13

— Вон поилка для лошадей и колонка! — Джинджер притормозил. — Там он может напиться.

Смедли согласился, что ощущает жажду. Еще больше он ощущал себя дураком; все хлопотали вокруг него и только обостряли это чувство. Порез на ноге выглядел не слишком-то серьезным. Он вряд ли потерял слишком много крови, просто он потерял ее слишком быстро. Ногу наскоро перевязали обрывками одеяла, зато теперь он пришел в себя, вытянув ее на подушках. Он был в порядке, просто ему хотелось пить.

Машина остановилась у поилки. А где еще можно напиться в два часа ночи? На поилку выходили какие-то окна. Джонс выключил мотор — наступила тишина, нарушаемая только раздражающим потрескиванием остывающего металла.

— Черт! — сказала Алиса. — Нам не в чем принести ему воду.

— Я сам дойду! — возмутился Смедли. — Право же, вы поднимаете шум из-за пустяка.

Экзетер открыл дверцу и выбрался из машины. Смедли собрался за ним следом.

«Черт!»

— Куда делись мои ботинки?

Алиса завязала ему шнурки.

Гордо отказавшись от помощи Экзетера, он кое-как доковылял до колонки. Собственно, все, что он чувствовал сейчас, — это легкое головокружение. Наклонившись к трубе, он пил, пил и пил. Это заметно помогло. Небо покрылось серебристыми облаками, луна играла в прятки. В ее свете он увидел, что вся одежда его в крови. Кутаясь в шинель, подошел Экзетер. Черт, кровь была даже на шинели. Когда они вернулись к машине, Джонс, взяв в руки керосиновую лампу, осматривал ее обшивку. Салон напоминал бойню.

— Простите за вопрос, — сказал Экзетер, — но чья это машина?

— Краденая! — поспешно ответила Алиса.

Он взвыл, как гиена.

— Потише, балда! — шикнула она, косясь на окна коттеджей, выходившие на дорогу.

— Нет, серьезно, чья она?

— Пусть тебя это не беспокоит. Нам еще далеко, мистер Джонс?

— О, мы где-то на полпути, почти в Четеме. Когда проедем Медуэй, сможем свернуть на А-два.

— А вы как считаете, генерал Смедли? — спросила Алиса.

— По второстепенным дорогам быстро не поедешь. А нам сейчас лучше улепетывать со всех ног.

— Не спорю, — устало вздохнул Джонс. — Я как-то лучше разбираюсь в неправильных французских глаголах, чем в стратегии. Да, а куда нам ехать в Лондоне? Может быть, к вам, мисс Прескотт?

— Почему бы не бросить там наших тюремных пташек, а мы съездим с вами вернуть машину?

Он что-то буркнул в знак согласия и убрал фонарь. Потом повернул рукоятку — мотор сразу же завелся. Некоторое время он работал ровно, без этого угрожающего чихания. Машина плавно съехала с обочины, и они продолжили свое путешествие.

Смедли снова устроился на заднем сиденье, между Алисой и Эдвардом. Он немного приободрился. Правда, они в любой момент могли напороться на полицейский патруль. Иногда копы умеют очень даже быстро реагировать, но что будет на этот раз — неизвестно. Официально Экзетер оставался пока контуженным солдатом, страдающим амнезией. Переквалифицировать его в беглого немецкого шпиона потребует некоторых объяснений. Должно быть, весть о его исчезновении уже дошла до Уайтхолла, но кто и кого будет будить в такой час, чтобы найти соответствующую папку?

Чья же это все-таки машина? Вчера Алиса умолчала об этом. Сегодня она почему-то вовсю старалась, чтобы они не узнали этого.

— Значит, мне не стоило волноваться! — безмятежно проговорила она. — Я-то считала, что это сам дьявол утащил тебя в ад, а ты все это время просто-напросто бегал, размахивая копьем, и крал скот?

— Нет, это был не ад, — признал Эдвард, борясь с зевотой. — На самом деле это было почти забавно. По-своему неплохие ребята. В некотором роде колледж.

— Но чем же вы занимались целый день? Метали копья и угоняли скот?

— Угонять не угоняли. Чем занимались?.. Ну, день начинался с купания в реке — всех, за исключением дежурного повара, который готовил завтрак. После этого мы, как правило, занимались работой.

С ума сойти! Смедли вздрогнул при мысли о том, что сказал бы его отец о семье Экзетеров, доведись ему услышать это признание. Похоже, парень там совсем одичал — шрамы и боевая раскраска, и все такое. Этот рассказ про Нагленд ничуть не напоминал те отрывочные сведения, что он узнал про Олимп, где люди держат слуг и переодеваются к обеду.

— Что за работа? — поинтересовалась Алиса. — Ты говорил, чеканка по серебру?

— Самая разная работа, — усмехнулся Экзетер без тени смущения в голосе.

— Собственно, особо никто и не переутруждался, просто по утрам полагалось потрудиться для разминки. После обеда мы обычно переключались на рыбную ловлю или метание копий. Спорт, физические упражнения… Мы учили младших, старшие учили нас. Вечерами мы мастерили оружие, играли или просто трепались о девушках. Разумеется, мы почти ничего о них не знали.

— Сколько ты там прожил? — спросил Смедли, стараясь не выдать своего неодобрения.

— Гораздо дольше, чем собирался вначале. Очень скоро я узнал, что Калмака Плотника убили за то, что он спутался с новой сектой, Церковью Неделимого. Я догадывался, что за ней стоит Служба, — единственным способом свергнуть тиранию Пентатеона было бы появление совершенно новой религии, так что все представлялось вполне логичным. Однако эти гонения не ограничились одним Соналби, это произошло по всему Нагленду. Приказ исходил от Карзона, но за этим, несомненно, стоял Зэц, так что вполне возможно, настоящей причиной этого послужил я. Не могу сказать, чтобы мне было очень весело, когда я думал обо всех невинных людях, погибших из-за меня.

Новая церковь могла бы помочь мне связаться со Службой, но в Нагвейле ее просто выжгли, так что никто, похоже, ничего о ней не знал — не хотел даже говорить об этом. И если бы о моем нездоровом интересе к ней стало известно не тому, кому нужно, то в одно прекрасное утро я проснулся бы покойником. Никаких других зацепок у меня не было, так что мне ничего не оставалось, как только ждать, что Служба сама придет мне на помощь. Надежды на это, конечно, было маловато. Я знал: в Службе верили, что Жнецы убили меня в ночь моего перехода, в Святилище. Они послали Онику Мезон проверить эти сведения — она тоже исчезла. Поэтому шансов на то, что они меня ищут, было ноль целых хрен десятых.

Все, что я мог сделать, — так мне, во всяком случае, казалось, — это узнать о Вейлах как можно больше. И изучить язык, конечно. Возможно, рано или поздно до меня дойдут какие-нибудь слухи о Церкви Неделимого, по которым я смог бы понять, где ее искать. Мои братишки-однополчане знали не больше других, то есть почти ничего. Но по крайней мере им-то я мог верить в отличие от всех остальных. Большинство из них никогда в жизни не покидали Нагвейла и не собирались этого делать, но имелось человек десять

— двенадцать, которых заставляла путешествовать работа — в основном коробейники и табунщики. Двое из них даже работали в столице — Наге. Когда они заглядывали домой, я знакомился с ними и расспрашивал. Я мало что узнал. То ли я расспрашивал слишком неумело, то ли еще почему-то. Поскольку идти мне все равно было некуда, я откладывал свой уход.

Само собой, мне нужно было найти работу. Моя братия обсудила это и решила, что с моим ростом от меня будет больше пользы на крышах, так что меня познакомили с родственником Гопенума, Пондаржем Саманщиком. Они предложили ему нанять меня. Он не спорил, поскольку деревня обязана поддерживать свое ополчение. И потом, у него была дочь.

— Ага! — вмешалась Алиса. — Ну-ка, опиши эту дочь.

— Абсолютно неописуемая. Лет этак десяти, кажется… точно не знаю, я к ней особенно-то и не приглядывался. Впрочем, я и заработка своего почти не видел. Он шел в счет калыма, платы за невесту. Меня это мало беспокоило, пока меня кормили два раза в день. Все, что от меня требовалось, — это подавать связки камыша кровельщикам на крышу. Работа вполне по силам.

Впрочем, я согласен, что изначальной целью ополчения являлась кража скота, прямо как в Африке. Во все времена основным занятием молодых мужчин в скотоводческом племени была кража скота у соседей. Награбленное отдавалось одному из старших в деревне как плата за жену. Заплатив достаточно коров или коз и доказав свою удаль в более или менее серьезных сражениях, молодой воин женился на купленной им девушке. С этого момента он только следит за тем, чтобы росло его стадо и чтобы жена его делала всю работу. Войну он оставляет в удел молодым, ибо это их дело.

— Если бы мы так жили сейчас, — сказал Джинджер Джонс, — мы бы ни за что не оказались в такой мясорубке, как нынешняя.

Ему никто не ответил. Машина с рыком неслась сквозь ночь. Смедли решил, что замечание Джинджера отдает пораженческими настроениями. От войны никуда не деться, значит, ее надо выиграть. Все, что зависело лично от него, он сделал.

Когда Экзетер снова заговорил, голос его звучал мрачнее, чем прежде.

— Вы и представить себе не можете, как это странно — чувствовать себя снова дома, в Англии, и нестись куда-то в ночи, вот так! Это гораздо более странно, чем то, о чем я вам рассказываю. Вы простите, что я болтаю без умолку. Так здорово снова говорить.

— Нам нравится слушать тебя, — сказала Алиса. — Это лучше, чем иметь в собеседниках барона Мюнхгаузена. Ты к чему-то клонишь. Ты ведь неспроста углубился во всю эту социологию?

— Разумеется! Помнишь Ньягату и эмбу? Большинство банту живут так же — их общество тоже организовано по возрастным группам. Когда в тех краях впервые появились англичане, они обычно говорили: «Отведите меня к своему вождю», — и туземцы не понимали, что те имеют в виду. То, с кем вам надо говорить, зависит от того, с чем вы пришли! Так вот, англичане назначали вождя или старосту и приказывали ему прекратить кражу скота. А потом еще они удивлялись, почему это рухнула вся местная культура. Что меня поразило в нагианцах — это то, что они ухитрились перейти к денежной экономике, не утратив своей социальной структуры. Большая часть Вейлов стоит на пороге индустриальной революции, хотя, слава Богу, у них нет еще огнестрельного оружия. Роль англичан там играют джоалийцы, но без ружей Джоалия не способна сделать из Нагии настоящую колонию. Правда, они пытаются укоренить там торговлю, и все же традиционный уклад пока преобладает. Нагианцы смогли соединить старое и новое. Меня ужасно заинтересовало, как им это удалось. Ответ был очевиден, но тогда я не догадался.

— А с кем сражаются воины? — спросил Смедли.

— Ни с кем, — усмехнулся Эдвард. — Ни с кем. О, периодически они устраивают стычки с соседними деревнями, но по предварительной договоренности. Этакие показательные выступления. Несколько сломанных костей и выбитых зубов и куча пари, заключаемых на победителя. Я, правда, так этого ни разу и не видел. Самым замечательным событием в первые недели моего пребывания там стала свадьба Тоггана Чеканщика. Разумеется, его отец был богат. Он первым из нашей возрастной группы связал себя священными узами, и это было заметной вехой для всех нас. Ей-богу, чуть ли не целая неделя ушла на то, чтобы мы пришли к единому мнению, каким образом нам изменить раскраску на лицах. Конечно, мы могли бы добавить немного зеленых символов, поскольку зеленый — это цвет мужской зрелости. Мы могли добавить немного красного, что символизировало бы Владычицу, Эльтиану, богиню материнства и… гм… всего, с этим связанного. Но в случае, если бы мы перестарались, старшие воины могли бы посчитать это наглостью, а младшие — захватить себе наши синие цвета. Поэтому мы отрядили делегатов для переговоров с другими возрастными группами. В общем, забавлялись вовсю.

Стоило только Тоггану жениться, как он перестал быть воином, хотя все еще оставался одним из нас. Он спал с женой, а с утра приходил к нам нанести на лицо раскраску. За первые две недели мы видели его чаще, чем жена. Быть воином — это примерно как учиться в пансионе, так мне показалось. До тех пор, пока не началась война.

— Та, что следовала за тобой? — спросила Алиса. — Ох, прости! Я не хотела…

— Нет, совсем другая. Впервые я узнал о ней, когда как-то вечером к нам заглянул жрец, пожилой тип в зеленом облачении. Я сразу заподозрил недоброе. Он сел и завел с нами разговор. Кажется, нас там было около шестидесяти — мы сидели вокруг него, затачивая копья. Но мы не прекратили свою работу из-за него, нет! Он сказал, что в храме стало известно — младшие воины приняли в свой отряд чужестранца. Ну, вся деревня знала об этом уже больше месяца. Он сказал, что Кробидиркин — бог-покровитель Соналби и что чужеземцу положено совершить жертвоприношение богу и попросить о покровительстве, — так, простая формальность, видите ли.

— Споры не прекращались всю ночь. Многие из моих приятелей утверждали, что жрецы просто соскучились по парному мясу, но в конце концов все согласились, что это не так уж и плохо. Я подумывал, не смыться ли мне, но поздно — Кробидиркин все равно уже знал обо мне. Более того, я понимал — мое исчезновение навлечет на моих друзей гнев божества, а возможно, и не только на них. И потом, мне просто было интересно.

Само собой разумеется, такая важная церемония не могла состояться без поддержки ровесников, так что на следующий день собрался весь наш отряд. Мы купили у дяди Гопенума бычка и погнали его в храм.

Храм был расположен в самом центре узла. От виртуальности щипало кожу. Там находились молельни Ольфаан и Вайсета — это бог солнца, а в таком климате про солнце не забудешь. Были еще две — молельня Паа Тиона, бога исцеления, и Эмтаз, богини деторождения. Обыкновенное представительство Пентатеона. Но центром деревни оставался храм, и он принадлежал Кробидиркину Пастырю.

Он был высотой всего в один этаж, весь из деревянных столбов и кожи. Если вы можете представить себе кожаный лабиринт, так вот это он и был. Вонючий и душный. Остальные знали, чего ожидать, поскольку бывали там уже не раз, я же всю дорогу трясся, ощущая святыню, уверенный в том, что ни за что не найду дорогу обратно. Центральная часть была открытой — большой двор с песком под ногами и небом над головой. Маленькая мощеная площадка предназначалась для жертвоприношений. Жрецы с нетерпением ждали нас, вернее свежего мяса на обед после церемонии. В одном из углов стоял маленький круглый шатер. Кажется, такие называют юртами. Это и было жилище бога. Если где и имелось его изображение, то только там. Все, что мы видели, — это шатер.

Меня представили как Д'варда Кровельщика и выставили вперед. Мы все преклонили колена на песке и склонили головы, и церемония началась — пение, молитвы и все тому подобное. Через несколько минут я поднял голову. Полог шатра был откинут, и там стоял, придерживая его, низенький человек. Он улыбнулся мне и махнул рукой — я понял, что это и есть сам бог, Кробидиркин. Выбора не было — я встал и пошел к нему, и жрецы этого не заметили. Я только удивлялся тому, что они не слышат, как постукивают друг о друга мои колени.

Он провел меня внутрь. Внутри шатер оказался гораздо больше, чем снаружи. Там было несколько комнат, все в коврах и подушках, и клапаны на потолке были откинуты, чтобы пропустить внутрь свет и свежий воздух. Пахло пряностями. В соседней комнате кто-то негромко играл на цитре, так что завывания жрецов на улице не были слышны. Экзотично, но не лишено приятности.

— Садись, Освободитель, — сказал он. — Извини, что не могу предложить тебе настоящего чаю, но что-нибудь вроде него найдется.

Мы уселись на подушки, и он что-то налил из серебряной кастрюльки, стоявшей на огне. Чашки были из дорогого фарфора.

Трудно оценить возраст пришельца по его внешности. Пришельцы не стареют. Как я уже говорил, Кробидиркин был невысокого роста, но крепок и мускулист. Ему могло быть лет восемьдесят, но кожа его была гладкая, как у юноши. Как и все местные, он носил только кожаную набедренную повязку. Я вряд ли видел лица некрасивее — раскосые глаза, сломанный нос, торчащие уши. Кончики его усов загибались вниз. Зато забавная улыбка почему-то успокаивала меня.