С рассветом лейтенант прибывает в головокружительную роскошь Вэлхэла, и ему отводят комнаты, которых постеснялась бы самая распутная императрица Джолианской Династии. Ему сообщили, что это не главное здание, просто отдаленные гостевые апартаменты, редко используемые, но ему здесь понравится. Обходительные симы ответят на все его вопросы, сделают все что угодно, принесут любое затребованное им блюдо или деликатес. Роботы будут немедленно выполнять его распоряжения. Ему только надо попросить… но лейтенант настолько измотан, что просто стягивает с себя одежду и падает на шелковые простыни, засыпая еще прежде, чем закрываются глаза.
Через несколько часов он просыпается в дикой лихорадке и с головной болью — такой убийственной, что трудно даже глаза открыть. Он выбирается из постели, чтобы пойти в туалет, и без сил валится на пол.
Новоиспеченному лейтенанту Вауну нравится считать себя несгибаемым. Ему приятна мысль о том, что колдуны-генетики авалонского Братства смастерили для него тело, превосходящее тело любого рэндома на Ульте. Ребенком он никогда не страдал от летних болезней, зачумлявших дельтийские деревни. Он обладал иммунитетом к Бладракторской Рыси и всем прочим инфекциям, пронесшимся через Доггоц за последние пять лет. Он всегда лучше других справлялся с физическим напряжением, которому столь бессердечно подвергались новобранцы, как то: муштра, лишение сна, а еще — голод, перегрев, переохлаждение, лихорадка и невообразимое сочетание всяких прочих прелестей. Он вышел из Доггоца живым и в здравом уме через пять лет, и это само по себе чудо, которому он обязан своей несгибаемостью.
Впервые в жизни он может испытать роскошь и комфорт.
А он хочет только одного — умереть.
Яростно вцепившись в резные перила из слоновой кости, лейтенант Ваун осторожно прокладывает свой путь вниз по лестнице, достаточно широкой для марширующего шеренгой взвода. Он по щиколотку тонет в ковре и куда взглянет всюду видит блеск: хрусталь и мрамор, золоченый орнамент и картины в золоченых рамах. Он чувствует себя ничтожным и грязным в столь роскошной обстановке. Он в конце концов всего лишь крестьянин, и здесь ему не поможет ничто из того, чему он научился в Доггоце.
Три дня он мучился лихорадкой и два дня провалялся без сил, а сегодня намерен выйти и исследовать Вэлхэл, и пусть он сдохнет из-за этого.
Дом кажется пустым, если не считать самого Вауна. Однако когда на ватных ногах он добирается наконец до безопасного холла, он видит парня, развалившегося на пухлом диване и наблюдающего с издевательской ухмылкой за его мучениями. На парне только малюсенькие красные плавочки, он водит большими пальцами ног по ковру. Его кудрявые волосы ровно подстрижены на середине лба.
Это коммодор Тэм, но уж больно он вальяжен для столь неугомонного человека и совершенно неуместен на фоне всей этой роскоши.
Ваун в шортах и майке — это все, что он нашел у себя в комнате, но он выпрямляется и…
— Бога ради, иди сюда и садись, — говорит Тэм, смеясь. — Если попытаешься встать по стойке «смирно», то упадешь! Здесь мы этой ерундовиной заниматься не будем. — Он смотрит, как Ваун ковыляет по широкому ковру в его сторону. — Перед Рокером можешь раболепствовать, но не перед нами, жалкими смертными.
Ничтожный лейтенант даже коммодора вряд ли может счесть простым смертным.
Потея и задыхаясь от напряжения, Ваун рушится на стул рядом с ним. Его слабость унизительна; у него такое ощущение, что он пробежал расстояние отсюда до Доггоца.
Тэм одобрительно оглядывает его.
— Врач сказал, что завтра ты, возможно, сможешь встать, а послезавтра сделать несколько шагов.
— Я постараюсь… сэр.
Тэм снова смеется, но не злобно.
— Ты когда-нибудь болел до этого по-настоящему?
— Нет, сэр.
— Я так и думал.
Ваун смотрит на него изучающе.
— Постыдно для меня, сэр. Сразу после получения звания, я хочу сказать. А я так нужен сейчас, чтобы помочь в борьбе с Братством. — Да, — Тэм едва заметно кивает и подтверждает взглядом сказанное Вауном. Тэм — честный малый. Он подчиняется приказам, но у него есть совесть, и он не одобряет происходящее. Теперь у тебя все будет хорошо, я уверен.
Ваун решает поверить и успокаивается. Ему интересно, что они будут делать дальше.
— Твое недомогание не вызвало, впрочем, никаких проблем, — говорит Тэм. Мы собираемся произвести выкачку мозгов здесь, в Вэлхэле — в Хайпорте слишком много острых глаз и длинных языков.
Но чтобы установить оборудование, необходимо время, и возникли кое-какие сложности.
— Какие сложности, сэр?
— О… политика. Кроме того. Рокер очищал поместье от чужих. В Вэлхэле постоянно торчат десятки гостей — адмиралы исполняют большую часть своих политических обязанностей дома, выпивая и закусывая. Но чтобы от них избавиться, нужно время. То есть просто так схватить и вышвырнуть за задницу президента или премьер-министра невозможно. Поэтому нам пришлось тебя припрятать. Теперь все смылись. — Тэм ободряюще улыбается. — Но в ближайшие несколько дней ничего не случится. У тебя есть время поправиться. Так что наслаждайся жизнью — только не переусердствуй, договорились? Ты слаб, как мыльный пузырь, а если упадешь и сломаешь руку, то никак не поможешь делу.
— Да, сэр.
Ваун прикидывает на глаз расстояние между собой и дверью и гадает, сумеет ли пересечь его без передышки на середине пути.
— Я тебя покину. Собираюсь поохотиться на летучих жаломышей. Когда к тебе вернутся силы, я могу тебя поучить. Потрясающее занятие! — Тэм дружески сжимает плечо Вауна и вскакивает на ноги. — Помни — не усердствовать!
Он шагает по Большому Залу и исчезает в дверях. Ваун сжимает зубы, принимает вертикальное положение и, пошатываясь, отправляется вслед за ним.
Он сделал уже восемь шагов, когда из боковой двери появляется девушка.
Очевидно, она подслушивала.
Ваун останавливается и смотрит, как она приближается. Она с него ростом, с чудесной фигурой, а ее короткий наряд состоит из серебряной сетки и цветочных лепестков. В Доггоце ни одна девчонка не выглядела так потрясающе. Они, конечно, все там исхудали от перегрузок, оскорблений и тревог, у них обветренные лица и коротко остриженные волосы. У этой волосы густые, сверкающие, темно-рыжего оттенка Кожа загорелая, но на носу проступают веснушки. В ее улыбке изумление.
— Я — Мэви, а кто ты, я знаю. Позволь я помогу тебе.
Ваун открывает рот, чтобы отказаться, но она обхватывает его рукой, и он прислоняется к ней. Это, должно быть, унизительно, но он обнаруживает, что физический контакт неожиданно приятен. Ничего похожего на прикосновение такой кожи он доселе не чувствовал.
— Я слышала, ты похож на Приора, — говорит она, — но не верила… Нет, вот сюда.
— Я хочу… — ему хочется выйти на улицу. Она ведет его к другой двери, а у него нет сил сопротивляться.
— Знаю, — мягко говорит она. — Но зайдем на минутку сюда.
Он оказывается в крошечном туалете с унитазом и туалетным столиком.
— Сядь, — говорит Мэви, закрывая дверь. Пораженный и благодарный, он усаживается на сиденье унитаза. Он снова потеет, как будто долго бегал.
Она облокачивается на стойку для полотенец, складывает руки и улыбается ему.
— В Вэлхэле очень мало мест, за которыми не ведется наблюдения, и так получилось, что это — одно из них.
Ваун подозрительно изрекает:
— О!
Только что Тэм намекал, что тут были люди, которым не следовало бы встречаться с копией Приора, но они теперь ушли. Однако Тэм не давал Вауну разрешения свободно трепаться со всеми, кого он повстречает.
Девчонка, похоже, прочитала его мысли, ибо улыбка ее становится шире.
— Я не собираюсь вытягивать из тебя информацию, лейтенант. Я только хочу кое о чем тебе рассказать.
— Да, мэм.
— Мэви. Назовешь меня еще как-нибудь, получишь между ног.
— Тогда Мэви. Конечно, Мэви. Готов на все ради вас.
Она смеется, и в ее лице появляется лукавство.
— На все? Ты не в том состоянии, чтобы обещать такое!
— Скорее всего да.
Ваун припоминает, что медработница говорила ему тогда в Доггоце о ежедневной добавке «закрепителя» в бустер. Ему вдруг кажется, что, пожалуй, ему бы и хотелось попробовать. Девчонки в Доггоце никогда его не интересовали, даже когда они бегали голышом в душе, а другие мальчишки их домогались и, очевидно, их хотели. Тело есть тело… но эта девушка с тяжелой грудью и лепестками цветов — исключение. Ему довольно-таки приятно прикасаться к ее коже.
Она загадочно улыбается.
— Я — официальная хозяйка Вэлхэла. Знаешь, что это означает?
У Вауна об этом было самое общее представление, и он отвечает:
— Нет, мэ… то есть Мэви.
— Это означает, что я развлекаю гостей, слежу за тем, чтобы бытовая техника обеспечивала их всем желаемым, и сплю с Рокером.
Ваун придает лицу непроницаемое выражение.
— Понятно.
— А время от времени с гостями — если он меня просит или мне самой нравится.
Он, конечно, слышал в Доггоце об этом. У аристократов не те стандарты жизни, что у крестьян.
— Зачем вы мне об этом рассказываете? Она обнажает зубы. Очень милые зубы.
— Потому что мне не нравится то, что происходит. Красные отблески в ее волосах изумительны.
— Да?
Вауну, конечно, тоже не нравится, но он чувствует, что попался в ловушку.
Он в опасной ситуации: ведет интимную беседу с личной девушкой адмирала. Туалет — не романтика, но весьма подозрительное уединенное место для встреч.
— Твоя болезнь, например. Знаешь, в чем ее причина?
— Перенапряжение, я считаю. Я был в очень напряженном…
— Дерьмо все это, парень! Приор гораздо умнее.
— Перед отъездом из Доггоца мне сделали несколько уколов, — осторожно проговорил Ваун. — Полагаю, что у меня была реакция на один из них.
— Ты был напичкан ослабленной вакциной определенного вируса. Они пытались изобрести что-нибудь, что могло бы инфицировать только Братьев, но никого из нас. Ты знаком с человеком по имени Тонг?
Ваун качает головой.
— Они нашли микроб, который оказался способен его убить. Это было непросто.
Ваун пожимает плечами, а потом напоминает себе, что идет война.
— Наверняка вакцина действует медленнее, а? А ты выжил, и теперь они считают, что у тебя иммунитет. Проблема еще в том, что это стопроцентная смерть для обычного человека. Думаю, что теперь они забудут о биологической войне — у вас, парни, крепкая конструкция.
— Откуда ты это знаешь?
— Я шпионила. — Мэви поворачивается к зеркалу над туалетным столиком и принимается рассматривать свое лицо. Но и так она может наблюдать за Вауном. Приор довольно часто приезжал сюда.
— Да?
— Он хорош.
— В постели?
— Обычно в кустах, но именно это я и имела в виду. Они подсластили тебе бустер. И я полагаю, достаточно развратной дозой.
Это все объясняет.
Должно быть, его лицо выдало его, потому что Мэви смеется и непристойно покачиваетcя.
— Посмотрим — когда к тебе вернутся силы. Послушай, лейтенант. Мне это не по душе. Выкачка мозгов — варварство, и Приор мне нравился. Да, я знаю, что идет война, но мне это не нравится. Я только хочу, чтобы ты знал, что из-за всего этого ты попал в жуткую переделку.
— Я? — Ваун чувствовал себя самой ничтожной пешкой в Галактике.
Мэви оборачивается, чтобы посмотреть на него. Он не может не рыскать глазами по ее восхитительному телу. Он не может не представлять себе, что будет, когда опадут лепестки. И она это понимает. — — Да, ты. Они попытались поставить тебя на место Приора, верно? Он собирался вылететь навстречу Q-кораблю, а вместо него полетишь ты, верно?
— Не знаю.
Но он предполагал, что план именно таков.
— А Приор должен знать некий пароль, верно? Вот зачем нужна выкачка мозгов — они не поверят, что он по собственной воле скажет им настоящий пароль. Мне сказали, что обычные лекарства вроде не действуют, и если они будут его пытать, он сможет солгать. А тебе можно доверять.
Пухлые губы складываются в коварную улыбку.
— Я предан…
— О, не прикидывайся дурачком, мальчик! Даже Рокер не предан, как бы ни старался притвориться. С чего им тебе доверять? Назови хоть одну нормальную причину.
— Приор изнасиловал мою мать.
— А Рокер заживо похоронил тебя в Доггоце. Теперь ты знаешь, что это такое.
Рокер послал ее узнать, кому предан Ваун. Может быть, узнав это, она и Вауну тоже расскажет, потому что он и сам не знает. После пяти лет Доггоца он знает лишь одно — если перед ним одновременно окажутся и Приор, и Рокер, а в магазине только один патрон, в живых останется Приор.
Девчонка немного наклоняется вперед, будто бы для того, чтобы поделиться секретом, и ее груди шевелятся в серебристых сетях.
— Кроме того, им придется тебя подкупить. Конечно же! Почему он не понял этого? Мэви подходит к нему и приподнимает рукой его подбородок. Она так близко, что он чувствует ее тепло, ее аромат. Глаза темные и глубокие, в волосах горят огоньки.
— Они спросят тебя, чего ты хочешь в качестве награды, лейтенант.
— Спросят?
Мэви мрачно улыбается.
— Не надо продавать себя слишком дешево. Я поняла это очень давно.
— Что бы вы порекомендовали в качестве разумной платы?
— Требуй все на свете. Они тебе все что угодно пообещают — только непременно попроси.
С неожиданным трепетом возбуждения Ваун понимает, что у него есть одно желание, которого не было раньше никогда.
— Они сдержат свои обещания?
— Может быть, если удастся таким образом все уладить, им придется. — Какое-то мгновение она мрачно изучает Вауна. — Есть много способов поймать на крючок обычных людей, но ты совсем другой. Вот поэтому-то они и подсластили твой бустер. Понял?
— Да, кажется.
— Скоро они начнут подпихивать под тебя девиц. Девушек, которым они доверяют. Они хотят получить все возможные доступы к тебе. Понимаешь?
Он кивает.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Затем, что я хочу, чтобы у тебя была возможность бороться во время переговоров. Затем, что я серьезно отношусь к Приору. Затем, что я презираю Рокера.
Это было из области невозможного. Она видит, что он ей не верит, и ее голос становится настойчивее.
— Это все, что я чувствовала, когда спала с ним. О, он может притвориться, когда надо, но у него тяга к молоденьким мальчикам.
Даже после пяти лет в Доггоце это оставалось вне разумения Вауна, но идея совокупления тогда отвращала его сама по себе.
— А почему он не пользуется «закрепителем»?
— О, он им пользуется. И тогда еще больше бегает за молоденькими мальчиками.
Ваун задумывается об этом со всем прежним отвращением.
— Это поэтому коммодор Тэм расхаживает здесь почти голый?
Мэви загадочно пожимает плечами.
— У него это не в обычае, но, возможно, ему велели поглядеть, к чему тебя тянет.
— Нет. К этому — нет.
А вот нечто другое теперь кажется намного более интересным.
— Хорошо. Теперь слушай, мальчишка-лейтенант, если когда-нибудь то, что я рассказала тебе о Рокере, просочится, тогда ему никогда не стать адмиралиссимусом, а это его цель. Если он узнает, что я рассказала тебе, он нас обоих скормит хищным зверям. Я могу верить, что ты меня не предашь?
Ваун кивает. Он поднимает себя, как рычагом, в вертикальное положение и держится на ногах намного лучше, чем ожидал. Она вплывает в его объятия, и их губы встречаются.
***
После долгих лет отсутствия Рокер вернулся в Вэлхэл с победой в омерзительной компании паршивцев. Адмиралиссимус и сам был отъявленной мразью, но в его компании встречались экземпляры и похлеще. Мудрые советчики, которые были у него прежде, типа Уэджери и Малгрова, остались далеко в прошлом. Теперь он якшался с отбросами — Кареглью, Легарфом, Тоулетом, Липо — сборищем наиболее невыносимых и бездарных подхалимов из Патруля, старательно подобранных, несомненно, тщательно выбранных из-за их способности досадить Вауну. И теперь они веселились и пировали в Большом Зале, подобно шайке победивших висканских всадников.
Ваун апатично ковырялся в выставляемых перед ним шедеврах кулинарии.
Очевидно, составитель меню не остановился ни перед какими расходами: икра стрилеров, мороженая жар-птица с Гангадора, желе из язычков дилформ, арктические трюфели… Кроме того, он мрачно отметил, что разграблен и его наиболее рьяно охраняемый угол винного погреба.
Рокер наслаждался жизнью вовсю, громко рассказывал скабрезные истории, которые его кореша приветствовали канонадами аплодисментов и деланного веселья.
Время от времени кто-нибудь отпускал брезгливую остроту в сторону Вауна.
Его предусмотрительно усадили между двумя отвратительными ему женщинами, адмиралами Гаргель и Буриор. Гаргель была смертельно скучна, а также слыла потаскушкой и в постели, по слухам, была столь же тосклива, сколь и в беседе.
Делать пассы в сторону Вауна сейчас было невыгодно, а посему она трепалась о пустяках в перерывах между хихиканьем со своей соседкой.
Ужасная адмирал Буриор была еще хуже: она дразнила Вауна всем на потеху. У Буриор была костлявая, угловатая фигура и продолговатое лицо с большущим носом и резко очерченными скулами. Вауну не нравились ни ее лицо, ни ее политические взгляды, ни ее забавы. Только однажды он принял ее приглашение, и тогда она до полусмерти его исцарапала, принуждая его совершить то, что ему было противно.
— Гора старой рухляди! — провозгласила она. — Как скучно и пыльно! Мне кажется, что Вэлхэл раньше был гораздо лучше.
Тут оживился Рокер.
— Ты о том времени, когда здесь заправляла Мэви?
— Ну конечно, ведь именно прикосновение женщины делает дом домом.
— Одной женщины? — спросил Рокер и показал всем свою улыбку, чтобы все поняли, что это острота.
— Одной-единственной, — согласилась Буриор. — Но чтобы в доме она пробыла дольше недели. Появился наконец десерт.
— Вино превосходное, — ядовито проговорила Буриор. — Знаменитый год.
Представления не имела, что оно еще сохранилось.
— Согласен, дорогая, — сердечно сказал Рокер. — Давай попросим еще несколько бутылок, а? Ваун хитро улыбается.
— Почему бы и нет? В конце концов у нас всего несколько недель осталось на подобную чепуху, а?
Рокер хмуро скалится.
— Возможно, для некоторых из нас — и того меньше.
Слушатели неловко смеются.
— И все же тосковать не стоит! — Лицо адмиралиссимуса раскраснелось от выпивки и триумфа. — Это — радостное событие. — Он не объяснил, почему, но адмиралиссимус никогда не был обязан что-либо объяснять. — Тоулет, спой-ка нам.
Ваун вздрогнул. Тоулет был невысоким смуглым мужчиной. Он не имел репутации блестящего певца, но слыл прославленным подхалимом. Тоулет кивнул, криво улыбнулся и в конце концов разразился пошлой балладой.
Рокер стал подпевать, а это значило, что и остальным пора влиться в общий хор.
С Вауна хватило. Он был уже на полпути к дверям, когда его стул с грохотом рухнул. Он слышал, как Рокер, перекрывая общий шум, орет его имя, но не остановился. Хлопнув за собой дверью, он бросился бежать. Ему необходимо было найти нору и зализать раны.
Дом-на-Утесе был единственным местом на острове, где Ваун мог быть уверен, что за ним не ведется наблюдение, единственным местом, где не стояло жучков службы безопасности. Даже Рокер не мог знать об этом, поскольку Ваун сам обнаружил дом случайно, во время горной вылазки, а потом разыскал подземный ход к заложенной кирпичом двери в подвале. С помощью Мэви он превратил отвратительные руины в крохотный приют на двоих, в тайное убежище с видом на залив, много лет назад сооруженное в природной пещере на крутом обрыве.
Выставив из Вэлхэла предательницу, Ваун избегал этого места годами. В конце концов он стал пользоваться им, когда хотел уединиться. Он даже девочек редко приводил сюда, хотя в этом и состояло, вероятно, первоначальное предназначение дома. Тут было удобно прятаться от рэндомов, беспрестанно болтающих о власти и сексе; тут была удобная студия для занятий, которые Ваун предпочитал не рекламировать, типа рисования или скульптуры. Неизвестные гении, сконструировавшие его душу, не пренебрегли художественными способностями, за что Ваун всегда был им благодарен.
Бытовые роботы никогда не приходили в Дом-на-утесе. В этот день дом неоспоримо доказал свою ценность. «Уютный беспорядок», — сказал себе Ваун и огляделся. Россыпи книг, набросков и одежды, покрывавшие пол и мебель, были подчеркнуто человечны, они как бы говорили: мы — лекарство против совершенства остальной части Вэлхэла. «Логово свиньи, — возражало его сознание, — неряшливое и мерзкое». Грязные стаканы, сосуды с засохшей глиной… редко тут бывало настолько запущено. Постель не убрана еще со времени полузабытого визита энергичной дамы — каслорнского архиепископа.
Наполнив стакан тонким гицанским бренди, прихваченным по пути в погребе, Ваун опустился в мягкое кресло, и ему захотелось, чтобы автор его печени создал бы ее менее способной к переработке спирта. По-настоящему напиться он был практически не способен. Существовали, конечно, и другие средства, но на рассвете ему понадобится свежая голова: Рокер раскроет свой таинственный сюприз.
Какое-то время Ваун сидел и пытался просчитать, что это мог бы быть за сюрприз, но после половины стакана он отказался от этой бессмысленной затеи.
Потянувшись за добавкой, он понял, что вместо этого размышляет о Мэви, что было еще более бессмысленно… больше сорока лет прошло с тех пор, как он раскрыл ее вероломство и вышвырнул ее… почти пятьдесят — с тех пор, как он победил Братство и вернулся домой, к славе и наградам героя… почти семьдесят с тех пор, как слабоумная девственница из Пуцайна родила придурковатого темноволосого сына, избранного, по ее мнению, Богом для спасения мира.
Наполняя трясущейся рукой второй стакан, Ваун решил, что спасение миров штука одноразовая. Мирам следовало бы оставаться спасенными. Раз и навсегда.
Нечего удивляться, что Вауна не узнали на вечеринке у Мэви. Говоря правдивым языком биологии, он стареет. Он не мог вспомнить, каков обычный человеческий срок — а у него, наверное, другой, — но скорее всего меньше ста лет, и гораздо меньше, если вычесть старческую дряхлость. При помощи хорошего бустера он может этого избежать и упиваться цветущей мужественностью еще лет сто, прежде чем наступит внезапное разложение, такое ужасное, как то, что cлучилоcь с Тэмом.
Ваун подумал, что заслужил это столетие. У него есть на него право!
Девочки. Вечеринки. Стрилеры. Даже рисование…
Потом он впервые осознал, что, сам того не замечая, смотрит на свой мольберт и уже так долго, что, даже закрыв глаза, видит рисунок на обратной стороне век. Это было искусное изображение обнаженной девушки, развалившейся на траве и украшенной солнечным светом и лепестками цветов. Он набросал ее одним печальным днем много недель назад и напрочь забыл закончить. Выбираясь из кресла, Ваун обратил внимание, что у девушки золотисто-каштановые волосы.
«Излишне сладострастные», — решил он, пробираясь к мольберту через мусор. «Не такие симпатичные, как у Фейрн», — размышлял Ваун, вытаскивая картину на балкон. «Бессмысленная трата времени», — решил он, швырнув ее подальше. Он посмотрел, как картина, кувыркаясь, улетает в пустоту подобно раненой птице, и следил за ней взглядом, пока она не погрузилась в прибой.
Интересно, что рисовали братья на Авалоне или Скице? Себя? Лежащих в траве, в лепестках цветов? В Братстве не было женщин. Дайс рассказал ему об этом на корабле — мужское тело более эффективно. Женское слабее физически, оно — объект нежелательного интереса с стороны рэндомов-мужчин, и в нем слишком много места занимают репродуктивные органы, которые технологическим образцам не нужны.
Понимают ли они, что потеряли? Ваун думал об этом, швыряя вслед за картиной стакан.
В Доме-на-Утесе был небольшой ком. Для службы безопасности он значился как стоящий в пляжном павильоне. Ваун включил его вручную и плюхнулся в кресло.
Возможно, Рокер обнаружит его… мало того, возможно, что Рокер обнаружит этот секретный файл… но дела таковы, что без риска не обойтись.
— Обслуга!
Мгновенно появилась женщина-сим, соблазнительно прислонилась к мольберту, который бы тут же перекувырнулся, прислонись так к нему настоящая девушка.
— Каков прогресс в расшифровке полученного прошлым вечером сообщения?
— Никакого, адмирал! — вздохнула она. — Нам нужен ключ. Сэр, уже сорок два гостя прибыли, и, насколько я поняла, в скором времени ожидаются еще двести.
Мне нужны распоряжения касательно расселе…
— Посели их куда хочешь! Попробуй использовать в качестве ключа слова «Ооцарсис с Искуота».
Сим исчез. С ним исчезла часть комнаты вместе со всем содержимым, включая мольберт.
— Машины хорошо умеют анализировать данные, — раздался голос Тэма с противоположной стороны стола из золотого дерева, — но они не так хорошо умеют анализировать отсутствие данных. — Некоторое время он покопался в книге, а потом ни с того ни с сего довольно сконфуженно ухмыльнулся. — В любом случае, это служит оправданием тому, что я записал несколько собственных откровений.
— Черт возьми, Тэм! Почему ты мне ничего не сказал? Послушай, ты два года скрывал это!
— Смотри, — сказал образ Тэма и превратился в уличную сцену, в звуки голосов и шум моторов, в людей в странных одеждах, спешащих по тенистым переулкам.
— Избавь меня от своих шуток, Тэм, — раздраженно сказал Ваун. — Я тебя хочу видеть. Твою улыбку. Твой — проклятие! — смех!
— Ты обратил внимание? — Тэм вернулся и его улыбка — тоже. — Это со Скица, записано в 29416-м, наше время. Ничего необычного, кроме того, что для трущоб все выглядит уж очень мирно. Никто не встревожен.
— Тебя всегда тянуло к секретам и тайнам, гаденыш. Почему ты не говорил мне? Я бы мог помочь, нет, что ли? Поддержать тебя!
— Ты видел копов?
Сцена мгновенно вернулась обратно. Застывший кадр: двое парней в форме, выделенные из толпы. Может быть, это были Радж с Дайсом. Или Аббат с Приором.
Или Ваун с Вауном. Братья.
Пары бренди сгущались. Ваун сел.
— Это лишь один пример, — сказал Тэм. — Теперь взгляни вот на это. Это то, что меня насторожило. Это сводка новостей. Фотография парня на балконе, читающего речь. Видишь, позади него? Советник или министр? Может быть, секретарь? Теперь вот это — посмотри на спейсера за рулем…
Друг за другом пронеслись пять или шесть эпизодов, загораживая собой мольберт и забрызганный краской стол и полки. По стенам полз солнечный свет из окна, но Ваун сосредоточился на демонстрации кадров и забыл о Рокере.
— Итак. — Тэм снова вернулся, и в его самоуничижении появилось некоторое самодовольство. — Это схема. Никогда не произносить речей и не трясти знаками отличия, всегда оставаться на заднем плане. Совсем не то, что мы видели на Авалоне! Они не могли оставаться тайной при таком их количестве, но ты заметил отсутствие каких-либо признаков очевидных репрессий? Столетие тому назад, сразу же после Великой Чумы, остатки скицской культуры… Скрипнул пол.
— Остановить! — рявкнул Ваун, бросаясь на кровать — за пистолетом под подушкой. Тэм исчез, Ваун развернулся — в дверях стоял лейтенант Клинок, стоял и смотрел в смертоносный прицел. Потом он посмотрел на Вауна и поднял брови.
Позади него, прикрыв рот рукой, стояла Фейрн.
— Идиот припадочный! — заорал Ваун. — Ты чуть не умер!
— Прошу прощения за вторжение, сэр. — Клинок резко встал по стойке «смирно», глядя поверх головы Вауна. — Я думал, что будут еще двери.
— А я думал, что ты Рокер! — Ваун заткнул пистолет за пояс.
Смысл слов заставил Клинка немного нахмуриться, но потом он снова стал безучастен. Он казался совершенно невозмутимым, несмотря на то, что едва избежал гибели, но Ваун видел, как розовато-лиловые глаза тайком сканируют комнату.
— Если б я знал, что вы придете, я бы навощил пол.
— Сэр, адмиралиссимус послал меня сказать, что он готов.
— Скажите ему, пусть сам приходит! — злоба вернулась к Вауну, и ее встреча с остатками бренди привела к образованию крепчайшей смеси. Хуже всего, возможно, было горькое понимание того, насколько часто он недооценивал Рокера.
Какая из девчонок, выбежав из этой постели, доложила о секретном любовном гнездышке? На боссу, конечно, хватило ума не приходить самому сюда, куда не простирается зрение службы безопасности.
Клинок вспыхнул и обратился к Фейрн:
— Скажи, пожалуйста, адмиралу Рокеру, что мы идем. — Он закрыл за ней дверь и повернулся к Вауну.
— Мы идем, да? — спросил Ваун.
Клинок шагнул вперед.
Ваун вытащил из-за пояса пистолет.
— Через твой труп.
Клинок остановился, и на его лице опять появилось раздражение.
— Сэр, адмиралиссимус…
— В задницу адмиралиссимуса!
Насчет этого Мэви тоже врала, и Вауну давно уже следовало догадаться.
Рокер не интересовался молоденькими мальчиками. А маленькая уборная в доме для гостей… Когда Ваун обнаружил, как здорово она напичкана датчиками, он понял, насколько далеко зашла Мэви в своем вранье.
Клинок вздохнул.
— Сэр, мне приказано привести вас.
— А хороший спейсер выполняет приказ, даже если это грозит ему смертью?
— Да, сэр, — печально сказал Клинок. Он наверняка говорил искренне. Этот парень загарпунил трех стрилеров и вернулся без единого синяка.
Ваун начинал чувствовать себя невыразимо глупо.
— Даже если бы у меня не было пистолета, ты бы все равно не заставил меня.
Еще сама Большая Свинья смогла бы, а ты — нет.
— Да, сэр. Но я должен попытаться.
— Ты человек?
— Сэр?
Клинок сделал еще шаг. Комната была слишком захламлена для драки. Два стула, куча картин и табурет между ними.
Ваун снял рычажок с предохранителя.
— Ты рэндом или тоже машина, как я? Может быть, новая, улучшенная формула?
В сумеречном свете розовато-лиловые глаза казались темными и очень честными.