Когда мне исполнилось двадцать лет, я считалась красавицей, но какая женщина не красива в этом возрасте? Красота недолговечна.

Когда мне исполнилось двадцать лет, я привлекла внимание Огнеястреба Кравского, старшего сына Орлокрыла Кравского, патриарха нашего клана. Даже тогда я была невысокого мнения об Огнеястребе, но я знала, что ему предстоит унаследовать Тихие Воды. Его жена стала бы хозяйкой прекраснейшего дворца во всей Верлии. Такая возможность кружила мне голову, пока не вскружила совсем.

Настал день, когда Огнеястреб предложил мне, чтобы отцы наши договорились о свадьбе. Поскольку я была благородного происхождения, он почитал меня достойной себя. Поскольку росла в бедной семье, он ожидал, что я буду покорной. Все остальные его чувства сводились к похоти. Сердцу моему был тогда уже мил другой. Звали его Честнотруд Светов, и это имя подходило к нему как нельзя лучше. Я испросила совета у матери, хотя и не надеялась особенно получить его. Она сказала, чтобы я обратилась с этим к богу, и так я и поступила.

Я пошла в молельню, и преклонила колена перед зубом дракона, и поднесла ему красивую шелковую шаль, которую соткала сама, вышив на ней осенние виноградники в холмах, и поведала ему свою проблему.

— Что нашла ты в Честнотруде? — спросил бог.

Богу не лгут.

— Его тело, — призналась я.

— А в Огнеястребе?

— Его дворец.

Дракон вздохнул.

— Тело меняется. Он растолстеет и полысеет, и он так похотлив, что даже при всех моих усилиях защитить тебя ты родишь ему не меньше полудюжины сыновей, таких же недалеких, как их отец. Впрочем, как человек Честнотруд лучше. Огнеястреб ревнив и вздорен. Его дворец останется стоять, но радость твоя померкнет, когда с годами ты привыкнешь к роскоши дворца. Все же на самом деле ты ищешь власти и уважения, и радость, которую ты обретешь от этого, с годами только возрастет, когда красота твоя уже увянет. Ты должна сама избрать то счастье, которое тебе больше по душе.

Я выбрала Огнеястреба. Это мой первый грех. В день нашей свадьбы он представил меня своему богу, и конечно же, это был тот же бог.

— Она моя, — сказал Крав и хихикнул — а от драконьего хихиканья бросает в дрожь даже самых отважных. — Она всегда была моей. Не дразни ее слишком, сын мой.

Тогда я не поняла этих слов, и не думаю, чтобы муж мой вообще понял их.

Он нашел наслаждение в моих объятиях, и со временем я научилась получать некоторое удовольствие в его. Я подарила ему двух сыновей, и оба оказались достойны своего бога. Но Огнеястреб оказался ревнив и вздорен, как и предсказывал бог. Я не давала повода для его ревности, и я выдерживала его гнев. Если он бил меня, я давала ему сдачи. Он грозился высечь меня. Я обещала ему уйти в бордель и осрамить его на все царство. Он пытался ограничить мое законное право на владение его имениями, а я играла на его ревности, угрожая нарожать ему легион ублюдков. Наша совместная жизнь никогда не была тихой, но точно так же она редко бывала скучной.

И пришел день, когда я сделалась хозяйкой Тихих Вод, а никакая женщина не могла бы мечтать о лучшем поместье.

При этом он путался с любовницами, пытаясь игнорировать меня. Однако было и у него слабое место. Он слишком много пил. Когда он напивался до чертиков, я приходила к нему в спальню, и он не мог устоять передо мной. Это было противно, конечно, но оно того стоило. Я проделывала это каждые месяц или два, чтобы он никогда не был уверен, что ребенок, которого я могла бы понести, — не его. Поймите: у нас с ним был один бог. Кто бы ни был отцом любого ребенка, которого я могла бы понести, Крав принял бы его, ибо я с самого начала принадлежала к его семье. Огнеястреб не думал об этом до свадьбы — я объяснила ему всю прелесть ситуации при первом же удобном случае. Впрочем, знание это не улучшило его характера — я ведь упоминала, что он был ревнив.

И все же я оставалась верна ему, хоть он вряд ли в это верил.

Пока не появился Высокочесть.

Майстер Омар описал вам царя, и он вновь предстал у меня перед глазами. В нем было все, чего недоставало Огнеястребу, — веселье, страстность, открытость, великодушие. Юность с ее безумствами для нас миновала, но любовь даруется не только молодым. На самом деле истинная любовь приходит в зрелые годы, потому что только тогда способен понять, что тобой движет не просто минутное влечение. Страсть — плод любви, а не ее источник. Почему только молодые не видят этого?

Я полюбила царя, а он меня. Наша любовь длилась годы, но за все это время мы были близки только четыре раза. Я помню каждое мгновение этих встреч. Огнеястреб подозревал, а может, и догадался об этом, а Высокочесть не желал раздоров со столь могущественным человеком, ведь это могло привести к гражданской войне. Мой муж следил и подстерегал нас. Четыре раза!

Высокочесть гостил у нас со своим двором, и со всех сторон меня окружали глаза. Мы могли разговаривать, но только у всех на виду. У нас не было возможности побыть наедине, делать то, чего мы так отчаянно желали.

В отчаянии пошла я к Краву.

— Всего час! — молила я. — Боже мой, подари мне один час с тем, кого я люблю!

— Мне не жаль счастья для тебя, дитя мое, — ответил дракон. — Но счастье всегда имеет свою цену. Какую цену готова ты заплатить в этом случае?

Боже, какая я была дура!

— Любую! Что угодно!

— Ты неосторожна! Я не знаю эту цену, Розосвета, а то назвал бы ее тебе. Я знаю только, что цена может быть очень высока.

— Я готова заплатить! — воскликнула я.

Единственный раз слышала я тогда, как мой бог плачет.

— Огнеястреб тоже мой сын, и я не хочу наставлять ему рога, как бы он ни заслуживал этого.

— Ты удержишь меня?

— Нет, — произнес Крав тихо. — Слушай. Есть такой человек, его зовут Омар. Он меняла историй. Пошли самого верного своего слугу в Майто, он найдет его там в таверне «Золотой якорь». Пусть доставит его сюда. Скажи Высокочести, пусть предложит ему взятку. Она должна быть царской, ибо этот сказитель равнодушен к богатству. Только небывалый подарок может произвести на него впечатление. В благодарность за это он так зачарует слушателей своим рассказом, что вы вдвоем сможете ускользнуть незамеченными. Даже Огнеястреб не устоит перед речью этого человека. Но если царь поскупится, ничего не выйдет.

Какая женщина устоит перед таким соблазном? Я могла потребовать от человека, которого любила, чтобы он показал, как я дорога ему. Конечно же, Высокочесть принял вызов. Я чуть не сгорела со стыда, когда увидела бриллиант, который он предложил отдать ради меня.

Но это не Верл устроила все это! Верл была дома, в Утоме. Это все дело рук Крава. Кто, кроме царя, мог предложить мастеру Омару такой алмаз? И кто мог назначить такую цену, если не сама хозяйка дома?

Вот в чем солгал вам Омар. Он видел, кто исчезал одновременно с царем в тот вечер. Высокочесть никогда бы не совратил подругу своей дочери! Никогда! Это была я, но Омар солгал вам сегодня, чтобы не осрамить меня.

Я никогда не признавалась в этом раньше, но сейчас я вспоминаю об этом даже с гордостью.

И я навеки благодарна меняле историй за те бесценные минуты с мужчиной, которого я любила.

Две недели спустя Высокочесть погиб. Девять месяцев спустя я родила Свежерозу.

Вот какова была цена, и мне пришлось расплатиться сполна.

О, как трепетала я в день ее наречения! Мы не могли не пригласить всех знатных родственников, старших членов всех ветвей нашего огромного клана, этого требовал обычай. Они пришли все. Весь клан, дети Крава. В молельне собралось столько народа, что яблоку негде упасть.

Огнеястреб внес ребенка. Он был убежден, что это не его дочь. Ничто не убедило бы его в обратном, даже если бы он держал меня запертой в ящике, а единственный ключ хранил у себя в кармане. Он положил ее перед богом.

— Она моя, — сказал Крав. — Она Свежероза Кравская.

— Но она моя? — вскричал мой муж на глазах у всех собравшихся гостей. Ох, ну и стыд!

— Ты, — ответил дракон, — дерьмо!

Грянул такой оглушительный хохот, что чуть не обрушился потолок. Ни слова не произнес больше бог, и никогда больше не давали Огнеястребу забыть об этом. Никогда больше не ступала я в его спальню и ни в чью больше, ибо любовь моя была мертва.

Спустя несколько лет Быстроклинок затеял войну из-за Бунии. Огнеястреб погиб в первом же сражении, и я только обрадовалась, избавившись от него. Мой старший сын вступил в права наследства, но Жениться не успел. Они с братом отправились на войну, и я правила Тихими Водами в одиночестве. Это были самые счастливые годы моей жизни! Я ничего не могла с собой поделать. Разве грех признаваться в этом?

У меня росла дочь, Свежероза. Она была гораздо младше моих сыновей и была для меня отрадой. Даже ребенком она была прекрасна, и с каждым днем красота ее все расцветала. Она была умна и своенравна. Мы то и дело ссорились, но по любви. Она знала, что я люблю ее, даже когда мы дулись друг на друга.

Не могла не знать.

Уверена, что знала!

И она любила меня. Мы не говорили об этом; во многом мы были слишком схожи.

Предложения руки и сердца начали сыпаться на нее, когда ей исполнилось двенадцать. Я отложила все разговоры на эту тему до тех пор, пока ей не исполнится четырнадцать. Когда этот день наступил, Свежероза сама отказалась говорить об этом. Спустя десять лет предложения все еще поступали, и она продолжала давать отказ — даже говорить об этом не хотела! Она не выйдет замуж, заявляла она, пока не кончится война, ибо она не хочет остаться молодой вдовой. Все это очень мило, но число перспективных женихов таяло как сосульки по весне. Лучше уж мертвый муж, чем вообще никакого.

Половина молодых людей в царстве перебывала в гостях в Тихих Водах. У Свежерозы был конь по кличке Пробник. Большинство этих молодых людей после попытки прокатиться на Пробнике оказывались в кустах — он предпочитал терновник. Тех, кто оставался цел, она брала покататься на лодке летом или на коньках зимой. Она топила их или морозила. Любого богатыря, кто выдерживал все эти испытания, она приглашала пофехтовать. Была у нее такая рапира с фокусом… Один или двое чуть было не поплатились жизнью. Думаю, понятно, что я была в отчаянии?

И вот как-то раз Пробник испробовал свои штучки на ней. Я так и не знаю, что спугнуло ублюдка, но я сотни раз предупреждала ее, что она играет с огнем, садясь на этого дьявола. При всем ее умении он понес. Ее принесли домой изрядно побитую и в расстроенных чувствах. И в этих расстроенных чувствах она оставалась и потом. Должно быть, прошел месяц, прежде чем до меня дошло, что за это время мы не поссорились ни разу и что она избегает меня.

Вскоре я обнаружила причину. Майстер Омар описал его как героя, этакого романтического сорвиголову. Я же увидела нищего иностранца-наемника, чуть не свернувшего моей дочери шею. Мне не нравился он сам, его произношение, его манеры, его кошелек, его происхождение, а более всего его несомненное влияние на мою дочь. Я избавилась от него без особого труда, как вы уже слышали. С одной лодыжкой сломанной, а другой закованной, он, по крайней мере некоторое время, не должен был мешаться под ногами.

У нас с дочерью вышла из-за этого ссора, крупная даже по нашим меркам. Я выдвинула ей ультиматум. Если она не будет помолвлена до весны, сказала я, я сама устрою ее брак. По закону ее брат мог распоряжаться ее рукой и поступил бы так, если бы я настояла на этом. Потом я отправила ее в столицу. В отсутствие сыновей, при царившем в стране хаосе я не могла сама уехать из Тихих Вод. Я приказала ей написать мне, когда она получит приемлемое предложение.

Письмо от нее пришло лютым зимним днем. Царь или его наследник, писала она. Она еще не решила, кто из них. Царь — старый зануда и по слухам импотент, наследник — головорез-дегенерат, но оба преследовали ее день и ночь, и как я думаю, достойны ли они?

Я не думаю, чтобы она поощряла их назло мне. При всем ее сумасбродстве она бы не стала крутить хвостом перед любым из них, не говоря уж об обоих. Мне кажется, просто так случилось. Кто бы из них ни начал, ненависти между ними было достаточно, чтобы поощрить второго на соперничество, и Свежерозе не надо было прилагать к этому никаких усилий. Я совершенно уверена, что она не знала тогда, почему и тот, и другой брак совершенно исключены.

Я-то, конечно, знала. Я завизжала, чтобы закладывали карету, и уже через час неслась по дороге в Утом. Я приказала кучеру загонять лошадей хоть до смерти, если надо, но чтоб он доставил меня в царский дворец за два дня. Даже летом на эту дорогу у меня никогда не уходило меньше пяти.

Обдумывая будущее моей дочери, я совершенно упустила из вида царскую семью. Царевич был еще мальчишка, на пять лет младше ее. Я как-то забыла, что мальчишки вырастают. Я знала, что царь, весьма вероятно, женится вторично. Это нас не касается, решила я, ведь он ее брат. Царевич приходился ей племянником. Но они-то этого не знали! Никто не знал этого, только боги и я. Вот когда пришло время мне платить ту цену, которую предрек Крав. Мне предстояло признаться в супружеской неверности перед всей страной — мне, потаскухе, спавшей с человеком, не бывшим моим мужем. То, что это случилось только четыре раза, только четырежды и только с царем… Что ж, до этого не дошло. Я была спасена от позора.

На полпути в Утом направлявшийся в Тихие Воды курьер узнал мою карету, остановил нас и передал мне второе письмо от Свежерозы. Я поняла, что опоздала.

Звездоискатель гнался за моей дочерью по дворцовому коридору с целью приласкать, если не хуже. Буквально убегая от его непрошеного внимания, она спряталась за первой попавшейся дверью. Это оказалось помещение, в котором она еще ни разу не бывала раньше, — царская молельня. Я бывала там. Мы, дети Крава, всегда отдаем дань почтения Верл, когда навещаем царский дворец, хотя теперь нас отделяет от Белорозы слишком много поколений, чтобы ее бог признал нас.

Дверь, конечно, оказалась незаперта, несмотря на царившую в помещении роскошь. Никто не посмеет украсть из молельни в Верлии.

Свежероза преклонила колена и извинилась за вторжение. Верл ответила.

Я думаю, первые слова были: «Ты — моя», хотя у каждого бога свои привычки. Бог сказал Свежерозе, что она здесь по его воле. И объяснил, в чем проблема. И царь, и царевич просили совета, и бог запретил обоим думать о ней. Он не сказал, почему, ибо боги никогда не объясняют. Боги сильно гневаются, если их приказы не выполняют. Свежероза — тоже одна из его детей, равно как и оба мужчины.

— Если боги хранят твои грязные тайны, мама, — писала она, — кто я такая, чтобы выдавать тебя?

Жаль, что я не сохранила этого письма. Многое из того, что она написала, было злым и несправедливым, но это писалось сгоряча. Еще она писала… Ладно, я его не сохранила и уже не помню теперь. Она написала, что собирается бежать из дворца. Она не говорила, куда собирается направиться, но я и сама догадывалась. Она прощалась со мной.

Дура! Она ведь могла заполучить своего нищего чужеземца! Она запросто могла шантажом заставить меня принять его, а от царского гнева ее бы защитили совместными усилиями все дети Крава! Почему она не додумалась до этого? Зачем ей было отказываться от всего? Зачем прощаться?

О, я тоже сошла с ума! Моя карета не проехала бы по проселкам, и я поскакала верхом. Даже тогда я была немолода — на шестом десятке, — но в следующие два дня за мной не мог угнаться никто из моего эскорта, кроме одного юноши. Не говорите, что я ее не любила! Я едва не угробила себя этой скачкой. В часе езды от Зардона моя лошадь пала. Я приказала последнему своему спутнику спешиться и поскакала дальше одна. Одна!

Вряд ли я сильно разминулась с тобой, майстер Омар. В камине все еще тлели уголья. Два тела на полу еще не остыли. Два тела, и только у одного царевича меч в руках? Не надо отличаться особым умом, чтобы понять: один меч на два трупа означает, что здесь были другие люди. Однако убит был наследник престола, и даже все дети Крава вместе взятые не смогли бы защитить Тихие Воды от обвинения в заговоре.

Честно говоря, о лодке я как-то не думала. Отправиться в море на открытой лодке — зимой, в такую погоду? Немыслимо! Все, о чем я думала, — это о лошадях и укромных местах. Царские офицеры нагрянут не сегодня-завтра, думала я, пытаясь вспомнить все известные мне убежища и дороги к ним. Я пыталась рассчитать, когда Свежероза и ее любовник вернутся домой и каким путем… В том, что она вернется домой, я не сомневалась — домой, к любимой мамочке.

Я решила, что должна выиграть время, запутать следы. Я отволокла трупы к окну и сбросила их в море. Крови было слишком много, чтобы ее вытирать, так что я подожгла дом. Собственно, гореть там могли только крыша, пол второго этажа и мебель. Стены остались стоять, и я думаю, что они стоят там и сейчас. Позже на пожарище нашли и опознали меч царевича, но никакого следа тел, конечно. Я даже не надеялась, что в результате моей импровизации тайна останется нераскрытой двадцать лет.

На рассвете я была уже у своего управителя. Не забывайте: это ведь была земля Крава, земля Тихих Вод. Мои люди прочесали все окрестности задолго до появления царских солдат. Мы нашли лошадей, майстер Тиккенпфайффер! Мы увезли оттуда старого рыбака, и никто так ничего и не узнал.

Странное дело, как рождаются легенды! Мало кто видел мою дочь с майстером Омаром. Гораздо больше людей знало о царевиче, ибо он скандалил на каждой остановке. Две пары скакали разными путями, хотя почти одновременно. Каким-то образом рассказы о них слились в один миф о двух беглых любовниках.

Когда я услышала про лодку, я только рассмеялась. Я думала, что это хитрый ход, чтобы направить погоню по ложному следу. Я думала, они проплывут немного вдоль берега и высадятся, чтобы найти свежих лошадей и отправиться в Тихие Воды. Я поехала домой, ожидая застать их уже там. Их там не было. Я стала ждать. Шли дни, и мне в конце концов пришлось признать, что они, должно быть, утонули в море. Моя дочь так и не вернулась ко мне. Я потеряла всякую надежду и только в начале этого года узнала о пророчестве Хола.