Через несколько минут отец покосился на него и нахмурился.

— Чего тебе нужно? — спросил он.

— Коня.

Король протянул ему листок бумаги. Он прочитал первый абзац вслух — медленно, но без ошибок. Король забрал листок обратно.

— Какого коня?

— Свеальма.

— Он тебя убьет!

Этот ответ открывал головокружительные перспективы, ибо Радгар настолько не сомневался в категорическом ответе, что приготовил список из шести других лошадей.

— Ты сам меня спросил!

— Мне стоило лучше подумать. Докажи, что можешь справляться со Стеорлеасом, и сможешь брать Свеальма.

Стеорлеас стоял в списке третьим.

— Хорошо, господин! — взвыл Радгар и вприпрыжку понесся к двери, не понимая, почему мужчины вдруг засмеялись.

Он доказал, что Стеорлеасом — Неукротимым — можно править, несмотря на кличку. Он снова потребовал себе Свеальма — на этот раз по уговору. К его удивлению — и к ужасу матери, — отец согласился. Ко всеобщему удивлению и облегчению, Свеальм тоже не оправдал своей клички — Убийца, — ибо не убил Радгара или по крайней мере не сделал этого к концу первой недели, когда они с Эйлвином отправились верхом в горы. Он набил себе изрядное количество синяков, но был жив. Не подлежало сомнению, что цепочка удач сделала его слишком уверенным в себе, и он принялся выискивать себе задачу посложнее.

По мере того как они поднимались все выше, становились видны другие вершины — Сеолфорклиф, Хатстан и Фюрндагум, — а также другие крупные острова, Хюнингсуге, Фейрюмбе и Вамбсеок. Земля сделалась еще более каменистой. Они остановили коней, только добравшись до самого Бельстеде, голого выступа скалы, с которого в давние времена следили, не покажутся ли на горизонте вражьи суда. Развалины домов, в которых жили дозорные, еще виднелись у дороги, но одного взгляда на них хватало, чтобы понять, что ничего интересного в них давно нет.

— Иствег! — махнул рукой Эйлвин. Видневшиеся в лабиринте островков клочки открытой воды явно являлись частями прохода, однако и здесь хватило поводов для спора, какими именно. В десять лет легко спорится по любому поводу, но прежде чем обсуждение сделалось лишком горячим, они замерзли на ветру.

— Нам лучше ехать, — сказал Эйлвин.

— Верно.

Они повернулись посмотреть на дорогу дальше, которая до сих пор их не интересовала. Дорога упиралась в вертикальный утес, в котором виднелась узкая расселина. Они могли вернуться тем же путем, которым попали сюда, или двинуться дальше по этой расселине — третьего пути не было. Расселина — ее было видно и из города — называлась Вергахлейв и являлась одним из немногих мест на острове, куда им строго-настрого запрещалось ходить. На эту тему не допускалось даже споров — нельзя и все. Всего несколько месяцев назад на этом бы все и кончилось, но теперь наступало время, когда мальчишка понимает, что некоторые ограничения касаются только маленьких и что он вырос из них.

Ветер завывал в камнях, и от этого звука по коже бегали мурашки, но чем больше смотрел Радгар на щель в поверхности утеса и едва видную тропу, ведущую к ней, тем больше ему удавалось убедить себя в том, что он уже бывал здесь раз, а может, и не раз, только давно. До него дошло, что он приехал сюда только ради Вергахлейва.

— Поехали посмотрим.

Эйлвин ждал этого.

— Они отберут у тебя Свеальма!

— Почему? Волков поблизости нет.

— Тогда почему оно так называется, это место? — угрожающе спросил Эйлвин.

«Hlaew» может означать «пещера», а может — «могила». «Wearga» означает «волчья» или «разбойничья» — интригующе туманно. Рассказывали зловещие истории о том, что в горах рыщут шивиальские беглецы — пленники, бежавшие, прежде чем их офраллят, или спасшиеся с флота, погибшего в год, когда родился Радгар. Верно было и то, что подобное непослушание могло стоить ему Свеальма, да и солнце начинало уже клониться к закату. Но когда Эйлвин заговорил об опасности, у него не осталось выбора: ателинг не может выказывать страх, как бы ни пересохло у него во рту.

— Раз так, ступай домой и научись прясть.

— Нет. Мы уедем вдвоем. Ну же, Радгар! Папа говорит, ты вечно вовлекаешь меня во всякие неприятности, и что если бы я вечно не следовал за тобой повсюду, он бы не драл меня чуть не каждый день.

— Ага, значит, ты боишься за свою задницу?

Эйлвин скривился.

— Нет.

Радгар пожал плечами.

— Если я не вернусь засветло, скажи отцу, куда я поехал, и почему ты не поехал со мной.

Эйлвин вздрогнул. Лучше смерть, чем это! Когда Радгар тронул коня вперед, он последовал за ним. Всегда кончалось этим.

На них не было ничего, кроме бриджей, поэтому от задувавшего в расселине ветра у них сразу начали слезиться глаза, а слезы только что не замерзали на щеках. Но если никто не ходит в Веаргахлейв, откуда на тропе конский навоз? И вообще откуда тогда здесь сама тропа? Она вилась то вверх, то вниз, петляя между валунами, но когда вдруг уперлась в темное отверстие пещеры, Радгар не удивился. Он знал уже много пещер в окрестностях Варофбурга. Обыкновенно они представляли собой длинные туннели без ответвлений или расширений — просто норы, рано или поздно упиравшиеся в каменные завалы. Некоторые использовались под жилье дикими животными, в других было интересно играть. Но теперь в голове его всплыло туманное воспоминание о темном туннеле, ведущем к дневному свету — такого не было ни в одной из знакомых ему пещер.

— Ты же не пойдешь туда! — взвыл Эйлвин. Зубы его стучали.

— Почему? Только девчонки боятся летучих мышей.

— Но веарги!

— Веарги? — презрительно бросил Радгар. — Откуда здесь разбойники? Что им здесь есть? Как они увидят дорогу?

Он спешился, бросил поводья своему верному оруженосцу и осторожно ступил в пещеру. В лицо ему дул легкий ветер, так что его смутные воспоминания о туннеле, возможно, были верны; впрочем, рассказать Эйлвину о них он не мог на случай, если и ошибался. В пещере было темно как в погребе, и земля была сплошь усеяна острыми обломками скалы, упавшими с потолка. Свеальм сюда не пойдет. Если бы это был вход в дом Радгара, он держал бы трут и кресало где-нибудь под рукой... чтобы их легко было найти, но подальше от дождя... Он нашел их через пару минут, а с ними несколько древнего вида фонарей и коробку свечей.

— Откуда ты узнал, что они должны быть там? — пискнул Эйлвин.

Радгар пожал плечами.

— Иначе и быть не могло. Сколько фонарей зажигать, один или два?

— Два, — жалким голосом произнес Эйлвин.

— Ты уверен?

— Еще как уверен!

Похоже, Свеальм тоже уверился в этом, когда ему подарили немного света. Он позволил Радгару вести себя в поводу так беззаботно, словно это были королевские конюшни. Впрочем, даже имея перед глазами такой пример образцового конского поведения, обыкновенно послушная Спирва доставила Эйлвину гораздо больше хлопот. Пещера оказалась более чем высокой для прохода. Тропа была расчищена от упавших с потолка камней, а самые глубокие рытвины кто-то засыпал гравием, чтобы дорога была по возможности ровной.

— Что, если Квиснолль тряханет, пока мы здесь? — спросил Эйлвин; голос его звучал странно, искаженный эхом.

— Ну, пещера, может, закроется за нами. — От одной мысли об этом по коже забегали мурашки! С другой стороны, вполне возможно, что родители устраивали весь этот сыр-бор из-за возможных обвалов, а никаких веаргов не было вовсе.

Тропа вела их в кромешную тьму, а потом вдруг снова посветлела и вывела на дневной свет, в небольшую, почти круглую долину, окруженную со всех сторон высокими черными утесами. Выход из пещеры находился на уровне верхушек деревьев, открывая вид на густой корявый лес. Там и здесь клубы пара обещали горячие источники, однако никаких построек видно не было.

— Вот это и есть настоящий Веаргахлейв! — объяснил Радгар таким тоном, словно знал это с самого начала.

И снова все казалось ему странно знакомым, особенно крутая тропинка, уходившая из-под его ног вниз по склону. Он боялся даже подумать о том, что случится, если конь окажется на ней в момент подземного толчка. Если он поранит Свеальма, никогда больше не получит другой лошади, никогда. У самого входа в пещеру стояли три мешка с провизией: два завязанных, третий — полупустой. Еще несколько пустых мешков были сложены аккуратной стопкой и пригружены камнем. Путешественники потрясение переглянулись.

— Кто-то кормит веаргов! — охнул Эйлвин.

Прямо на виду, на уступе скалы стояли четыре фонаря и еще одна коробка с трутом. Свежий конский навоз. Свеальм заржал, и откуда-то спереди донеслось ответное ржание. Внизу, на опушке леса стояла еще одна лошадь. Она паслась, стреноженная, и на спине ее до сих пор было вьючное седло!

— Он все еще здесь! — От страха у Радгара отчаянно болел живот, но и возбуждение было восхитительным. Во рту пересохло до такой степени, что он едва мог говорить, а руки предательски дрожали. Кто бы ни привел сюда эту лошадь, он все еще здесь!

Эйлвин был бледен как мел.

— Поехали отсюда, Радгар! Скорее! Ну пожалуйста!

— Поезжай. Отец должен знать об этом. Поезжай и скажи все папе... Или лучше своему, пожалуй. Приведите сюда фейнов! Я останусь здесь и буду следить, и мы узнаем, кто же предатель.

Его верный фейн возражал, но не слишком искренне. Очень важно, сказал Радгар, чтобы об этом узнали в Сюнехофе, и потом, Эйлвин не бросил бы его, если бы ему не приказали. Он вздохнул и повел Спирву обратно в туннель.

Радгар снова взгромоздился в седло. Кормить разбойников было unfriph, нарушением Королевских законов, так что он имел полное право расследовать это. Ему представлялось замечательной возможностью сделать что-то интересное, не будучи за это наказанным; впрочем, и без этого оправдания любопытство снедало его как рой комаров. Он все еще испытывал настойчивое ощущение того, что был здесь раньше, так что во всем этом таились две загадки — или даже три, ибо Свеальм тоже явно знал этот туннель. Свеальм был одним из личных отцовских скакунов, но на нем ездили и другие люди из Сюнехофа — например, слуги, которые его объезжали. Выходит, предатель таился где-то в самом дворце!

Предательская тропа вниз по склону привела его на поляну, на которой продолжала пастись лошадь. За ней начинался настоящий лес: высокие кедры и кипарисы вставали, казалось, до самого неба. Кроны их смыкались так плотно, что под ними почти ничего не росло, но и видно в этом полумраке было не дальше чем на два-три дерева вперед. Тропа была чистой; она вилась, огибая скальные выступы и время от времени спускаясь в болотистые низины. Каждый раз, когда тропа раздваивалась, он давал Свеальму самому выбирать дорогу в надежде на то, что тот пойдет на запах лошади предателя — папа говорил, что лошади доверяют нюху гораздо больше, чем люди. Похоже, это и правда помогало, поскольку рано или поздно они видели отпечатки копыт в грязи. Следов было много, слишком много для одной лошади, и все вели в одном направлении. Жаль, думал он, что не может обмотать копыта Свеальма тряпками, как делали герои в легендах или папа с его людьми, когда несли лестницы к стенам Ломута...

Тяжелый хвойный аромат деревьев тоже показался ему до боли знакомым, хотя нигде больше в окрестностях Варофбурга таких лесов не было. Никто не рубил этих деревьев, ибо никто все равно не смог бы вывезти отсюда стволы. В лесу царила зловещая тишина, только изредка прерываемая дробью дятла или шорохом белок в ветвях. Пару раз он унюхал вонь горячих источников, а один раз подъехал к нему достаточно близко, чтобы видеть сквозь деревья струи пара.

Потом тропа вывела их к очередной низине, в грязи ~ которой не было видно отпечатков копыт. Радгар натянул поводья и остановил коня.

— Тут ты ошибся, здоровяк! Нам стоило ехать по другой тропе от последней развилки.

Свеальм поднял свою большую голову и навострил уши. Деревья приглушали звуки, но теперь и Радгар услышал: стук копыт! На тропе, с которой они только что свернули!

— Молчи, здоровяк! Пожалуйста, не надо ржать!

Как ни странно, жеребец не заржал. Возможно, густой аромат хвои заглушал другие запахи; как бы то ни было, он стоял молча, пока другая лошадь проезжала развилку. Всадник ее мелькнул между деревьями всего на секунду, но и этого хватило, чтобы Радгар узнал дядю Сюневульфа.

Его первой реакцией была злость, почти сразу же сменившаяся досадой: оказывается, тут не было никаких секретов! Папа вовсе не будет благодарен ему за известие о том, что кто-то подкармливает разбойников в Веаргахлейве. Ведь если это делает дядя Сюневульф, значит, папа сам приказал ему это. Как танист дядя был главным папиным помощником и правил провинцией, когда папа уплывал на фейринг или просто работал королем где-нибудь еще. Это могло даже объяснить то, откуда Свеальм знал туннель, хотя обыкновенно танист выбирал себе лошадей поспокойнее.

Значит, возможно, папа сам иногда подкармливал веаргов! Конечно, такую тайну сопливым мальчишкам знать не полагалось. Он будет обыкновенным щенком, а не героем. Об этом станет известно тотчас же, как Эйлвин вернется в Сюнехоф — если только дядя Сюневульф не перехватит его по дороге, в каковом случае это произойдет еще раньше. Так или иначе, результатом этого будет грандиозная порка, а может, у него отнимут на время Свеальма; впрочем, раз уж он вляпался в такую неприятность, он может по крайней мере удовлетворить свое любопытство. Радгар повернул Свеальма и стукнул его по бокам пятками.

— Давай, чудовище, двигай! — сказал он.

Он проехал по второй тропе не больше трех полетов стрелы, когда Свеальм заржал так, что его, должно быть, слышно было с самой вершины Квиснолля. Радгар даже не успел обругать его как следует, как послышалось ответное ржание, и за следующей же скалой обнаружилась прогалина, достаточно широкая, чтобы пропускать немного солнечного света. На ней виднелись поленница, маленький ручеек и — в дальнем, солнечном конце — крошечная хибара из бревен и сучьев, при виде которой в памяти его снова что-то вспыхнуло. Да! Он видел эту избушку раньше, когда был совсем маленьким.

Одинокий конь, привязанный у входа, был ему знаком: Скеатт, на котором обычно ездил братец Вульфвер. В семнадцать лет у Вульфвера росли уже рыжие волосы на губе, и он почти прошел уже всю необходимую для книхта подготовку, но он был всего лишь сын таниста, и если ему доверяется хранить секреты, то уж ателингу и подавно. Радгар скользнул с седла на землю и привязал Свеальма рядом со Скеаттом. Жеребцы были добрыми приятелями, что объясняло ржание. В отличие от них хозяева не дружили. Отношения между двоюродными братьями никогда не были теплыми; напротив, со временем они делались все напряженнее.

Удивляясь тому, что никто до сих пор не вышел его встречать, Радгар упрямо направился к избушке представиться, но вдруг застыл, сообразив, что внутри, вполне возможно, занимаются forlegnes. Собственно, ему и слова-то этого не полагалось знать — оно обозначало игру, занимаясь которой, взрослые ужасно не любят, когда им мешают. Примерно с месяц назад Радгар с дружками застали Вульфвера на конюшне за этим занятием. Разумеется, они раструбили об этом по всему дворцу, приглашая всех и всякого прийти и посмотреть. Мальчишки есть мальчишки, да и зрелища этого рода были не такой уж редкостью во дворце, однако в этом случае оказалось, что женщина была фраллем другого мужчины, поэтому Вульфвер не просто оказался в неловком положении, но и был вынужден заплатить изрядную компенсацию.

Однако и этим все не кончилось. Узнав, что заводилой в компании мальчишек был его младший кузен — собственно, догадаться об этом было несложно, — Вульфвер как-то вечером отловил его с целью восстановить попранную честь. Радгар, который терпел еще порки от своего отца, но ни от кого другого, закатил один из своих знаменитых припадков и ухитрился подбить Вульфверу глаз прежде, чем сбежавшиеся на шум фейны растащили их. Еще много дней спустя впечатляющий фингал под глазом Вульфвера служил мишенью для насмешек его приятелей-книхтов, тем более что поставил его мальчишка вдвое меньше его ростом. Он до сих пор жаждал мести. Поэтому здесь, в Веаргахлейве, Радгару стоило проявлять осмотрительность.

Пока Радгар обдумывал свои дальнейшие действия, до него донесся голос. Это никак не напоминало forlegnes. Это были заклинания, и слышались они из леса за избушкой. К черту осмотрительность! Проворно, как белка, шмыгнул он вдоль берега ручья.

Он подходил со всей осторожностью, скользя от ствола к стволу до тех пор, пока не смог выглянуть из-за ближайшего к источнику звуков и увидеть, что происходит. Открытое место, на котором происходило заклинание, представляло собой ровную вырубку, как колоннами окруженную со всех сторон древесными стволами. Солнечный свет не пробивался к земле, и пробирайся он через это место наугад, мог бы и не заметить небольшой октаграммы, выложенной на земле цепочками наполовину утонувших в земле черных камней. Сейчас она была хорошо заметна, поскольку острие Огня отмечалось маленькой лампадой, острие Воды через одно от него по часовой стрелке — глиняным кувшином, а острие Земли напротив — большим камнем. Обозначить Воздух или любую из четырех духовных стихий было бы сложнее, но папа говорил, что и этих трех элементов с лихвой хватает для смертных заклинателей, если при этом не вовлекаются все духи.

Что делает октаграмма здесь, в лесной глуши? Она казалась совсем крошечной по сравнению с той, в Халигдоме, на которой офралливали пленных, — ему вообще еще не приходилось видеть таких маленьких, даже у знахарей. Внутри октаграммы находился всего один человек, и он не был ни закован, ни лежал как пациент — он все равно не смог бы вытянуться во весь рост внутри камней. Он съежился на коленях, низко опустив голову и охватив руками плечи, словно стараясь сделаться как можно меньше. Одежды на нем не было. Судя по рыжим волосам, это был белец. Очень крупный белец.

Гораздо более удивительным показался Радгару сам заклинатель. Во-первых, он был один, хотя ритуалы всегда проводятся восьмерыми заклинателями, по одному на каждую стихию. Во-вторых, он не стоял на месте внутри октаграммы, а бегал вокруг нее. В-третьих, он был ужасно страшным типом, высоким и каким-то неправильным, хотя не задерживался на одном месте настолько, чтобы его можно было разглядеть. Собственно, самого человека под длинной темно-коричневой рясой не было видно; на голове его был мешкообразный капюшон из коричневой ткани. Должно быть, ему нелегко было смотреть сквозь прорези для глаз, и все же он ни разу не споткнулся, мечась от острия к острию, опираясь на посох почти в свой рост длиной и выкрикивая слова заклинания и призывания духов голосом, пронзительным и скрежещущим, как нож по железу. Он то перепрыгивал с острия на острие, то, хромая, отбегал от октаграммы к краю поляны, все время взывая к различным стихиям, поднимая подолом своей рясы облака пыли с земли.

Неужели это настоящее заклятие? И что думает кузен Вульфвер об этом сумасшедшем пугале, что кричит на него здесь, в самом сердце Веаргахлейва? Радгар покрылся гусиной кожей. Он повидал уже достаточно заклинаний, чтобы понять, что это гораздо дольше и сложнее всех остальных — если только, конечно, это настоящее заклинание. Что же здесь происходит? Отец Вульфвера привез его сюда и уехал, словно не желал видеть этого. Радгар был не одинок в своей неприязни к братцу Вульфверу — его не любил никто. Его мать была фраллем, и он был угрюм и неразговорчив, хотя и не так туп, как большинство рожденных от фраллей. Все знали о том, что ни один верод не горел желанием брать его к себе, несмотря на королевскую кровь и богатырский рост. Может, этот ритуал имеет целью расфраллить его хоть немного? Сделать его более разговорчивым и симпатичным? Умнее? Может заклятие одарить человека чувством юмора? Радгару никогда не доводилось слышать о таких заклятиях, однако не слышал он и о том, чтобы кто-то занимался магией в одиночку.

Может, это опасно, и духи могут бежать? Или это просто безумная подделка? Может ли вообще один человек налагать заклятие? Свет померк, и Радгара пробрал, ужас, пока он не сообразил, что это просто солнце спряталось за скалы. Ему стоило трогаться в обратный путь прямо сейчас, если он надеялся еще попасть домой засветло. Он не тронулся с места.

Внезапно наступила тишина. Заклинатель оборвал пение, устало опираясь на свой посох. Теперь его увечья стали заметнее. У него недоставало правой руки, и по тому, как свисала ряса, видно было, что и плеча тоже — наверное, поэтому он казался таким перекошенным. Однако он еще не завершил свой ритуал. Он сделал глубокий вдох и хрипло выкрикнул:

— Вульфвер Сюневульфинг!

В первый раз за все это время Вульфвер пошевелился и поднял голову. Глаза его были завязаны черной повязкой, но он все же повернул голову так, будто высматривал что-то.

— Вульфвер Сюневульфинг! — снова вскричал калека в капюшоне.

Верзила-книхт опустил руки и поднялся на ноги. Казалось, он находится в смятении, глядя во все стороны, но не делая попыток снять с глаз повязку. Собственно, кроме этого клочка ткани, на нем не было ровным счетом ничего; вся его одежда, башмаки и оружие лежали грудой на краю поляны. Лицо Вульфвера сильно выигрывало, будучи закрытым, но мускулам его Радгар даже позавидовал.

Заклинатель снова выкрикнул его имя, и на этот раз Вульфвер повернулся налево и сделал шаг, потом неуверенно застыл на месте. Если он был пьян, то пьян здорово, ибо с трудом держался на ногах. Может, заклинание вообще лишило его мозгов? Снова и снова выкрикивал высокий заклинатель его имя, словно звал его откуда-то издалека, но чем больше он звал, тем больше, похоже, сходил Вульфвер с ума: он кружился на месте, протянув руки, словно пытался бежать или, наоборот, в поисках того, кто его звал. Было что-то абсурдное в том, как такой крупный мужчина движется так безумно и в то же время остается на таком крошечном пятачке земли; временами казалось, что он бежит, размахивая своими длинными руками, и все же он не сходил с места.

А потом все же сошел. Он резко повернулся, споткнулся о кувшин, обозначавший на октаграмме острие Воды, и упал лицом вниз у самых ног Радгара. Только тут до Радгара дошло, что он вышел из своего убежища и стоит теперь прямо на виду у заклинателя в капюшоне.