4

Солнце, которое так яростно жгло земли Зарка, еще не успело прогнать утренний туман в отдаленной Феерии. Как только первый луч солнца появился на востоке, Рэп закончил бриться и растолкал Тинала.

— Твоя очередь, — сообщил он.

— Думаешь, я спятил? — фыркнул вор. — В такой тьме? Да я изрежу себе все лицо. — Однако он сел, потянулся и застонал.

Населенные земли близ Мильфлера преодолевать было труднее, чем пустынные пляжи на севере. Если бы не ясновидение Рэпа, они наверняка не раз наткнулись бы на воинов с собаками, но Рэп убедил спутников, что днем они должны отдыхать, а ночью довериться ему. Разумеется, луна помогала, но он отыскивал дорогу вдоль узких троп, стараясь держаться в гуще леса. Теперь на такое прикрытие рассчитывать не приходилось: путники достигли местности, где расположились большие дома и молочные фермы, признаки близости города.

Несколько часов им удалось проспать в сарае, где хранили сено. Близился рассвет, и им предстояло привести себя в приличный вид — хотя бы отчасти. Тинал где-то увел бритву. Они с Рэпом уже подровняли друг другу волосы. Маленький Цыпленок наотрез отказывался избавиться от жесткой щетины вокруг рта, и Рэп не решился предлагать ему стрижку. На такое не согласился бы ни один гоблин, и, вероятно понадобилась бы имперская когорта, чтобы заставить его привести в порядок волосы. Зато он был согласен спрятать лицо под широкополой соломенной шляпой. Такой маскарад мог помочь, и все-таки гоблин оставался подозрительной редкостью на Феерии. К счастью, его любимые шелковые панталоны не пережили и дня пути сквозь кустарник, и теперь Маленький Цыпленок, подобно своим спутникам, был облачен в крестьянские штаны из мешковины.

Их жалкая одежда была украдена здесь самой лучшей шайкой воров во всей Пандемии — ловкачом Тиналом и другом всех собак Рэпом. Работы для третьего члены шайки, грозы троллей, пока не находилось.

Встав на ноги, Рэп спустился по лестнице, намереваясь совершить визит в кусты. Он гадал, в какой момент странствий потерял стыд. Может, в племени Ворона, когда голод заставил его пробраться в кладовую? А может, совесть у него еще сохранилась, но она слишком слаба, чтобы заговорить вслух. Рэпу было ненавистно бродяжничество и воровство. Он чувствовал бы себя лучше, если бы Тинал ограничился богатыми домами на плантациях, но большей частью он грабил бедняков. Эти костлявые, измученные работой люди выбивались из сил, чтобы прокормить даже собственных детей, не говоря уже про принудительную благотворительность в пользу шайки грабителей.

К тому времени как Рэп вернулся, Тинал соскреб с лица часть щетины и, казалось, собирался сохранить остальное. От бритья его прыщи начали кровоточить.

— Ты готов? — спросил он, оглядываясь. — Можно оставить здесь все это барахло. На базаре мы найдем что-нибудь получше.

— Нет, подожди, — возразил Рэп. — По-моему, нам прежде следует поговорить с Сагорном.

Тинал задумался, прищурив круглые, как у хорька, глаза.

— Пока это ни к чему. Подожди, когда у нас будут деньги и приличная одежда — он посоветовал бы нам обзавестись ими. А потом посмотрим, что он предложит дальше. — Имп потянулся. — Лично я не отказался бы от мягкой постели и пары девочек — знаешь, парень, у меня не было ни одной еще задолго до того, как ты родился. Ты хоть понимаешь — я так стар, что гожусь тебе в прадедушки! Нет, пусть Сагорн подождет. Идем.

Поднявшись, он направился к лестнице, и Рэп нехотя последовал за ним. Путешествие сквозь леса завершилось. Впереди ждал Мильфлер — и корабли. Но Рэп доверял самоуверенности импа не больше, чем презрению гоблина. Когда бы ни родился Тинал, физически он был не старше Рэпа, а теперь обрел мальчишескую гордость, сумев выжить в лесу, и с нетерпением ждал возможности окунуться в привычную городскую среду. Если благодаря чрезмерной самонадеянности он совершит в городе ошибку, подобную той, что произошла с троллем, тогда даже Маленький Цыпленок не сумеет совершить чудо и спасти их.

Нет, совесть у Рэпа еще сохранилась. Она не забыла про тролля.

5

Когда солнце зависло над отдаленными хребтами, Азак повел своих спутников на север вдоль побережья, прочь от полуразрушенной рыбачьей деревушки, где они сделали последний привал. Инос все сильнее охватывала тревога. Она прожила в Араккаране уже достаточно долго, чтобы понять: дворец находится вдалеке от моря. Очевидно, этим вечером нечего было и надеяться вернуться во дворец. Азак не вдавался в объяснение своих планов, а Инос не расспрашивала, но нынешнее непривычное любопытство Азака к ней постепенно начинало казаться зловещим. Он расточал ей комплименты и вместе с тем несколько раз наносил оскорбления. Если он считал, что в гневе она становится красивой, то каким образом он собирался ее разгневать — напугать?

Дорога почти исчезла из виду. Лошади устало брели по песчаным дюнам, поросшим колючей травой. Влажный воздух пах солью. Поблизости, скрываясь за грядой дюн, волны накатывались на берег с монотонным шумом, убаюкивающим после долгого и утомительного дня. У Инос, которая провела в седле весь день, ныло тело, а лицо горело от ветра, и солнца.

Азак нарушил продолжительное молчание.

— Итак, я показал вам окрестности города, королева Иносолан. Что вы о них скажете?

— Я... меня больше привлекают дворцы и сады.

— Дворцы? Сады? Королевство составляют не оно. Королевство — это народ! А теперь отвечайте, и отвечай честно.

Честно?

— У людей жалкий вид. Они больны и переутомлены. Половина их голодает. — Она ожидала землетрясения.

— Вот именно.

Инос изумленно заморгала. Азак бесстрастно смотрел перед собой, не поворачиваясь к ней.

— Неужели налоги и вправду так высоки? — спросил, она, удивляясь собственной отваге.

— Непомерно высоки.

— Почему же вы не снизите их?

— Эти налоги необходимы, чтобы поддерживать жизнь дворца.

Так она и думала.

— Всех этих принцев?

— Паразитов, — насмешливо поправил он. — Да, принцы обходятся дорого, а доходов не приносят. Думаете, мне следует сократить расходы?

Чувствуя, как сердце ушло у нее в пятки, Инос подтвердила:

— Притом значительно.

— Тогда мне повезет, если последним, что я почувствую, будут пальцы Кара на моих глазах. — Он рассмеялся, заметив выражение на лице Инос. — Я не могу бороться против всех. Мне не выдержать и недели.

— Неужели вы ничего не можете сделать? Ведь это ваш народ.

— Это мне известно! Думаете, мне все равно? Да, кое на что я способен — если когда-нибудь сумею выгнать колдунью из дворца и вновь стать свободным человеком.

На несколько минут разговор прервался — лошади взбирались на крутой склон дюны. Инос увидела на западе блеск воды, и ее страх усилился.

— Что же вы сможете сделать? — спросила она, когда вновь оказалась рядом с Азаком. — Если избавитесь от Раши?

У нее затекла шея — приходилось подолгу держать голову повернутой к Азаку.

— Развязать войну.

Инос испытала и потрясение и разочарование. Она была лучшего мнения об Азаке.

— Войну? Разве войной поможешь народу? Это смерть, разрушения, насилие и...

— Войну с Шуггараном — соседним королевством, расположенным к северу отсюда. Оно вынесет смерть и тому подобное — это королевство больше моего.

— Если так, тогда вы проиграете.

Азак пожал плечами.

— Может быть, но и в этом случае моему народу будет лучше. Два королевства можно объединить в одно. Королевское семейство Шутгарана еще более многочисленно, чем мое. Я истреблю его. И тогда большему числу крестьян придется кормить вполовину меньше принцев. Налоги будут снижены.

— Может случиться, что истребят вас.

— Если я проиграю, противник будет вправе это сделать. Но крестьяне выиграют в любом случае. Кроме того, на базарах уже давно сплетничают о том, что Империя готовит поход на Зарк. Значит, моя война может подождать.

Он остановился и спрыгнул с седла. Инос спешилась гораздо медленнее.

Они оказались в дальнем конце мыса, где вода простиралась с трех сторон. На севере лодчонки скользили к гавани, подгоняемые вечерним бризом. На востоке из-за моря всходила полная луна. С запада раскинулись искрящиеся воды залива, а за ними город Араккаран, уже затопленный тенями, террасами взбирался по склонам холмов. На высоком плато купола и башни дворца темнели на фоне неба и зазубренных пустынных хребтов.

На мгновение эта красота лишила Инос дара речи, но наконец она выговорила:

— О Азак, это великолепно!

— Подождите до рассвета. Тогда вы увидите мой город во всей красе.

— Где же мы...

Азак указал на шелковые шатры на берегу, обращенному к заливу. У полуразрушенного старого причала из лодки высаживались люди, на песке уже потрескивал и дымил костер, а на вертеле жарилась козья туша. Все вокруг было устроено продуманно и тщательно — вероятно, вплоть до полной луны.

— Шатер поменьше — ваш, Инос. — Глаза Азака блеснули насмешкой. — Зана позаботится о вас.

— Зана здесь?

Он грубо фыркнул.

— Вам незачем беспокоиться о насилии.

— Я и не...

— За последний час вы становились все бледнее и бледнее.

— Должно быть, моя бледность представляла приятный контраст с вашим красным лицом!

Он раскатисто захохотал, и Инос поняла, что краснеет и вместе с тем успокаивается. Она устала, чувствовала себя разбитой и грязной и вместе с тем испытывала чудесные ощущения.

— Азак, день выдался восхитительным!

— А вы почти все время злились. Не спорьте. Я же обещал дать вам урок управления королевством.

Он был не намного старше самой Инос, но по сравнению с ним она казалась ребенком. Инос была властительницей по титулу, а не по сути, а Азак — наоборот.

Один из стражников с поклоном принял поводья. Лошадей повели к лагерю, а Инос осталась стоять рядом с Азаком на невысоком холме. Он повернулся к морю.

— Я люблю это место. Жаль, что здесь нет пресной воды.

Смена его настроений уже не в первый раз озадачила Инос, но в целом Азак подобрел с тех пор, как утром покинул дворец. Что это — последствия вежливой беседы с Инос или же освобождение от постоянной угрозы со стороны дядьев и братьев? Инос потянулась, ощущая странное удовлетворение, несмотря на усталость.

— Этот день я не забуду никогда. Я так благодарна вам, Азак! — Инос протянула ему руку, но султан уже зашагал к морю по жесткой траве. Инос последовала за ним.

— Я люблю море, — задумчиво проговорил он. — Оно никогда не сдается. — Он остановился и вгляделся в терпеливые, бездумные волны, одна за другой бегущие к смерти. — Здесь можно неплохо искупаться. Идите, я пришлю Зану с полотенцами.

— А вы когда-нибудь в детстве катались с дюн?

Азак ошеломленно уставился на нее.

— Нет, никогда.

— Тогда попробуйте сейчас! Идемте! — Инос подбежала к краю дюны и съехала вниз по затененному склону, сопровождаемая лавиной песка. У побережья в Краснегаре тоже были дюны, но здесь песок так раскалился за день, что чуть не прожег одежду Инос. Птицы, расхаживавшие по берегу, всполошились и полетели над самой водой.

Инос остановилась у подножия дюны, глубоко зарывшись ногами в песок. Через минуту следом за ней съехал Азак. Он остановился чуть ниже и повернулся к Инос с усмешкой, вдруг придавшей ему мальчишеский вид.

— А это и вправду забавно! Пожалуй, я объявлю это занятие исключительной привилегией королевского семейства и буду казнить простолюдинов, которые осмелятся подражать нам!

Инос расхохоталась — такой Азак был гораздо лучше тирана и охотника-фанатика. Если вода здесь такая же горячая, как песок, купание в ней будет блаженством. Азак прав: это чудесное место. Как приятно оказаться в тени!

Азак поднялся на колени. Несмотря на то, что он стоял ниже ее, их глаза оказались на одном уровне — благодаря его гигантскому росту. Инос радовалась тому, что длинный день наконец-то завершился, а она оказалась почти в полном одиночестве. В особенности она была счастлива потому, что покинула дворец. Должно быть, Азак испытывал те же чувства. Здесь ему было незачем бояться затаившегося в засаде лучника или отравленной пищи.

Инос стащила с головы покрывало и, вынув из волос шпильки, помотала головой. Волосы тяжелой волной легли ей на плечи. Потянувшись, она легла на спину, глядя на розовые перья облаков, перебирая пальцами песок и прислушиваясь к шуму прибоя.

— Сколько у вас жен? — сонным голосом спросила она.

— Ни одной, — мягким тоном отозвался Азак. — Мой дом полон женщин — и мужчин. Не знаю даже, сколько их. Не все женщины предназначены для услуг такого рода, который весьма беспокоит вас. Они убирают, готовят еду, шьют... Среди них есть танцовщицы и певицы...

Инос недоверчиво фыркнула.

— И когда же вы начали... составлять свою коллекцию?

— Когда достиг положенного возраста — тринадцати лет. Образование мальчика завершается познанием женщины. Конечно, она была намного старше меня, но не настолько, как мне казалось.

Вполне возможно!

— И у вас никогда не было королевы. Что же такое «султанша»?

— Жена султана. Когда-нибудь, когда я освобожусь от проклятой колдуньи, я женюсь — на одной из своих женщин или дочери какого-нибудь властителя, чтобы скрепить договор между нашими странами. Она станет султаншей и будет распоряжаться во дворце. А пока этим занимаются мои сестры.

— Значит, жена может быть только одна?

— Да, единственная. Она может быть дочерью принца или крестьянина — как я пожелаю.

— Но вы оставите при себе остальных женщин — ради забавы.

— И ради сыновей.

Вздохнув, Инос набрала в ладонь песок.

— Иносолан, — его голос вдруг стал хриплым, — вы оказали мне великую честь, но... но я не могу!

О чем он говорит? Инос подняла голову и взглянула на Азака. Он не шевелился, но по его глазам Инос поняла, о чем он думает. Ужаснувшись, она села и крепко обняла свои колени, пытаясь подыскать слова. Разумеется, он предположил...

Они оказались в полном одиночестве на этом теплом песке, их никто не видел, кроме, может быть, рыбаков с покачивающихся вдали от берега лодок, и, конечно, никто из дворцовой челяди не осмелился бы помешать им. Инос почувствовала, что ее лицо пылает жарче пустынных песков. Как необдуманно она поступила! Съехать с дюны было ее идеей, ее приглашением! Она привела его сюда, а затем завела разговор о женах и наложницах. Азак твердо уверен в своем обаянии, и потому он решил, что она...

«Инос, что ты натворила?»

Последняя розовая вспышка заката озарила его лицо, однако на нем отражалась скорее ярость, нежели страсть.

— А я думал, женщины сплетничают обо всем, — заметил Азак. — На мне лежит еще одно проклятие. Должно быть, о нем известно всем. Неужели никто не говорил вам?

Инос с трудом сглотнула, не находя слов, и покачала головой в испуганном молчании. Хватит игр, поклялась она, а теперь сама завела игру в песке с этим варваром-убийцей. Она забыла о политике, отбросила мысли о ней, чтобы расслабиться, но Азак пребывал в постоянном напряжении. Даже продолжение рода для этого жеребца было вопросом политики.

— Я не могу прикоснуться к женщине.

— Что? Но...

— Это одна из пыток Раши. Я обжег бы вас, словно раскаленным железом. Я могу коснуться кобылы, птицы, собаки — любого животного, но не женщины.

Его лицо было искажено мукой, но он не сводил глаз с Инос, пронизывая ее пристальным взглядом.

— Как-то я приказал одной из своих женщин причесать меня. Она обожгла пальцы. Любая женщина — от самой древней старухи в королевстве до младшей из моих дочерей, — прикоснувшись ко мне, обожжется.

Разумеется, с одним исключением?

— Ваше величество! Это... я еще никогда не слышала о подобной жестокости!

— И я тоже. Но ей меня не сломить!

Перепуганная Инос еще крепче обняла колени и спрятала в них лицо. Ей была отвратительна мстительность колдуньи, но еще большее отвращение вызывало собственное чувство облегчения и неожиданный путь к бегству. Она была не в Империи, и здесь Кэйд не поджидала ее, спрятавшись за кустами. Как она глупа! Ее сердце еще колотилось, когда она заставила себя поднять голову и взглянуть Азаку в глаза.

— Уверяю вас, я имела в виду совсем другое, ваше величество. Но я сожалею о таком злом колдовстве. Это отвратительно, мерзко, и я презираю колдунью.