Он громко рассмеялся, брызжа слюной.
— Об этом попросил его Ннанджи. Но ты можешь сама догадаться. А рабыня никогда не покинет своего хозяина, так что с ней проблем тоже не будет.
— Есть еще и другая. Я не люблю корабельных шлюх. Этот Катанджи намекал кое на что ребятам. Верно?
— Я этого не замечал. — Он удивленно посмотрел на нее. — Впрочем, я не думаю, что от Телки есть какой-то прок. Если хочешь, можешь избавиться от Телки, госпожа.
Он подмигнул, и они оба внезапно рассмеялись.
— А сердце юной Таны полностью принадлежит лорду Шонсу, — сказал жрец.
— Разве юность не прекрасна? Ты помнишь, как это было, госпожа? Огонь любви? Боль разлуки? Как один человек становится солнцем, а все остальные в Мире — лишь звездами? — Он вздохнул.
Как могла она забыть? Томи, молодой и стройный, красивый, статный, словно алмазная нить. Что могли сухопутные знать о бурных ухаживаниях речного народа, о нескольких часах, проведенных вместе, когда два корабля встречались в порту — зная, что могут никогда больше не увидеть друг друга? А теперь от Томи не осталось ничего, кроме сына, которому хватает смелости дерзить воину-Седьмому, и своенравной, строптивой дочери…
Снова послышался торжествующий крик Ннанджи. Тана еще не выиграла ни одного очка. Теперь ей это уже и не удастся, поскольку рыжеволосый юноша успел освоить присущую водяным крысам работу ногами.
— Тана всегда настаивала на том, что выйдет замуж за Седьмого, — согласилась Брота. — Том'о говорит, за говночиста-Седьмого… — Она позволила конфронтации перейти в беседу, почти в заговор, словно они вдвоем о чем-то сговаривались. Этот сморщенный старец был столь же остр на язык, как и любой торговец.
— Однако — не за этого Седьмого, — сказал он. — Сколько бы она ни пыталась.
Он кивнул и с трудом поднялся.
— Думаю, нам предстоит довольно долгое путешествие.
— Куда? В Ки Сане есть воины.
— Но Шонсу не сможет их завербовать, из-за раны, которую нанес ему твой сын. Так что договор продолжает оставаться в силе. — Он лучезарно улыбнулся. Даже когда он стоял, его глаза были на одном уровне с ее глазами.
Она яростно взглянула на него.
— Я могу вернуть тот драгоценный камень.
Он покачал головой.
— Вы пожали друг другу руки. Я предупредил тебя, госпожа Брота. Не пытайся больше противоречить Богине. Служи Ей хорошо, и будешь вознаграждена.
— Он не умрет.
— Ты не можешь этого знать. — Однако его сверхъестественная уверенность произвела на нее впечатление, к тому же обычно она могла чуять ложь за сотню шагов.
— Я знаю, — просто ответил старик. — Я уверен.
— Есть одно пророчество, госпожа. Я знаю, что Шонсу сейчас не умрет, потому что знаю, кто его убьет. И это будет не твой сын.
Он ушел прочь, пошатываясь на качающейся палубе.
— Четыре! — крикнул Ннанджи. Он выиграл «урок».
2
— Слишком поздно выкидывать их за борт, — сердито сказал Томияно. «Сапфир» только что обогнал неповоротливую баржу с рудой и намеревался обойти с подветренной стороны судно со скотом. Оно не отбирало у них ветер, но соседство в течение нескольких минут могло быть не самым приятным.
Да, было уже поздно — слишком много свидетелей. На Реке была оживленно, словно на рыночной площади. Лучи утреннего солнца плясали на волнах. Над головой пронзительно кричали чайки. Брота ничего не ответила.
— За этот проклятый меч мы могли бы купить целый корабль. Не говоря уже о его заколке. А в кошельке у него наверняка нашлось бы куда больше драгоценностей.
За четыре дня дела у него существенно пошли на поправку. Синяки постепенно сходили, хотя спина его все еще была основательно разукрашена, и он с трудом двигал руками, словно они были столь же стары, как сутры. Он стоял, прислонившись к поручням рядом с ней, и что-то ворча. Ей не казалось, что он говорит всерьез, но вполне возможно, он лишь испытывал ее, искушал. Несмотря на суровое испытание, его характер не изменился в лучшую сторону. Чего бы это ему ни стоило, но он победил воина-Седьмого — мало кто из моряков когда-либо мог этим похвастаться.
Она повернулась, глядя на обгоняющую их галеру, взмахивавшую позолоченными веслами, словно крыльями, с испещренным фантастическими узорами носом. Галера намеревалась обойти их судно, прежде чем оно успело миновать баржу со скотом. На мгновение до «Сапфира» донесся запах. Уф!
— Он умрет, — сказал Томияно. Он повернулся и осторожно облокотился о борт. Его грудь была почти так же разукрашена, как и спина, и с обожженного лица клочьями слезала кожа. — Его нога похожа на дыню. Ты его слышала? Ни одного осмысленного слова. Один бред!
— Я говорила тебе, чтобы ты держался подальше от рубки.
— Я только заглянул в окно. А запах от его раны можно почувствовать даже из трюма. Проклятые сухопутники, по всему кораблю! Этот Ннанджи просто опасен. Каждый раз, стоит мне взглянуть на него, я жду, что он начнет кому-то угрожать. Самоуверенный щенок!
Брота молчала. Ннанджи обещал, что не будет ни на кого доносить в Ки Сане. Ннанджи был под контролем. Тане для этого потребовалось совсем немного. Он крутился вокруг нее, словно дрессированный мотылек.
— И еще этот Катанджи! — Томияно сплюнул за борт.
Очевидно, кровь ударила ему в печенку. Слабительное из ревеня — вот что ему было нужно. Интересно, подумала она, сможет ли пиво замаскировать вкус, поскольку он никогда не принял бы его добровольно.
— Ты единственный, кто им недоволен. Похоже, он вполне уживается с остальными.
— Это я и имею в виду! Ты видела, как Дива на него смотрит? А Мей? Но мы должны выкинуть их в Ки Сане, не так ли?
Брота задумчиво чуть повернула руль. Вероятно, было ошибкой никогда прежде не брать пассажиров — Томияно реагировал так, словно его насиловали, и некоторые из других членов команды вели себя аналогично. Он родился на «Сапфире», и никогда в жизни не спал где-либо в другом месте. Он боготворил старую посудину.
С галеры донесся яростный рев. Она сменила курс, а затем, ощетинившись веслами, c трудом увернулась от баржи со скотом. Брота начала планировать следующий поворот. Несколько огромных грузовых кораблей, в три раза крупнее «Сапфира», громоздились впереди, в то время как крошечные роскошные яхты сновали туда-сюда, словно стрекозы — вероятно, владельцы прибыли сопровождать свой груз. Она никогда не видела столь оживленного движения так далеко от порта. Вдоль берега стояли большие дома-усадьбы; они приближались к пригородам. Ки Сан, вероятно, был огромным городом, и она чувствовала, как даже у нее самой нарастает возбуждение. Команда уже в ожидании выстроилась вдоль борта на главной палубе.
— Ты собираешься вышвырнуть их в Ки Сане?
— Подождем, что скажет парнишка.
— Он? Он сказал Тане, что никогда до Ауса не видел ни одного города. Этот Ки Сан… — Томияно окинул взглядом берег и движение на реке. — Там наверняка есть на что посмотреть. Он всосет их всех и даже не чихнет. Парень останется на борту!
Конечно, Ннанджи мог решить остаться, но скорее всего он еще не пришел ни к какому выводу. Сейчас он был на главной палубе вместе с остальными; его косичка медно отсвечивала в лучах утреннего солнца, а на ней еще ярче сверкал серебряный грифон, украшенный сапфиром. Все были там, за исключением Шонсу и его рабыни. Настоящая преданность. Похоже, она никогда не спала.
Томияно, несомненно, смотрел на меч, и внезапно осознал его значение.
— Но ведь он не сможет сойти на берег, не так ли? Воины окажутся большей угрозой, нежели колдуны! — Он рассмеялся, потом пробормотал что-то презрительное о воинах, но себе под нос, так что Брота могла сделать вид, что не слышала.
Для поединка не требовалось никаких причин. Меч гарантировал Ннанджи смерть, стоило только кому-то из высокопоставленных заметить его при нем. Конечно, теоретически он мог носить меч в ножнах, а при себе иметь свой собственный, но адепт Ннанджи наверняка счел бы это ниже своего достоинства. И это не спасло бы его от штатских, или от воинов, не страдавших лишними угрызениями совести.
Судно с лесом и две рыбацких лодки впереди…
— У меня голова раскалывается, — сказала она. — Глаза устали. Жаль, что ты не можешь мне помочь.
— Еще как могу!
— Но твоя спина…
— Я же сказал, что могу!
Она оставила его и направилась к лестнице. Она устала от его жалоб, и остальная семья вела себя не лучше, хотя и не столь грубо. Она собиралась позволить воинам остаться — пока не продаст сандаловое дерево. Она высадит их прямо перед тем, как «Сапфир» отчалит. Так будет безопаснее. Если, конечно, боги не проявят великодушия, как предсказывал старик. Она была торговкой, а слова стоили дешево. Будет видно.
— Брота была на палубе вместе с остальной семьей, сидя на крышке люка, когда показался сам Ки Сан, во всем своем великолепии под лучами солнца. Ей случалось видеть многие города в Мире, но даже на нее это зрелище произвело впечатление. Множество зеленых медных крыш было разбросано по холмам, среди леса шпилей и куполов. На самой высокой вершине сиял белизной и золотом дворец. Оживленная набережная тянулась, насколько хватало взгляда, очерчивая изгиб Реки и гигантскую изгородь мачт и парусов, и уходя по дуге вдаль. Вокруг, словно мошки, носились лихтеры и баржи. Над водой разносился непрерывный грохот лебедок и колес фургонов.
Наблюдая за проплывающей мимо шумной пристанью, Брота подумала о том, сумеют ли они вообще найти место для швартовки. В этот момент от пристани отошло небольшое судно, и Томияно поставил «Сапфир» в образовавшийся просвет с той же легкостью, с какой попадал в плевательницу. Он торжествующе улыбнулся половиной лица. Команда радостно кинулась спускать паруса и бросать швартовы.
Брота тяжело поднялась и подошла к адепту Ннанджи.
— Ну, адепт? Хочешь остаться на борту?
Он сглотнул и кивнул, все еще в ужасе глядя на город.
— Хочу. Ты пошлешь за лекарем, госпожа?
— Хорошо.
— И еще, госпожа! — Он отвел взгляд от берега и слегка содрогнулся. — Я хотел бы продать Телку. Рабыня, у которой начинается истерика при виде крови
— не слишком подходящий спутник для воина.
— Это верно. — Брота с серьезным видом кивнула. Молодец, Тана!
Ннанджи, запинаясь, продолжал:
— Э… ты не могла бы продать ее вместо меня? Ты бы могла выручить больше, чем я.
— Вероятно. Когда мужчина вот так продает рабыню, это означает, что она не слишком хороша. Если ее продает женщина, она может заявить, что та чересчур хороша. Конечно, я требую комиссионных. Одну шестую?
Его лицо поникло.
— Тана сказала, что ты хочешь только одну пятую.
— Ладно. Для тебя — одну пятую.
Он просиял.
— Ты очень добра, госпожа.
— Спасибо, адепт.
— Таможенник ушел, Матарро послали за лекарем.
Возможность получить Седьмого в качестве пациента привлекла Шестого, которого сопровождали трое учеников, тащивших его сумки. Это был толстенький человечек с низким, вкрадчивым голосом и мягкими манерами; зеленая полотняная мантия была свежевыглажена, черные волосы прилегали к скальпу. Увидев инвалида, он нахмурился. Лекари столпились вокруг, что-то бормоча и ощупывая больного, в то время как непрофессионалы в напряженном ожидании собрались в дальнем углу рубки. Брота предусмотрительно встала справа от Ннанджи.
Наконец, Шестой поднялся и с некоторым сомнением посмотрел на собравшихся.
— Кому я имею честь доложить? — спросил он.
— Мне, — сказал Ннанджи, выступив вперед. Брота шагнула вслед за ним.
— Рана очень тяжелая, — осторожно сказал лекарь.
Естественно.
— Если бы он был штатским, я бы посоветовал позвать хирурга, чтобы тот отнял ему конечность.
Брота сдержалась, но рука Ннанджи, сжимавшая меч, слегка дернулась.
— Нет.
Лекарь кивнул.
— Я так и думал. Тогда с сожалением вынужден заявить, что за этот случай я не возьмусь.
Брота готова была вмешаться, но парень знал верный ответ.
— Мы уважаем твои знания, достопочтенный. Однако, пока ты здесь, возможно, ты мог бы что-либо посоветовать… относительно этих царапин от рапиры у меня на ребрах. Что ты порекомендуешь? — В одном глазу у него блестела слеза, но он, похоже, этого не замечал.
Лекарь понимающе кивнул и посоветовал Ннанджи находиться в прохладном месте, побольше пить, следя, однако, чтобы не захлебнуться, прикладывать к царапинам горячие компрессы каждые два часа, а в промежутке применять бальзам, который один из учеников достал из сумки. Ннанджи с серьезным видом поблагодарил его и заплатил золотой за бальзам и за совет.
— Ты вернешься завтра, достопочтенный? — спросила Брота. Ннанджи выглядел несколько удивленным, но Шестой радостно просиял и сказал, что, конечно, он придет снова проверить ссадины адепта. У нее не было намерения оставаться здесь на ночь, но она не хотела, чтобы он разболтал гарнизону о Седьмом в порту. Пока, по крайней мере.
Она проводила лекарей с корабля.
— Как долго, достопочтенный? — спросила она.
— Пять дней? — сказал толстенький Шестой. — На открытом воздухе. Но он был сильным человеком. Конечно, ты можешь позвать жрецов.
«Пять дней», — подумала Брота.
Лекарь почти сам не стал жертвой меча, когда уходил, поскольку Матарро и Катанджи организовали ему почетный караул у трапа, как это было принято на больших кораблях, и салютовали весьма неумело. Брота подавила улыбку и крикнула Ннанджи, чтобы тот пришел и преподал им урок. Он в ярости вылетел из рубки и с удовольствием выполнил ее просьбу.
—
— Ради всех богов! — сказал Матарро, когда монстр ушел. — Он что, в самом деле думает, что мы простоим так весь день?
— Нет, — Катанджи снова расслабился, приняв более удобную позу. — Он просто расстроился из-за Шонсу. Нандж в основном в порядке.
Затем мимо них проследовала направлявшаяся на берег Брота, и они снова отсалютовали мечами, но уже не столь рискованно.
Они смотрели, как на пристани раскладывают образцы товаров — сандаловое дерево и несколько медных котлов. Брота устроилась в кресле, а оживленная портовая жизнь Ки Сана продолжалась вокруг под жарким солнцем. Фургоны, грохотавшие с грузом бочек и тюков, поднимали облака едкой, пахнущей лошадьми пыли, в то время как высокопоставленные торговцы проходили мимо со своими свитами, с презрительной усмешкой бросая взгляд на товары. Лоточники толкали нагруженные тележки, зазывая покупателей; носильщики катили тачки. То и дело среди всего этого движения мелькали носилки, пешеходы, мулы и коробейники, платья, мантии и набедренные повязки, желтые, коричневые и оранжевые, на фоне всеобщей суматохи и шума. Территорию патрулировало немалое число воинов.
— Что теперь происходит? — зачарованно спросил Катанджи.
— Да все та же самая тошниловка, — ответил Матарро. — Если какому-нибудь торговцу станет интересно, что тут у нас, он подойдет, посмотрит и скажет, что все это дерьмо, а Брота ему ответит, что он дурак и что это отличный товар. Потом они попытаются договориться о цене, а потом, если у него серьезные намерения, он поднимется на борт и взглянет на наши запасы. Наконец, они пожмут друг другу руки.
Какое-то время ничего не происходило. Несколько торговцев по-собачьи фыркнули и удалились. Затем Тана вывела Телку, умытую, причесанную и подобающе одетую, и повела ее на пристань. Первые отсалютовали и любовно посмотрели им вслед.
— Ты ни разу не пробовал, — сказал Матарро.
— Пробовал! — Катанджи закатил глаза. — Прошлой ночью! Нандж храпел, словно точильный камень. Я подкрался и попробовал. Три раза.
— Она похожа на кучу дерьма! — с сомнением сказал юнга.
— Вовсе нет! — заверил его Катанджи. — Стоит мне начать, и она просто звереет. ЕЙ нравится! Она так стонет и вздыхает! Просто здорово! — Он пустился в описание живописных деталей.
На Матарро это произвело впечатление, но он все еще не был убежден.
— Можешь поклясться на мече?
Катанджи ответил, что, конечно, может, с уверенностью человека, слова которого никогда не подвергаются сомнению. Затем их внимание снова переключилось на пристань.
Появление Телки вызвало значительно больший интерес, нежели целая груда сандалового дерева. Торговец-Шестой прервал переговоры у соседнего корабля и поспешил к ней, чего было достаточно для того, чтобы Брота тут же вскочила со своего кресла. В тот же момент дорогу пересек Пятый, за ним еще один Шестой. За ними последовали другие, образовав толпу, которая начала расти и толкаться. Матарро несколько раз недоверчиво выругался, и из рубки появился Ннанджи, чтобы посмотреть, что происходит. Похоже было, что Брота ведет аукцион, судя по взмахам рук и громким голосам.
— Они что, никогда баб не видели? — спросил Катанджи.
— Таких — нет! — с горящими глазами ответил Матарро.
Затем в задней части толпы произошло некоторое замешательство, и она поспешно расступилась, пропуская пришедших последними воинов.
— Святые корабли! — сказал Матарро. — Шестой ?
Ннанджи снова заперся в рубке, а потом выглянул в окно, бормоча что-то себе под нос, дрожа от ярости и разочарования.
Джия накладывала бальзам. Она взглянула на него — лицо ее было бледным, а глаза покраснели — и откинула тыльной стороной ладони волосы со лба. На лице ее появилась слабая улыбка.
— Адепт? Если ты положишь свой меч под край подстилки и будешь держаться поближе к двери, ничего страшного не случится.
Однако Ннанджи не мог столь легко избавиться от ответственности. Он оставался в рубке, раздраженно ходя взад и вперед у окна.
Толпа быстро рассеялась, оставив лишь отряд воинов и нескольких любопытных зрителей.
— Джия! Смотри! — внезапно воскликнул Ннанджи.
Вместе они смотрели, как Телке помогают сесть в носилки. Не веря своим глазам, они увидели, как ее уносят в сопровождении вооруженного эскорта.
— Я видел много чудес рядом с Шонсу, — прошептал Ннанджи, — но никогда не видел ничего подобного. Рабыня в носилках?
Брота на мгновение остановилась, чтобы поговорить с одним из торговцев, затем протопала наверх по сходням. Оказавшись в безопасности на собственной палубе, она откинула назад голову и прорычала хорошо подобранный набор речных проклятий, размахивая в воздухе кулаками. Ее команда разбежалась кто куда, зная, что в подобном настроении с ней лучше не разговаривать. Она резко развернулась и быстро направилась в сторону рубки. Катанджи семенил за ней. Матарро следовал за ним, более осмотрительно.
Она чуть не сорвала дверь с петель.
— Вот твои деньги! — рявкнула она, с силой впихивая маленький кожаный мешочек в руку Ннанджи. — Двадцать золотых!
— Шестой купил ее?
— Да! Достопочтенный Фарандако, воин-Шестой, староста Ки Сана! — Казалось, она выплевывает слова. — Я подняла цену до пятидесяти, и она поднялась бы еще выше — до восьмидесяти или девяноста. Но тут является ваш достопочтенный воин и говорит, что двадцати за рабыню более чем достаточно, и забирает ее. Воины!
Вооруженное ограбление! Ннанджи посмотрел на маленький мешочек, все еще лежавший в его громадной ладони, посмотрел на Броту… посмотрел на беспокойное, покрасневшее лицо Шонсу.
— Брат, — грустно сказал он, — нам нужен благородный воин.
Ответа не последовало.
— Он был еще великодушен! — Брота все еще тряслась от ярости. — Ему незачем было платить больше одного золотого. Или вообще не платить!
— Почему, госпожа? — спросил Ннанджи. — Что такого особенного в Телке? Почему носилки?
— Король, — сказала Брота, понизив голос почти до обычного уровня. — Он коллекционирует таких, как она, рабынь.
— Я рада за бедную Телку, — сказала Джия. — Она будет жить во дворце. Богиня вознаграждает тех, кто помогает моему господину.
Ннанджи и Брота переглянулись, удивленные и несколько пристыженные из-за того, что сами об этом не подумали.
— Что ж, ты подняла цену до пятидесяти, — сказал Ннанджи, высыпая монеты в раскрытую ладонь. — Пятая часть будет… десять, верно? Значит, десять тебе и десять мне — ровно столько я за нее и платил.
Брота фыркнула, но взяла деньги, пока он не передумал.
— Держи, Катанджи, сохрани их для меня, — сказал Ннанджи. Потом он вспомнил, что двое Первых были оставлены на страже. Он обрушился на них, выгнав обоих из рубки с обещаниями всяческих бед на их головы.
— Пятьдесят золотых! — прорычал Катанджи, когда они снова были на своем посту, на безопасном удалении. — За подстилку? — Он с отвращением поморщился. — Парень, кого-то ждет королевское разочарование!
Матарро ухмыльнулся, зная, что на сей раз он значительно ближе к истине. Затем они расхохотались. Они хохотали так громко, что чуть не выронили мечи.
3
— Три сотни ! — Томияно поспешно оглянулся через плечо, боясь, что торговцы могли услышать его изумленный возглас. Однако они были заняты присмотром за рабами, которые носили с корабля сандаловое дерево и грузили его в фургон.
Брота молча кивнула, продолжая собирать монеты со стола в кожаный мешочек. Никогда еще на борту «Сапфира» не оказывалось столь прибыльного груза; это вполне стоило тех тридцати золотых, что они потеряли из-за задержки на пристани, где к ним на борт поднялся Шонсу.
Полдень еще не наступил, и хорошая для плавания под парусом погода, похоже, могла пропасть зря.
— Следующий порт? — спросила она.
— Три дня до Вэла. После этого еще три, может быть четыре, до Дри.
Пять дней !
Груз ?
— Медь, — сказал ее сын, и она кивнула. Ки Сан гордился своими медными изделиями. Ее собственное собрание котлов было подвергнуто осмеянию, но, к счастью, у них в трюме было лишь несколько десятков, остатки. Загрузиться хорошим местным товаром, и все можно будет продать вместе. Более того, прямо напротив того места, где они стояли, располагался большой склад медных изделий — возможно, это была одна из подсказок Богини, а может быть, и нет, но это позволяло обойтись без найма фургона. И в самом деле, перед складом уже в ожидании стоял торговец. Она подала мешочек Томияно и двинулась впереди него через дорогу. Если бы им пришлось идти далеко, она взяла бы свой меч. Если бы потребовалось, его бы взял с собой и Томияно.
Торговец был Третьим — молодым, нервным, вероятно, недавно начавшим самостоятельное дело. Его хозяйство было небольшим по местным меркам, однако в его сарае хватило бы места, чтобы вместить «Сапфир». Она подобающим образом приветствовала его, и он приветствовал ее в ответ. Последовали обычные жалобы на то, что торговцы торгуют лишь с торговцами, но она уже знала, что следует отвечать, и мало кто из торговцев ставил сутры превыше прибыли. Качество товара произвело на нее впечатление, и Томияно знаком показал ей, что товар ничем не хуже любого другого. Котлы, кружки, сковородки, ножи, блюда — главным образом блюда. Блюда были тяжелыми. Она бродила среди штабелей товара, не в силах отвести взгляда от сверкающего металла, который был везде, даже свисал с потолка. Она нашла уголок посвободнее и приступила к переговорам. Объем, вес, погрузка, повреждения…
Затем она с благодарностью приняла предложенное ей кресло, продолжая играть роль беспомощной вдовы. Томияно искусно подыгрывал ей, реагируя на ее незаметные знаки. Сколько меди они могут взять на борт? Зависит от того, сколько блюд, сколько котлов. Она обратилась за помощью к торговцу, зная, что «Сапфир» намного вместительнее, чем могло показаться — каюты были маленькими. Они стали обсуждать размер трюма. Она сказала — большой, а Томияно терпеливо возразил, что маленький. Торговец поверил моряку.
— Вот, — внезапно сказала она, доставая мешочек. — Три сотни, которые мы только что выручили за дерево. Ты забираешь их, а мы забираем столько, сколько сможем увезти. Самый простой выход, не так ли? — Она невинно улыбнулась.
Томияно зарычал на нее: три сотни золотых — им никогда не увезти столько. Однако у торговца возникли подозрения.
— Ты серьезно, госпожа?
— Конечно. — Нужно было не дать ему опомниться. — Три сотни за все, что мы сможем увезти, по нашему выбору. С доставкой на борт.
Он рассмеялся.
— Госпожа! Это будет стоить не меньше тысячи.
Попался !
— Три сотни в этом мешочке, которые мы только что выручили за дерево. Если доставишь груз сразу, мы сможем выиграть дополнительных полдня пути. Если я пойду куда-то еще, мне придется торговаться, и мы останемся здесь на ночь.
Он кивнул, глядя на корабль и что-то подсчитывая в уме.
— За весь груз… восемь сотен.
Она вперевалку вышла из сарая и посмотрела на Томияно.
— Там еще двое, а там трое, — сказал он, показывая. Торговец что-то крикнул ей, но она продолжала идти дальше. Семь сотен. Она не останавливалась, в то время как Томияно неистовствовал по одну сторону от нее, а торговец по другую.
— Все лучшие мастера города…
— Для товара на триста золотых у нас просто нет места! Он поцарапается и погнется. А вес! Он нас утопит.
Она фыркнула.
— С Шонсу на борту? Ха!
Булыжная мостовая не позволяла ей идти слишком быстро.
— Пять сотен, мое последнее слово. — Торговец все еще шел за ними, а впереди уже виднелся склад другого торговца медью.
— Что, если он умрет? — проворчал Томияно. Теперь уже не могло быть и речи, чтобы выкинуть кого-то за борт.
— Лекарь сказал, что у нас есть пять дней. Пока прошла лишь половина одного.
— Четыреста, — сказал торговец.
Они подошли к следующему складу, который был намного больше. Владелец был уже предупрежден своими агентами и ждал. Он жестом приветствовал ее.
— Договорились! — рыдающим тоном произнес молодой человек у нее за спиной, и она, повернувшись, протянула ему обе руки.
— Котлы были везде: в каютах, вдоль проходов, в шлюпках, на палубах. Блюда ушли в трюм, и Томияно волновался об осадке, смещении груза, незаконченном ремонте, балласте и дифференте. Торговец истерически рыдал, крича, что он разорен. Команда была потрясена, всерьез сомневаясь в том, что Брота в своем уме. Что они будут делать с котлами по всей палубе, если пойдет дождь? Как в случае опасности добраться до шлюпок? Брота игнорировала все их замечания. Она умела пользоваться благоприятной возможностью, и не думала, что Шонсу предстоит умереть. За весь товар она могла выручить по крайней мере втрое больше. Пять дней. Во всяком случае, его нога еще не начала чернеть.
Единственным местом, где не было металла, оставалась рубка. Часть груза сначала разместили там, однако Ннанджи вытащил все наружу и с яростным взглядом встал в дверях, скрестив на груди руки, с седьмым мечом за спиной. Он мог быть простым воином, но, похоже, догадался, что происходит и почему. Рубка осталась свободной.
«Сапфир» медленно отвалил от пристани, слушаясь руля с неохотой, и, как ей показалось, с негодованием.
— Рубка осталась единственным местом, где можно было есть, так что когда они бросили якорь, именно там был подан обед — жареный дронт и остро пахнущий пирог с ламантином, свежий ржаной хлеб и дымящиеся блюда свежих овощей из Ки Сана. Брота сидела на одном из сундуков, а все остальные расположились на полу.
Она ощущала странные настроения всей компании. Команда беспокоилась о балласте и о грузе, а также о завтрашней погоде; но они также радовались неожиданной удаче с сандаловым деревом, веря, что Богиня теперь к ним благосклонна. О Хуле уже забыли. Единственным, что омрачало их радость, было осознание того, что раненый в углу скоро умрет от своих ран, как умерли Матирри и Брокаро. Пассажиры были угрюмы, но столь же уверены в том, что он будет жить. По мере того, как блюда передавались по кругу, тут и там начинались разговоры, а затем снова тревожно замолкали.
Вошел Томияно, неся большой медный котел со странной змеевидной трубкой наверху. Брота затаила дыхание. Он обвел всех взглядом, пока не заметил Ннанджи, затем осторожно пробрался среди ног и аккуратно поставил котел на палубу.
— Адепт Ннанджи, — хрипло сказал он. — Ты знаешь, что это?
Ннанджи хмуро посмотрел на него и покачал головой.
— Твой наставник видел несколько таких же в Аусе, — сказал Томияно, — но больших размеров. По какой-то причине они его очень заинтересовали. Я надеялся, что ты знаешь. Мы взяли его вместе с другими.
Ннанджи закрыл глаза.
— Он сказал только: «Я увидел несколько медных змеевиков, которые, как я думал, могут иметь какое-то отношение к колдунам, и подошел поближе, чтобы взглянуть на них». — Его голос приобрел некоторые черты голоса Шонсу. Он снова открыл глаза. — Ничем не могу тебе помочь, капитан. Но, возможно, ты позволишь мне купить его, так что он сможет на него посмотреть, когда придет в себя.
— Я дарю его тебе, — хрипло сказал Томияно.
Брота мысленно вознесла молитву Всевышней: предложение мира! Невероятно! Но примет ли его воин?
— Я не могу принять дар от тебя, капитан, — сказал Ннанджи. — Сколько стоит купить котел?
Томияно покраснел от ярости.
— Пять золотых!
Ннанджи спокойно полез в свой кошелек и отсчитал четыре золотых и двадцать одну серебряную монеты, положив их на палубу у ног моряка. Безумие !
Как только он закончил, моряк пинком отшвырнул деньги и протопал на другую сторону рубки, с потемневшим от гнева лицом, оставив котел на месте.
Брота вздохнула и решила не вмешиваться. Когда мужчины ведут себя как дети, женщинам лучше всего оставаться в стороне.
— Какой следующий порт, миледи, и как далеко? — спросил из угла Хонакура.
— Вэл, примерно три дня пути, — ответила она с набитым ртом.
— В Вэле колдуны! — резко сказал Ннанджи.
Брота быстро посмотрела на Томияно.
— Это правда?
— Я не спрашивал, — хмуро признался он, злясь на самого себя. — О погоде, течениях, вехах, мелях, торговле — спрашивал, но о колдунах не догадался! Я не спрашивал и насчет Дри — следующего за ним.
— В Дри все в порядке, — сказал Катанджи.
У парнишки прямо-таки дар бросать камни в спокойную воду, подумала Брота.