5

Все выше и выше гнал Овод своего коня, спеша, сам не зная куда, чтобы биться, сам не зная с чем. Только инстинкт Клинка вел его сквозь вонючий туман и продолжавшую хлестать с неба грязь. Пепел падал теперь столь часто и был таким горячим, что если бы не дождь, он, возможно, изжарился бы. Бедняга Свеальм! Какими бы верными ни были его копыта, эта скачка наверняка доставляла ему много боли.

Овод ждал, что вот-вот из тумана бросится на него с ревом фюрдрак. Биться с фюрдраком шпагой? Почему инстинкт Клинка гонит его искать чудище, которого он и представить себе не может? Его путешествие представлялось теперь самоубийством. Он-то не заговорен от огня! Несмотря на сырость, ему казалось, что он чует запах гари — вонь побоища в Хейбридже или запах Западного Дома за мгновения до того, как Радгар, шатаясь, прорвался к нему сквозь пламя, завернул его в одеяло и вынес. Дважды в жизни он избежал смерти в огне, и, похоже, судьба уготовила ему встретить ее снова.

Когда дорога пошла вниз, а ветер удвоил ярость своих порывов, он понял, что добрался до скального отрога под названием Бельстеде. Кашляя, почти ослепнув от грязи, он повернул Свеальма к входу в пещеру. Похоже, целью его путешествия снова был Веаргахлейв. Он ощутил слабую надежду: возможно, ему все-таки не придется биться с фюрдраком, только со старым безумцем Хильфвером.

Бедняга Свеальм шатался от усталости. Он кашлял, оступался и порой ржал, жалуясь на свое несчастное положение, но все же продолжал слушаться, понимая, что в противном случае его побьют шпагой.

— Еще немного, здоровяк, — утешал его Овод. — Там, внутри, все будет не так плохо. Я в жизни еще не обращался с лошадью так, как с тобой, и обещаю, что больше никогда не буду. Это все ради Радгара. Помнишь Радгара?..

Слова, слова! Не один жеребец дошел до предела своей выносливости.

Дорога по ущелью за прошедший день не улучшилась. Свеальму пришлось пробираться по колено в горячей жидкой грязи, усеянной камнями и сучьями. Он сделал попытку упрямиться, был бит, сделал еще несколько шагов, оступился и упал. Овода по заслугам вышвырнуло в грязь, которая оказалась даже горячее, чем он ожидал. Когда он протер глаза настолько, чтобы видеть хоть что-то, ему хватило всего одного взгляда на скакуна, чтобы понять: это конец. Свеальм лежал неподвижно, и сломанная нога означала смертный приговор.

Овод обнял его и поплакал немного.

— Прости, дружище, мне правда жаль! — Он мог прочесть на смертном приговоре и свое имя, поэтому он поплакал немного и за себя, и своего друга, но больше всего ему было жаль сейчас верного скакуна. — Если случится невозможное и я снова увижу Радгара, — пообещал он, — я расскажу ему о твоей отваге.

Потом он сделал то, что должен был сделать, и сделал это хорошо, ибо в детстве помогал отцу забивать скот и знал, куда разить. Он вытер «Ничто» о свой покрытый грязью плащ и двинулся дальше один.

В отличие от коня он мог идти, избегая грязевого потока, пробираясь через кусты, которыми поросла нижняя часть склонов; они даже давали ему возможность цепляться, когда он поскальзывался или оступался. По крайней мере туннель обещал защитить его от непрекращающегося дождя.

Добравшись до конца короткого ущелья, он решил уже было, что ему не суждено и этого. Камни и грязь сыпались непрерывным потоком, образовав завал, почти загородивший вход в пещеру. Более внимательное обследование завала помогло обнаружить небольшую щель сверху, и когда он забрался к ней, в лицо подул ветер из туннеля. Судя по его силе, противоположный выход был пока не завален, так что путь был открыт.

Пока открыт. Земля тряслась. Угрожающий рокот горы не стихал.

Найти трут и кресало на ощупь оказалось болезненно долгим делом, но в конце концов это ему удалось, равно как найти и фонарь со свечой. Часть трута отсырела, и только после многих ударов кресалом и проклятий он нашел клочок, достаточно сухой, чтобы загореться. Теперь у него был свет, и не было дождя, но его одежда так отяжелела от грязи, что казалась кольчугой из пластин брони, которую ему приходилось носить в Айронхолле на занятиях по фехтованию мечом. Возможно, потому, что у него больше не было никакой возможности вернуться к Радгару, боль от разлуки с подопечным притупилась немного. На ее место пришла тупая боль от полного изнеможения.

Что дальше? Здесь было ужасно неуютно. Спать он не мог. Он двинулся в глубь туннеля.

Всего двенадцать часов прошло с тех пор, как они с Радгаром проходили здесь на обратном пути из кратера. За это время нападало еще больше камней. Тропы больше не было. Да и туннеля как такового тоже почти не было. Вместо него он обнаружил бесконечное карабканье по неустойчивым грудам иззубренных камней, то и дело угрожавших осыпаться и раздавить ему ноги или всего его целиком. Временами он забирался даже выше уровня прежнего потолка в поисках зазора между верхом завала и новым — вне сомнения, ненадолго — потолком. Иногда он понимал, что нашел проход, только просунув голову и плечи в щель, из которой ему в лицо дул ветер. Это было напоминанием того, что ветер способен пробиться сквозь отверстия уже, чем те, сквозь которые может пробраться он. Выход, если он до него доберется, мог оказаться меньше его размера.

Усталость, сотрясения земли, серный запах, голод, жажда... нелегка ты, доля Клинка. Конец настал неожиданно. Камни зашевелились под ним. Потом нарастающий грохот обрушивающегося потолка и перед ним, и сзади... что-то обрушилось ему на левую руку, в которой он держал фонарь. Его отшвырнуло в темноту, а его крик боли был заглушен грохотом, от которого, казалось, вылетят мозги из головы. Его завалило камнями, душило пылью. Туннель обрушился.

Когда грохот стих, стих и ветер. Он оказался взаперти, погребенный заживо в сердце горы.

6

Так давно никто в Каттерстоу не бросал вызова, что таких, кто помнил прошлый раз, осталось совсем немного. Сеольмунд уступил Эйледу, не прибегая к голосованию, хотя в молодые годы он пролил кровь, чтобы завоевать трон эрла и сохранить его. Он знал неписаные правила. Он знал, что эрл будет держать совет в Сюнехофе, вербуя сторонников, опаивая фейнов пивом и медом, подкупая капитанов. Бросивший ему вызов танист должен был открыть свой собственный вербовочный центр и посмотреть, чего ему удастся достичь своими обещаниями. Поскольку Халигдом, главное городское святилище, был вторым по размеру зданием Варофбурга, партии Вульфвера стоило бы выбрать своей штаб-квартирой именно его. Это было особенно актуально в день вроде этого, когда дождь лил как из ведра. Однако никто не предупредил об этом Вульфвера, а когда кто-то догадался дать такой совет, было уже поздно. Эйлвин и его дружки покрепче заняли здание, а его отец торжественно вел туда оставшуюся часть партии Радгара. Вызов Вульфвера открывал новые возможности.

— Вот! — сказал Эйлвин, протягивая Радгару боевой шлем. — Выбирай меч.

— Что?

Большой круглый зал оказался меньше, чем ему запомнилось, но все равно впечатлял. В детстве он часто стоял в дверях вместе с городской детворой, глядя на то, как толпы шивиальских пленников офралливают, превращая в полезных слуг. С бездумной детской жестокостью он передразнивал их жалобные крики. Никто не говорил ему, что он делает что-то неправильно. Шивиальские толпы смеялись, когда бельским пленникам публично рубили головы. Шла война, и все было по-другому.

Все было по-другому теперь. Верод Леофрика стал в круг, вытеснив всех других фейнов. Кто-то протянул Радгару щит, другой предложил выбрать деревянный учебный меч из охапки.

— Они собираются принимать тебя в фейны, ателинг, — пояснил стоявший рядом Леофрик. — Но для этого им надо знать, что ты умеешь драться.

— Но я даже не принимал присяги книхта, — сердито сказал Радгар.

Подобного рода поединки просто глупы. Они ничего не говорят об отваге человека, но могут навеки заклеймить его, если что-то выйдет не так. Шлем, который он вертел в руках, был с забралом — значит, ему придется смотреть сквозь две маленькие щелочки, практически не видя, что делает. В Айронхолле учебная амуниция была лучше, безопаснее и разнообразна настолько, что он получил хорошую подготовку по дюжине видов оружия. Эйлвин владел только мечом и щитом... ну, возможно, еще боевым топором.

— Тебе уже поздно идти на попятный, — хитро заметил капитан и отошел в сторону, оставив Радгара стоять в кругу ухмыляющихся лиц.

Тоже верно! Он отшвырнул шлем и отказался от шита. Он выхватил «Прихоть», меч с кошачьим глазом, самый лучший из всех, что ему предлагались.

— Ну что ж, давай убей меня, — сказал он.

— Пламень! — послышался приглушенный голос из-под шлема Эйлвина. — Это же настоящий меч.

— Это настоящий меч, и я собираюсь показать вам настоящее фехтование. Я буду бить плашмя. А теперь валяй, убивай меня.

Зрители притихли. Эйлвин пожал плечами, размял руки и бросился в атаку. Не желая разить не защищенного броней друга даже деревянным мечом, он решил вместо этого сбить его с ног щитом. Радгар ожидал этого. Он отскочил в сторону, схватил край щита свободной рукой и подсек друга под колено, когда тот проскакивал мимо. Эйлвин с грохотом полетел на каменный пол, выронив меч.

Радгар поставил ногу ему на спину.

— Следующий?

Из-под шлема слышались чудовищные ругательства.

— Ты уже мертв. Теперь кто-нибудь другой.

Зрители встретили унижение своего приятеля бурным весельем, но подобные штуки не произвели на них особенного впечатления. Когда Радгар Эйлединг с такой же легкостью избавился еще от двух соперников, они начали проявлять некоторый интерес. Системы очков не существовало — первое касание считалось смертельным. Следующий соперник попробовал сравниться с ним по скорости и ловкости и вышел биться на его условиях: без щита и шлема, лишь с мечом. Впрочем, бельцы не особенно строили атаку. Мужчины, весившие вдвое больше Радгара, рубили сплеча двуручными мечами. Он не пытался отбить эти удары; он позволял «Прихоти» уводить их в сторону или вниз, используя их же инерцию для того, чтобы лишать соперника равновесия. Все они казались ему до невозможности медлительными, но он не решился вести себя со всеми так же осторожно, как с Эйлвином. Он хлопнул двоих по загривку, а третьего разоружил, ударив по локтю мечом плашмя. Шестой, наконец, пролил кровь. Рана оказалась пустяковой, но честь он защитил.

— Все! — Он сунул меч в ножны, не без удовольствия отметив, что совсем не запыхался. В зал уже вкатывали бочки с пивом.

— Умеет ли он биться? — взревел Эйлвин, обращаясь к залу, и верод отозвался одобрительными криками.

Они приняли Радгара Эйлединга в свои ряды, фейном фюрда Каттерстоу.

Если они решили, что он хорошо фехтует, им стоило бы посмотреть Овода.

Весь Варофбург провел вторую половину дня в спорах — они вспыхивали, стоило двум фейнам оказаться на расстоянии оклика друг от друга. Слышался рев боевых рогов, призывавших воинов отведать дармового пива — в Сюнехофе, в штаб-квартире таниста в одном из амбаров на берегу, или у капитана Леофрика в святилище. Большинство угощалось, конечно же, во всех трех местах по очереди. Дождь усилился, окрасив все в грязно-серый цвет. Гонцы на быстрых кораблях расплылись созывать со всего Бельмарка отсутствующих членов фюрда. Одряхлевших, ушедших на покой пиратов срочно выдергивали из постелей, мыли, расчесывали и приводили в пристойный вид. Вероды совещались и производили розовощеких книхтов в фейны.

Радгар не пил, но слушал. Каждый имел собственное мнение — от писклявых юнцов и до фейнов, считавшихся пожилыми уже в годы его детства. Излагать свое мнение он пока старательно воздерживался. Заправляли всем Леофрик и Сеольмунд. Они руководили партией Эйлединга, планировали первые его шаги на посту эрла — все ерунда, конечно. Фюрд не проголосует за него по правилам, да и если бы мог, все равно не проголосовал бы. Он почти не сомневался в том, что вызов Вульфвера — обманный ход, затеянный самим Сюневульфом. Он не понимал логики происходящего, теряясь в обилии догадок.

— Это все заговор, — настаивал старший вита. — Король и его сын-дурак состряпали все это, чтобы отвлечь внимание от витанагемута. — Эту свою точку зрения он повторял каждые несколько минут.

— Танист из Каттерингов. Он считает, что его отца свергнут, вот и затеял сесть на трон сам.

— Витенагемут не потерпит чурбана Вульфвера в качестве короля!

— Но кто бросит ему вызов? Он может одним махом зарубить троих.

— Радгар Эйлединг, конечно. Он выучился на шивиальского Клинка.

— Нет. Сюневульф сам подговорил сына на это. Он хочет показать эрлам, что фюрд до сих пор поддерживает его. Поединок будет обманом...

— Кому есть дело до витенагемута? Нам нужен эрл, который мимо горшка не промахнется!

— Король хочет сбросить Вульфвера за борт, а тот упирается.

— Эйлединг слишком молод. Даже фюрд не примет его, а уж витенагемут...

— Он всего на год моложе, чем был его отец.

— Но Эйлед впервые пошел с нами на фейринг в четырнадцать лет. Помню, как...

— Верно, он был закаленным капитаном. Помню...

Убийства и насилие, рассказы, от которых волосы вставали дыбом! Радгар никогда не думал о том, какой кровавой была юность его отца. Он ощущал себя ужасно неполноценным и понимал, что видится таким и этим людям. Ему недоставало Овода. Без своего юного Клинка он уже начинал ощущать себя черепахой без панциря. Ему недоставало даже едких замечаний мальчика насчет бельских привычек.

Догадки и советы начали повторяться, обрастая новыми подробностями. Час от часу они становились все фантастичнее, однако большая их часть все-таки исходила из того, что Сюневульф с сыном, сговорившись, затевают что-то и что Радгару угрожает опасность внезапной смерти, как случалось уже в последние годы с другими достойными трона мужчинами. К несчастью, никто не мог сказать точно, как это происходило, но все это наглядно показывало, насколько малым уважением пользовался Сюневульф в своей провинции.

Когда хмурый день сменился не менее хмурыми сумерками, верод пожелал выслушать самого ателинга. Он неохотно направился к перевернутой деревянной кадке, служившей трибуной. Прежде чем он успел забраться на нее, Сеольмунд ухватил его за ворот плаща и пригнул его голову к себе.

— Ты в родстве с обоими претендентами. Ты даже не настоящий фейн. Тебе не обязательно присутствовать.

Сеольмунд ошибался. Радгар пробыл в чужих краях несколько лет. Если он не покажется на поединке, фюрд утратит к нему всякий интерес.

— Нет, мне надо идти.

— Тогда поддержи Вульфвера. Если тот выиграет голосование, твой дядя уйдет в отставку. Твой кузен станет эрлом и назначит тебя как ближайшего родственника танистом.

— Нет! — Леофрик стиснул другую руку Радгара. — Ты должен поддержать своего дядю. Ты его очевидный наследник. Вульфвер рожден от фралля, и поэтому пользы от него никакой. Он догадался, что ты сменишь его, вот и делает отчаянную попытку удержаться. Сюневульф попросит Большого Эдгара сделать из него отбивную, и тогда ты станешь танистом.

Радгар благодарно улыбнулся обоим по очереди и осторожно высвободился, потом забрался на кадку. В голове его вертелось столько противоречивых советов, что он сам не знал, что собирается сказать.

Он оглядел обращенные к нему в ожидании лица — больше сотни лиц. Конечно же, его новые братья с «Фарофхенгеста» будут поддерживать его до последней капли крови — своей или чьей-нибудь еще, — но здесь хватало и представителей других веродов. Он не мог просить никого из них поддержать Сюневульфа, этого скользкого мерзавца. И Вульфвера тоже — Вульфвера, который уже пытался убить его.

Он должен был кричать, поскольку зал строился с расчетом глушить звуки, а не усиливать их.

— Эальдры, фейны... Друзья... Я искренне благодарен всем вам. Если я буду запинаться или заикаться, так это потому, что у меня нет слов, что я тронут вашей поддержкой так, что не выскажешь словами. Я знаю, многие из вас пришли сюда почтить память моего отца, и я горячо признателен вам за это. Я не могу предложить вам ничего мудрее того, что уже сказано здесь, и я не буду пытаться направлять ваше решение. Да, я королевской крови. Я готов драться с любым, кто попытается оспаривать это, но я не считаю себя достойным трона. Пока не считаю. Когда-нибудь, я надеюсь, я завоюю ваше уважение, но не могу претендовать на него сейчас.

Словно хмурое облако недовольства опустилось на святилище. Честность? Разве настоящий мужчина сомневается в своей зрелости? Люди переглядывались, перешептывались... Они ожидали совсем другого. Все — от старых, толстых землевладельцев до бесшабашных молодых моряков — хотели, чтобы в его лице к ним вернулся его отец. Если этого не случится и он погибнет, что ж, идея все же была неплоха...

Слишком поздно он увидел, что его отказ предает тех, кто уже рискнул всем, поддержав его: Леофрика, Сеольмунда, Эйлвина, его новых товарищей по вероду. Он нес ерунду. Его айронхолльская подготовка сыграла с ним злую шутку, ибо он говорил, как сказал бы преданный придворный или королевский телохранитель, но не как бравый бельский ателинг. Подобно Оводу он оказался не готовым к этому миру.

Пока он поспешно искал выхода из тупика, в который сам себя загнал, сквозь кольцо зрителей к нему протолкался молодой воин. Его кольчуга и шлем выдавали в нем королевского фейна, и он наверняка гордился этим сверх меры, ибо был книхтом совсем еще недавно. Он остановился, не доходя до Радгара несколько шагов, и обратился к нему голосом, высоким и надменным, как рыжие усы на его губе.

— Ателинг, твой король зовет тебя.

Предательский холодок пробежал по спине Радгара. Он скорее залез бы в нору к мурене, чем откликнулся на это приглашение. Зато духи случайности подарили ему способ исправить свою ошибку.

— Сюневульф не может приказывать мне, ибо ему брошен вызов. Я занят другими делами. Ступай и скажи моему дяде, что я встречусь с ним завтра утром и мы уладим все наши дела.

Парень испуганно уставился на него, не веря своим ушам, зато оглушительный хохот, которым разразилась толпа, заглушил все, что тот мог попытаться сказать на это. Хохот перерос в аплодисменты, а аплодисменты — в восторженные крики. Вот такие слова от него и ожидали услышать.

Духи! Неужели они хотят, чтобы он захватил трон силой? Здесь у него собралось меньше десятой части фюрда, и он уже видел, как край толпы постепенно тает по мере того, как стоящие там люди сознают, что эта компания вдруг стала опасной. Все, кто наберет меньше половины, проиграют. Он крикнул, требуя тишины.

— Друзья! Братья! Бельцы! Я верю, что моего отца убили и что его брат замешан в этом преступлении, но у меня нет твердых доказательств для того, чтобы объявить кровную вражду. Я уверен, что его сын, мой двоюродный брат, пытался убить меня той же ночью. Ни тот, ни другой недостойны мест, которое они занимают. Они мои родственники, но я не могу со спокойной совестью становиться на сторону любого из них. На мууте фейнов я буду стоять сам по себе.

Чума на оба ваши дома! Такого решения не предложил за несколько часов споров никто. Это было не по правилам, но отец нарушал и не такие правила. Радгар придумал это только что и сразу же увидел, что это чудовищно безрассудно, ибо означало вражду с обеими партиями — эрла и таниста. Но это был выход из стоявшей перед ним дилеммы. Толпа встретила это предложение восторженным ревом. В своей непривычно спокойной манере юный ателинг провозглашал революцию, значит, возможно, в нем и было все-таки что-то от его отца. Они пойдут за ним — во всяком случае, сейчас.

7

Единственной причиной, которая помешала Оводу просто лечь и умереть, было то, что для этого не нашлось удобного места. Все вокруг него превратилось в ложе из гвоздей, вселенную острых ножей. Он соорудил из перевязи жгут, чтобы остановить кровотечение из раздавленной руки; остальные повреждения, похоже, свелись к синякам и царапинам от головы до пят. Терзаемый жаждой, он услышал где-то неподалеку звук капающей воды. Почему-то этот звук не послужил поводом для надежды или отчаяния, но привел его в ярость — никакой палач не подвергал свою жертву пытке хуже, чем эта! То, что сквозняк прекратился, не обязательно означало конец, убеждал он себя. Это говорило только о том, что туннель завален с одной стороны, не обязательно с двух. Клинок не сдается. Он может надорвать сердце и упасть замертво, но никогда не сдается.

Не имея ни малейшего представления о том, куда идти, он решил двигаться на шум воды. Используя «Ничто» как щуп, он выяснил, где камни есть, а где — нет, и тронулся в путь. Раз или два он оказывался в больших пустых пространствах, где не мог нащупать ни стен, ни потолка; в других ему приходилось протискиваться в узкий лаз, полный битого стекла — так, во всяком случае, ему казалось. Стук капель, казалось, сделался реже, и его неотступно терзала мысль о том, что он может прекратиться вовсе. Ему даже начало казаться, что тот отдаляется по мере его приближения, что это обман слуха, порождение каких-то злых духов, имеющее целью единственно мучить его. Казалось, он ползет сквозь этот кошмар уже несколько дней и никогда не найдет эту воду. Прежде чем он добрался до нее, он увидел впереди на потолке блики дневного света.

Выходящий в Веаргахлейв конец туннеля был почти полностью перегорожен оползнем. Перед завалом скопилась лужа воды, и он сумел утолить жажду. Он нашел даже кучку порриджа — овсяной болтанки — в месте, где просыпался рваный мешок муки; он заставил себя проглотить немного этой гадости, чтобы желудок не казался таким пустым. В сломанной руке пульсировала свирепая боль, отдававшаяся во всем теле. Не будь ее, он, возможно, свернулся бы калачиком и проспал так остаток жизни, но для этого ему не хватало покоя.

Он перебрался через нападавшие с горы обломки и увидел наконец Веаргахлейв. Увидел он, правда, совсем немного. Буря и извержение превратили день в ночь, но он решил, что если солнце еще не село, то сделает это очень скоро, поскольку багровое свечение в кратере было ярче, чем тучи над головой. Он слышал треск, а к запаху серы примешивался теперь запах дыма. То, что лес горит, его не удивило. Порывистый ветер нес с собой заряды дождя. Воздух, Вода, Земля и Огонь — все четыре основные стихии присутствовали в изобилии, и это напомнило ему о Хильфвере.

Разумеется, у него не было шанса найти заклинателя в этом безумном мареве — да и толку от этого было бы немного, но ничего лучше ему делать не оставалось, и он не мог выдумать другого повода, ради которого оказался здесь. Охая от боли, он сполз на дно кратера и устало заковылял в лес.