4

На четвертый день пути от Ки Сана, ближе к вечеру, Брота послала Томияно за Ннанджи. Долговязый молодой воин, бледный и сухопарый, стоял, угрюмо облокотившись на борт, и смотрел на Реку. Лучи солнца отражались от серебристой рукоятки его громадного меча; на его рыжей косичке сверкал сапфир. Мало кто на корабле отваживался даже отвечать ему, тем более к нему обращаться.

Она смотрела, сидя у руля, как Томияно приближается к нему, и увидела, что он преднамеренно толкнул несколько медных сосудов, чтобы Ннанджи услышал его. Олигарро и Холийи тоже были на палубе, бдительно наблюдая за происходящим.

Капитан что-то сказал; Ннанджи бросил взгляд в ее сторону, потом пожал плечами и направился к корме. Если ему было и не по себе от того, что за спиной у него находился вооруженный ножом моряк, то он не подал вида. Корма была еще больше загромождена котлами, чем палуба, и им обоим приходилось пробираться между ними.

— Госпожа? — с любопытством, но осторожно спросил Ннанджи.

Брота показала за правый борт. Вдалеке над водой виднелась тонкая линия берега, на которой острый взгляд едва мог различить верхушки домов, а при хорошем воображении можно было увидеть башню. За ней лежали далекие горы Реги-Вул, выделяясь на фоне хрустально-голубого неба.

— Вэл? — спросил Ннанджи.

— Вэл, — согласилась она, потом показала в сторону носа.

Он повернулся, разглядывая болотистый, необитаемый кустарник, проплывавший лишь в нескольких кабельтовых от них. На этом берегу в течение многих часов не было видно никаких поселений, даже хижин. Потом он взглянул на снасти и снова озадаченно повернулся к ней.

— Что я должен был увидеть?

Сухопутный житель!

— Небо, — сказала она.

Не могло быть ничего более очевидного — гигантская, клубящаяся грозовая туча, ослепительно белая наверху, у основания которой во мраке то и дело вспыхивали молнии.

— Корабль перегружен, не так ли? — сказал он, весело поворачиваясь к ней.

— Даже если бы это было и не так, в такой ситуации лучше находиться в порту, — ответила она. — Я никогда не видела, чтобы гроза приближалась столь быстро.

Внезапно он широко улыбнулся.

— Она хочет, чтобы мы посетили Вэл.

Брота не видела никаких причин для того, чтобы улыбаться. Она навалилась на руль, и «Сапфир» начал неохотно повиноваться.

— У нас нет выбора, — мрачно сказала она.

— Прекрасно, — сказал Ннанджи. — Я останусь в рубке.

Лицо Томияно было искажено ненавистью и негодованием. Он пощупал отметину, оставленную колдуном на его щеке.

— Я тоже, — сказал он.

— Через час она снова послала за Ннанджи, и на этот раз он пришел один. Перегруженный корабль тяжело покачивался на прерывистом ветру, а до Вэла, казалось, было все так же далеко. У Ннанджи на этот раз снова был его собственный меч, вместо меча Шонсу — видимо, он был готов к возможным неприятностям.

— Возможно, у нас не получится, — сказала ему Брота. Возможно, она ошибалась; возможно, Шонсу судьбой было предначертано утонуть, а ей — понести наказание за собственную жадность.

Воин выглядел озадаченным. Гроза простиралась над ними, готовая вот-вот закрыть солнце, но Ннанджи не обращал на это внимания. Он показал в сторону Вэла.

— Я думал, ты направляешься туда, госпожа?

— Мы меняем курс, — бросила она. — Мы не можем идти прямо против ветра, Ннанджи!

— О! — сказал он, не слишком интересуясь техническими подробностями.

— Нам придется очистить палубу, — сказала она, стискивая зубы при виде его улыбки.

— Котлы могут заполниться дождевой водой? — спросил он.

— Они покатятся. Мы должны убрать все, что сможем, в рубку.

Улыбка исчезла с его лица, и на мгновение ей показалось, что он начнет возражать, но затем он кивнул.

— Если мы положим Шонсу за этими двумя сундуками, он будет в безопасности?

— Мы об этом думали. По крайней мере, ему не будут угрожать катающиеся котлы.

Ннанджи кивнул.

— Я могу чем-либо помочь? — спросил он.

Она показала в сторону загроможденной кормы.

— Можешь выкинуть все это за борт, если хочешь.

Он моргнул.

— Ты серьезно, госпожа?

— Да.

Он с трудом удержался, чтобы не рассмеяться.

— Прекрасно! — сказал он и начал сбрасывать котлы, сосуды и кувшины за борт. Лаэ и Мата уже занимались тем же самым на главной палубе, в то время как остальные начали забивать рубку. Томияно освобождал шлюпки. Затем на воду опустилась тень, и солнечный свет погас.

«Сапфир» с трудом продвигался вперед, оставляя позади след из покачивающихся на волнах медных сосудов. Брота избегала взгляда Ннанджи.

Внезапно ветер стих. Паруса безвольно поникли, и корабль застыл на волнах. Сброшенные с него котлы теперь оставались рядом, больше не уплывая за корму.

— Что случилось? — подозрительно спросил Ннанджи.

— Это затишье перед бурей. Мы его ожидали. Когда поднимется ветер, он будет дуть нам в спину — и сильно. Вот почему я сказала, что у нас может не получиться. Все, что нам теперь остается — ждать.

Можно было также укоротить паруса. Прозвучала трель свистка Томияно, и к тросам протянулись руки. Ннанджи пожал плечами и продолжил сбрасывать груз за борт.

— …ничего такого, чего я мог бы стыдиться… избегать бесчестья… — произнес снизу низкий, но слабый голос, слышный теперь лишь потому, что прекратился ветер.

— Что это ? — воскликнула захваченная врасплох Брота.

— Это лорд Шонсу, — смущенно сказал Ннанджи. — Он повторяет кодекс воинов. Обычно то, что он говорит, лишено всякого смысла, но сегодня он все время повторяет отрывки из кодекса.

Брота и Ннанджи с тревогой посмотрели друг на друга.

— Словно молитву? — пробормотала она.

Молитву о прощении?

Небо над ними становилось все темнее, а на западе царила абсолютная чернота.

— Брота передала руль Томияно и Олигарро. Когда наступит критический момент, возможно, потребуются силы их обоих, чтобы его удержать. Воздух был спокойным, влажным и угрожающим. «Сапфир» бесцельно дрейфовал по великой Реке.

На палубе осталась лишь небольшая часть груза, тщательно закрепленного. Полутемная рубка была полностью забита, и когда Брота и Ннанджи вошли туда, они не смогли увидеть больного. Джия сидела в дальнем углу на сундуке. Шонсу лежал у ее ног. Она отважно улыбнулась им из-за скопища котлов.

— Колдунам трудно будет найти здесь моего господина, — сказала она.

Брота что-то бодро ей ответила, но если им пришлось бы покинуть корабль, не было никакой возможности быстро извлечь из угла Шонсу и его рабыню. Ннанджи, похоже, об этом не подумал. Интересно, думала ли об этом Джия?

— …сутры воинов… воля Богини… — произнес больной.

Затем поднялся ветер.

Поднимаясь и опускаясь, кренясь из стороны в сторону, сердито скрипя всеми досками и канатами, «Сапфир» помчался, обгоняя бурю. Брота в кожаной накидке сгорбилась в укрытии рубки, оплакивая старый корабль. Не следовало так его загружать. При каждом крене или падении снизу доносился приглушенный металлический лязг, но Том'о великолепно справлялся со своим делом. Даже его дед не сумел бы лучше направлять старую посудину под ветер, двигаясь в сторону Вэла, избегая штиля впереди и бури позади.

Дождя все еще не было, лишь холодные порывы ветра, и темнота, качка и скрип. Вэл какое-то время виднелся впереди в лучах солнца; до него было теперь ближе, но как же медленно они двигались! Отчетливо была видна башня, по иронии судьбы оказавшаяся маяком надежды. Потом на Вэл тоже опустилась тень, и лишь далекие горы все еще были залиты солнцем. Детей уже собрали в одной из шлюпок. Взрослые стояли у бортов, пытаясь делать вид, что им безразлична преследующая их буря, метавшая над водой столбы молний, сопровождавшиеся громовыми раскатами, подобными проклятиям гигантов.

— Вэл во многом напоминал Аус — те же деревянные стены и красные черепичные крыши. Здесь не было стоявших на якоре кораблей; все они были безопасно пришвартованы к пристани, тревожно покачиваясь на поднимавшихся волнах. Томияно провел «Сапфир» в гавань и нашел место для швартовки.

Затем он сердито спустился в рубку, чтобы скрыть свое лицо от колдунов. Брота, глядя на него, внезапно поняла, что ему придется оставаться там вместе с Ннанджи. В рубке было место для двоих, но не слишком много. Она крикнула ему, и капитан остановился, кивнул и передал свой пояс с кинжалом Олигарро. Потом он вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Она подошла ближе и остановилась рядом, просто на всякий случай, если возникнут какие-то проблемы; однако моряк не был вооружен, а воину нелегко было вытащить меч под низкой крышей — и даже если бы он попытался, Том'о сломал бы его, словно прутик, прежде чем ему бы это удалось.

Из-за ставней ничего не было слышно, кроме отдаленного хриплого голоса: »…сутры воинов…»

Брота стояла возле рубки, наблюдая за Олигарро, крепко сложенным светловолосым молодым человеком; обычно на него можно было положиться, однако он отличался непредсказуемым характером. Пристань была странно пустынна перед надвигающейся бурей; ветер гнал по камням пыль, мусор и конский навоз. Единственным видимым проявлением жизни был отряд рабов, выносивших с соседнего корабля бревна и загружавших их в фургон. Лошадей для безопасности убрали, но рабы не боялись воды и не пугались грома. Гром! Он почти непрерывно раздавался с угольно-черного неба, нависшего черным пологом над головой.

Брота и Олигарро… все остальные, взрослые и дети, были внизу, наводя там порядок и радуясь приближению безопасной гавани. Надеясь, что там действительно будет безопасно, она мрачно посмотрела на всевидящую башню, столь похожую на башню в Аусе, но казавшуюся здесь вдвойне громадной во мраке, черное на черном. Она надеялась, что законы колдунов здесь те же и что воину на борту корабля ничто не угрожает. Затем она заметила рядом еще одного — Катанджи сидел, скрестив ноги, в укрытии под шлюпкой, ухмыляясь, словно бесенок, исчезая, когда молния бросала на него тень, и снова появляясь в последующем полумраке. У него не было меча, так что ему ничего не угрожало. Проницательный паренек хотел все видеть, все знать.

Затем появился таможенник, и ему спустили трап. Изнуренный старый моряк-Третий поднялся на корабль, чуть прихрамывая, и сразу же ей не понравился. Он сделал паузу, приветствуя Олигарро как вышестоящего; его коричневая накидка болталась на его худой фигуре, глаза слезились на ветру. Его звали Хиолансо. Шонсу говорил, что таможенник в Аусе был колдуном. Если этот тоже им был, он выбрал куда менее привлекательный облик — спутанные светлые волосы, тощая шея, множество морщин и пятен на коже.

Олигарро приветствовал его в ответ, как капитан «Сапфира».

Хиолансо пожелал им добро пожаловать в Вэл от имени старейшин и мага, затем направился в поисках укрытия к рубке. Брота шагнула вперед, преграждая ему путь. Нахмурившись, он взглянул на метки на ее лбу и понял, кто здесь главный. Он неуклюже отсалютовал ей, и она ответила.

— Тебе известно, что воинам не позволено сходить на берег, госпожа?

— Об этом я как-нибудь догадалась.

Хиолансо подозрительно посмотрел в сторону рубки, повернулся, разглядывая палубный груз, а затем обратился к Олигарро:

— Похоже, вы были тяжело нагружены, когда входили в гавань, капитан. Большая осадка?

— Добрались, и ладно, — без всякого выражения сказал Олигарро.

Старик криво улыбнулся и крикнул сквозь шум ветра:

— Тогда давайте быстро закончим с формальностями. У меня нет никакого желания болтаться здесь по такой погоде. Плата — двадцать золотых.

— Двадцать! — одновременно воскликнули Брота и Олигарро. Над ними прогрохотал яростный удар грома.

— Я никогда не слышала о подобной плате для корабля такого размера! — рявкнула Брота.

Таможенник снова улыбнулся, внезапно озаренный вспышкой молнии. Он вздрогнул от последовавшего удара грома, а затем сказал:

— Тем не менее, сегодня плата именно такова.

Олигарро покраснел.

— Это абсурд! Мы не можем заплатить!

— Тогда вам придется уйти.

Брота подумала о том, что сейчас чувствует Томияно, который наверняка все слышал из-за двери. Был ли этот старик колдуном?

— У меня есть пять золотых, — неуверенно сказал Олигарро. — Бери и уходи.

— Двадцать.

У них не было выбора, и он это знал. Брота взглянула на пристань, где стояли четверо или пятеро молодых людей, явно его сообщников. Старик мог приказать им сбросить с причала их швартовы, если ему не заплатят. Ей приходилось встречаться с взяточничеством со стороны таможенников, но никогда — со столь вопиющим, и не тогда, когда над Рекой висело чудовище, готовое разбить в щепки ее корабль.

— Тогда мне придется сходить за деньгами, — сказала она, бросив предостерегающий взгляд на Олигарро. На его покрасневшем бесстрастном лице напряглись вены.

— Поторопись! Иначе я подниму плату до тридцати. — Хиолансо трясся от холода.

Брота снова многозначительно посмотрела на Олигарро, затем направилась прочь. Она надеялась, что у него хватит ума, чтобы сохранить выдержку и не подпустить этого типа к рубке. Если этот негодяй обнаружит на борту высокопоставленного воина, плата сразу же поднимется до пятидесяти. Однако деньги находились в ее каюте, на корме, а проходы были загромождены медными котлами. Катанджи поспешно забежал вперед и придержал дверь.

Она что-то пробормотала в знак благодарности и успела сделать лишь еще два шага, когда он сказал:

— У меня есть пятнадцать золотых, госпожа.

Она повернулась кругом, почти не видя его в темноте.

— Очень любезно с твоей стороны, — сказала она.

— За две серебряных?

— Ты такой же негодник, как и он! Ладно, две серебряных.

Он усмехнулся и отсчитал ей в ладонь пятнадцать золотых. Интересно, подумала она, откуда столько у простого Первого? То, как воины разбрасывались деньгами, вызывало у нее отвращение. Проницательный паренек — далеко не каждый воспользовался бы возможностью быстро подзаработать на процентах.

Гром и молния снова приветствовали ее, когда она, шатаясь, снова вернулась на палубу, заметив, как удивился ее быстрому возвращению Олигарро. Она протянула деньги.

— Надеюсь, пребывание в Вэле окажется для вас удачным, — насмешливо сказал Хиолансо. — Всего хорошего, капитан.

Он поклонился и повернулся, чтобы уйти.

Он прошел три шага и остановился.

По трапу поднимался человек.

Поднявшись на палубу, он остановился; его высокая фигура зловеще застыла в темноте, неподвижная, если не считать хлопавших на ветру пол мантии; руки его были спрятаны в рукава, лица не было видно под капюшоном колдуна. Затем молния на мгновение осветила его красную мантию и лицо под капюшоном — густые черные брови, правильные черты, суровое лицо.

Снова наступила темнота, и он скользнул вперед, словно передвигался на колесиках.

— Верни двадцать золотых госпоже Броте, Хиолансо, — сказал он.

Брота поежилась, но не от ветра. Он знал ее имя? Зубы таможенника стучали, и руки отчетливо дрожали, когда он полез в свой кожаный кошелек и отсчитал деньги.

— Приношу свои извинения, госпожа, капитан, — низким, твердым голосом сказал колдун. — Старейшины и маг очень озабочены коррупцией среди официальных лиц. Сейчас мы поймали одного, и он будет наказан. Мы предлагаем вашему кораблю убежище в нашей гавани, и без какой-либо платы.

— Наказан? Как? — спросила Брота, думая о том, как много раз ей приходилось проклинать чиновников.

— Это дело суда. — Колдун слегка повернул капюшон, разглядывая преступника. — По крайней мере — одну руку в огонь, а за столь крупное воровство — вероятно, обе.

Чудовищный раскат грома заглушил вопль ужаса Хиолансо. Он проскочил мимо колдуна и кинулся к трапу.

Колдун развернулся лицом вслед ему и поднял руку. Снова ударил оглушительный гром. На мгновение заклубилось облако дыма, которое тут же унес ветер.

Трап был пуст. Беглец бесследно исчез.

Брота услышала крик ужаса и поняла, что это кричит она сама. На этот раз застучали зубы Олигарро.

Кап… кап… Начинался дождь.

Колдун повернулся к моряку и отсалютовал ему как вышестоящему.

— Я Заракано, колдун Пятого ранга…

Олигарро ответил дрожащим голосом. Колдун посмотрел на Броту и отсалютовал ей как равной, и ее голос прозвучал в ответ не лучше. Таможенник исчез прямо у нее на глазах. Значит, это была правда. Она не верила в колдунов, пока не встретилась с Шонсу. Теперь один из них находился на ее палубе, и только что уничтожил человека на ее сходнях. Только что по сходням бежал человек; одно мгновение, и от него остался лишь дым. Никогда в жизни ей не приходилось беспокоиться, что она может упасть в обморок, но сейчас у нее промелькнула подобная мысль.

Кап… кап… кап-кап-кап…

— Давайте где-нибудь укроемся, — сказал Заракано. Он потянулся к ручке двери, ведшей в рубку, но Брота была слишком парализована для того, чтобы помешать. Ветер подхватил дверь и с грохотом распахнул ее.

Ннанджи стоял у входа, сложив руки на груди, и его лицо казалось бледным пятном во мраке. Затем снова последовала вспышка молнии, осветив его рыжие волосы и оранжевый килт на фоне сверкающей меди. Чудовищный удар грома потряс весь корабль. Колдун от неожиданности отскочил, начал было поднимать руку, но затем опустил ее. Он видел перед собой не водяную крысу, но воина — перевязь, килт, даже сапоги. Меч. Какое-то мгновение никто не двигался с места и не говорил ни слова, и даже ветер внезапно утих — снова затишье перед бурей: тишина, никакого грома.

— …во имя справедливости… — донесся голос Шонсу, все еще бредившего в дальнем углу.

Ннанджи не мог вытащить меч под низкой крышей.

Воин и колдун стояли лицом друг к другу в течение долгой, томительной минуты, затем колдун дал понять, что признал в нем нижестоящего. Выражение лица Ннанджи во мраке было не разобрать. После некоторой паузы он произнес слова приветствия:

— Я Ннанджи, воин четвертого ранга…

В последнее время на «Сапфире» было много разговоров о колдунах — об этом рассказывал Катанджи. Приветствовали ли когда-либо друг друга подобным образом воин и колдун? Водяные крысы в расчет не принимались. Это была встреча змеи и мангуста, и мангуст уже произнес свое приветствие.

— Я Заракано, колдун пятого ранга… — ответила змея.

— Я навеки буду верен… — прохрипел Шонсу у дальней стены. Сверкнула молния и почти одновременно прогремел гром, заглушив его голос.

Томияно держался в стороне, все еще незамеченный, но что если колдун войдет в рубку и увидит его заклейменное лицо? Что, если он услышит Шонсу и узнает в его словах кодекс воинов?

Плюх! Плюх ! О палубу начали ударяться громадные капли.

Не отводя взгляда от Ннанджи, Заракано спросил:

— Сколько свободных меченосцев у тебя на борту, госпожа?

— Только адепт Ннанджи и один Первый, — пробормотала она, думая о том, вернулся ли Катанджи, и о том, может ли могущество колдуна обнаружить ее ложь. Шум дождя усилился, и снова поднялся ветер, заглушая бормотание Шонсу.

— Адепт Ннанджи — благоразумный человек, — сказал колдун тоном, который, по его мнению, должен был быть веселым. — Я тоже. Так что я полагаю, что должен пожелать тебе удачного дня, госпожа. — Снова сверкнула бело-синяя молния, осветив воина в оранжевом килте на фоне ослепительного сияния меди и бронзы позади него. — Я вижу, у тебя много груза. Я наложу на него заклинание, которое принесет тебе удачу.

Брота шагнула вперед и взялась за ручку двери. С помощью Олигарро она закрыла ее, скрыв за дверью Ннанджи, который так и не двинулся с места. Затем она оперлась на дверь, ощущая слабость и жуткую дрожь.

— Благодарю тебя, мастер Заракано, — сказала она. — Желаю удачного дня и тебе.

С неба обрушился дождь, потоки дождя, целая вселенная дождя, окутав палубу белым туманом.

Колдун кивнул ей, глубже надвинул капюшон и поспешил к сходням. Она видела, что на пристани его ждут двое колдунов-Вторых в желтых мантиях. Затем все трое быстро пересекли улицу и скрылись за завесой дождя.

— Даже самая страшная буря должна когда-то закончиться. Брота легла, чтобы утихомирить головную боль, но, видимо, задремала, так как ее разбудил стук в дверь.

— Кто там?

— Новичок Катанджи, госпожа.

— Одну минуту.

Буря почти кончилась. Корабль уже не так сильно раскачивался и трещал, и в окно лился солнечный свет.

Ее каюта представляла собой деревянную коробку, но больше, чем у других, с местом для стола и сундука, и с нормальной кроватью — единственной уступкой ее возрасту. Фонарь на шкафу был единственным на борту, являясь большим символом власти, нежели кинжал ее сына. Ее каюту украшали ковер, занавески и три небольших гобелена на стенах.

Она села на кровати и попыталась привести мысли в порядок. Ветер утихал. Вероятно, было около двух часов до заката, и солнечный свет пробивался из-под края туч. Видимо, скоро они смогут продолжить свой путь. Она с трудом поднялась и подошла к двери, чтобы впустить Катанджи. Он широко улыбался; лицо его было грязным, а волосы мокрыми.

— Пришел за деньгами, да? — усмехнулась она и отсчитала на столе его пятнадцать золотых. — Еще две серебряных? Что, если я скажу твоему брату?

Он внимательно посмотрел на нее и пожал плечами.

— Тогда я в следующий раз не стану тебе помогать, — сказал он.

Какой еще следующий раз?

— Откуда у Первого пятнадцать золотых?

— О, большая часть из них — это деньги Нанджа, — ответил он. — У меня те его десять, что он получил за Телку, помнишь?

Она протянула ему две серебряных монеты.

— Спасибо тебе, воин .

— Рад был помочь, воин , — нахально ответил он, но благодаря его чарующей улыбке подобная дерзость сошла ему с рук. Она отметила, что все монеты пошли в один и тот же карман. — Собираешься плыть дальше, или останешься на ночь, госпожа?

— Плыть дальше. Эти, в капюшонах, знают, что твой брат на борту.

— Значит, ты не веришь в заклинание, приносящее удачу? — Глаза его блеснули.

У нее не было привычки обсуждать собственные решения — даже с Томияно, не говоря уже о сухопутных Первых, но…

— Нет. А ты?

Он усмехнулся.

— Конечно! Кроме того, Холийи только сегодня жаловался, как давно он не проводил ночь в гавани.

— Пусть моряк Холийи сам заботится о своей половой жизни, новичок, или Ннанджи придется побеспокоиться о твоей.

Он смущенно покраснел. В конце концов, он был всего лишь мальчишкой, однако сообразительности у него было не меньше, чем у торговца-Пятого.

— Что-нибудь еще? — спросила она, думая о том, успеет ли она принять душ, прежде чем они отчалят.

Он кивнул.

— У меня есть для тебя кое-какая информация. Думаю, она стоит золотого. Может быть, двух.

Она села на кровать, отчего веревки громко заскрипели, и подозрительно уставилась на него.

— Два золотых! Это что, эликсир жизни?

Он покачал головой.

— Откуда у тебя эта информация?

Он снова покачал головой.

— Не могу сказать. Хочешь услышать?

— Кто решает — стоит она одного золотого, или двух, или вообще ничего?

Он поколебался и пожал плечами.

— Полагаю, ты.

— Если мне она не нужна, тогда я не стану платить?

Он неопределенно кивнул, потом снова улыбнулся.

— Тебе она нужна. В городе есть два торговца медью, Джасиулко и Феннероломини.

Это ее заинтересовало.

— Как ты это выяснил? Ты был на берегу, в городе колдунов? Это безумие!

Он тряхнул мокрыми волосами.

— Воины не сходят здесь на берег, госпожа.

Она посмотрела на его ноги.

— Тогда я лучше скажу Том'о, чтобы он помыл палубу.

Он посмотрел вниз и прикусил губу, раздосадованный тем, что забыл о такой мелочи.

— Пожалуйста, не спрашивай, госпожа.

Где паренек ухитрился так перепачкаться? Его лицо, казалось, было покрыто слоем жира. Многообещающий мальчик. Собственно, решила она, он — одно из тех самых чудес Шонсу.