— Секс! — резко ответил он.

— Нет! — ее голос смягчился. — К сексу тебя принуждает «закрепитель». До сих пор принуждал. Ты был мальчик без матери, без друзей, и тебе была нужна любовь. Не думаю, чтобы ты сильно изменился.

— Ты забыла, что я — не человек.

— В этом ты человек. Все эти девчонки, пришедшие в Вэлхэл после меня… А насколько я знаю братьев, им любовь нужна даже больше, чем нам.

— Ты ничего не знаешь.

— Больше, чем тебе кажется. Они принадлежат друг другу. Они любят друг друга, разве нет?

Радж? Дайс? И воспоминания Приора об улье на Монаде, и…

И «Юнити», и главное — Q-корабль.

— Возможно, — грубо сказал он. — Да, они любят друг друга.

Не поэтому ли его несет сейчас в Кохэб? Просто чтобы еще раз увидеть Дайса? Попросить прощения?

— А у тебя никого не было, — сказала Мэви. — Я собиралась стать шлюхой, а поняла, что надо стать матерью, и обнаружила, что стала любовницей. Постель не имеет к этому отношения, Ваун. О, ты был великолепен! Потрясающ. Лучше не бывает. Но не постели я хотела от тебя.

Ему стало нехорошо.

— Вэлхэл!

Она покачала головой, глубоко вздохнула, и Ваун догадался, что она, наверное, плачет. Он не помнил, чтобы Мэви когда-нибудь плакала, даже в тот день, когда он ее выгнал. Чтобы Мэви плакала — невероятно!

— Тогда что? — рявкнул Ваун. — А когда я вернулся? Пять лет ты трахалась со мной по ночам, а днем болтала с Рокером. Служба безопасности записала твои разговоры. Если это не проституция, то я не знаю, что это! А зачем?

Естественно, не ради меня. Ради Вэлхэла, вот ради чего. Он повернулся, чтобы уйти. — Из-за шантажа! Ты до сих пор не понимаешь? Когда ты вернулся, все мы подумали, что ты — один из братьев. Невозможно было поверить, что тот Ваун, которого мы знали, выжил! Поэтому Рокер потребовал, чтобы я вернулась. Следить за тобой и понять, настоящий ли ты! Я сказала ему, что ты — настоящий Ваун, что я тебя люблю, но я не могла тогда перестать ему докладывать, потому что он меня шантажировал. Он сказал, что если я перейду на сторону противника, он все тебе расскажет, и ты меня выгонишь. На Центральной Базе Данных сделали психологический профиль.

— Чушь! Они ничего не стоят.

— Нет. В конечном итоге он оказался верным. Ты все узнал и выгнал меня! И я всегда знала, что выгонишь. Я больше не могла смотреть, как ты страдаешь…

— Бред! — пробормотал он, по-прежнему не глядя на нее.

Мэви вздохнула.

— Трагедия была в том, что никаких секретов, кроме медицинских, выдать было невозможно. Он озверел.

— Медицинских?

— Медикам было любопытно, как на тебя влияет «закрепитель». Ты то был ко мне безразличен, то становился обезумевшим сатиром. Как и Приор. Не говори мне, что ты этого не замечал.

— Ты предпочитала, конечно, второе.

— О, да! Я наслаждалась эффектом! Но больше я любила тебя, когда ты был доволен, будучи таким, какой ты есть: замкнутый, компетентный, честный… не старающийся корчить из себя знаменитость или жеребца спейсера, или светского сноба. Но даже тогда, даже когда ты все это делал, я все равно любила тебя.

Тишина. Потом Мэви горестно засмеялась.

— Думаю, что люблю до сих пор.

— Кто отец Фейрн?

— Мелкий поэт с рыжей шевелюрой и политическими амбициями. Он погиб во время пищевого бунта в Кешеликсе до ее рождения. Ты не спал с ней?

— Нет, не спал!

— Жаль.

— Мэви!

Следующий ее звук представлял собой нечто среднее между всхлипом и смехом.

— Я сделала из Фейрн черт знает что. Всю свою жизнь она слушала, как я болтаю о Вауне, Вауне, Вауне и о том, как я его любила. До сих пор люблю.

Рокер умер. У нее есть Аркадия. У нее есть карьера. Зачем теперь все это говорить?

Конечно, не из гордыни.

Ему было непереносимо больно.

— М Уни… когда я вернусь, через день или два… можно мне приехать и встретиться с тобой в Аркадии?

— Конечно. Всегда, Ваун.

— Спасибо, — сипло сказал он. — Теперь я должен идти.

— Осторожнее, ладно?

— Ты тоже.

Ваун вышел из комнаты, чтобы не успеть натворить глупостей.

Вершина Бэндора уже окрасилась розовым, когда Ваун выпрыгнул из карта, дрожа от рассветной сырости. Полдюжины брошенных торчей стоит на бетонированной площадке. Великолепный «Суперогонь» выведен из укрытия и ждет во всей красе, но вокруг ни души. Это не просто торч, это крейсер.

Дверь в пассажирский отсек открыта.

Ваун закрыл ее за собой и двинулся вперед, держа руку на кобуре. Рокер все устроил с шиком — от обитых лайкой кресел до золотых ручек. Катер адмиралиссимуса был миниатюрным летающим дворцом — спальная каюта, кабинет, салон, камбуз…

Кабина управления.

Старший лейтенант Клинок сидел в кресле второго пилота и изучал руководство. Он уже почти добрался до конца.

Ваун занял свободное кресло, положил Джайенткиллер вне пределов досягаемости второго пилота и изучающе осмотрел попутчика.

— Спасибо, — сказал Ваун. — Вольно. Розовые глаза стойко выдержали проверку.

— Расчетное время полета до Кохэба девять часов, сэр.

«С чего ты взял, что я собираюсь в Кохэб?» — мог бы спросить Ваун.

Не спросил.

— Автоматический режим, как вы велели, я отключил, сэр.

«Что означает: они не заметят вашего прибытия», — мог бы добавить Клинок.

Не добавил.

Еще он не сказал, что «это является грубейшим нарушением как устава, так и уголовного кодекса, поскольку о том, что вы в воздухе, не узнают ни в Хайпорте, ни в любом другом органе контроля за воздушным пространством».

Он не отметил, что Ваун не спал целую ночь, а эта телега — зверь, лети на ней девять часов вручную Разглядывание продолжалось. Любой парень, собравший фактически все предлагаемые Доггоцем медали, должен обладать мозгами необыкновенных свойств, каким бы непробиваемым он ни прикидывался. Но всего он не знал — не знал, к примеру, что у Вауна иммунитет к пиподам. Но несложно было догадаться: старший лейтенант Клинок понял, что Ваун ожидал найти в заброшенном поселении Кохэб.

Клинок не спрашивал, что Ваун собирается там делать. Но он, конечно, заметил оружие.

Он не сказал: «Если вы запретите мне полететь с вами, мой долг будет совершенно ясен, и я буду обязан немедленно доложить о вас Действующему Адмиралиссимусу Уилд».

Яснее ясного.

И он бы доложил.

Проблема была в том, что Ваун сам не знал, что он собирается делать в Кохэбе. Дайс? Предложить двум своим братьям приятно отдохнуть в Вэлхэле?

Ваун расстегнул кобуру.

Юношеские мечты о доблести и героизме…

Сумасшедшие, заблудшие рэндомы!

— Ты готов подчиняться моим приказам без вопросов, вне зависимости от того, какими они могут тебе показаться? Моргнул.

— Конечно, сэр.

Ваун вздохнул и потер глаза. Он не сказал: «Ты правда думаешь, что сможешь управлять этой сукой в ручном режиме, сынок?»

А сказал он так:

— Тогда поехали.

Никогда раньше он не видел, как Клинок улыбается.

Знаменитые создатели «Молоха» были неподражаемы и не лишены фантазии, но им не приходило в голову, что кто-нибудь может рехнуться и попробовать управлять «Суперогнем» вручную. Клинок избежал верхушек деревьев, однако с некоторым количеством краски попрощался наверняка. Ваун же распрощался с содержимым своего желудка. А потом самое страшное осталось позади; Клинок поднял машину на необходимую высоту и направился над морем на юг. Учитывая обстоятельства, он летел очень хорошо. Естественно.

Не было произнесено ни одного слова.

Дайс. Сессин.

Если то, что выяснили головорезы Рокера, правда, значит, они и есть те самые два непойманных кукушонка. Дайс был вторым по старшинству. Сессии третьим. Ваун, самый младший, никогда не встречал Сессина, но его не отличить от Дайса, если он еще жив. Один из них, возможно, мертв, поскольку времени прошло немало. Все остальные погибли в рокеровских камерах пыток — Тонг, Радж и Прози, самый старший. И Приор тоже погиб.

Но кто-то подгадил с пиподами, тайком, из необитаемого несуществующего места в Цисли. Либо Дайс, либо Сессин, либо оба.

Что задумал Ваун? Чего он хочет?

Информацию о Q-корабле? Если Приору и говорили что-нибудь о маневре с безумным Q-кораблем, то Вауну эти воспоминания усвоить не удалось. И такое вполне возможно — языковые паттерны перекачивались хорошо, но потом мозг был уже так искалечен, что последующие заходы давали крайне обрывочную информацию.

Очень многое, к тому же, позабылось в первые же дни. Но Приор-то мог знать — и мог сказать Дайсу и Сессину.

Или это была мирная миссия? Были же у Тэма сведения об Ооцарсисе. Какие бы неприятные конфликты ни случились на Авалоне, но на Скице-то братья жили когда-то мирно и были почтенными гражданами. Здесь, на Ульте, приняли Вауна и извлекли много пользы. Если в данный момент братья не готовят какую-нибудь откровенную пакость, он непременно добьется их оправдания, и они смогут жить спокойно.

Хотя Скиц замолк.

Вспомнив, о чем говорила Мэви, Ваун хмыкнул. Любовь? Вот и все, что ли?

Воссоединение семьи?

Неудивительно, что лейтенант Клинок не доверяет адмиралу Вауну. Адмирал Ваун и сам себе не очень-то доверяет.

Через час он заметил на лбу Клинка бусинки пота.

— Теперь моя очередь. Притащи мне пожрать и иди испытай перину.

Ваун взял управление машиной в свои руки и ужаснулся тому, какая необходима концентрация, чтобы удерживать эту зверскую машину в равновесии.

Легче воду удержать в пригоршне; Ваун скрежетал зубами и клялся всеми ультийскими богами, что он не будет хуже умника Клинка.

Отправившегося на поиски камбуза.

И вскоре издавшего вопль…

Когда эти двое ворвались в кабину, Ваун отважился на мгновение обернуться.

Лицо Клинка побагровело от стыда. Фейрн была бледная и размякшая, явно спросонья. Катер встал на дыбы, и Ваун срочно переключил внимание на приборную доску.

— Под кроватью, надо полагать? — спросил он, выровнявшись.

— В туалете, — буркнула Фейрн. — У-уй! Вы искалечили мне руку, Клинок.

— Оставьте ее, старший лейтенант. Я тоже виноват. Ведь прошел мимо.

Но дверь-то открытой оставил Клинок. Догадавшись, что победила, Фейрн тут же начала ерепениться.

— Вы мне велели быть с вами, адмирал! Кроме того, это будет историческое сражение, а я — представитель СМИ.

— Ты — представитель чудовищного геморроя.

— Ты сказал приятнейший из комплиментов, — мурлыкнула она, оперлась на его плечо и поцеловала в щеку.

«Суперогонь», обезумев, запрыгал, Ваун завопил от ярости:

— Старший лейтенант! Уведите ее и выбросьте вон! Фейрн хихикнула и стала оказывать сопротивление пытавшемуся вывести ее Клинку. Тот не издал ни звука.

Ваун пожалел, что не может посмотреть на выражение его лица.

Итак, теперь с ними пресса! Ваун не отважится сажать этого брыкающегося монстра нигде, кроме как на самой обычной взлетно-посадочной полосе, а сделать это — значит вызвать бешенство властей, начать и скорее всего сразу же завершить секретную миссию. Вот прилипло тупое дитя. Разведывательная вылазка в одиночку превращается в выезд на грузовике с оркестром.

Предстоит встреча с братьями…

— Ну, может, и от тебя какая польза будет, — сказал Ваун. — Готовить умеешь?

— Нет, не умею! — крикнула Фейрн и топнула ногой. Приготовление еды, очевидно, не было, по ее понятиям, достаточно романтично для дамы героя.

— Я умею, — печально сказал Клинок. — Вы это не всерьез — насчет того, чтобы ее вышвырнуть, а, сэр?

Предстоит встреча с братьями…

Может быть. Может быть, нет. Но что будет, если мы встретимся?

Шаттл космического Патруля «Либерти» на орбите, руководит полетом коммодор Приор…

Липового коммодора Приора снедало неистовое желание почесать заживающие шрамы на щетинистой голове. В сотый раз он задается вопросом, почему Мэви не пришла попрощаться. Он помнит десятки из бесчисленных женщин Приора, но никто . не сравнится с Мэви. Он старается не думать о Йецере и его пистолете.

Шаттл уже почти в диапазоне контакта, приближается к Q-кораблю, чей исцарапанный огнем корпус заполняет экраны, затмевает звезды. Потайной экран Рокера упорно остается янтарным, а это означает, что пока нет достаточного повода запускать ракеты. Если адмиралиссимус Фрисд не держит за спиной нож сама, значит, она, конечно, поручила это кому-то другому. Уничтожать Q-корабль — кощунство.

Голоса с «Юнити» по-прежнему бесят неясностью, и никто пока не появлялся, кроме какой-то девчонки, да и та больше улыбалась, чем говорила, и даже Ваун не особо понял, о чем она говорила.

Слева от Вауна гравитационник шепчет соседу, врачу:

— Наверное, скоты захватили ее в плен и она благодарна за спасение.

Врач вторит, вполне предсказуемо:

— Только если бы ее спас человек типа меня. Стало быть, не только не догадываются, что девушка — сим, но и что на этом Q-корабле вообще все не правда. Или воображение Вауна сразу видит преступление, там где есть лишь резонные сомнения?

— От чего бы не отказался, — продолжает врач, — так это от горячего душа.

— Мы все были бы счастливы, если бы ты его принял, — говорит гравитационник.

Они просидели в этом медном тазу уже не один час. Некоторые формальности, потом душ, еда и сон. Завтра начнется проверка. Обычная программа. Один Бог знает, что планируется на этот раз.

— «Либерти», приготовиться к выбросу фала, — говорит мужской голос достаточно четко.

С поверхности корабля срывается облачко и быстро растворяется в вакууме.

Выплывает фал, вялость этой веревки обманчива — она мгновенно преодолевает пропасть, ее свободный конец раздувается и будто гигантская змея с круглым ртом пышет паром из шести ноздрей, присасываясь к люку встречного корабля…

Бубух!

— Есть контакт, сэр! Ваун отвечает, что понял, и снова ловит на себе мрачный взгляд Йецера. Ему хочется как-нибудь воспрепятствовать происходящему, но что он может сделать теперь, когда все зависит от «Юнити»? Физическая связь увеличивает опасность. Теперь они привязаны к мишени, в которую целится Рокер.

Если авалонцы решат улететь, они улетят вместе с ними. И врачу придется идти на борт этого сосунка — возможно, Ваун пошлет парня на смерть. Взгляд Йецера говорит, что во всем виноват Ваун, но Ваун никак не мог помешать ничему. Он всего лишь лейтенант, переодетый коммодором, — слизень, переодетый спейсером… представитель Братства, играющий за команду людей.

По крайней мере пока.

Пока он играет за команду людей.

Эта команда играет за Вэлхэл и Мэви. Команда противников призов не получит.

— Герметизация завершена, сэр.

Начать стоило бы с того, чтобы отобрать у Йецера его пушку. Отвлекает.

Может ли Ваун здраво мыслить, когда его того и гляди пристрелят? Конечно, ни одна из сторон не хочет, чтобы он мыслил здраво; они предпочитают думать за него, но его шея ближе к топору, чем шеи других, а кроме того, он почему-то чувствует, что отвечает за жизнь членов экипажа — ведь по крайней мере пятеро невиновных в команде есть. Если этот здоровяк струхнет, он может совершить ужасную глупость по отношению к Вауну.

Помощница командира дергает переключателями и отключает искусственную гравитацию, как только резкий толчок указывает на то, что присоединение фала закончено. У Вауна секунду кружится голова, потом все нормально. По мере приближения «Либерти» датчики уровня радиации мигают все чаше, но кабина хорошо защищена.

Врач отстегивает ремни безопасности:

— Разрешите…

— Нет. То есть не разрешаю.

Ваун быстро осматривает затуманенный круг лиц, но видит лишь удивление ни раздражения, ни насмешки. Значит, ему продолжают подыгрывать. Его решение не является беспрецедентным, ибо капитанам кораблей позволительно быть осторожными.

— Первый контакт поручается офицеру полиции. Здоровяк напротив обнажает при этой новации псевдокоммодора зубы, но, начни он возражать, слушатели встревожатся, а проход на «Юнити» пока открыт. Ваун бросает свирепый взгляд, и он отступает перед неизбежным:

— Сэр!

Йецер расстегивает ремни и вылетает из кресла.

Он плывет к дверям, помощница срывает перемычку. Шипит воздух, люк открывается. И Йецер уходит по пуповине в туманную даль. Врач удивлен и почти не скрывает, что расстроен.

Помощница хмыкает и морщит нос.

— Фу! Представляешь, двенадцать лет в такой вони?

Ваун ничего, кроме легкой затхлости, не чувствует.

— А я предвкушаю котел отличного водорослевого супа, — говорит радист.

Темно-желтым туманом плавают вокруг его головы волосы.

— Эта кашка?

— На вкус как какашка! — говорит врач.

— Кашка — какашка!

— Воняет лавками, — торжественно объявляет врач.

— Воняет девками! Давай обнимай… Помощница и гравитационник визжат от хохота.

— Прекратить! — кричит Ваун. — Помощник, приготовиться…

Гаснут огни. Ваун с ужасом смотрит на приборную доску, которая тоже стала черной. Ни ламп, ни подсветки приборов. Ничего. Как им это удалось? Закрыть люк вручную… Он нащупывает свой ремень, ошалело смотрит, как врач медленно всплывает к потолку с закрытыми глазами. Навигатор храпит, вяло поднимая руки в тошнотворной мольбе. Свет падает лишь из люка и усиливается, когда сжимается фал.

Рокер получил необходимые ему доказательства. Теперь он может нажимать на кнопку.

На борту есть еще один пистолет, он прикреплен к пульту помощницы.

Помощница что-то бормочет и вращает глазами. Необходимо добраться до этого пистолета…

Ваун расстегивает ремень безопасности и прыгает к пистолету. Из-за волнения он отталкивается слишком сильно, выхватывает пистолет из кобуры, пролетая мимо помощницы, и врезается в пульт плечом. Отскакивает в сторону, плывет назад, беспомощно размахивая руками и ногами, пока не удается найти точку опоры. Верх и низ несколько раз тошнотно меняются местами. Теперь кажется, что кабина перевернута вверх дном, а мертвый или умирающий экипаж — у него над головой.

Ракеты Рокера уже, конечно, в пути.

Ваун пытается сориентироваться по свету, льющемуся из люка, но свет меркнет, заслоненный тенью. Тень плывет вверх, потом налево, потом снова вверх и устраивается внизу, под ним.

Вауну в отчаянии удается пнуть плавающего в воздухе врача; в результате сам он, вращаясь, отлетает к люку. Врезается, хватается за косяк, дотягивается до рычага — и его останавливает мощная рука. Он внезапно утыкается в зеркало.

Его отражение одето единственно в шорты и мягкую кепку. Оно улыбается и говорит:

— Приятно познакомиться, брат! Это голос! Его собственный голос, голос Приора. Снаряды в пути. Ваун толкает гостя стволом и кричит:

— С дороги! Улыбка исчезает.

— Убери это, брат! Подожди! Я Аббат… Он хватается за пистолет. Ваун стреляет ему в грудь.

Далеко внизу пустынный океан движется столь медленно, что вроде совсем не движется, а «Суперогонь» повис в воздухе, и время умерло. Небо на границах мироздания густого кобальтово-синего цвета. Солнце над головой. Ангел низко на северо-западе.

Ваун летит, но у него болят глаза и все тело одеревенело. Он кисло посматривает на Клинка, который тоже не смыкал глаз, а все-таки нашел время пришить погоны старшего лейтенанта. Где он их отыскал, мать его? С ума сойдешь от такого рвения!

Если это состязание в выносливости, то Ваун его проиграл. Ему необходимо немного поспать, хоть несколько минут — но он поспит здесь, в кресле, ибо, уйди он в спальню на корме, он вернется через неделю. Понятно, что он на одну бессонную ночь опережает Клинка, но мысль о том, чтобы сдаться и уснуть первым, для него непереносима.

— Старший лейтенант?

— Сэр?

Лиловые глаза подернуты розовым, но не то чтобы слишком.

— Вы верите в любовь, Клинок? — Да, сэр. — Да? Правда? Вы любите гражданку Фейрн?

— Да, сэр.

— Сильно?

— Очень сильно.

Угловатые черты отражают исключительно уважительное внимание, ни эмоций, ни страсти.

— Ага, — мрачно говорит Ваун. — А если я прикажу вам пойти туда и трахнуть ее, не спрашивая ее разрешения… вы подчинитесь?

Не моргнув:

— Не верю, что вы бы дали такой приказ, сэр. Такой вот трибунал чувств.

— А если я считаю, что это самое лучшее, что вы могли бы сделать? Если так?

Клинок мгновение смотрит прямо перед собой, потом резко переводит взгляд на Вауна и говорит:

— Я бы подчинился, сэр.

— Почему?

— Я обязан подчиняться, сэр.

— И все?

— Нет, сэр.

— Ну?

— Отец всегда говорил мне, что никогда не нужно отвечать на гипотетические вопросы, сэр. Но если придется, сказал он однажды, то следует всегда выбирать самый бредовый ответ. Я… я точно не знаю, что он имел в виду, сэр.

Ваун хмыкнул, снова признав поражение. Но в гипотетический совет отца он тоже не поверил.

— Ты играл когда-нибудь в покер, Клинок?

— Да, сэр.

— Хорошо?

— Да, сэр, — важно ответил Клинок. Ничего удивительного!

— Берите штурвал, старший лейтенант. Пойду сварю кофе.

Ваун встает и тащится на корму, размышляя о том, что если бы было побольше таких рэндомов, как Клинок, то не было бы необходимости в Братстве.

Его отбросило назад отдачей, он ударился головой обо что-то твердое, из глаз посыпались искры. Он заметался в панике; слишком много мыслей, слишком много преград… Смертоносные снаряды Рокера, несомненно, в пути; все остальные члены команды скорее всего погибли, но, может быть, только потеряли сознание, и долг Вауна постараться спасти их, хотя двое из них плавают, как вздумается, и путаются под ногами.

Он утыкается лицом в мертвенно-бледное лицо врача, видит торчащий из зеленых губ разбухший язык… отпихивает его и дотягивается до люка. Теперь люк наверху. Необходимо закрыть люк, запустить аварийную расстыковку и включить двигатель. Возможно, что погибли уже все члены его команды, но если нет, то погибнут точно, когда прилетят ракеты, и он погибнет тоже.

В дверном проеме темная дымка освещена светом сзади. Когда Ваун касается притолоки руками, руки становятся красными. Он висит, ищет опору под ногами.

Пристреленный им парень улетел назад в фал — вследствие выстрела и выхлопа его собственной жизненной энергии. Тело будет доказательством, самым настоящим. И где-то там Йецер…

Нельзя бросать Йецера, даже не посмотрев…

И Ваун смотрит в люк в надежде, что Йецер в пределах досягаемости, и его начинает кружить. Он вдруг смотрит вниз и бросается головой вперед в фал.

Но фал уже совсем сжался. Ваун влетает в широкую камеру, разворачивается, подхваченный псевдогравитацией, и больно шлепается на горячий металлический пол.

Минута, чтобы прийти в себя и перевести дух. Попытавшись встать, он понимает, что не может. Ужасающе жарко здесь, в оболочке Q-корабля.

Йецера здесь нет, а пристреленный Вауном парень лежит у дверей в дальнем углу. Кровавый, странно маленький комок, рядом с которым на коленях стоят двое, злобно оглядывающихся на Вауна.

На одном голубые шорты, на другом черные. Опять Радж с Дайсом. Или это Ваун — стройный, изящный, загорелый под солнечными лампами Q-корабля.

— Возьму себе, — говорит тот, что в голубом. Он натягивает кепку Аббата себе на голову и встает. Это не военная пилотка, а какой-то неописуемый головной убор, подходящий футболисту. Он грустно смотрит на Вауна.

— Какой страшный позор, брат.

Ваун еще раз пытается встать, но больше, чем встать на колени, у него не выходит. Тело, как мешок песка, пистолет тяжел, как надгробная плита. Струйки пота быстро бегут по коже.

— Отдай, пожалуйста, пистолет. Парень в кепке медленно приближается и протягивает руку.

— Стоять!

Парень останавливается, но больше удивляется, чем злится.

Я Голубой. Я Желтый. Я Красный. Я всех цветов…

— Ты Голубой! — говорит Ваун, не узнавая в дряблом кваканье собственного голоса. Пистолет опускается. Они поймали его в гравитационную ловушку, как жука в паутину.

— Я Аббат.

— Вот этот был Аббат! — у Вауна едва хватает дыхания, чтобы говорить.

— А теперь я — Аббат. А ты — не Приор. — Он начинает медленно приближаться. — Отдай пистолет.

— Стой на месте, или я стреляю! — Ваун обеими руками сжимает пистолет и с силой поднимает его.

Им не отобрать его, не угодив к нему в гравитационную ловушку. У него ломаются ноги и шея. Скоро он не сможет дышать.

— Мы не причиним тебе вреда, брат. Не причиним.

— Один шаг — и я стреляю!

— Мы — твои братья. — Аббат приближается. Ваун, всхлипнув, стреляет ему в бедро. Аббат вскрикивает, его нога вылетает из под него, он падает медленно из-за неравномерной псевдогравитации. Черный прыгает, подхватывает его, опускает на пол. Похоже, пуля прошла прямо через мышцу навылет; попади она в кость, нога бы отвалилась совсем.

Черный находит, куда нажать пальцем, чтобы остановить кровь, и поворачивается к Вауну со злобой и удивлением во взоре:

— Ты нас всех пристрелишь, брат?

— Рокер пристрелит! Сюда летят ракеты! Мы все будем разнесены на нейроны!

Черный качает головой.

— Это не извинение!

В дверях с аптечкой в руках появляется еще один брат. В зеленых шортах.

Аббат стонет и скулит.

Ваун начинает отползать, но для этого нужны руки, а ему еще нужно целиться. Дюйм за дюймом… сердце сейчас лопнет. Он останавливается и тут же понимает, что добрался до стены. Край входа в фал — над ним, на высоте пояса.

Каким-то образом придется подниматься.

Двое утаскивают Аббата. Заляпанный кровью, в кепке, черный идет к Вауну, его лицо сурово.

— Теперь я — Аббат, брат. Отдавай пистолет!

— Стрелять буду!

Аббат приближается. Аббат, Аббат, Аббат… Тут будут сотни Аббатов, все одинаковые, все Вауны, все Раджи, Дайсы и Приоры…

Смятому в комок, ослабевшему Вауну лишь двумя руками удается отодрать пистолет от пола и навести на Аббата. Пот заливает глаза, он беспомощно моргает. Выстрел. Мимо. Пуля с жутким грохотом ударяется б стену.

— Отдавай пистолет.

Аббат приближается — озадаченный, злой, встревоженный, — но приближается.

Он вытягивает вперед руку в малиновой перчатке.

Теперь уже поздно спасать «Юнити», Рокер уничтожит ее. Слишком поздно.

Пистолет выскальзывает из вялых мокрых рук.

Стальные оковы гравитации расслабляются. Аббат берет пистолет и швыряет его через фал во встречающее судно. Потом он опускается рядом с Вауном на колени, обхватывает его руками и крепко обнимает — всхлипывающего от страха, разочарования и стыда.

Я считаю, что тебе следует меня поцеловать, — радостно говорит Фейрн, пожирая при этом огромный неаккуратный сандвич. Ваун пришел на корму в камбуз за очередной порцией кофе. Кофе хватило ровно по полкружки, и нетрудно было догадаться, куда делось остальное. Проведя весь день в постели, Фейрн выглядела живой, веселой и свежей. Бледно-зеленое платье очень идет к рыжим волосам.

Ваун вял от усталости; у него болят веки. Ни он, ни Клинок не спали все время полета, даже не покидали кабины более чем на несколько минут. Они сменяли друг друга у штурвала, так в общем-то и принято при полете на таком непослушном судне, но в данном случае определенную роль сыграло и взаимное упорство. Сейчас катер ровно опускается, Кохэб недалеко.

— Какого черта мне тебя целовать? Но пытаться охладить Фейрн так же бесполезно, как пытаться осушить океан.

— Во-первых, тебе это определенно понравится. Во-вторых, мне нужно набираться опыта. В-третьих, я открыла для тебя Кохэб, и так ты смог бы меня отблагодарить.

Фейрн триумфально улыбнулась, продемонстрировав кусочек зелени, застрявший в передних зубах.

— Я не в настроении.

Вспомнив абсурдную беседу о гипотетических вещах, которую они вели со вторым пилотом, Ваун добавил:

— Я пошлю тебе Клинка. Сколько раз велеть ему поцеловать тебя и какова должна быть продолжительность каждого поцелуя?

— И не подумай! Клинка я всегда могу поцеловать. Сейчас мне нужен настоящий, истинный герой.

Под развязностью она наверняка скрывает искреннюю мольбу о любви. У деточки проблемы.

И у Вауна тоже.

— Ты украла кофе и не получишь поцелуев ни от одного из нас. Свари еще.

Он наклонился и посмотрел в иллюминатор.

Пару часов они летели параллельно берегу Цисли, но без автоматики особо много не разглядишь. Сейчас, когда катер опустился, показался бесплодный, совершенно невыразительный ландшафт с мелкими остатками зданий и поселений.

Остатков много. Когда-то здесь располагался процветающий, плодородный сельскохозяйственный район Сверхпроизводство в древние времена выдоило почву, осталась засоленная бесполезная пустыня. Сначала слишком много людей — потом, в результате, никого… Почему эта мысль заставляет вспомнить Приора?

Фейрн надула губы.

— Чего вы ждете, адмирал? Что мы найдем в Кохэбе? — и она с воодушевлением укусила сэндвич.

— Ничего.

С набитым ртом говорить было сложно, и Фейрн вопросительно подняла тонкие рыжие брови.

— Думаю, им должно быть известно, что произошло прошлой ночью. Пиподы им бы рассказали… Черт, смотрят же они общественный ком, как и все. Они убежали.

Предположение было совершенно диким, о чем Вауну сказали глаза девушки, но единственное, чем он мог оправдать свою безумную эскападу, — это скорость.

Здравый смысл и усталость вместе говорили Вауну, что он ошибся. Ему следовало послать сюда ударные силы Патруля.

Отключив автоматику, Ваун добился возможности проникнуть в Кохэб, не объявляя о своем прибытии, но «Суперогонь» был настолько неуправляем, что он не мог решиться на посадку у задних дверей — на пляже, например. Он бы приземлился на взлетно-посадочную полосу, если бы она уцелела. Судя по географическому справочнику, не уцелела, но, возможно, ее починили. Если нет, Ваун быстро пролетит мимо цели, и все — даже не покидая Вэлхэл, он бы мог собрать больше сведений при помощи наблюдательного спутника.

Иными словами, он явно вылетел неподготовленным. Эта мысль была ему не по душе. Еще меньше ему нравилась альтернатива — чего он надеялся добиться?