнее. Если просто встречаешь на улице — одно приветствие, если хочешь поговорить — другое. Имеет значение и то, чей ранг выше, и еще многое. Ловко, как козочка, он перепрыгнул через брешь в камнях и приземлился на другой стороне. — Ответ на приветствие — это и вовсе сложно.

Уолли ничего не ответил. Дорога делала поворот и уходила к домам, над крышами которых высилось огромное сооружение, похожее на собор, увенчанное семью золотыми шпилями… Храм Богини в Ханне. Именно сюда они и шли. За храмом поднималась гряда крутых голых скал, которую разрезало ущелье. Из окна домика ему было видно и это ущелье, и водопад, над которым поднимался фонтан брызг, теперь же он заметил только облачко.

На дороге то и дело попадался помет мулов и другая грязь. Сначала Уолли боялся запачкать большие пальцы ног, но в конце концов перестал обращать на это внимание. Ботинки жали, а мальчик бежал быстро, быстро даже для таких длинных ног, как у Шонсу.

Но вот стена кончилась, мальчик спрыгнул на дорогу, и они немного сбавили шаг. Внезапно их обступили деревянные дома, видимо, они вошли в город; непроходимая грязь была здесь повсюду. На грязных кривых улочках толпился народ, люди спешили, толкались, в руках у многих были узлы, некоторые катили перед собой тележки. Но для воина седьмого ранга каким-то образом всегда находилось достаточно места, и его никто не толкал, хотя теперь приветствия стали небрежны. Запах, царивший здесь, был просто ужасен.

— Кажется, больше всего коричневых? — спросил Уолли.

Мальчику приходилось пробираться сквозь толпу, чтобы не отстать, но Уолли шел все так же быстро — пусть теперь попрыгает.

— Третий ранг. Это мастера. — Он исчез за тележкой торговца и вынырнул рядом с Уолли с другой стороны. — Высший разряд ремесленников. В желтом и белом — подмастерья. Ну вот, основной курс пройден, — он широко усмехнулся.

В грязи копалось огромное количество бездомных собак; солнце закрывали высокие стены. Кружились тучи насекомых, в воздухе пахло чем-то кислым и прогорклым, человеческим потом и животными, и только лавки булочников и магазины специй дышали ароматами, и улица вокруг них превращалась в оазис.

Уолли уловил систему: белые, желтые, коричневые, оранжевые и красные. Зеленые и синие — это те, кто на самом верху, но пока что он никого из них не встретил. Очевидно, по чистой случайности.

— Но почему именно так? — спросил Уолли.

— Теперь сюда, — сказал мальчик, сворачивая в еще один узкий переулок, такой же темный, грязный и шумный; — Просто так. Потому что так было всегда. Это — обычное объяснение всему.

Одежда нищих была черна, часто ею служила просто старая, грязная тряпка. У многих такие же тряпки были и на голове… Чтобы не позорить свой цех? По знакам на лбу можно догадаться, чем человек занимается. Если впереди слышался шум и лязг, значит, близко кузница, а знаки кузнеца — конечно же, подковы. У человека, который толкает перед собой тележку с обувью, на лбу три ботинка. Но некоторые значки Уолли не мог расшифровать — угол, ромб, полукруг. — Надо бы все это сжечь и построить заново, — ворчал Уолли.

— Так и происходит, примерно каждые пятьдесят лет, — ответил мальчик. Почти во всех домах на первом этаже были магазины, над входом висела вывеска, а иногда стоял и прилавок с товаром, — он бдительно охранялся, и от этого передвигаться по улице становилось еще труднее. Кое-где, как, например, в кузнице, было видно, как люди работают: одни ткали, другие шили или крутили гончарные круги. Знак гончаров кувшин.

Уолли замечал и следы болезни — слепоту, истощение, ужасную сыпь. Повсюду царила нищета, шли старухи, сгибаясь под вязанками дров, дети работали наравне со взрослыми. Ему это не нравилось. Он видел бедность и раньше — например, в Тиджуане, но там она казалась временным явлением. А этот город выглядел таким древним, таким вечным, что от его древности нищета становилась еще безысходнее.

Мальчик все время кружил по переулкам, избегая центральных улиц. Они едва ли были намного шире, а идти по ним куда труднее из-за множества повозок и телег. — Ты хочешь меня запутать или боишься встретиться с кем-то? — спросил Уолли.

— Да, — ответил мальчик.

Это был город лачуг, и редкие четырехэтажные дома казались какими-то нездоровыми образованиями. Уолли заметил, что в канавах добывают себе пищу не только бездомные собаки, но и тощие свиньи. Свиньи, пожирающие все что угодно, даже фекалии, и были одним из источников этого ужасного запаха.

— Как ты думаешь, понравились бы богине реки немытые туалеты? — спросил Уолли.

Мальчик остановился и гневно взглянул на него.

— Не смей так шутить!

Уолли ущипнул себя за ухо — нет, он не спит. Как может этот недомерок разговаривать с ним в таком тоне, с ним, тем, кто запросто ловит муху, даже не глядя на нее?

— Что-то не очень похоже не правду, — сказал он и засмеялся.

Они стояли посреди узкой улочки, и спешащие прохожие огибали их с обеих сторон, стараясь держаться подальше от опасного воина.

— Подойди сюда! — мальчик остановился около одного дома, где в дверях стояла широкая доска, на которой висели нити бус. Рядом на табуретке, поджав под себя ноги, сидела скорчившись морщинистая старуха. Мальчик прогнул руку и схватил нитку бус.

Женщина даже подпрыгнула от удивления, она начала лебезить перед благородным господином, который, впрочем, не обращал на нее никакого внимания.

— Смотри! — мальчик скрутил нитку на одном пальце — зеленые глиняные бусины, собранные на нитку, замка у бус не было. — Они все одинаковые и чуть-чуть разные, нет ни начала, ни конца, они идут и в одну, и в другую сторону, нитка проходит насквозь. Так? Теперь пошли!

Он пошел вперед Уолли схватил его за плечо:

— Но это не твое, Недомерок!

— А какая разница? — спросил мальчик, опять показывая свою дырку в зубах.

— Есть разница. Можно и вправду попасть в другой мир, можно видеть его в бреду, но к моральным нормам это отношения не имеет. — Уолли смотрел на него сверху вниз, крепко держа своей большой рукой его слабенькое плечо. Старуха стала проявлять беспокойство, засунула пальцы в рот, но молчала.

— Вот и еще одно, от чего тебе придется отвыкнуть, — сказал мальчик.

— Но если поймешь про бусины, тебе будет легче, Уолли Смит. Возьми, бабушка.

Перекинув нитку в другую руку, он сунул ее старухе, но бусины, кажется, немного изменились. Теперь они светились, это была явно не глина. — Пошли! — резко бросил мальчик и нырнул в толпу, а Уолли пошел следом за ним, пытаясь понять, что же произошло с бусами, и как это мальчишка вырвался и что значили все эти речи.

Они пересекли какую-то улицу, протиснулись мимо повозки, потом им пришлось прижаться к дверям, когда мимо проезжала телега, которую тянуло животное, более похожее на лошадь, чем те длинные существа с мордами верблюдов. Наконец они выбрались на более просторное место, куда мог проникнуть луч солнца. Мальчик остановился.

— Ах! Свежий воздух! — сказал Уолли. — Хотя все относительно.

Мальчик осматривал дальний конец двора; там огромным утесом поднималась стена. Тяжелые деревянные двери криво висели на массивных железных петлях. Они были широко распахнуты, и казалось, что их вообще нельзя закрыть, потому что тогда они развалились бы на куски. Дома подходили вплотную к самой стене. А с той стороны на ярко-зеленой траве и высоких деревьях играл солнечный свет. К воротам стекались узкие улочки, по ним шли люди и проходили через эти двери.

— Это дорога в храм? — спросил Уолли.

Мальчик кивнул.

— Стражники не обратят на тебя внимания.

А Уолли и не заметил стражников. Всего их было четверо, по двое с каждой стороны, это были молодые воины, трое в желтом и один в оранжевом. Двое прислонились к стене, другие двое стояли ссутулившись, засунув большие пальцы за ремень. Весьма неприглядная картина. Со скучающим видом они разглядывали паломников, а иногда обменивались замечаниями, в основном касающимися женщин.

Мальчик неодобрительно посмотрел на Уолли.

— У тебя меч висит неровно! — сказал он.

— Ручка тяжелая, — пожаловался Уолли, поправляя меч.

— Да, но надо научиться держать его прямо. Только новички все время дергают его. — Его голос звучал раздраженно.

— Ну так я и есть новичок!

— Никто не должен этого заметить! — Мальчик топнул ногой.

И чего он разошелся?

— Давай вообще оставим все это, и я вернусь назад к своей химии.

Мальчик покачал головой.

— Ты будешь жить здесь или умрешь здесь. Чем быстрее ты это поймешь, тем лучше. Ну, давай, войди вместе вот с этими паломниками, и стражники тебя не заметят.

Глупо. Они шли группами человек по десять, не больше, а таких высоких, как Уолли, не было вообще.

— Черта с два не заметят, — сказал он.

— А какая разница? — спросил мальчик с победным видом.

Уолли пристально посмотрел на него. В самом деле? Слишком много было мелких деталей, подробностей; от холодной грязи, по которой ступали его босые ноги, до насекомых, кружившихся вокруг. В бреду так не бывает, да и солнечные лучи очень правдиво играли на рукоятках мечей стражников. — Все равно, это не имеет значения, — сказал мальчик. — Они должны поприветствовать тебя. Если ты не ответишь, им надо вызвать тебя на поединок. Но они не решатся. Испугаются Седьмого.

— Их четверо, и они не решатся?

— Но кто начнет? — усмехнулся мальчик. — Давай! Пошли.

Уолли присоединился к кучке паломников. Всего их было восемь — шестеро мужчин и две женщины: Пятый, четыре Четвертых и три Третьих. Они семенили через площадь, а он все время краем глаза посматривал на стражников и старался заглушить волнение. Вот они подошли к арке, стражники их оглядели, кто-то отпустил грязную шуточку в адрес беременной женщины, но на Уолли они даже не взглянули, и он, избежав вызова на поединок, спокойно прошел на территорию храма.

— Ты оказался прав, Недомерок, — сказал Уолли и огляделся. Мальчик исчез. Он остался один.

Следуя за паломниками, Уолли неторопливо шел по гладкой, выложенной камнем дорожке. Он не переставал восхищаться тому, как разительно отличались эти бархатные лужайки, аккуратные клумбы под прохладой деревьев от грязи и запустения города.

Как и лошади, здешние растения были очень похожи на земные — похожи и не похожи… В ботанике он ничего не понимал и поэтому не мог сказать, в чем именно разница. Колонны пальм ласкали ярко-синее небо. Немного поодаль, за акациями и эвкалиптами, виднелись огромные дома. Некоторые из них походили на простые общежития, некоторые же были украшены мрамором. Здесь обитала элита, не стыдящаяся выставлять напоказ свое могущество совсем рядом с нищетой города, здесь же жили и рабы, которые холили и лелеяли своих господ; Уолли уже успел заметить этих маленьких смуглых людей в черных лохмотьях: они копались под деревьями, косили траву, несли какие-то узлы. Эта несправедливость вызывала все большее и большее отвращение, и Уолли все труднее становилось напоминать себе, что все увиденное только порождение его собственного подсознания.

Он поравнялся с двумя пожилыми женщинами в синем, мирно беседующими в стороне. Увидев его, они замолчали и принялись удивленно рассматривать гигантского воина. Уолли прижал кулак к груди, но этому они, кажется, удивились еще больше. Несомненно, это были жрицы, и, конечно же, они поняли, кто перед ними. Значит, пойдет слух, что в храме появился воин седьмого ранга. А какая разница? Сам того не желая, он стал действовать так, как будто разница есть. Он прибавил шагу, чтобы обогнать группу паломников. Проходя мимо, он услышал их встревоженные возгласы.

Дорожка, по которой он шел, петляла среди деревьев, огибала здания, пересекала лужайки — видимо, это была главная аллея. Впереди маячили фигуры паломников. Храм занимал куда больше места, чем город, шум водопада слышался здесь громче.

Дорожка повернула, и он оказался перед храмом.

Впереди расстилался огромный двор, похожий скорее на взлетную полосу аэропорта. Справа по его краю росли деревья, окружавшие широкую гладь воды, похожую на небольшое озеро. Слева высился храм. Чтобы увидеть вершину, Уолли пришлось запрокинуть голову. У него перехватило дыхание. Ко входу вели широкие ступени, которые оканчивались у семи огромных арок, а над ними возвышались золотые шпили. На Земле, пожалуй, не найдется церкви или собора, равного этому по величине. Паломники направлялись вверх по ступенькам, их фигурки напоминали пузырьки воздуха, которые поднимаются в стакане с водой.

Уолли направился через двор. Подойдя к центральной арке, он резко развернулся и стал подниматься по ступенькам. Кто знает, почему он сделал именно так, а не иначе? То ли потому, что это положено его рангу, то ли потому, что в своих галлюцинациях он таким образом проявлял свою исключительность?

Поднимаясь наверх, он заметил, что все паломники стоят на коленях, повернувшись лицом к храму. Он решил, что вставать на колени не будет, но что делать дальше, не знал. Может, поймать какого-нибудь жреца и спросить мистера Хонакуру? И что потом? Мальчик предупреждал, что впереди ждет ловушка, но ведь в самом храме ему не может угрожать смерть?

Он уже почти добрался до верха, когда раздался колокольный звон, низкий, мощный, грозный, он заглушал рев водопада. Паломники сразу же поднялись и повернулись спиной к храму. Оттуда тоже выходили люди и вставали рядом с ними. Сначала он вообразил, что все вокруг смотрят на него, и обрадовался: ведь во сне именно так и бывает. Но вскоре он понял, что их внимание привлекает нечто другое.

Он остановился и тоже обернулся. Вид был впечатляющий: двор, озеро, ущелье, белая стена водопада — и все это в обрамлении радуги. Он тут же подумал, как потрясла бы такая картина Недди — ему нравились водопады. Жаль, что нет с собой фотоаппарата. Всю свою жизнь Уолли Смит носил очки, но сейчас он различал мельчайшие детали. Впрочем, такое типично для снов. Однако что все это значит? Может быть, кто-то собирается переплыть водопад в бочке?

Не совсем.

Примерно на середине водопада в воду вдавался небольшой, покрытый зеленью утес, и удивительно острый глаз Уолли различал стоящих там людей. Один из них полетел вниз — сначала медленно, потом все быстрее — и вскоре исчез в облаке брызг. Человеческие жертвоприношения?

Колокольный звон продолжался.

Внизу у самой воды стояли какие-то люди, мужчины и несколько женщин.

Со скалы полетело еще одно тело. Вот показался первый, он плыл лицом вниз и медленно поворачивался. Люди с длинными палками в руках пустились бежать по бревенчатому настилу, изо всех сил стараясь не замочить ноги. Они не смогли достать утопленника, тело ускользнуло, и Река понесла его прочь. Второе тело подплыло ближе. Его вытащили, осмотрели и опять бросили в воду.

Уолли стал свидетелем пяти таких убийств, и ни одна из жертв не выжила. Все пять тел унесла Река. Те, что оставались на зеленом утесе, скрылись из виду, и это, наверное, были воины. Хорошую же ты выбрал профессию, Вальтер Смит! Он содрогнулся от отвращения. Сначала рабство, а теперь — человеческие жертвы! Неужели он не мог придумать какой-нибудь мир получше? Но на его вопрос все равно нет ответа — если этот мир реален, то невозможно объяснить, как он попал сюда: этого не понимает ни он сам, ни те, кто живут здесь, потому что Хонакура и Джа были изумлены не меньше, чем Уолли. Есть тут человеческие жертвы или нет, ему остается только верить, что все это происходит в его больном, воспаленном мозгу.

Он стал быстро подниматься по ступеньками Паломники опять встали на колени и повернулись к нему спиной. Вскоре он смог различить свод храма, поднимавшийся огромным куполом. Никаких опор не было. Невозможным казался сам факт существования подобного сооружения, и Уолли опять уверился, что все это — сок В дальнем конце храма он увидел идола. Так вот она, его цель! Он пойдет и поговорит с этой богиней о ее мире и обсудит некоторые необходимые нововведения.

Он прошел между стоявшими на коленях паломниками. Двое воинов в коричневых юбках вскочили, увидев его, и вытащили мечи для приветствия. Он не обратил на них внимания, прошел через арку и вошел в неф. Путь его лежал прямо к идолу, стоящему у дальней стены этого невероятно огромного храма. Окна здесь украшали огромные витражи, на которых яркими, живыми красками горели чудесные цветы, животные, птицы. Возьмите все величайшие церкви, соборы и мечети Земли и соедините их в одно…

Жрецы и паломники, прогуливающиеся неспешным шагом, в недоумении смотрели ему вслед, когда он проносился мимо. Несомненно, вскоре все узнают, что он здесь. Интересно посмотреть, кто отреагирует на это известие первым — старичок Хонакура или же этот темный, пользующийся дурной славой Хардуджу.

Размеры храма обусловлены размерами идола Но это — вовсе не идол. Это было естественное горное образование, коническая колонна какого-то голубоватого оттенка, видимо, метафорического происхождения. Так, во всяком случае, пришло ему в голову, хотя в геологии он разбирался немногим лучше, чем в ботанике. В то же время в очертаниях этой глыбы можно различить фигуру сидящей женщины, закутанной в покрывало и обращенной лицом к водопаду. Человеческие руки над этой скульптурой не трудились: в ней не хватало симметрии. Следовательно, получается, что жертвы умирали во имя причудливого куска обнаженной породы. Пятеро в день, если подобные спектакли происходят ежедневно, — а всего двадцать семь тысяч лет… нужен калькулятор… сколько у них дней в году?

Он подошел к серебряному возвышению и остановился. Молящиеся, которые стояли, преклонив колени, с беспокойством воззрились на него, жрецы нахмурились. Символом жрецов были волнистые линии.

Вид идола, этого огромного обломка скалы, впечатлял, но постамент выглядел просто отвратительно. Вокруг него громоздились золотые сосуды с монетами — тут были и золото, и серебро, но больше всего — меди. Видимо, это приношения паломников. Такое еще можно понять, но дальше, за этими сосудами

— горы других сокровищ: кубки, драгоценности, чаши, резное дерево, кинжалы и даже мечи, ценности всех сортов, слоновая кость и кожа, полированное дерево и яркие ткани, сумрачный блеск металла и сияние граненых самоцветов. Чем дальше от него, тем старее становились вещи. Сначала медь и бронза покрывались зеленью, потом чернело серебро и желтела слоновая кость, а у самого постамента ткани, кожа и дерево сгнили, и даже золото и хрусталь потускнели под слоем пыли. Богатство веков напоминало огромную мусорную кучу.

В полном недоумении уставился Уолли на эту невероятную картину. С таким кладом не могли сравняться все богатства фараонов, шахов, раджей и сынов небес. Выкуп Атауальпы — жалкая подачка… Сначала — вчерашнее пиршество, а теперь — эти неисчислимые запасы! Да, если уж бред, то бред на всю катушку, алчность без границ!

Он подумал о той нищете, что царит в городе, и страданиях, облегчить которые могла бы лишь малая часть всего этого…

Должно быть, Уолли простоял так довольно долго. Оглянувшись вокруг, он обнаружил, что замкнут, окружен и изолирован от прочих богомольцев полукругом жрецов и жриц, молодых и старых, от Третьих до Седьмых, молчаливых, возмущенных и грозных. Сзади подходили новые жрецы, и во всей этой толпе не было ни одного сочувствующего взгляда. Что же теперь делать? А какое это имеет значение?

Потом баррикада раскрылась, чтобы пропустить маленького Хонакуру, он был взволнован и тяжело дышал, в своем голубом одеянии он был похож на мунускул; смуглая лысина казалась еще более гладкой по сравнению с лицом, покрытым густой сетью морщин. Он посмотрел Уолли в глаза — для того, несомненно, чтобы выяснить, кто перед ним — Шонсу или Уоллисмит.

— Следует преклонить колени, светлейший, сказал он.

Чары рухнули.

— Преклонить колени? — взревел Уолли. — Я не собираюсь преклонять колени перед куском скалы! Я видел, что происходит там, у водопада. Ты убийца, а твоя богиня — бессмысленный истукан!

Толпа зашипела подобно клубку змей, и к богохульнику потянулись чьи-то руки. Хонакура в тревоге отпрянул.

Уолли уже открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но передумал. Бесполезно. Он не собирается затевать революцию на религиозной почве, по крайней мере здесь.

Толпа опять расступилась, пропуская на этот раз воинов охраны.

Толстяк впереди в замысловатой синей юбке с рубинами — не кто иной, как Хардуджу. На обращенном к Уолли грубом, порочном лице светились радость и глубокое презрение. За ним шли три дюжих, мрачно ухмыляющихся Четвертых в оранжевом. Жрецы немного отступили, чтобы дать им дорогу, правитель самодовольно скалился и ждал. Видимо, Уолли должен был заговорить первым.

Он не знал, что сказать, поэтому не сказал ничего.

Рукоятка меча сползла куда-то за левое плечо.

Хардуджу просиял еще больше. Неуловимым движением он выхватил меч и ловко засвистел им, выписывая острием сложную фигуру.

— Я Хардуджу, воин седьмого ранга, правитель храма Богини в Ханне, и я благодарю Высочайшую за то, что Она позволила мне уверить тебя, что твое счастье и процветание всегда будут моим желанием и предметом моих молитв. Он вложил меч в ножны и стал ждать.

Уолли не успел даже подумать о том, что же ему сказать в ответ, как Хонакура вышел вперед и поднял хрупкую руку.

— Светлейший правитель! — резко выкрикнул он. — Схватите этого богохульника!

Хардуджу взглянул на Хонакуру и злорадно рассмеялся.

— Я сделаю по-другому, священный. — Он подозвал своих людей. — Я объявляю этого человека самозванцем. Арестуйте его.

Уолли повернулся спиной к постаменту, прекрасно понимая, что это — ненадежная защита. Три молодых головореза, усмехаясь в предвкушении добычи, осторожно двинулись к нему с разных сторон. Возможно, они не были ни моложе, ни сильнее, чем он сам, но их было больше.

Он понимал, что, если он вынет меч, — он мертвец, а они, видимо, не собирались доставать свои мечи первыми. Они хотели схватить его живым, а значит, живые в его ситуации завидуют мертвым… Он стал нащупывать меч, и тут они разом набросились на него.

Левой рукой он отбросил одного из нападающих, потом чьи-то лапы стиснули ему правую руку, он получил мощный удар по голове, а затем последовал безотказный, старый как мир довод — удар ногой ниже пояса.

И это имело значение. Еще как имело.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВОИН ПОЛУЧАЕТ МЕЧ