16. ИНТЕРЛЮДИЯ

Вот как следовало бы рассказать эту историю. Вместо этого нотариус бубнил бесконечные выдержки из свода законов, политических комментариев и религиозных трактатов. Любой рассказ может выиграть от достоверности, подтвержденной личным присутствием рассказчика на месте описываемого события. Для достижения этого эффекта недобросовестные сказители не гнушаются приписывать это присутствие вымышленным свидетелям. Разумеется, это не относится к собравшемуся здесь обществу.

Мои грезы оборвались. Я снова сидел в полутемной, холодной зале, освещенной лишь догорающим огнем в камине. Стропила над головой пощелкивали и потрескивали, приспосабливаясь к перепаду температур. А Тиккенпфайффер еще не кончил своего рассказа.

— И в соответствии с полномочиями, данными ему вышеозначенным Холом, Верноместь объединил под своей легитимной властью Семь Городов и степи в единое Верлийское царство…

Как легко все выглядело в изложении этого жалкого писаки! На это ушла жизнь целого поколения, и это Дусс сделал все, а вовсе не Верн. Дусс был в их семье политиком. В конце концов разве его брат не обещал восстановить в Междуморье демократию и только потом изобрел легенду, что это бог провозгласил его царем. Как следствие этого восстание еще долгие годы теплилось в подполье. Дусс предложил компромисс, согласно которому монарх правит, опираясь на советы избранных представителей. Схема была довольно громоздка, но не без достоинств. Люди получили кого-то, кого можно славить в хорошие времена, и еще кого-то другого, кого можно свергнуть к чертовой матери в плохие.

Я не остался в стране смотреть на все это. Я успел посмотреть — издалека — на царскую свадебную процессию и услышал в день отплытия весть о помолвке Дусса. Много лет спустя я услышал на базаре в далекой стране, что оба брака оказались удачными.

— Следуя прецеденту, который создал Верноместь, — бубнил нотариус, — его сын Яснорассвет также посетил означенную пещеру, где вышеупомянутый Хол подтвердил его права как законного наследника.

И ни слова о восстановленных из пепла городах, о просвещении отсталых варваров, о пышной столице, в которую превратился Утом, что Посередине? Правда, многое из этого было осуществлено позднейшими правителями. На все это ушло больше века.

— Смерть Верночести, не оставившего наследника, создала новый, так сказать, специфический прецедент…

Я навострил уши.

— Претенденты на престол предстали в конце концов перед вышеупомянутым Холом, и он сделал из них выбор, чем выказал, во-первых, свою готовность и в дальнейшем лично разрешать конфликты такого рода, а во-вторых, приверженность к сохранению основополагающего принципа прямого наследования. Дальнейший юридический казус имел место с восшествием на престол Чистожемчужины, каковую даму бог объявил царствующей императрицей

— «к удивлению многих и зависти ее родных», как справедливо заметил ученый доктор Форштайн.

Я снова потерял интерес к рассказу. Огонь в камине почти догорел, заполнив комнату дымом. Ставни снова начали хлопать. Я обдумал свою дальнейшую стратегию. Кто-то в этом помещении знал то, что мне очень и очень хотелось знать.

Купец и его жена казались на редкость довольными. Если занудная диссертация майстера Тиккенпфайффера так нравилась им, значит, он не даром получает свои деньги.

С другой стороны, та часть лица старухи, которую я мог разглядеть под шапкой, была мрачнее некуда. Служанка сидела с обычной своей нечеловеческой скованностью — что это такое с ней, право же? Лицо старого вояки было опасно непроницаемо; он откинулся на спинку скамьи, сложив руки и вытянув длинные ноги.

Итак, черта проведена, и команды выстроились лицом к лицу. Только Гвилл-менестрель не принимал участия в игре. Он сидел, низко опустив подбородок, закрыв опухшие глаза и время от времени издавал хрипящие звуки.

— Бургомистр? — резко спросила старая дама. — Могу я поинтересоваться, какой у вас интерес во всем этом?

Купец утробно хохотнул.

— Религиозные привычки далеких народов могут представлять собой значительный культурный интерес, не так ли, сударыня? Во всяком случае, всегда приятно, что не приходится им следовать. В данном случае…

Я вежливо кашлянул. Неприязненные взгляды присутствующих обратились ко мне.

— Если наш ученый друг закончил свой доклад… я хотел сказать, рассказ… возможно, сейчас моя очередь отвечать на него?

— Вздор! — буркнула старая ведьма. — Время болтовни прошло. Это серьезное дело.

Фриц с неприятным шуршащим звуком потер руки и встал, огромный и зловещий.

— Неужели, сударыня? — удивился купец, сдвинув густые брови. — И что же это за дело?

— Мне показалось, — поспешно вмешался я, — что, поскольку мне посчастливилось побывать в Верлии всего несколько лет назад, я мог бы просветить вас насчет нынешнего состояния дел.

— Вздор! — повторила старуха, игнорируя меня и уставив взгляд в сидевшего напротив купца.

— Мы с Омаром прогуляемся к поленнице, — сообщил Фриц, протягивая руку к моему вороту. — Я скоро вернусь.

— Свежероза! — крикнул я.

Взгляды всех присутствующих вновь обратились ко мне. Даже Фриц заметил эффект, произведенный этими словами. Он застыл, занеся свою огромную клешню над моей шеей.

Первым заговорил старый вояка.

— Когда именно, Меняла Историй, ты был в Верлии?

— В последний раз, капитан? Должно быть, двадцать лет назад.

Если люди уверены, что ты лжешь, на тебя всегда как-то особенно смотрят. Я встречался с этим и раньше, два или три раза, и именно так смотрел на меня своими прищуренными глазами старый воин. Мне не понравилось то, как его пальцы играли на эфесе меча.

— Я был тогда моложе. Не старше, как вы предположили раньше. Возможно, мой возраст не так заметен по моей внешности. Преимущества добродетели и здорового образа жизни.

Он скривил губу. Никого — за исключением, быть может, юного Гвилла — мои слова не убедили. Толстые пальцы Фрица придвинулись ближе.

— Я видел князя Древнерода Баргарского. Он слегка косил левым глазом.

Капитан Тигр вроде бы перестал кривиться.

— Ты мог видеть и портрет, — неуверенно пробормотал он. — На какую ногу он хромал?

— Художники обычно более тактичны. Благородный князь не хромал, когда я видел его.

Солдат вздохнул и повернулся к старой даме.

— Возможно, сударыня, на этот раз он не врет. Я ведь не упоминал это имя раньше, верно?

Это не произвело на нее впечатления.

— Насколько я помню, нет. Но нам необходимо обсудить вещи посерьезнее.

— Она перевела взгляд на менестреля. — Майстер Гвилл?

Голова Гвилла дернулась. Он попытался кашлянуть и чихнуть одновременно.

— Сударыня? — пробормотал он.

— С такой простудой тебе лучше лечь. Хозяин, налей ему кружку твоего пива с пряностями. И покрепче! И, фройляйн Фрида, я бы не отказалась от еще одной чашки твоего травяного чая. Капитан Тигр, вам не кажется, что мы достаточно долго терпели этого конокрада? Возможно, самое время свершиться правосудию.

Напряжение в комнате достигло опасного уровня. По крайней мере мне казалось, что достигло. Фриц бросил на меня торжествующий взгляд, проходя мимо с медным кувшином. Все взгляды обратились к солдату. У него одного был меч.

Он неуверенно нахмурился. У людей его типа странные представления об убийстве. Холодное оружие вполне допустимо, а вот морозить человека до смерти — нет. С другой стороны, он явно находился в какой-то зависимости от старой ведьмы.

— Так какое дело вы имели в виду, сударыня? — Бургомистр Йоханн наслаждался игрой. Он не замечал тревоги в глазах своей жены.

— Загадку Свежерозы, конечно.

Он откинулся на спинку кресла и сложил пухлые руки на пузе.

— Я не вижу, каким образом это затрагивает вас, сударыня, но мне было бы интересно послушать, что вы можете сказать.

Она стиснула губы так, что они побелели.

— Я не вижу, каким образом это затрагивает вас! С какой стати вам вдруг потребовалось нанимать майстера Тиккенпфайффера, чтобы тот рылся в законах такой далекой страны, как Верлия?

Гвилл в полном замешательстве переводил взгляд с одного на другую. Фриц с Фридой маячили на заднем плане. Капитан, прикусив губу, оценивающе смотрел на меня. Старухина служанка продолжала сидеть с низко опущенной головой, вперив взгляд в сложенные на коленях руки, — ума не приложу, как ее шея выдерживала все это. Майстер Тиккенпфайффер ковырял в носу.

Я многозначительно посмотрел на актрису. Я достаточно ясно давал понять, что не покину помещения, не сказав пары прощальных слов, о чем она могла догадаться. Похоже, она меня поняла.

— Милый, — неуверенно сказала она. — Может, нам все-таки послушать, что майстер Омар скажет, прежде чем его… я хочу сказать, почему бы нам не выслушать то, что ему известно про Свежерозу?

Купец нахмурился. Возможно, он впервые заподозрил что-то… Как знать?

— Прошу прощения, майне геррен, — пробормотал Гвилл. — Но что это еще за роза такая?

На мгновение воцарилось молчание, словно никто не хотел говорить первым. Я открыл было рот, ибо меня всегда смущает молчание, но капитан опередил меня:

— Верлийское царство находится в состоянии анархии. Гражданская война готова разразиться с минуты на минуту. Династия, которую основал Верноместь двести лет назад, оборвалась в прошлом году со смертью Быстроклинка. Он не оставил ни одного известного наследника.

— О! — произнес менестрель, хотя озадаченное выражение его лица никуда не делось.

— Были, разумеется, претенденты, — заметил купец.

— Слишком много претендентов, — буркнула старуха, возвращая мяч.

Он смолчал.

Рука Гвилла сомкнулась на кружке, которую Фриц держал перед ним, но он, похоже, не замечал этого.

— Мне казалось, Хол обещал Ханнаилу, что его род будет править вечно?

— Совершенно верно, — ответил солдат. — И делегации ходили к священной пещере, чтобы испросить совета у бога.

Снова никто не изъявил желания продолжать.

— Я бы тоже выпил немного, — сказал капитан Фрицу. — Так вот, святой Хол оказался очень неразговорчивым. Он не признал никого из претендентов. Когда же к нему явилась третья делегация, он наконец сказал им, что они должны найти ребенка Свежерозы.

Гвилл сделал глоток, не сводя глаз с капитана Тигра в ожидании продолжения рассказа.

— У царя Быстроклинка, — сказал нотариус, — был сын, царевич Звездоискатель. Двадцать лет назад он сбежал с дамой по имени Свежероза. С тех самых пор про них обоих никто ничего не слышал.

— Бог упомянул их ребенка, — добавила старуха, — так что мы знаем, что сам Звездоискатель должен быть мертв. И Свежероза — тоже.

— Ха! — Купец резко выпрямился. — Откуда вам это известно, сударыня?

— Я знаю! А теперь вы мне скажите, почему все это так вас беспокоит?

Фриц сшивался где-то в опасной близости за моей спиной. Фрида принесла старухе ее чай.

Молчание. Делайте ставки, господа. Слева от меня Тиккенпфайффер Ужасный, бургомистр Йоханн, выступающий в весовой категории слона, и его хорошо известная жена. Справа от меня капитан Тигр Баргарский, безымянная служанка, находящаяся здесь с совершенно непонятной целью, и… скажем так, одна пожилая дама. Орешков? Сладостей? Покупайте сувениры!..

— Возможно, я могу несколько пролить свет на этот вопрос, — предложил я. — Все равно моя очередь отвечать на неописуемую лекцию нашего ученого друга.

— Только побыстрее. — Солдат отхлебнул из кружки.

Со злобным рычанием Фриц ринулся к камину, дотянулся до каминной полки, снял с нее маленькие песочные часы, перевернул их, поставил обратно и вернулся на свое место.

— Что справедливо, то справедливо, — заметил я, вставая. Ноги затекли. Мне пришлось долго идти пешком, а потом я слишком долго сидел. Я подошел к камину. — Ветер еще не утих, до утра далеко. История, которую я хочу рассказать, непосредственно связана с интересующей вас проблемой. Я постараюсь быть по возможности краток, но вы должны позволить мне делать это по справедливости. — Я положил песочные часы набок и вернулся на место. Сердце мое торжествующе колотилось. Впрочем, мне не стоило говорить об этом.

— Надеюсь, на этот раз меня не будут перебивать! Рассказ, который я поведаю вам, называется «Вознагражденное мастерство».

17. ОТВЕТ ОМАРА НА РАССКАЗ НОТАРИУСА

Ветры странствий забросили меня с Туманных островов в Верлию. Я сошел с корабля в Майто — городе, где я не бывал еще ни разу. За несколько часов он прочно завоевал мое сердце — маленький, но шумный портовый город с белыми стенами и красными черепичными крышами. Мужчины ходили без оружия, женщины не прятали красоту под чадрами. Дети смеялись, и даже нищие улыбались. Здесь были музыка, и цветы, и отличное вино.

Вскоре я нашел себе жилье в портовой таверне и по своему обыкновению начал зарабатывать себе на него с помощью языка. Я решил провести в этой возрожденной, процветающей Верлии некоторое время. Я решил посетить все семь ее городов и столько деревень, сколько ноги позволят.

Война и все ужасы ушли в прошлое. Монархия пользовалась народной любовью, в стране царил мир. Мужчины и женщины, по виду варвары, свободно ходили по улицам, одетые в такие же наряды, как исконные жители Междуморья.

При том, что я рад был видеть народ Верлии процветающим, я испытывал некоторое сожаление от того, что драматизм и отвага Зимней Войны оказались забыты так быстро. На второй день пребывания в Майто я нашел в заросшем уголке тенистой площади статую Верна, наполовину увитую плющом. Впрочем, сходство с оригиналом она имела весьма отдаленное, так что я не стал мешать голубям делать с ней все, что им хотелось.

На следующее утро ко мне явился посетитель. Таверна в этот час была почти пуста. Я сидел один, расправляясь с поздним завтраком — бисквиты, сыр и зрелые фиги — и прислушиваясь к деловому шуму порта за окном: крикам чаек, скрипу лебедок, голосам людей, звону конской упряжи. Впрочем, голова моя была занята больше отрывочными историями, услышанными мною накануне вечером. И тут на стол передо мной легли две мощные, волосатые руки. Обладатель их сидел напротив меня.

— Скажи, ты — Гомер, Меняла Историй? — Голос у него был низкий, суровый. По нему можно было понять, что, окажись я не тем, чье имя он назвал, виноват в этом был бы только я сам.

Должен признаться, посмотрев на него, я зажмурился пару раз. Он был огромен и мускулист, но изумрудно-алая тога, накинутая на его левое плечо, была украшена веселеньким рисуночком из желтых котят. На правом же его плече красовались фиалки и ирисы на еще более веселом голубом. Между ними имел место лес черных волос и столь же черная бородища лопатой. Хоть в этих краях и питают склонность к ярким цветам, такое сочетание несколько выбило меня из колеи. Что до меня, то, поскольку казаться нездешним является существенной частью моей профессии, я был одет в кричаще подозрительную для любого коренного жителя Майто поношенную матросскую одежду.

В ответ на его вопрос я кивнул. Мой нос подсказывал мне «лошадь», мои глаза говорили «дорожная пыль», и еще, пожалуй, «пот», хотя одежда его была свежей. Он успел переодеться, но не вымыться. Спешка? Почему?

— Честнодоблесть Галмышский, — представился он. — У меня есть для тебя работа.

Его манеры раздражали меня — он вел себя так, словно исход нашего разговора предрешен заранее. Впрочем, при желании он вполне мог бы без особого труда вынести меня под мышкой, визжащего и лягающегося или в блаженно-бессознательном состоянии — как ему больше понравится. Воин? Похоже. Возможно, чей-то гвардеец. Он явно действовал по чьему-то поручению.

— Почту за честь узнать, чем могу служить тебе, Честнодоблесть.

Он нетерпеливо оглянулся, словно ожидая, что в дверь войдет его лошадь, готовая к отъезду.

— Один знатный дворянин хотел бы услышать что-нибудь из твоих историй. Он хорошо заплатит тебе. — Он сложил руки на столе, как бы собираясь вставать.

Я отломил от краюхи кусок хлеба.

— Продолжай, — сказал я, запихивая его в рот.

Гость удивился, потом рассердился.

— Дом, где ты будешь выступать, находится в трех днях быстрой езды отсюда. Ты умеешь держаться в седле?

Я кивнул и продолжал жевать.

Он явно начинал закипать от ярости.

— Тогда за чем дело? Я же сказал, тебя хорошо вознаградят.

Я молча протянул руку ладонью вверх.

Свирепо вспыхнув, он полез под ирисы с фиалками и извлек оттуда кожаный кошелек. Осторожно оглянувшись, он высыпал в другую руку пригоршню золотых монет — так, чтобы я видел, — потом ссыпал их обратно и вернул кошелек за пазуху.

— Мой господин богат и щедр. — Он скрестил руки на груди, как бы предлагая мне попробовать отнять у него деньги силой.

Совершенно очевидно, это были все объяснения, которые он намеревался дать мне. Однако никто в Верлии не ждал меня, даже не подозревал о моем присутствии. Я не успел пробыть на берегу столько времени, чтобы слух обо мне прокатился на расстояние трех дней быстрой езды и заставил этого громилу скакать за мной. Когда боги имеют для меня какую-то работу, они обыкновенно посылают мне весть об этом во снах.

А я-то думал, я здесь в отпуске…

Я проглотил половину того, чем набил рот, и промямлил, жуя остальное:

— Скажи, кто меня приглашает?

Та часть лица Честнодоблести, которую можно было разглядеть над бородой, слегка покраснела.

— Я же сказал: знатный дворянин.

— А ему кто приказал?

Громила снова положил руки на стол и угрожающе наклонился вперед. Он явно считал себя оскорбленным уже тем, что его послали с таким поручением, а уж выслушивать возражения интересующего его господ объекта и вовсе представлялось ему невыносимым. Он обратился ко мне, как к слабоумному:

— Мой господин не принимает приказаний ни от кого, кроме самого царя. Тем более не отвечает он на вопросы таких, как ты.

— Он сам давал тебе поручение?

— Мне тоже не задают вопросов! Так ты отвергаешь мое предложение?

Меня так и подмывало сделать это — хотя бы ради того, чтобы посмотреть, что произойдет. Все же я решил, что это может плохо кончиться.

— Что означает; ты тоже не знаешь ответа, — безмятежно сказал я. — Ну что ж, зато я знаю. — Я встал и окликнул трактирщика сообщить ему, что я уезжаю. — Так чего мы ждем?

В вертикальном положении Честнодоблесть Галмышский был на голову выше меня. Кушак, которым был перехвачен его наряд, был сине-зеленого цвета с замысловатым узором из белых чаек и золотых дельфинов. Висевший на нем кинжал с украшенной каменьями рукояткой служил, возможно, знаком различия. Он смерил меня неодобрительным взглядом.

— А багаж?

— Ничего, ради чего стоило бы подниматься наверх, — ответил я. — Прошу, показывай дорогу, ваша честь.

Мне не терпелось увидеть его со спины.

Так началась отчаянная скачка через всю страну, по цветущим долинам, по зеленым пастбищам, по холмам. Под мудрым правлением царя Верлия процветала, но у меня не было времени толком это рассмотреть. Меня уносило все дальше, мимо виноградников, садов, оливковых рощ, залитых солнцем бело-красных деревушек, и лошади наши редко переходили с галопа на рысь.

Честнодоблесть путешествовал не без блеска — четверо сопровождающих и две вьючные лошади. Его люди не уступали ему яркостью одежд, что, впрочем, не мешало им мчаться во весь опор на пределе сил, и лошадей, и их самих. Мы проносились по стране подобно летней грозе — вздымая пыль, распугивая крестьян и скот, разбрасывая деньги. На каждом постоялом дворе мои провожатые требовали лучших лошадей, сколько бы это ни стоило, и платили не торгуясь. На ночлег мы останавливались в лучших гостиницах, обедали по-царски, напропалую любезничали — не без успеха — с сельскими девицами и спали на шелковом белье. Какими бы павлинами ни наряжались мои спутники, наездники они были отменные и выносливые и рты держали на замке. Только с большим трудом, напрягая все силы, мог я с ними тягаться.

При том, что у меня почти не оставалось ни времени, ни сил на разговоры, я довольно быстро понял, что это за люди. Несмотря на царский указ, запрещавший частные армии, любой уважающий себя дворянин держал под рукой компанию молодых людей покрепче и хранил оружие в кладовой — просто так, на всякий случай. Официально я находился в обществе секретаря, флейтиста, краснодеревщика, архивариуса и художника-акварелиста. На деле — капитана, капрала и трех улан. На второй вечер мне довелось вместе с ними принять участие в потасовке с компанией юрголбианских циркачей — борцов с медведями. Они имели неосторожность оскорбить флейтиста в пивной. Мои спутники разнесли в пух и прах борцов, пивную и с дюжину других клиентов. Мне редко доводилось видеть столь методичный и тщательный процесс разрушения.

Людям, путешествующим вместе, редко когда удается воздержаться от неизбежного в долгой дороге сближения. Поначалу я считал мою охрану громилами и расфуфыренными франтами. Они же приняли меня за нищего, так что необходимость сопровождать меня оскорбляла их лучшие чувства. Некоторое подобие дружбы возникло на основе взаимного уважения. Они оценили мое обращение с лошадьми, а меня весьма впечатлили их способности по части мордобоя. Кроме того, мы сходились на почве интереса к женскому полу.

Я узнал, что они находятся на службе у действительно важного лица, Огнеястреба Кравского, прямого потомка моего старого… я хотел сказать, легендарного Гордуспеха Кравского. Дусса. Более того, Огнеястреб унаследовал владения и старшего сына Гордуспеха, став в результате фактическим главой клана и властелином Тихих Вод.

Потомки Верна продолжали находиться на троне, как и обещал Хол, однако род их был не особенно многочислен. Возможно, Верл намеренно ограничивала число рождающихся, дабы предотвратить споры из-за наследства. В тот год страной правил царь Высокочесть Верлийский — даже сейчас цари не называли свой род именем Хола, кроме тех случаев, когда они посещали северные провинции. Высокочесть имел репутацию волокиты, однако законных наследников у него было только двое, оба в отроческих летах.

Потомство Дусса, напротив, отличалось многочисленностью. Верлия просто-таки кишела его наследниками — князь такой-то Кравский, князь сякой-то Кравский и так далее. Я не знал, правда, поклоняются ли они до сих пор тому же единственному драконьему зубу, или бог чудесным образом поделился на всех. Сколько у дракона зубов? Впрочем, главное, я считал, что знаю теперь, кто вызвал меня и с чего вдруг такая спешка. Драконы никогда не отличались терпением.

Я ошибался. Такое со мной бывает.

Первые подозрения в том, что я пришел к неверному заключению, появились у меня в последний день поездки. День клонился к вечеру, мы скакали во весь опор с самого рассвета, и солнечные лучи больно били по глазам. Я был не в настроении любоваться пейзажем, но все же отметил про себя, что мы приближаемся к большому озеру с поросшими густым лесом берегами.

Вдруг Честнодоблесть крикнул что-то Звездоцелю Фунскому, молодому художнику. Я обернулся и увидел, что тот вглядывается вдаль, заслонив глаза рукой от солнца. Потом тот прокричал в ответ что-то утвердительное.

К моему удивлению, Честнодоблесть тут же сбавил ход, объявив, что нам незачем переутомлять лошадей. Мы двинулись дальше неспешной рысью. Я понял, что мои спутники явно испытывают облегчение.

Я подогнал свою лошадь ближе к нашему предводителю.

— Откуда вдруг такая забота о животных, капитан?

Он ткнул пальцем вперед.

— Тихие Воды.

Над верхушками деревьев в дальнем конце озера виднелось несколько шпилей.

— Так это и есть Тихие Воды? И что из этого?

Честнодоблесть фыркнул с обычным презрением военного к штатскому.

— Всему свое время, мастер Гомер.

Вот тебе и дружба! Впрочем, никто из нас не знал, что на самом деле стояло за его заданием доставить меня, и это снова раздражало его теперь, когда до цели уже рукой подать.

Я вгляделся в пейзаж впереди, стараясь обнаружить то, что так успокоило моих спутников. Мне это не удалось. Не удалось мне это и тогда, когда мы, грохоча копытами, пересекли мост и въехали во дворец Огнеястреба. Будучи иностранцем, я не узнал царский штандарт, реявший на самой высокой башне.

На своем веку я повидал немало дворцов, даже владел одним или двумя. Я видел дворцы и богаче Тихих Вод — больше, древнее, грознее или массивнее,

— но ни одного прекраснее. Он раскинулся по поросшим лесом островкам, соединенным мостами. Его невозможно окинуть взглядом; с любой точки можно увидеть только небольшую его часть, но откуда ни смотри, он равно восхищает взор: увитые плющом мраморные решетки, отражающиеся в изумрудных прудах белоснежные арки, возносящиеся к небу башни, парящие среди ветвей балконы. Тот, кто предпочитает жить среди цветов, птичьих трелей и зелени, не найдет места лучше Тихих Вод.

Конечно, только небольшая часть дворца восходит ко временам основания царства, однако известно, что Дусс сам выбрал место для строительства и заложил здание. Бывший мальчишка-разносчик Наилучших Свежайших и Вкуснейших Овощей из лавки Гоэспина закончил свою жизнь в роскоши. Должно быть, это доставляло ему немалое удовлетворение.

С последними лучами солнца меня препроводили в маловыразительную жилую комнату и поручили заботам такого же маловыразительного лакея по имени Башнедуб Летусский. Напыщенность его была прямо пропорциональна количеству прыщей, да и нос его размерами не уступал самомнению. Он состоял из рук и ног, задрапированных в одежды, рядом с которыми райские птицы показались бы простыми воронами. Честь прислуживать мне не слишком его воодушевляла.

Я смыл дорожную пыль. Башнедуб открыл сундук с платьем, чтобы я смог выбрать себе подобающий костюм, и предложил свои услуги на случай, если я не справлюсь с процессом одевания. Я обошелся без его помощи.

Тем не менее я узнал от него, что в Тихих Водах гостит царская семья: сам царь Высокочесть, царица Мореяшма, царевич Быстроклинок и царевна Соловьина. Это огромная честь для князя Огнеястреба и княгини Розосветы, со вздохом сообщил мне лакей.

И кто из этих важных особ, спросил я, послал за мной?

Он ответил, что, право же, не знает. Собственно, добавил он, его это не интересует. Он предположил, что за этим может стоять ее светлость. Царь неожиданно решил продлить свой визит еще на неделю, так что ее светлость, лишенная столичных шутов, кукольников, жонглеров и акробатов, могла желать хоть каких-то развлечений, дабы занять лишенные досуга вечера. Царственная чета отбывала наутро, и после этого жизнь дворца должна была вернуться в нормальное русло.

И Менялу Историй вышвырнут вместе с мусором?

Теперь мне стала понятна смена настроений перед прибытием. Всю дорогу Честнодоблесть со товарищи боялись, что могут не успеть доставить меня до отъезда царя.

Даже для человека, повидавшего на своем веку слишком многих монархов, в выступлении при дворе есть что-то особенное, к тому же мне не терпелось повстречаться с потомками легендарных сыновей Белорозы. Моя утомительная поездка из Майто, возможно, и не была пустой тратой времени.

Правда, уже тогда я начал подозревать, что ситуация не так проста, как кажется на первый взгляд. Должен же был кто-то назвать мое имя княгине — или бог, или смертный по наущению бога, ведь смертный не мог бы узнать за это время о моем прибытии в Верлию. Но что за смертный, какой бог? Впрочем, это мог быть и Крав.

Я был готов. Башнедуб Летусский спросил меня, не голоден ли я, и я ответил, что голоден. Он повел меня с острова на остров, через лужайки и мосты. Наступали сумерки, вдоль дорожек зажигались фонари. Наверное, на то, чтобы обойти весь дворец, ушли бы недели. Даже днем Тихие Воды — лабиринт. Я смертельно устал с дороги, и нервы мои были натянуты как струна при мысли о выступлении перед богом. Я не понял, куда мы направляемся, до тех пор, пока мы не оказались на дворцовой кухне.

— Бери себе сам, не стесняйся, — произнес мой спутник, сделав царственно-снисходительный жест рукой. — Жди меня здесь, и я приду, если ты будешь нужен.

Он повернулся и собрался идти, уверенный в том, что сделал свое дело. Я схватил его за фалды и развернул таким рывком, что чуть не вытряхнул его из одежд на глазах у всего кухонного персонала.

— Не так быстро, сынок! — сказал я. — Я не ем на кухнях, когда меня приглашают беседовать с царями. Сегодня я обедаю с царской семьей!

— Это абсолютно невозможно! — взвизгнул он.

— Значит, никаких вам рассказов.

Поняв, что я не шучу, Башнедуб Летусский сделал именно то, чего я от него и ожидал, — ударился в панику. Он завопил, призывая стражу. При царящем во дворце во все время царского визита смятении гвардейцам не было дела до одного упрямого сказителя, а все ответственные лица были где-то заняты. Они решили проблему, сунув меня в темницу.

За свою жизнь я повидал тюрем не меньше, чем дворцов. Так вот, эта была далеко не худшая — четыре грубые деревянные стены и нары, но никаких там цепей или кровавых пятен на полу. Хотя окно было зарешечено, за ним пел соловей. Я сел и стал ждать дальнейшего развития событий, жалея только, что стащил на кухне всего две медовые коврижки. Я как раз разделался со второй, когда загремел засов и дверь со скрипом отворилась.