2

После Касра погода испортилась, словно намекая на то, что лето близится к концу. Под дождем, во тьме и в тумане они пришли в Сен. Черный Сен, как называли его моряки, и это имя вполне ему подходило — черные базальтовые стены и черные крыши, болезненного вида здания вдоль зловонных узких улиц, блестевших от сырости. Зажатый у реки между двумя утесами, город тянулся вверх на пять-шесть этажей, превращая улицы в мрачные каньоны. Даже пристань была черной, и башня колдунов казалась не более унылой или зловещей, нежели остальной город. Пешеходы и лошади, съежившись, передвигались посреди луж, сгорбленные и понурые.

Катанджи наблюдал за прибытием через иллюминатор в каюте Дивы. Пока что его не позвали в рубку, где должны были скрываться Шонсу и Ннанджи, пока «Сапфир» будет находиться в порту. Теперь было слишком поздно посылать за ним Ннанджи, но можно было послать Джию.

Дива, волнуясь, стояла рядом. Он уже держал наготове набедренную повязку раба и грим. Как говорил Матарро, это была смесь ламповой сажи и гусиного жира. Ее использовали для смазки кабестана. Матарро не знал, что Катанджи позаимствовал некоторое ее количество, как и о том, что он нашел ей другое применение.

Шонсу устроил Катанджи выволочку, когда узнал, что он сходил в Вэле на берег и беседовал с группой рабов возле фургона, хотя и был доволен свидетельскими показаниями, которые собрал Катанджи. Таможенник свалился с трапа, когда в него ударила молния. Он не превратился в дым, как говорила Брота. На пристани ждали двое колдунов… несчастный был мертв или без сознания… они забрали его кошелек и сбросили беднягу в Реку…

Эти новости обрадовали Шонсу, но он все еще был вне себя от ярости, заявляя, что Катанджи не подчинился приказу. Это была неправда. Когда они покидали Аус, ему было запрещено сходить на берег, если «Сапфир» когда-либо туда вернется. Про другие города колдунов никто ничего не говорил. Ннанджи подтвердил это, в точности процитировав слова Шонсу.

— Очень хорошо! — сказал Шонсу, с убийственным выражением на лице. — Но в любом другом порту колдунов ты и шагу не ступишь на сходни! Ты даже не выйдешь на палубу! Ясно?

Конечно, ясно — так или иначе, Катанджи уходил и возвращался через иллюминатор. Он тактично умолчал о том, что снова побывал на берегу в Вэле, на следующий день, и несколько часов бродил по городу.

А теперь Шонсу попросил Броту посетить Сен, чтобы он мог обрести там знание. Моряки и один старый жрец — чему они могли научить? Что могли узнать воины, прячась в рубке и выглядывая в окна? Знание была делом Катанджи; так сказал бог.

Хитрый и пронырливый старый Хонакура догадался, что он замышляет, и несколько раз отвлекал Шонсу, когда разговор приближался к опасной теме. Однако даже он теперь сказал, что следующий раз должен быть последним.

— Потом ты должен им все рассказать, новичок. И им придется тебя остановить. Но ради этого стоит совершить еще одну попытку.

Пристань быстро приближалась. Если бы корабль развернулся, ему пришлось бы пробираться через палубу в каюту, которую он делил с Матарро.

— Хорошо! — сказал Катанджи. Он сбросил свою набедренную повязку и начал завязывать черную.

Дива теперь хорошо знала, что делать. Она держала зеркало, которое позаимствовала из каюты своих родителей. Он потянулся к баночке с жиром и шпателю.

— Держи крепче! — сказал он. У нее дрожали руки.

— О, Катанджи! Это так опасно!

— Я же тебе говорил! Я воин. Опасность — мое ремесло. Женщина воина должна быть столь же сильной, как и прекрасной… а ты в самом деле прекрасна.

Это ее успокоило. Она покраснела, и руки ее перестали трястись. Он улыбнулся и снова сосредоточился на гриме.

— Лишь красивые заслуживают смелых, как говорит Нандж.

Дива всхлипнула. Она была симпатичной девушкой, с приятно округлыми формами. Еще несколько лет, и она станет столь же безобразно толстой, как ее тетя Брота, но сейчас легкая полнота ее лишь украшала.

— Все. — Он закончил. Хорошо иметь девушку, на которую можно смотреть сверху вниз. Мей была для него слишком высокой. — Я не могу тебя сейчас поцеловать, потому что все размажу. Возмещу с лихвой сегодня вечером.

Она прижалась щекой к его шее.

— Будь осторожен, дорогой. Я буду страшно переживать, если с тобой что-то случится.

Корабль мягко ударился о кранцы. Он обнял ее и удивился, обнаружив, как тяжело им снова расстаться.

— Ничего не случится. Следи внимательно, и быстро спускайся сюда, когда я дам сигнал!

Он чуть приоткрыл иллюминатор. Канаты были заранее связаны. Прямо перед ними была груда каких-то тюков… отлично. Он открыл люк шире и выскользнул на холодную, мокрую пристань.

— Народу было немного из-за дождя, но люди шли, опустив головы, не глядя по сторонам, что вполне устраивало Катанджи. Он тоже держал голову опущенной, переставляя ноги вялой походкой раба. Хорошо было наконец выбраться из сапог; он сбрасывал их каждый раз, когда Ннанджи не видел, но ему редко удавалось сделать это надолго. Набедренная повязка была намного удобнее, чем килт. Он снова чувствовал себя мальчишкой, безмятежно бегающим с голой задницей, а не воином, вынужденным вышагивать с гордо поднятой головой. Он до сих пор не мог представить себя воином, сколько бы Ннанджи на него ни орал.

Он направился вдоль по одной из узких улочек. Было достаточно темно для того, чтобы никто не мог заметить что-либо подозрительное в его черной полосе раба. Эта попытка должна была быть последней, и он должен был собрать как можно больше информации.

Он усмехнулся, подумав о Ннанджи. Его косичка наверняка встанет дыбом, и он будет орать, словно тетя Груза. Шонсу тоже, конечно, возмутится, однако втайне одобрит его поступок. Однако в этом отношении он никак не мог одержать верх над Ннанджи. Шонсу любил узнавать что-то новое — как и Катанджи, и таких людей вокруг было немного. Что ж, сегодня он многое сумеет добавить к тому, что узнал в Вэле. Потом они сядут вдвоем, и он расскажет все Шонсу, и Шонсу восхищенно покачает головой и скажет: «Молодец, новичок», своим рычащим голосом. После этого даже Ннанджи не сможет на него кричать.

Он заметил видневшуюся в конце другой улицы башню и свернул в ту сторону.

Оказавшись на площади, и нырнул в одну из дверей, просто взглянуть. Как в Вэле и Аусе, колдуны снесли ряд зданий, чтобы построить свою башню и оставить вокруг нее пустое пространство. В Аусе он не заходил столь далеко, но в Вэле подошел к самой башне и провел кое-какую военную разведку, о которой говорилось в сутрах. Он мог сделать это и сейчас, но эта башня ничем не отличалась от других. Он видел большую дверь, через которую разгружались фургоны, значит, должна была быть и другая, поменьше, с дальней стороны. Окон не было по крайней мере до третьего этажа, дальше следовало тринадцать этажей с окнами. По каким же лестницам приходилось им карабкаться! Но все было точно так же. У колдунов наверняка была сутра для строительства башен.

Он пересек площадь, считая шаги до башни, вдоль башни и после башни. Потом он обошел ее и проделал то же самое в другом направлении. Башня была квадратной, двадцать два шага с каждой стороны, как он и ожидал. Двери были такие же — тяжелое дерево с бронзовым орнаментом в форме перьев. И точно так же перед каждой дверью была яма, закрытая бронзовой решеткой.

Для чего? Яма была неглубокой, а решетки, похоже, не были откидными, так что это были не ловушки.

Столько бронзы — недешево! И еще птицы. Вокруг других башен тоже были птицы, важно ходившие по земле и неуклюже взлетавшие, когда он проходил мимо. Было ли это как-то связано с метками в форме перьев? Он стоял на углу, думая, что делать дальше, когда открылась маленькая дверца, и из нее вышел колдун-Второй с корзиной и начал что-то разбрасывать по земле. Все птицы собрались вокруг него, так что это наверняка был корм.

Интересно, подумал он, не были ли эти птицы замаскированными колдунами? Что произойдет, если он схватит одну из них? Если она превратится обратно в колдуна, то превратятся ли ее перья в мантию, или же он окажется голым? Или же они были пленниками, превращенными колдовской силой в птиц, и держались возле башни в надежде, что их превратят обратно в людей? Он поежился.

На площади показался мальчик, тащивший тележку с нарисованной на боках рыбой. Он остановился у двери и заговорил со Вторым, который открыл ему дверь, и мальчик начал переносить в башню ящики. Катанджи вышел из-за угла и пересек площадь медленным, ленивым шагом раба, которому приказано было бежать. Проходя мимо тележки, он бросил взгляд на ящики. Осьминоги? Бррр!

Пока этого было достаточно, и он какое-то время бродил по городу, наслаждаясь запахами, людьми, запахом людей, старым знакомым ощущением конского навоза между пальцами ног. Корабельная жизнь была утомительна для городского жителя.

Он вернулся на пристань, чтобы взглянуть, что происходит на «Сапфире». Двое торговцев устало поднимались по трапу, намереваясь поторговаться с Бротой. Значит, все в порядке. У него в запасе было еще несколько часов.

Он снова отправился бродить по улицам, в поисках какой-нибудь лачуги рабов. В детстве он часто ходил к рабам вместе с Кан'о и Джи'о… чем они теперь занимаются? Кан'о поступил в гильдию суконщиков. Джи'о, вероятно, стал торговцем тканями, как и его отец.

Втроем они узнали от рабов значительно больше, чем когда-либо знали их родители. Иногда они даже рисовали рабскую полосу у себя на лице, хотя это было настолько рискованно, что у них душа уходила в пятки, и обычно они этого не делали. Когда он получил метку воина, он решил, что эти времена для него закончились. Потом он понял, что полоса раба может оказаться хорошим прикрытием, и искушение оказалось слишком велико, чтобы ему сопротивляться. Он отправился на пристань в Вэле во время грозы и многое узнал, сидя под фургоном. Два золотых… эти сведения принесли Броте не менее двух сотен.

Так что Богиня одобрила его поступок, и на следующий день он отправился в обличье раба бродить по Вэлу.

Рабы — это рабы. Обиталища рабов — это обиталища рабов. Он обнаружил глубокую нишу между двумя зданиями, где вела наверх деревянная лестница. Там как раз было место между ступенями и стеной — рабы никогда не были толстыми, если только их не кастрировали. Он протиснулся туда и нашел там в темноте и грязи троих рабов, усердно отлынивавших от работы.

Они лишь что-то проворчали, так что он к ним присоединился, найдя место рядом с одним из них, где было относительно чисто. Он сел и сжался в комок, чтобы было теплее, прислушиваясь к их беседе, к шуму дождя и к жужжанию множества мух. Совсем как в прежние времена.

Разговор был, конечно, о женщинах — хвастовство насчет того, чего требовали от них хозяйки в отсутствие хозяев. Никто из них не верил другим, все это было лишь выдачей желаемого за действительное, и все это знали. Однако, слушая их, он начал ощущать некоторое возбуждение, и невольно стал думать о Диве. Малоли убил бы его, если бы узнал, что случилось с его дорогой невинной девственницей-дочерью, или о том, какое это доставило его дорогой и любимой дочери удовольствие.

Но кто мог бы об этом рассказать? Матарро знал; он просыпался по крайней мере однажды, когда его сосед по комнате вернулся на рассвете. Честно говоря, тогда, в первый раз, Катанджи оказался несколько более неуклюж, чем следовало. Позже Матарро пытался его припугнуть, сказав, что Брота специально подговорила Диву, желая подстроить Катанджи ловушку, так как он мог бы стать хорошей водяной крысой. Он в это не поверил. Он не думал , что в это можно поверить. Подстроить таким образом ловушку воину на суше было невозможно, но речной народ не отличался широтой мысли. Естественно, это привело бы к жуткому скандалу — ему было приказано не трогать женщин. Однако Матарро был хорошим парнем. Он был крайне наивен, будучи всего лишь моряком, но он бы не проговорился.

Очень осторожно Катанджи вступил в разговор. Он новый раб в городе: что это за история с колдунами? Сколько их здесь? Чем они занимаются? Не могут ли они своими заклинаниями сделать раба свободным человеком?

— Для этого они продают магическое снадобье, — сказал один, а другой рассмеялся. Они работали вместе, эти двое. Что в этом смешного? — спросил третий — помоложе, ненамного старше Катанджи.

— Знаешь, из чего они делают это снадобье? — сказал первый. — Из лошадиной мочи.

— Дерьмо, — сказал третий.

— Факт. У нашего хозяина есть конюшня. Он собирает лошадиную мочу, а колдуны ее у него покупают.

— Дерьмо, — снова сказал третий.

— Заткнись! — прорычал первый. — Факт. Иди погуляй возле их башни. Сам почувствуешь. Воняет, как из конюшни, но лошадей там нет.

— Моим хозяином раньше был кожевник, — сказал Катанджи. — Вот это была вонь!

— Здесь таких нет. Колдуны выгнали их из города.

Снова! То же самое, что и в Вэле — что имели колдуны против кожевников?

— Как насчет красильщиков?

— Их тоже. А что? — Старший раб начинал с подозрением относиться к такому количеству вопросов.

Однако ни в Аусе, ни в Вэле красильщиков тоже не было. Шонсу бы это понравилось.

— Я слышал об этом, — сказал Катанджи. — И не мог поверить. Как насчет молний? Факт?

— Факт, — сказал старший. — Много шума, огня и дыма. Я видел.

— Никакого шума, — сказал средний. — Я тоже видел. Яркая вспышка, и все.

Они начали спорить. Один из них шел по улице, когда из дома выбежал обезумевший раб, размахивая окровавленным топором. Он убил троих в доме и ранил еще двоих на улице. Тогда дорогу ему преградила колдунья-Вторая — миниатюрная девушка. Много шума, дыма — и мертвый раб.

Значит, даже Второй мог произнести подобное заклинание? Шонсу бы это не понравилось.

Все это дерьмо, сказал другой, чистейшей воды дерьмо. Он видел, как молния убила воина . Остальные засмеялись, тогда он перешел к подробностям. Несколько лет назад — темной ночью, когда Бог Сна был закрыт облаками… возвращаясь домой от женщины, он шел наперерез через площадь и увидел троих воинов — с косичками, мечами и всем прочим. Вероятно, они сошли с корабля. Они несли какие-то свертки. Он остановился в тени, наблюдая за ними, поскольку в Сене уже много лет не было воинов, и понял, что это за свертки. Это были охапки хвороста. Воины перебежали через площадь к маленькой дверце в башне, и он предположил, что они хотят ее поджечь. Он подумал, что они, видимо, изрядно пьяны.

Они остановились у решетки, что-то подозревая, и положили свои свертки. Ему показалось, что высоко наверху открылось окно, но он не был уверен. Затем воины подошли к двери, после чего последовала яркая вспышка молнии и вопли. Никакого шума, лишь нечто вроде звука разбитого стекла; слишком громко для стекла, но не гром.

Двое воинов вернулись назад и прошли мимо него, поддерживая друг друга. Третий остался лежать — мертвый.

— Зажаренный, — сказал он. — Они прошли прямо рядом со мной, и я мог почувствовать запах жареного мяса, который исходил от раненого. Он издавал отвратительные звуки, и от него несло жареной свининой. Сходи взгляни на ту дверь в башне! Там все еще можно увидеть обугленные следы.

Две разновидности молний? Или демонов?

Сидевший рядом раб обнял Катанджи за плечи.

— Ты симпатичный мальчик, — сказал он.

— Нет! — Катанджи попытался вырваться.

— Все будет в порядке, — не слишком убедительно сказал раб. — Давай, попробуем!

— Нет, — запротестовал Катанджи, не осмеливаясь кричать слишком громко.

— Да оставь ты его, — сказал младший. — Давай я с тобой.

Катанджи ушел.

Он снова вернулся к «Сапфиру» — там разгружали товар, так что у него еще было время. Нужно было попытаться узнать больше. Он вернулся на площадь; дождь пошел еще сильнее, тучи опустились ниже и помрачнели еще больше. У большой двери ожидала группа рабов — человек десять или двенадцать. Он бродил вокруг, наблюдая за ними и начиная постепенно разочаровываться в успехе.

В этот момент про улице прогрохотал фургон, направляясь к площади и к башне. Он был большой — его тащила четверка лошадей. Может быть, из-за города? Даже из Вула? Шонсу мог это знать. Фургон был тяжело нагружен, и его накрывал кожаный чехол. Позади шли еще рабы. Два отряда рабов? Он мог присоединиться к ним, и тогда каждый бы думал, что он из другой группы. Когда фургон и шедшие за ним миновали его, он смешался с рабами и пошел следом за ними через площадь, прежде чем успел испугаться.

На полпути у него внутри начало все переворачиваться от страха. Что, во имя всех богов, он делает? Он, наверное, не в своем уме, но теперь было уже слишком поздно. Если бы он попытался удрать, рабы бы начали кричать, и весь город погнался бы за ним. «О Богиня, спаси меня!»

Большие двери были открыты. Возница поставил вагон на решетку, напротив дверей. Появились трое колдунов, Третий и двое высоких Первых. Они пытались не дать грузу намокнуть, держа покрывало так, чтобы рабы могли вытаскивать мешки и быстро заносить их внутрь. Катанджи поднялся на помост вместе с остальными, и никто на него даже не взглянул.

Нужно будет сказать Шонсу, что стены здесь толщиной в руку. Такие не прошибешь.

Ему на плечо взвалили мешок, и ноги его чуть не подогнулись. Шатаясь, он двинулся в башню, следом за шедшим впереди.

Он сошел с ума! Что на него нашло? Они, наверное, слышат, как бьется его сердце!

В воздухе воняло лошадьми. Тьфу!

Большой, высокий полутемный зал достигал в высоту первых окон, и, вероятно, занимал половину ширины башни. Взглянув вверх, он увидел массивные балки, поддерживавшие потолок. Зал был загроможден, но мешок скрывал из его поля зрения все, что находилось справа, а слева была лишь стена мешков, некоторые из которых были открыты, и в них были какие-то травы.

Воин, который шпионит внутри башни колдунов… что они с ним сделают, если поймают за этим занятием?

Раб, шедший впереди, шагнул внутрь чего-то напоминавшего большой шкаф, бросил свой мешок в общую груду и вышел. Катанджи с облегчением сделал то же самое. У входа стояли двое колдунов, наблюдая за ними — Четвертый в оранжевом и Второй, желтая мантия которого ярко выделялась во мраке.

Помня о том, чтобы держать голову опущенной, Катанджи вышел из шкафа, продолжая следовать за тем же рабом. Он потер спину… дьявольски тяжелые эти мешки! Внезапно, когда он проходил мимо колдунов, один из них протянул руку и похлопал его по плечу.

3

«Сапфир» все еще скользил к гавани в Сене; Хонакура сидел на дубовом сундуке, словно взъерошенный черный филин, Ннанджи беспокойно ходил возле окон, а Уолли метал в мишень ножи. Затем в рубку ворвалась Брота, закутанная в объемистый кожаный плащ, казавшаяся еще более огромной, нежели обычно, словно рассерженная грозовая туча. Вокруг нее сразу же образовалась лужа из воды, стекавшей с плаща и капавшей с ее косички. Вода блестела на ее пухлом смуглом лице и белых бровях.

— Не нравится мне это место, — прогремела она. — Что, по-твоему, ты намереваешься здесь узнать, милорд?

— Не знаю, госпожа.

— Торговцы будут искать укрытия. Они захотят прийти сюда!

Уолли об этом не подумал. Другого подходящего места, откуда можно было бы хоть что-то увидеть, на корабле не было. Иллюминаторы внизу были на одном уровне с пристанью, или даже ниже.

— А если повесить занавеску? Да — я ведь видел, как здесь вешали белье, верно?

Брота закатила глаза при мысли о том, что воины будут прятаться за мокрым бельем, но повернулась и отправилась организовывать все необходимое.

— Где наш талисман? — спросил Уолли. — Пожалуй, стоит не спускать с него глаз.

Ннанджи кивнул. Он уже поворачивался к двери, когда Хонакура сказал:

— Лорд Шонсу! Что, по-твоему, было самым необычным из того, что сделал колдун, который поднялся к нам на борт в Вэле? А ты, адепт? Что ты думаешь?

— То, как он убил человека одним щелчком пальцев, — предположил Уолли.

— То, что другим щелчком он не убил меня! — усмехнулся Ннанджи, словно в этом было что-то забавное.

Старый жрец пожал сгорбленными плечами.

— Мы знали, что они способны на нечто подобное. А ты даже не попытался вытащить меч, адепт. В отличие от покойного воина Кандору… Нет. Не в этом дело. — Казалось, он был чем-то озадачен.

— Так расскажи нам.

— Дело в заклинании, приносящем удачу, которое он обещал наложить на наш груз!

Какие еще яркие мысли возникали под этой сияющей лысиной?

— Он наверняка знал про пожар, — сказал Уолли.

— Именно! Это как та птица, которую они наколдовали в котелке для капитана, верно?

— В самом деле?

Хонакура нахмурился, видя бестолковость воинов.

— Если ты захватишь опасного пленника, лорд Шонсу, станешь ли ты демонстрировать свое воинское искусство? Станешь ли ты подбрасывать в воздух яблоки и разрубать их мечом?

— Хочешь сказать, они просто пускали пыль в глаза?

— Словно маленькие дети! Зачем?

Это была любопытная мысль, возможно, весьма существенная. Хонакура как никто другой разбирался в людях.

— Катанджи говорит, что колдун весь был покрыт буграми. Это интересует меня значительно больше, — сказал Уолли.

— Буграми? Бородавками?

— Нет. Их мантии сделали из очень тяжелого, плотного материала, но в ту ночь был очень сильный ветер, и Катанджи говорит, что либо он был обвязан какими-то пакетами, либо у него было очень много туго набитых карманов. Сообразительный, шельмец. Кстати, Ннанджи…

Хонакура искоса посмотрел на него.

— Его сообразительность заключается не только в этом.

— Что ты имеешь в виду? Ему ведь было приказано…

Старик предостерегающе приложил палец к губам — появились Брота и Мата с тюками белья. Они быстро натянули веревку через всю комнату и развесили на ней мокрые простыни. Ннанджи сдвинул сундуки к одной стене, так что воины могли сидеть там незамеченными и вместе с тем видеть и слышать все, что происходит. Брота заверила их, что они будут находиться на стороне, которая ближе к берегу, и смогут также наблюдать за пристанью. Идея с бельем была остроумной, но не слишком правдоподобной, поскольку в этот дождливый день в Сене ничто не могло высохнуть. Интересно, подумал Уолли, могут ли колдуны видеть сквозь ткань — но в этом случае они могли бы столь же легко видеть сквозь дерево.

Палуба начала заполняться мокрыми людьми, включая детей, которые хихикали над новыми для них капюшонами. Их игра могла с успехом отвлечь внимание, если бы у кого-то возникли подозрения, поскольку ничто не кажется более невинным, чем детский смех.

Когда «Сапфир» причалил к пристани, Уолли вспомнил о Катанджи. Теперь было слишком поздно посылать за ним Ннанджи. Хонакура, который только что с беззаботным видом удалился прочь, преднамеренно отвлек внимание Уолли от мальчишки, и уже не в первый раз. Катанджи явно что-то замышлял, и Хонакура прикрывал его. Так или иначе, новичку было приказано не сходить на берег в портах, принадлежавших колдунам, так что вряд ли ему что-либо всерьез угрожало. Уолли перестал думать о Катанджи.

— Томияно заявил, что если колдуны в Вэле в состоянии были вынести присутствие Ннанджи на корабле, то вряд ли их очень расстроит след от ожога, и остался на виду, вооружившись кинжалом. Джия развлекала детишек, так что моряки могли спокойно заниматься своими делами.

Таможенником оказалась старуха, сгорбленная артритом и хромая, угрюмая и вежливая. Она не обратила внимания на шрам капитана, быстро пробормотала, что воинам не позволено сходить на берег, получила два золотых и заковыляла прочь. Уолли заключил, что она, вероятно, настоящая, и что она, вероятно, боится своих хозяев.

Итак, попытки колдунов ликвидировать коррупцию среди своих чиновников оказались успешными. В портах на правом берегу воины либо не были не в состоянии, либо не пытались с ней бороться, так что взяточничество там традиционно процветало. Единственным, что воины считали преступлением, были всевозможные проявления насилия. Уолли не мог себе представить, чтобы воин типа Ннанджи пытался разобраться в запутанной истории, связанной с хищениями или мошенничеством. Колдуны хотели поощрить торговлю. Воинов же это не интересовало. Уолли, будучи весьма нетипичным воином, скорее готов был с этим согласиться. Он нашел подобный взгляд довольно занимательным, вспомнив слова полубога: «Ты думаешь не как Шонсу, и это меня радует».

Над одним из трапов был сооружен навес, под которым расположилась в своем кресле Брота, а на краю причала перед ней были разложены образцы ее товара. Старая Лина спустилась по другому трапу, чтобы посмотреть, чем торгуют лоточники. Дождь лил как из ведра.

Уолли начал ощущать усталость и раздражение. Проклятые метки! Как можно было вести войну в таких условиях? Если враг мог стать невидимым, или по своему желанию менять принадлежность к гильдии, то он мог и свободно проникать в города воинов. Это нечестно! Он еле сдерживался, чтобы не крикнуть детям, чтобы те успокоились.

Однако довольно скоро Брота привела двух торговцев и сторговалась с ними от ста пятидесяти до двухсот сорока пяти, в то время как к их торгу изумленно прислушивались из-за занавесок. Ударили по рукам, и торговцы ушли, чтобы следить за разгрузкой корзин и кожаных изделий.

Потом пришел Холийи. Он был самым молодым среди взрослых моряков, еще более худым, чем Ннанджи, и удивительно немногословным — он был достаточно дружелюбен, но, похоже, мог в течение многих дней не произнести ни слова.

— Ки Сан, Дри, Каср, Тау, Во, Шан, и Ги, — сказал он Уолли. — Аус, Вэл, Сен, Ча, Гор, Амб… и Ов! — Он улыбнулся, повернулся и ушел прочь. Для него это была серьезная речь — и отличная демонстрация тренированной памяти, вполне естественной для лишенного письменности общества.

Значит, Томияно приказал ему выяснить насчет географии, и он это сделал. Хонакура был прав — семь городов на каждом берегу. Семь свободных городов, расположенных по внешней стороне излучины Реки, и семь по внутренней, захваченных колдунами? Предположим, что так — основываясь на предрассудке, который в Мире, похоже, приравнивался к доказательству. Уолли в миллионный раз пожалел, что не может писать. Конечно, он мог изобразить эскиз карты — скажем, углем — но он не мог нанести на нее названия. Он уже пытался, но ничего не получилось. Он попросил Ннанджи повторить для него перечень городов, пока мысленно представлял, как должна течь река: на север, через Черные Земли, мимо Ова, описывая большой круг против часовой стрелки — вокруг Вула? — и снова на юг, опять через Черные Земли и к Аусу. Единственным разрывом в круге, который описывала Река, должна была быть полоска суши между Аусом и Овом, которую они уже пересекли.

Уолли все еще размышлял над воображаемой картой, когда на сходнях появилась странная процессия. Рабы только что начали выгружать товар, а уже предстояла новая сделка. Если повезет, «Сапфир» мог вскоре покинуть это унылое место.

Впереди шел Четвертый средних лет, а за ним следовали двое помоложе, которые были одеты в коричневые мантии, и потому, вероятнее всего, были жрецами, поскольку представители других гильдий в их возрасте ограничивались набедренными повязками. Все трое держали кожаные зонтики. Замыкал шествие молодой Третий — рослый, с важным видом и насквозь мокрый, с прилипшими к лицу волосами. Сказав несколько слов Броте, все они направились в рубку, а следом за ними шли сама Брота и Томияно.

Слушая и наблюдая из-за занавески, Уолли понял, что рослый молодой человек был каменщиком. Его отец послал его вниз по реке из Ча купить мрамор, и теперь ему нужно было отправить груз домой. Если «Сапфир» направляется вверх по реке, не могут ли они доставить его приобретение?