35

Клыкастый вол передвигается быстрее ленивца, но все же медленнее человека. Весь день Элиэль только и делала, что смотрела на то, как пешие люди догоняют их повозку, обгоняют ее и исчезают впереди. Если бы не ее нога, она бы тоже шла вместе с ними, быстрее многих. Это все Д’вард виноват.

Пиол наверняка все хорошо разузнал, когда говорил, что сотни людей идут увидеть Освободителя – и не только пешие. Богатей обгоняли их верхом на моа, или на кроликах, или в экипажах, разбрызгивая грязь или поднимая пыль. В первый раз за все это время Элиэль засомневалась в том, правда ли, что человек-легенда, на встречу с которым спешат все эти толпы, тот самый Д’вард, которого она знала когда-то. Тот был скромен, почти застенчив – хотя актерского таланта ему хватало. И как она сможет пробиться к нему сквозь все эти толпы людей, пробиться, чтобы поболтать немного о старых добрых временах?

Наверное, бедные путники, едущие в обратную сторону, были до смерти напуганы видом этих толп, поэтому-то и отвечали на расспросы руганью или сердитым молчанием. Лишь некоторые поведали, что Освободитель дошел вчера до Мамаби и, может быть, еще там, если только не выступил в Джубиксби или к Лоспассу. Один или два упомянули вскользь о чудесах, но никто из них, похоже, не видел их собственными глазами.

Вола звали Рыжик. Его владельца – Подурстак Возница, он шагал рядом и направлял вола за ухо. Элиэль достаточно повидала таких грязных оборванцев в «Цветущей вишне» – хорошо хоть у нее хватило ума не платить за обратную дорогу. Тряский, набитый до отказа фургон вонял уже на выезде из Ниола, а после дня на солнцепеке в нем и вовсе можно было задохнуться. Да, «повезло» ей, нечего сказать. Да и попутчики подобрались хуже не придумаешь: две пожилые монахини, шептавшие всю дорогу; шумная дама, сына которой убил Жнец, и теперь она желала благословить Освободителя и его поход против Смерти; полоумный горбатый юнец, закатывавший глаза и лопочущий что-то насчет пророчеств; тринадцатилетняя девочка, которой было видение, поэтому она обязательно должна была рассказать о нем Освободителю – на встречу с ним ее сопровождала гордая мамаша. Был тут еще очень больной ребенок, которого прижимала к груди насмерть перепуганная мать – та надеялась, что Освободитель принесет смерть Смерти прежде, чем ее ребенок умрет. Ребенок все время кашлял, и его рвало всем, чем бы его ни кормили. Были два тучных, в зеленых хламидах жреца Падлопана, ниолийской ипостаси Карзона, – эти мрачно давали понять, что быстро выбьют из Освободителя всю ересь, стоит им только дорваться до него. Увы, рядом с ними сидела пожилая пара с золотыми кольцами Неделимого в ушах, так что разговор не клеился.

Здоровые, крепкие люди шли пешком или оставались дома.

Жрецам и монахиням, разумеется, полагалось выкорчевывать ересь, так что они путешествовали по роду службы. Они относились к своим спутникам как к пустым людям, праздным зевакам и потенциальным еретикам. Когда Элиэль объяснила, что надеется использовать давнюю дружбу с Освободителем для того, чтобы вернуть его на путь истинный, они, кажется, немного смягчились. Но только немного. О том, что она и есть та самая Элиэль из «Филобийского Завета», она умолчала.

Какими бы убогими все они ни были, все же это были зрители, а какой актер устоит перед зрителями? Поэтому время от времени Элиэль им пела. Кажется, это понравилось всем, за исключением больного ребенка и угрюмых монахинь. Позже они с Пиолом сыграли отдельные фрагменты из его пьес, и это тоже понравилось всем, кроме жрецов, ребенка и девочки с видением, с которой случился припадок в самой кульминации «Прощания Холлаги».

Когда вол устал, фургон поплелся еще медленнее, но все же к вечеру они добрались до Джубиксби. Эту сонную, мирную деревушку, которую Элиэль с Пиолом уже проезжали несколько дней назад, теперь можно было узнать только по шпилю храма. Ее жители – как мужского, так и женского пола – перегородили все подступы к ней баррикадой и стояли, угрожающе нацелив на путников вилы и мотыги. Хорошо хоть урожай уже был убран, так что рисовые чеки, которые весной и летом залиты водой по колено, высохли теперь до состояния обычного раскисшего поля, ибо орды паломников вытоптали все, повалили изгороди и оставили после себя бесплодную пустыню.

Подурстак предусмотрительно остановил фургон за четверть мили до баррикады, в конце длинной цепочки телег и экипажей. Слуги и возницы, сторожившие экипажи, не обращали внимания на припозднившихся путников.

– Ближе не поеду, – процедил Подурстак. – Выезжаем на рассвете – все, кто захочет еще. До тех пор устраивайтесь сами.

Пассажиры пытались спорить, но безуспешно. Так и так проезд через деревню был закрыт наглухо, а по окружавшему ее болоту фургон не пройдет. Напевая, Элиэль слезла на землю и протянула руку Пиолу. Приятно было стать наконец на твердую землю. Ей не терпелось побыстрее пройти остаток пути, тем более что оставалось-то совсем немного: до невысокого холма на севере, где собирались толпы. Должно быть, там и находился Освободитель.

Пиол хотел забрать их небольшой мешок себе, но она настояла, чтобы он остался у нее. Неспешно шагая бок о бок, они двинулись по полю в обход деревни. Они шли медленно, их обгоняли все новые и новые толпы паломников. Идти было тяжело – башмаки на каждом шагу утопали в красной грязи.

В голове все вертелся припев из какой-то старой песни: «Скорбящая женщина, парень красивый…» Она уже много лет не слышала этой песни.

– Сколько? – выдохнула она.

– Тысячи! Я не вижу отсюда всех, – задыхаясь, усмехнулся Пиол. – Тронг никогда не собирал столько зрителей. Надо было нам удержать Д’варда в труппе!

Его благодушное настроение устыдило ее.

– Но кто они, эти люди, – зрители или участники? Даже Тронгу не справиться бы с таким количеством исполнителей.

По мере того как они приближались к холму, решимость покидала ее. Безнадежно! На вершине стояло строение, возможно, старая молельня. По бокам его виднелось несколько чахлых деревьев, но все остальное, что бы там ни было – трава, или изгороди, или кусты с ягодами, – скрылось под черной массой людей.

– Это же безумие какое-то! Чего им всем нужно? Только увидеть его? Коснуться рукой?

– Безумие толпы, – пробормотал Пиол. Глаза его светились отрешенностью – этот взгляд его был знаком ей с раннего детства: признак вдохновения. – Все пройдет. Медовые муравьи роятся так по весне. Освободитель – их матка, и они стремятся приблизиться к нему как можно ближе.

– Но если он говорит, большинство же не услышит ни слова!

– Он принес в их жизнь что-то новое. Они вернутся по домам и расскажут об этом всем своим друзьям. И если мир не перевернется вверх тормашками через пару недель, они забудут о нем. Это пройдет.

Когда они добрались до вытоптанного склона, Пиол взял Элиэль за руку. Тут они остановились, понимая, что любая попытка протиснуться сквозь толпу не только обречена на провал, но и просто опасна. Она слышала угрожающий ропот – это те, кто стоял выше по склону, сопротивлялись попыткам оттеснить их или подвинуть дальше. Она обменялась со стариком скорбными взглядами: ни он, ни она не отличались высоким ростом. Они даже не увидят Освободителя, не говоря о том, чтобы услышать. Наверное, он скажет что-нибудь. Должен же он сделать что-то, иначе толпа взбунтуется.

– Шш! – пронеслось по толпе. Кто-то что-то объявлял. Слов она не разобрала, но почувствовала, что толпа подалась в сторону, куда-то вправо.

Чуть позже она снова услышала голос, на этот раз ближе.

– Пищу раздают на противоположном склоне. Освободитель будет говорить сейчас и повторит потом еще раз для тех, кто не слышал. Ступайте и поешьте пока, а потом возвращайтесь.

Элиэль и Пиол вопросительно переглянулись. Они догадались захватить еду с собой, так что не были голодны. Скольких соблазнит подобное предложение?

Тут показался и сам кричавший – он шел по самому краю толпы. Это был невысокий светловолосый парень, одетый лишь в набедренную повязку. На плече у него висела кожаная сумка, на спине – большой круглый щит. Сложения он был хрупкого, но вид имел довольно-таки решительный. Он прокричал свое объявление еще раз.

Толпа пришла в движение: одни начинали выбираться из нее в поисках обещанного обеда, другие проталкивались наверх, на их место. Потянув за собой Пиола, Элиэль захромала к глашатаю. Она успела хлопнуть его по щиту, как раз когда тот собирался идти дальше.

– Эй!

Тот обернулся и смерил ее взглядом. На осунувшемся, почерневшем от солнца лице его глаза казались двумя большими голубыми озерами. Он был весь забрызган грязью. Она ожидала раздражения, но он заговорил с удивительным терпением:

– Сестра? Чем я могу помочь тебе?

– Мне нужно поговорить с Освободителем.

Ему даже удалось улыбнуться, несмотря на очевидное безумие ее просьбы, и он потеребил пальцем завиток волос, которые в лучшие времена были, возможно, золотыми.

– Нам всем нужно. Я пытаюсь поговорить с ним вот уже три дня. Жаль, что не могу помочь тебе.

Элиэль смутилась. Он был очень хорош собой. В хорошей пьесе из него вышел бы отличный Тион.

– Я – Элиэль.

Его лицо тут же изменилось – от былого радушия не осталось и следа.

– Я очень польщен, сестра… – осторожно протянул он.

– Нет, правда. Я Элиэль из «Филобийского Завета». Я выходила его, и омыла… почти пять лет назад. Я хочу повидаться с ним.

Легкая улыбка сомнения тронула его губы.

– Ты знаешь, как его зовут? Можешь описать его?

– Его имя Д’вард. Он высок. У него черные волосы, немного волнистые, и самые синие глаза из всех, что я видела. Когда я была знакома с ним, он был… стройным, так, пожалуй, точнее всего сказать. Наверное, он поправился с тех пор.

Парень лязгнул зубами, захлопнув рот.

– Нет, не поправился. Ты Элиэль! – Он пал перед ней на колени прямо в грязь.

– Э… – Элиэль неуверенно оглянулась на Пиола. Похоже, того это поразило ничуть не меньше. Стоявшие рядом заметили это, и вокруг них начал собираться кружок любопытных.

– Зачем на колени? – удивленно проговорила она. Почему-то это сбивало ее с толку. – Встань, пожалуйста! Мне хотелось бы видеть старого друга.

Парень встал – не без труда, ибо щит мешал ему. Он огляделся по сторонам.

– Подожди, сейчас! – Он опять прокричал в толпу свое объявление, и люди снова пришли в движение, словно овощи в кипящем котле.

Прикусив губу, он повернулся к Элиэль:

– Я не могу отвести тебя к нему сейчас. После того как он выступит во второй раз, он обратится к толпе с просьбой разойтись по домам или на ночлег. Потом у нас будет… – Он невесело усмехнулся. – Ну, обыкновенно мы собираемся после этого. Правда, столько народа пришло, что насчет сегодняшнего вечера я не уверен. Но найди меня или других людей с такими же щитами. Скажи им то, что сказала мне… или скажи лучше, что я так сказал. Меня зовут Дош Посланник. Уверен, тогда они отведут тебя к Освободителю.

На большее она и не надеялась.

– Спасибо тебе, Дош Посланник.

– Да благословит тебя Неделимый, сестра. – Он кивнул и начал проталкиваться через толпу.

Пришлось довольствоваться и этим, и она решила, что пока от нетерпения не умрет. Однако с каждым мгновением желание увидеть Д’варда становилось все сильнее и сильнее. Чем ближе она была к нему, тем больше ей этого хотелось.

36

Некоторые из тех мест, что выбирал Д’вард для стоянок, были довольно странными, но и Дош не нашел бы места лучше, чем холм под Джубиксби. Это был естественный театр – маленькая развалина на вершине была превосходной сценой, а склоны вместили бы и не такое количество народа. Откуда ни посмотри – видимость отличная. Но вот ветер и размеры толпы доставляли и Д’варду, и его помощникам кучу неприятностей. Как громко ни говорил Д’вард, с наветренной стороны его все равно было не слышно. Те, кто выслушал первую проповедь – вынужденно краткую, – не спешили расходиться и освобождать место другим. Нижняя часть склона была болотистой – не лучшее место для ночлега.

Терпение. Понимание. Вежливость. В первую очередь терпение.

Толпа непослушна. Хотя, будь она другой. Носителям Щита все равно пришлось бы повозиться, тем более что работа эта была в новинку для всех них, кроме Доша и двух оставшихся в живых нагианцев. Д’вард назначил Носителей Щита на смену погибшей Сотне – вчера вечером он назвал четырех женщин и шестерых мужчин и пообещал назвать еще шестерых, чуть позже. Дош верил в правильность его выбора, но преданность делу не может заменить опыт. Даже Прат’ану и его братьям пришлось бы несладко, управляй они такой толпой. Если вспомнить тех, которые сопровождали Освободителя по Носоквейлу и Ринувейлу, то они напоминали скорее выбравшуюся на прогулку семью – эх, и славные же были деньки… Теперь на неподготовленные плечи легло бремя куда тяжелее. Дош был на ногах с самого рассвета; Тьелан Торговец и Догтан Пастух делали все, что в их силах, но они до сих пор не пришли в себя от скорби и стыда за то, что остались живы.

Дош тоже ощущал-жгучий стыд, ибо не верил в Освободителя до самой его встречи с Висеком и поэтому так и не успел сказать Прат’ану и его Сотне, что они были правы, а он, Дош, заблуждался. Он не понимал тогда их отваги и преданности. Теперь впервые в жизни он ощущал вину.

Терпение…

– Я знаю, что все вы устали, братья и сестры. Там, у подножия холма, много таких, кто подобно вам проделал неблизкий путь, но до сих пор так и не имел возможности услышать Освободителя. Вспомните о том понимании, о котором он говорил вам, и дайте им возможность… – И так далее, и тому подобное.

В тысячный раз повторяя тщательно продуманный и заученный текст, Дош удивлялся, где это он научился терпению? Да и не только терпению. Если бы тот Дош, который покинул Джоал всего две недели назад, повстречался бы с ним теперь, они бы друг друга не узнали. И невзлюбили бы друг друга, это уж точно. К счастью, он был слишком занят, чтобы думать о том, нравится ли ему быть новым Дошем. Он решил, что для распутства он слишком устал. И потом, он должен быть пай-мальчиком, ибо в ночном воздухе пахло бунтом. Он уже остановил три драки.

Солнце село. На небе ни луны, и Д’вард только что начал свою вторую проповедь. Ветер все крепчал, унося прочь его слова. На закате над Ниолволлом начали собираться тучи, первый знак грядущих зимних дождей – хоть это поубавит толпу.

Дош начал пробиваться вверх по склону. Все что мог, он здесь сделал. Он двигался медленно и осторожно, буквально проскальзывая через лес ног, стараясь не задевать своим щитом чужих голов. Щит был большой честью, но дьявольски тяжелой и неудобной честью. В его случае честь эта была особенно большой и тяжелой, так как ему достался щит Прат’ана. Удар, стоивший жизни Прат’ану Горшечнику, проделал в щите огромную дыру. Носить такую реликвию особенно почетно.

Интересно, подумал Дош, послушается ли королева Эльванайф Освободителя, приедет ли в Шуджуби для покаяния? Тронется ли Д’вард дальше, как делает обычно? Сколько из этой толпы решат присоединиться к Свободным и пойти за Освободителем? Их придется кормить, а сума почти пуста, хотя сборщики снова соберут для него новые деньги. И сможет ли он присесть наконец…

Он добрался до обвалившихся стен старой молельни, как раз когда на востоке появился Кирб’л, осветивший приветственным желтым светом сотни запрокинутых лиц. Д’вард возвышался над толпой. Пламя костра бросало таинственные блики на лицо Освободителя.

Как ни странно, Килпиану и остальным удалось не подпустить толпу к самой молельне. Большая часть стен давно уже обрушилась, превратившись в бесформенные груды камней. Это-то и помогло Носителям Щита сдержать людей. Дош перебрался через стену там, где она была пониже, и, освободившись от щита, блаженно рухнул на траву.

Коренастая седовласая женщина подошла к нему, предлагая бурдюк с водой. Он схватил бурдюк и жадно припал к нему губами. Как ее зовут? Она была Другом. Кроме Носителей Щита, Д’вард назначил и Друзей. Друзья, сказал он, это преданные сторонники Веры, но не готовые еще принять груз ответственности. Однако на вечерние собрания их пускали.

Дош осушил бурдюк и пробормотал слова благодарности. Голос Освободителя звенел над головой.

– Еды? – спросила женщина, по обыкновению скорбно улыбаясь. Асфраль, вот как ее зовут, Асфраль Повитуха.

– Еда? Какая? Д’вард уже поел?

– Нет.

– Тогда я подожду, пока он поест.

Она покачала головой, словно это удивляло ее.

– Все вы так говорите.

– Просто сегодня на всех еды не хватит.

– Многие из них принесли с собой.

– Но некоторые пришли голодными, а Д’вард не ест, если знает об этом. Единственное, что может заставить его поесть, – это если мы, остальные, откажемся есть – ведь мы все делаем, как он.

– Правда? Вы не будете есть, если он не будет?

Дош вздохнул:

– Будем надеяться, нам не придется проверять это на деле.

Он огляделся по сторонам. Вроде бы все на месте. Догган Пастух мрачно сидел, забившись в угол. Тьелана Торговца, правда, не видно. Килпиан Гуртовщик, и Кондиор Кровельщик, и Рваная Губа. Рваная Губа Солдат был одним из тех улан, что примкнули к ним в Носоквейле. Медведь, а не человек, и бровей таких густых Дош не видел со времен Бандропса Адвоката. Не Прат’ан, конечно, но надежная опора для Освободителя. Полдюжины других… Рыжеволосый юнец у самого костра лихорадочно записывал что-то; возможно, пытался записать проповедь Освободителя слово в слово.

– Кто это? – шепотом спросил Дош, показывая на писаку.

– Домми Прислужник. Друг.

Столько всего изменилось! Трудно поспевать за всем.

И конечно, вон сидит Урсула Учитель. Дош невзлюбил ее, сам не зная почему. Возможно, это был пережиток старых, распутных дней, когда он предпочитал женщин хрупких, а мужчин, напротив, мускулистых. У нее была слишком квадратная челюсть, слишком короткие волосы, слишком властные манеры, но все это не слишком много значило для него сейчас. Может, он просто не знал, как к ней относиться – она говорила с Освободителем на языке, непохожем ни на один из тех, что он знал. Хорошо хоть ее высокомерный приятель уехал – вчера на рассвете, верхом на драконе; скатертью дорожка, кто бы он ни был.

Глядя на Урсулу, Дош вдруг вспомнил про Элиэль Певицу. Проклятие! Ну, все равно уже нет смысла идти и искать ее в такой толпе. Если она и в самом деле та спасительница, о которой говорилось в «Завете», она как-нибудь сама найдет дорогу сюда. Надо не забыть сказать Д’варду о ней… Проклятие, ну и устал же он…

Небо затягивало тучами. Плевать – никакая непогода не помешает Дошу выспаться сегодня. Он покосился на сваленную в угол поклажу, застонал, сел и приготовился вставать.

– Губа? Помоги мне поставить шатер.

Солдат покачал головой:

– Д’вард сказал оставить его так. Он сказал, мы все можем накрыться им, если пойдет дождь.

Дош опять лег. Он подозревал, что Освободитель редко спит в шатре и держит его в основном для того, чтобы сбивать с толку Жнецов. Впрочем, вот уже несколько ночей Жнецов видно не было. Что задумал враг? Неожиданно для себя он задремал. Проснулся он от того, что Кондиор Кровельщик уронил ему на ноги мешок с одеждой. Освободитель уже закончил говорить и спускался вниз со своего пьедестала, поддерживаемый Килпианом Гуртовщиком. Появились еще несколько Носителей Щита и Друзей. Толпа на склонах устраивалась на ночлег и гудела, как огромный зверь.

Асфраль Повитуха и Имминол Травница разносили вечернюю трапезу: бобы, корнеплоды и даже немного фруктов. Д’вард взял предназначенную ему порцию и оглянулся на своих людей – на каждого в отдельности. Все чего-то ждали, он улыбнулся, словно зная, о чем они думают.

– Благословенна будь пища, посланная нам Господом, и да придаст она нам силы, чтобы служить Ему.

Хор голосов, повторяющих за ним «аминь», как-то сразу перерос в хруст и чавканье.

Д’вард устроился поудобнее и впился зубами в перцекорень.

– Отлично поработали сегодня все вы! У вас был тяжелый день, и я благодарен вам за то, как вы справились. Надеюсь, дальше пойдет легче. Вряд ли много людей последуют за нами через Лоспасс. У вас есть что сообщить?

Дош снова вспомнил про Элиэль, но его опередили, со всех сторон посыпались жалобы на проблемы с дележкой еды, выделением земли под отхожие места и на постоянные ссоры со жрецами.

– С этим пока ничего не поделаешь, – беззаботно сказал Д’вард. – Завтра разберемся как-нибудь. Все познакомились с Домми Прислужником, новым Другом?

Юнец отчаянно покраснел и расплылся в улыбке.

Через стену перелезли еще несколько Носителей Щита и Друзей. Д’вард представил новичков, объявил о новых назначениях. Люди несли деньги Дошу, и он начал ссыпать их в суму. И все равно на то, чтобы прокормить всю эту ораву завтра, денег не хватало.

Потом сквозь шум разговоров словно молния сквозь тучу прорезался громкий, чистый женский голос:

– Д’вард?

Освободитель поднял голову, вздрогнул и уронил тыквенную корку, служившую ему миской.

Появился наконец Тьелан Торговец. Он привел с собой девушку, которая утверждала, что она Элиэль, а с ней и маленького старичка, тащившего теперь ее мешок.

– Д’вард? Обиды живут в памяти долго, а долги забываются?

– Элиэль! – Д’вард вскочил. – Элиэль Певица! И Пиол!

Хромая, она сделала несколько шагов к нему. Кондиор Кровельщик заступил ей дорогу, и она остановилась.

Изумление на лицах остальных не удивило Доша, но почему такой странный вид у Освободителя? Было в этом что-то непонятное. Почему Д’вард так побледнел? Все знали пророчество насчет Элиэль и пришествия Освободителя, но в «Завете» ни слова не говорилось про кого-то по имени Пиол. Может, все дело в старике?

Сама Элиэль была весьма привлекательной девицей. Будь здесь прежний Дош, он наверняка не упустил бы женщину такого сорта. Впрочем, какого сорта? Разглядывая ее в неровном свете костра, он решил, что, будь он прежним, он поспорил бы, что она девица именно того самого сорта. Уж во всяком случае, не недотрога-девственница. Моложе, чем показалось ему поначалу, ибо сказано ведь: «…станет Элиэль первым искушением». С семисотых Празднеств, когда Освободитель явился в мир, прошло уже почти пять лет. Должно быть, тогда она была совсем еще девочкой.

– Элиэль! – повторил Д’вард. Он помотал головой, словно стряхивая наваждение. – Я и забыл уже, как давно это было. Ты стала еще красивее.

– Тебя годы не изменили. – Она улыбнулась и протянула к нему руки. – Разве мы больше не друзья?

Д’вард не приказал Кондиору отойти с ее дороги.

– Добро пожаловать. Братья и сестры, это Элиэль Певица, та Элиэль, про которую говорится в «Филобийском Завете». Пиол, я рад видеть и тебя. Что слышно про остальных?

– У нас будет еще время поболтать как следует. – Элиэль вскинула голову. Глаза ее перебегали с лица на лицо. – Не думаю, чтобы твоим спутникам было интересно наше прошлое. Так ты предложишь нам свое гостеприимство или нет?

Д’вард рассмеялся:

– Ты все такая же, Элиэль! А я грубиян. Конечно, присоединяйтесь к нашей трапезе, оба. Подвиньтесь, дайте сесть Элиэль Певице и Пиолу Поэту. Добро пожаловать в ряды Свободных. – Впрочем, смех его звучал не совсем искренне. Дош был донельзя заинтригован. Он знал Освободителя достаточно давно, чтобы учуять здесь какую-то тайну.

Девушка прохромала к освобожденному для нее месту, все как один уставились на ее ноги. Подошва правого башмака была гораздо толще левой. Асфраль и Имминол раздвинулись, освободив место у костра. Элиэль села, и старик примостился рядом, выпутываясь из лямок мешка.

Д’вард подобрал тыквенную корку и протянул Рваной Губе, своему соседу.

– Передай это нашим гостям. Сама видишь, Элиэль, живем мы небогато.

Рваная Губа добавил то, что осталось от его собственного ужина, и передал корку.

Востроглазая Элиэль заметила. Старик тоже, ибо сразу завозился с завязками своего мешка.

– Пожалуйста, не обделяйте себя. – Она надменно подняла бровь. – Так уж получилось, у нас есть с собой кое-какие припасы.

Д’вард сел, не говоря ни слова, и, возможно, один Дош заметил его улыбку, совсем короткую. Когда корка вернулась к нему, он поделил ее содержимое со Рваной Губой и продолжал есть, не сводя глаз с Элиэль.

– Прости нас за то, что мы даже за едой говорим о делах. Есть у кого-нибудь еще новости?

– До меня дошел слух, Освободитель, – заговорил Рваная Губа. – Мне сказали, что королева Эльванайф не покидала своего дворца.

– Я не удивлен. – Д’вард продолжал смотреть на девушку так, словно каждый кусок, который она клала в рот, был откровением. – Она не должна нас заботить. Единственный разберется с ней – возможно, через ее же придворных; так, во всяком случае, мне кажется.

– Что завтра, господин? – спросил кто-то.

– Завтра мы уйдем отсюда. Нельзя же и дальше терзать несчастную Джубиксби. Надеюсь, погода не закроет перевал.

«Скорпиона в задницу!» Где, скажите, Дошу найти провиант на несколько тысяч человек, переходящих через Лоспасс? До Юргвейла по меньшей мере два дня пути, так что отправиться вперед и закупить провизию там он не может. Придется торговаться с этими джубиксбийцами на баррикадах. Они могут заломить запредельные цены за ущерб, нанесенный им толпами, но тогда он возразит, что в противном случае голодные Свободные останутся на месте. Это их убедит… Освободитель называл его имя.

– Ты мне нужен под рукой, – сказал Освободитель, так и не сводя глаз с Элиэль. – Я хочу, чтобы казна осталась у тебя, но заниматься хозяйством мы назначим кого-нибудь другого. Есть предложения?

Дош постарался не выказать своей радости. Быть кем-то, кто нужен, кому доверяют, с кем советуются…

– Догтан хорошо разбирается в скоте…

– Нет. Он тоже нужен мне здесь.

– Тогда, может, Асфраль?

– Возьмешь на себя заготовки и закупки, Асфраль? – спросил Д’вард, продолжая смотреть на Элиэль.

– Я буду рада, господин.

– Тогда я назначаю тебя Носителем Щита, если ты не против таскать его.

– Что угодно, только не подпускайте ее близко к готовке, – засмеялась Имминол. Они давно уже были подругами, так что в ее смехе не было ничего зазорного.

На ногу Дошу шлепнулась дождевая капля.

Должно быть, на ногу Д’варда тоже, потому что он посмотрел на небо и нахмурился.

– Завтра мы остановимся в Ревущей Пещере. По крайней мере там нам будет сухо. Это недолгий переход. Этим можно будет заняться с утра. Рваная Губа, когда мы будем проходить границу лесов, пригляди, чтобы каждый здоровый паломник подобрал по ветке и захватил ее с собой на дрова. Еще что-нибудь?

– Да, Освободитель, – проговорил кто-то с сильным нагианским выговором. Догган Пастух, как старик, шатаясь, поднялся на ноги, но стоило ему встать, как он выпрямился по-военному, держа свои копье и щит как положено. – Я хочу вернуться домой.

Значит, до этого все-таки дошло. Дош ожидал этого два последних дня, так что Д’вард не выказал удивления. Он покосился на Тьелана, но лицо того оставалось непроницаемым. Допустим, Тьелан знал об этом, а Д’вард ожидал…

– Тогда ступай, но никогда больше не считай себя моим другом или братом.

Этого Догтан не ожидал.

– Я знаю, что ты думаешь, – негромко продолжал Освободитель. – Не забывай, они были братьями и мне. Я первым метнул тогда копье в Гопенума. А потом ждал, когда он метнет свое в меня. Если бы я знал, сколько силы в руке у мясника, я бы повернулся и бежал без оглядки до самого Нагволла. Бурташ и Прат’ан пометили мне на ребрах места, где я должен был сделать надрезы, когда заслужил свои первые отметины доблести. Мы все были братья. Бок о бок мы сражались. Когда я пришел просить их о помощи месяц назад, они бросили все и без разговоров пошли за мной, как ты и Тьелан, пошли как брат для брата. Я предупреждал, что это будет опасно, и они только смеялись. Под Шуджуби они погибли, все, кроме вас двоих, но таков был выбор Бога, и вам нечего стыдиться. Я недооценил силу зла, так что если кого и винить… Нет, выслушай меня.