- Это почему же? - опечалился Бачана.
      - Потому! Выражаясь коммунистическим языком, ваши анкетные данные не дают основания рекомендовать вас в рай! Прямая вам дорога - в ад! Понятно?
      - А наша дружба? Неужели вы не составите мне протекцию? - Бачана решил разжалобить священника.
      - Вы слишком лакомый кусок для сатаны! Вряд ли поможет вам моя протекция...
      - Даже если я причащусь?
      - Признаетесь в грехах?
      - А если их нет?
      - Конечно, откуда же им быть! Мир ваш, и все, что вы творите, вам кажется истинным!.. - махнул рукой отец Иорам.
      - Блаженны верующие, отец Иорам... Мы верим в наши дела... - ответил Бачана серьезно.
      В палату вошла фельдшерица Женя. Бачана и отец Иорам тотчас же откинули одеяла, перевернулись на животы и оголили предназначенные для уколов места. Женя громко расхохоталась:
      - Укройтесь, укройтесь, товарищи! На этот раз я пришла с пустыми руками... К вам гость, уважаемый Бачана, не примете же вы его в таком виде!
      - Гость? Что ему нужно? - насторожился Бачана.
      - Интересуется вашим здоровьем... Судно оставить или убрать? продолжала смеяться Женя.
      - Мужчина или женщина?
      - Женщина. Говорит, близкая вам...
      - Тогда оставьте! - сказал Бачана, готовясь к встрече очередной визитерши.
      - Понятно!
      Женя вышла. И тут же в палате появилась энергичная седая дама средних лет с объемистой папкой в руке. Она остановилась посередине комнаты, огляделась, чуть поколебалась, затем направилась к койке отца Иорама.
      - Здравствуйте! Я друг вашей семьи Нина Санеблидзе! - заявила она и без приглашения уселась перед священником.
      - Друг семьи? - переспросил тот.
      - Да. Ваш отец Акакий и мой отец Лазарь с 1915-го по 1916 год вместе учились в Бакинском индустриальном техникуме.
      - Вы, собственно, к кому? - спросил изумленный священник, бросив взгляд на Бачану. Тот жалобной гримасой попросил Иорама продолжать беседу.
      - Как это к кому? - ответила не менее удивленная дама. - К вам, конечно!
      - Вы знакомы со мной? Мы встречались? - Иорам начал входить в роль.
      - Господи, да разве это так трудно? Вокруг - по радио, по телевизору - только и слышно, только и видно: Бачана Рамишвили, Бачана Рамишвили!.. Хотя, признаться, вы изменились... Бороду отрастили...
      - Да, в палате холодновато... - Отец Иорам провел рукой по бороде и плотнее укрылся одеялом.
      - Конечно! С болезнью не шутят! - согласилась дама.
      - Мм... м... Вы ко мне по делу, уважаемая? - У Иорама иссякло терпение.
      - Да. Как вы себя чувствуете?
      - Благодарю вас. Сейчас лучше... А вы, позвольте спросить?..
      - Я?! Я гибну, пропадаю, тону, горю и умираю! - выпалила дама.
      - И чем я могу вам помочь? - предложил отец Иорам свои услуги.
      - Помочь? Не помочь, а спасти! - потребовала дама.
      - Сумею ли? - усомнился отец Иорам.
      - Как?! Вы?! Бачана Рамишвили?! Ха-ха-ха! - притворно рассмеялась дама. - Одно ваше слово, одно ваше письмо, один звонок...
      - В чем же заключается ваша просьба? Объясните, пожалуйста! - Отец Иорам подумал, что его разговор с этой бойкой женщиной начинает походить на недавний диалог Бачаны с тем прохвостом - заготовителем табака.
      - Второго августа средь бела дня публично зарезали моего сына!
      Отец Иорам остолбенел.
      - Кто? Где? - с трудом выговорил он.
      - Бессовестный взяточник, кретин... В сто седьмой аудитории университета... - произнесла дама трагическим голосом и вдруг добавила скороговоркой: - Вы думаете, после него что-нибудь изменилось?
      - После кого? - не понял отец Иорам.
      - Того! - Дама закатила глаза к потолку. - Зарезал, подлец, и меня, и моего сына!.. Ребенка на руках вынесли из аудитории... Три года! Три года готовила мальчика по трем предметам - грузинскому, английскому, истории! Семьсот рублей по каждому предмету! И нате вам!..
      Поняв, что Санеблидзе-младший жив и здоров, отец Иорам вздохнул с облегчением.
      - А в школе? В школе он не учился, что ли?
      - Вы-то учились в школе? И чему вас там научили?
      Отец Иорам не нашелся что ответить и молча опустил голову.
      - Потребовал от ребенка прочесть наизусть завещание Автандила!* Мерзавец! Спросил бы у своих учеников, у тех, с которых он сдирал по семьсот рублей за подготовку! Завещание Автандила! Да его и сам Руставели не знал наизусть, иначе зачем бы он стал писать?!
      _______________
      * "З а в е щ а н и е А в т а н д и л а" - глава из "Витязя в
      тигровой шкуре" Шота Руставели.
      - Ну, не скажите! - запротестовал отец Иорам.
      - А что? Думаете, он сам-то читал это проклятое завещание? Взяточник несчастный!..
      - Почему вы так думаете?
      - И думать-то нечего! Взгляните на морду этого подлеца, сами убедитесь!
      - Не могу поверить! - не сдавался отец Иорам.
      - Поспорим! - предложила дама, протягивая руку.
      - На что? - согласился вошедший в азарт священник.
      - На что пожелаете! И вообще детям, знающим наизусть Руставели, всемирную историю и английский язык, в университете делать нечего! В образовании нуждаются необразованные! Да!
      - Хорошо. Что же нам теперь делать? - прервал отец Иорам пропаганду новых положений о всеобщем и высшем образовании.
      - Вы должны помочь мне! - заявила дама.
      Отец Иорам посмотрел на Бачану, ища у него поддержки. Но тот, прикрыв рот полотенцем, лишь покачал головой.
      - Каким образом? - спросил в отчаянии священник.
      - Сходите к министру высшего образования.
      - Но ведь я в больнице?..
      - Позвоните ему или напишите...
      - Что написать?
      - Напишите, что мальчик - ваш родственник, отличник, хорошо подготовлен, спортсмен... Что еще?
      - Я не знаю, - простонал отец Иорам.
      - Вот справка из школы. На спартакиаде учащихся он занял третье место. Прыжок в длину - три метра, в высоту - метр семнадцать...
      - В таком случае лучше определить его в институт физкультуры! Вот товарищ мой спортсмен, он поможет! - Отец Иорам показал на Бачану. Тот, убрав с лица полотенце, утвердительно кивнул.
      - Что вы такое говорите?! Какой институт физкультуры?! - Дама с презрением взглянула на Бачану. - Я воспитываю сына, а не козла!
      - Почему же так, уважаемая? - обиделся Бачана. - Институт физкультуры окончили Думбадзе, Гокиели, Хныкина, Джугели...*
      _______________
      * Н и н а Д у м б а д з е, Е л е н а Г о к и е л и,
      Н а д е ж д а Х н ы к и н а, М з и я Д ж у г е л и - известные в
      прошлом спортсменки.
      - Вы спортсмен? - прервала его дама.
      - Да.
      - У вас тоже инфаркт?
      - Да.
      - Так вам и надо!
      Бачана усмехнулся:
      - Спасибо!
      Дама постаралась исправить свою бестактность:
      - Дай бог вам здоровья!
      - Вы верите в бога? - обрадовался отец Иорам.
      - А много он помог тем, кто верит? Вот помогите мне, и вы будете моим богом и спасителем!
      - Не смогу, хоть убейте, - вздохнул отец Иорам.
      - Вы, депутат, член ЦК, редактор, не можете? Кто же тогда может? искренне удивилась дама.
      - Слушайте, уважаемая, вы не читали постановления ЦК о протекционизме? - спросил вышедший из себя священник.
      - При чем тут протекционизм?! Я же прошу о собственном сыне, а не о чужом! - предприняла дама последнюю попытку.
      - Нет! Тем более что двойка уже выставлена! И давайте не будем больше об этом!.. - заявил твердо отец Иорам.
      - Хорошо... - сдалась женщина. - Тогда помогите мне в другом...
      - Что еще? - встрепенулся отец Иорам.
      - Вы, оказывается, приходитесь кумом председателю Первомайского райисполкома... Так вот, у нас небольшой квартирный вопрос. Наш сосед получил в Сололаки четырехкомнатную квартиру. За что, за какие заслуги, неизвестно... Мы хотим присоединить его комнату. Сын пишет из колонии, что решил жениться. Срок у него скоро кончается. Надо позаботиться об этом? Надо!.. Правда, на эту комнату есть другой претендент, но по справедливости она полагается нам. Если пробить дверь и пристроить боковую лестницу, то нашу кухню и лоджию той комнаты можно объединить с двухкомнатной квартирой соседа. Тому мы уже подыскали квартиру на проспекте Церетели. Далековато, правда, и площадь меньше на четыре метра и четырнадцать сантиметров, но ремонт делаем мы, и муж бесплатно поставит им телефон. А рядом с этой квартирой в одной комнате живет одинокая больная женщина. Дай бог ей здоровья, она скоро умрет. В прошлом году она усыновила моего мужа, мы и кормим бедную, и ухаживаем за ней. Если сейчас не прописать у нее нашего младшего сына, комната пропадет, понимаете? Пропадут все наши труды!.. Один ваш звонок, уважаемый Бачана! День и ночь мы будем молиться о вашем благополучии!..
      - Право, мне очень неудобно отказывать вам, но... Я не знаю этого председателя... - Отец Иорам вытер пот со лба.
      - Зато он вас знает! - воскликнула дама.
      - Сомневаюсь... - проговорил отец Иорам и красноречивым взглядом попросил помощи у Бачаны. Сжалившись над бедным священником, Бачана активно вмешался в затянувшуюся беседу:
      - Я знаю совершенно точно, что они не знакомы!
      - Не могу поверить!
      - Клянусь матерью! - Бачана приложил руку к сердцу.
      - Может, вы мне поможете? - Дама отвернулась от отца Иорама и с надеждой взглянула на Бачану.
      - У меня знакомства только в институте физкультуры...
      - Что ж, в будущем году кончает школу мой младший сын. Он прекрасно плавает, в Кобулети в ста метрах от берега камни со дна достает! Скажите, пожалуйста, вашу фамилию, в будущем году я побеспокою вас. - Дама достала из сумки блокнот и карандаш.
      - Если к тому времени я еще буду жив...
      - И то правда... У меня такое проклятое счастье... Все же скажите фамилию на всякий случай...
      И тут Бачана провалил всю инсценировку. Забыв о розыгрыше, он с нескрываемой гордостью ответил:
      - Я Бачана Рамишвили!
      У дамы от изумления отвалилась челюсть и карандаш застыл в руке.
      Бачана покрылся холодной испариной.
      - Что вы сказали?!.
      - Да, я Рамишвили! - повторил Бачана.
      - А кто же он? - показала дама на отца Иорама.
      - Настоятель Ортачальской церкви святой троицы Иорам Канделаки.
      У дамы опустились руки и посерело лицо.
      - И этот человек спрашивал меня, верю ли я в бога?!
      - Видите ли, я, конечно, виновен отчасти, но... - стал оправдываться отец Иорам.
      Женщина встала. В палате наступило неловкое молчание.
      - В этом заключается ваш гуманизм? - бросила она на Бачану уничтожающий взгляд.
      Бачана молча пожал плечами и подложил под язык валидол.
      - Комедианты! - выпалила дама и покинула палату.
      - Да-а... получилось нехорошо, - сказал отец Иорам.
      - Даже очень... И виноват во всем только я. Вы уж простите меня великодушно...
      - Прощаю, ибо я сам виновен не меньше, но, главное, мне жаль вас! Неужто нет на свете человека, кого бы интересовало ваше здоровье, и только? - В голосе Иорама было столько неподдельного сочувствия, что Бачане самому стало жалко себя. - Видно, многие вас беспокоят, многим вам приходится помогать?
      - Вам-то легко, к вам люди идут на коленях и просят лишь одного спасения души... - Бачана махнул рукой.
      - И давно вы в таком положении?
      - С тех пор как стал редактором газеты... Если суждено мне выйти отсюда живым, плюну на все!.. Я потерял человеческий облик, батюшка, превратился в председателя этакого благотворительного комитета... Надоел всем своими бесконечными просьбами...
      - Благотворительность - дело богоугодное, - сказал священник.
      - Согласен, и всю свою жизнь стараюсь делать людям добро, но... Как вы думаете, вот эта дама... Достойна ли она сострадания?
      - Лицемерная притворщица! - ответил отец Иорам убежденно.
      - И как вы смотрите на подобных пройдох, со свечами, на коленях выпрашивающих милость у бога?
      - У нас, уважаемый Бачана, одно преимущество перед вами: наш проситель обращается за помощью непосредственно к всевышнему.
      - Знаю, знаю, батюшка! Вы оперируете универсальной, всеобъемлющей, не обязывающей ни к какой ответственности формулой: "На то была божья воля!" или "Не было божьей воли!..". Удобная формула, ничего не скажешь!.. А мы обязаны руководствоваться сложными и совершенно конкретными формулами: "Это незаконно!" и "Это законно!". И должны бороться, понимаете? Бороться, а не молиться! - за искоренение беззакония и утверждение законности. Виновного вы предаете суду божьему, а мы - правосудию!.. Легкая у вас жизнь, отец Иорам!..
      Священник не ответил, укрылся с головой одеялом и умолк.
      - И все же человек должен сеять добро, - сказал он после долгого молчания.
      - Но в жизни бывает не так-то легко предугадать, какой плод произрастет из этого семени... Если интересуетесь, расскажу вам одну историю из своей жизни, хотя напоминает она скорее сказку...
      - Извольте! С превеликим удовольствием! - Отец Иорам выпростал голову из-под одеяла и приготовился слушать.
      - Как-то приоткрыла секретарша дверь моего кабинета и сказала:
      "Бачана Акакиевич, к вам на прием какая-то обезьяна!" - "Пригласите".
      Вошла маленькая обезьяна, протянула влажную, холодную руку (характерная особенность всех льстецов и мошенников!), положила на стол несколько исписанных листов бумаги, отошла в угол и уставилась на меня полными ожидания глазами.
      Я просмотрел бумаги. Оказалось - смесь острот, афоризмов, иносказаний, шуток и тому подобное - в общем, то, что принято публиковать на последних полосах воскресных номеров газет под общим заголовком "Фразы...". Выглядела смесь так себе, подходяще для обезьяны.
      "Быть может, в соответствии с учением Дарвина, из этой обезьяны когда-нибудь и получится человек", - подумал я и опубликовал несколько ее острот. Одна из них, помнится, была такова: "У человека должна быть действительно высокая температура, чтобы искать в наших аптеках термометр".
      - Недурно! - рассмеялся отец Иорам.
      - Тогда и я подумал так... Потом обезьяна явилась снова. И никто ее не узнал - она была одета, как человек, и даже лучше. Принесла она разные шутки и афоризмы. Стал я читать их и сразу же по стилю определил, что автор их - обезьяна.
      "Слушай, говорю, ты ведь та обезьяна, которая была здесь недавно?"
      "Да, говорит, я и есть та обезьяна. Мне очень хочется стать человеком, и прошу вас помочь мне в этом".
      "Но, говорю, ты должна знать, что человека создает труд. Пойди потрудись, потерпи немного!"
      "Знаю, говорит, обо всем этом я читала. Но я из той породы обезьян, которым не хватает терпения. К тому же большинство людей меня уже теперь принимает за человека".
      "Ладно, будь по-твоему, - согласился я, - напечатаю еще пару твоих шуток и афоризмов, но какая тебе от этого польза? Ведь ты по-прежнему останешься обезьяной?"
      "А вы не выдавайте меня!" - попросила обезьяна и, поблагодарив, ушла.
      По натуре я человек добрый. Пожалел обезьяну, тем более что она прекрасно подражала речи и поступкам людей, и напечатал кое-что из ее "произведений". Пусть, думаю, тешится себе, что дурного она может натворить? И вот вышла наша обезьяна в люди...
      - Но неужели никто не заметил, что это была все же обезьяна, а не человек? - прервал Бачану отец Иорам.
      - Представьте себе, батюшка, не заметили! Легче узнать человека, превратившегося в обезьяну, чем обезьяну, ставшую человеком... Вот недавно из нашего зоопарка сбежали три обезьяны. В милиции срочно созвали оперативное совещание, стали думать, как быстрее изловить сбежавших мартышек. Совещание несколько затянулось. Тогда встает один милиционер и говорит:
      "Товарищ подполковник, давайте закругляться, иначе обезьяны смешаются с людьми, и потом черта с два мы их обнаружим!"
      - И что дальше? - спросил с нетерпением отец Иорам.
      - Двух беглянок удалось поймать, а третью обезьяну ищут до сих пор... Да, я продолжу свой рассказ... Вышла наша обезьяна в люди... Спустя несколько лет она вновь появилась в редакции. И на сей раз принесла... рассказы. Прочитал я их и ужаснулся.
      "Что же это ты, говорю, несчастная обезьяна, насочиняла? Что за муру ты мне принесла?!"
      "Почему, - обиделась она, - мне как критику мои рассказы очень даже нравятся!"
      "Как, - удивился я, - ты уже стала критиком?"
      "Да, - отвечает она с достоинством, - я критик, имею ученую степень, читаю лекции по радио, телевидению, по линии общества "Знание" и еще в одном высшем учебном заведении".
      Пожалел я студентов, слушавших лекции обезьяны, да что я мог поделать? Ведь я не был ни заведующим кафедрой, ни ректором, чтобы выгнать ее взашей. Да у меня не было и морального права на то - ведь я сам вывел обезьяну в люди!..
      - Но вы могли хоть сказать людям, что он... что она... в общем, что этот лектор - обезьяна! - упрекнул Бачану отец Иорам.
      - Сказал, батюшка, сказал, да было уже поздно... "Сам ты обезьяна!" вот что мне ответили люди.
      - Поделом вам! - вырвалось у священника.
      - Правильно! - согласился Бачана.
      - Что же вы сделали? - Отец Иорам был взволнован не на шутку.
      - То, что мог сделать, - вернул ей рассказы...
      - А она что?
      - Закатила скандал! "Это, говорит, потому, что я не член Союза писателей! Но я, говорит, скоро стану членом Союза, и тогда мы еще посмотрим!" Меня так и подмывало сказать ей, что обезьяне не место в Союзе писателей, но я смолчал...
      - Почему вы смолчали, уважаемый Бачана! - повысил голос отец Иорам.
      - Потому, уважаемый Иорам, что до этого я не раз и не два давал рекомендации и свой голос обезьянам почище той... - Бачана умолк.
      - И больше вы не встречались? - спросил, успокоившись, отец Иорам.
      - Как же! Она стала членом Союза писателей, даже подружилась со мной. Выпивая за мое здоровье, иначе, как своим отцом, меня не называла... А потом, когда мою кандидатуру выставили для избрания в депутаты, специально пошла, оказывается, к секретарю райкома и благодарила его.
      - Не сводите меня с ума!
      - Точно. Прошла, оказывается, к секретарю и говорит: "От имени грузинских писателей, читательской общественности, сотрудников редакции газеты нашего дорогого Бачаны Рамишвили и его многочисленных друзей я хочу выразить вам, уважаемый Николай Петрович, сердечную благодарность за оказанное ему столь высокое доверие. Только такой принципиальный, смелый и благородный коммунист, каким являетесь вы, может судить о Бачане Рамишвили исключительно по его личным человеческим качествам, не обращая внимания на его прошлое..."
      "Какое прошлое?" - спросил, оказывается, удивленный секретарь райкома.
      "Да ничего особенного! Просто приятно видеть, что вы не обращаете внимания на незначительные факты, например, на то, что родители Рамишвили в свое время были репрессированы, что сам он в молодости тоже сидел некоторое время... по недоразумению, конечно... Но, сами понимаете, анкета есть анкета... Или, скажем, на то, что недавно в редактируемой Рамишвили газете вместо слова "большевики" было написано "меньшевики"... Да, в этом-то и заключается ваша человечность, ваша принципиальность!.. Закрыть глаза на подобные факты, оказать столь высокое доверие пока еще совершенно молодому и, в общем-то, недостаточно заслуженному человеку, пойти, так сказать, на риск - на это способен только такой многоопытный и принципиальный руководитель, каким мы знаем вас, уважаемый Николай Петрович, и у меня не хватает слов, чтобы по достоинству поблагодарить вас. Спасибо и еще раз спасибо вам!" - вот что сказала обезьяна секретарю райкома... - закончил Бачана свой рассказ.
      - Где же теперь она? - спросил отец Иорам, с трудом ворочая пересохшим языком.
      - Не знаю... Не исключено, что завтра придет навестить меня...
      13
      До того, как вынести на бюро райкома вопрос о приеме Бачаны кандидатом в члены партии, его пригласили в райком на собеседование.
      Бачана вошел в парткабинет, поклонился сидевшим за длинным столом трем мужчинам и сел в конце стола.
      - Товарищ Рамишвили, наша сегодняшняя беседа носит формальный характер. Цель ее одна: партия должна хорошо знать, кого она принимает в свои ряды. Поэтому, если вы не возражаете, мы зададим вам несколько вопросов. Может, и у вас будут вопросы к нам, - сказал один из мужчин, сидевший за столом справа, перед которым лежало личное дело Бачаны.
      - Пожалуйста, пожалуйста, как полагается, - ответил Бачана и почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. Эта беседа походила на экзамен, с той, однако, разницей, что экзаменаторы могли задать вопрос по любому предмету.
      - Прежде всего познакомимся. Мы - старые большевики. Меня зовут Александр, фамилия моя Иорданишвили, - представился мужчина, начавший беседу. - А это мои друзья: Вано Бандзеладзе и Давид Манагадзе.
      - Очень приятно, здравствуйте! - Бачана привстал.
      - Садитесь, пожалуйста! - Голос у Иорданишвили был низкий, густой, лицо в оспинках, нос горбатый, глаза карие. - Меня вот что интересует: почему вы до сих пор не вступали в партию?
      Бачана ждал этого вопроса, и у него был готов шаблонный ответ: мол, не считал себя достаточно подготовленным для столь высокой миссии, а теперь, когда основательно овладел... и так далее... Но ответил он иначе:
      - До сих пор меня не принимали!
      - Почему? - спросил Бандзеладзе, мужчина с красноватым лицом, плоским носом и небольшими подвижными глазами. Бачана никак не смог определить их цвет.
      - У меня все сказано в заявлении...
      Иорданишвили раскрыл личное дело, пробежал глазами заявление Бачаны, но ничего не сказал.
      - Родители у меня были репрессированы... - добавил Бачана.
      - Сейчас они реабилитированы, - сказал Иорданишвили, взглянув на своих друзей.
      - Как же вас приняли в комсомол? - поинтересовался Манагадзе, повернув к Бачане огромную волосатую, словно у кавказской овчарки, голову и взглянув на него очень добрыми, внимательными глазами.
      - Я скрыл, что родители мои арестованы...
      Его собеседники удивленно переглянулись.
      - Да, но... Разве об этом в школе не знали? - спросил Манагадзе.
      - Знали. И секретарь комитета комсомола знал.
      - И он смолчал?
      - Да.
      - Почему?
      - Он был моим хорошим другом... Это были тяжелые годы войны... Тогда так просто, для показа, в комсомол не вступали... Об этом знал мой друг...
      - А кто еще?
      - Знали все... Кроме райкома.
      - И никто не проговорился?
      - Да, никто не проговорился! - ответил за Бачану Иорданишвили и отложил в сторону его личное дело.
      - А как вы думаете, приняли бы вас в комсомол, зная, что вы сын репрессированных родителей?
      - Нет, не приняли бы!
      Наступило молчание.
      - Скажите, - начал Бандзеладзе, - было ли и осталось ли у вас чувство обиды за родителей?
      Бачана знал, что он должен ответить отрицательно, - дескать, что вы, о какой обиде вы говорите! Но он предпочел сказать правду.
      - Было! - И задрожавшей рукой достал из коробки папироску.
      - Дайте, пожалуйста, и мне! - протянул руку не менее взволнованный Манагадзе. Бачана передал ему коробку с папиросами и спички.
      - А потом как?.. Прошла эта обида или?.. - спросил Бандзеладзе, доставая папироску из коробки.
      - Прошла... Но потом, спустя много лет, вновь появилась. - Бачана закурил.
      - Когда же это?
      - После реабилитации... После реабилитации родителей я вместо радости почувствовал горькую обиду... - Бачана загасил папироску и тут же закурил новую. - Потому что все эти годы мы незаслуженно терпели столько горя, унижения и лишений...
      - Где теперь ваши родители? - спросил Иорданишвили.
      - Их нет...
      - И с каким чувством вы сейчас вступаете в партию? - спросил Бандзеладзе.
      Бачана задумался. Бандзеладзе нервно жевал папироску. Молчание затянулось. Наконец Бачана заговорил:
      - Я знаю, история полна парадоксов... Людям свойственно ошибаться вольно или невольно... Затем они исправляют свои ошибки - одни раньше, другие позже. Некоторые уходят из жизни, оставаясь искренне уверенными в правильности всего ими содеянного. Их ошибки придется исправлять будущим поколениям... Люди, причинившие мне боль, ответили сполна, их, собственно, уже и нет... Теперь к правлению приходит мое поколение, приходят мои ровесники. И я не имею права на мщение. Наоборот, я обязан стать рядом с ними хотя бы для того, чтобы не допустить повторения подобных ошибок. Тем более что я верю в их дело, считаю его своим собственным делом... И еще одно главное: писатель не вправе быть субъективным! Если писатель потерял чувство объективности, грош цена всему его творчеству!
      Бандзеладзе удовлетворенно кивнул головой, Иорданишвили задал новый вопрос:
      - Известно ли вам письмо Владимира Ильича Ленина к коммунистам Азербайджана, Грузии, Армении, Дагестана и Горской республики?
      Бачана долго думал, потом ответил:
      - Уважаемый Александр, примут ли меня в партию, если окажется, что я не знаком с этим или другими письмами товарища Ленина?
      Иорданишвили смешался и промолчал. Тогда Бачана продолжил:
      - Вы меня спрашиваете только о том, что известно вам лично, или о том, что обязательно знать?
      - О том, что желательно знать, товарищ Рамишвили... Это письмо было адресовано нам и нашим друзьям...
      Бачана почувствовал себя очень неловко. Он встал и намеревался что-то сказать, но Иорданишвили опередил его:
      - До свидания, товарищ Рамишвили! - и тоже встал.
      Бачана вздрогнул. "Все кончено!" - мелькнула у него в груди страшная мысль, и он почувствовал резкую боль в груди. Он сел и схватился рукой за сердце.
      - Что с вами? - встревожился Манагадзе.
      Бачана, собравшись с силами, встал:
      - Ничего, уважаемый Давид, пройдет... Прошло уже! - улыбнулся Бачана.
      - Завтра в час дня ваш вопрос будет обсуждаться на бюро. Я думаю, все будет хорошо... А то письмо вы все же перечитайте, если найдете время... посоветовал Иорданишвили.
      - Уважаемый Александр, письмо "Товарищам коммунистам Азербайджана, Грузии, Армении, Дагестана, Горской республики" Ленин написал 14 апреля 1921 года, а 8 мая того же года оно было опубликовано в пятьдесят пятом номере газеты "Правда Грузии"...
      - Странный вы человек, Рамишвили! - усмехнулся Иорданишвили. - До свидания!
      - До свидания, и большое вам спасибо! - Бачана за руку попрощался со всеми и вышел из парткабинета.
      В час дня Бачану пригласили в кабинет первого секретаря райкома. Он вошел, отвесил общий поклон сидевшим за приставным столом членам бюро и посмотрел на длинный ряд стульев вдоль стены кабинета, не зная, на какой из них сесть и полагается ли вообще в таких случаях садиться.
      - Присядьте, пожалуйста! - услышал он знакомый голос.
      Бачана поднял голову и лишь сейчас увидел молодого секретаря райкома. Тот, прищурив правый глаз, с улыбкой глядел на Бачану, Бачана сел в середине ряда.
      - Думаю, объяснения не нужны, - встал секретарь райкома, - Бачану Рамишвили мы все знаем. Сегодня он становится членом нашей большой семьи... Я ознакомлю вас с заявлением, анкетой и рекомендациями...
      - Не нужно! - сказал кто-то.
      Секретарь отложил личное дело Бачаны и обратился к присутствующим:
      - Есть вопросы?
      - У меня есть вопрос! - сказал один из членов бюро.
      Бачана почувствовал неприятный холодок в груди.
      Секретарь с чуть заметным удивлением взглянул на него.
      - Пожалуйста!
      Наступило недолгое молчание, показавшееся Бачане целым веком.
      - Скажите, товарищ Рамишвили, почему вы вступаете в партию?
      Все обернулись к Бачане. Он встал, вытер лицо платком и приготовился к ответу, но вдруг передумал. Что он должен сказать людям, решающим сейчас вопрос: быть Бачане Рамишвили членом партии коммунистов или нет? Бачана знал, какой в таких случаях бывает ответ, он полностью разделяет Программу и Устав партии, он готов пожертвовать собой ради дела партии, он хочет стать активным строителем коммунистического общества... Все эти положения он знал наизусть, но высказывать их сейчас показалось ему ненужным, смешным. Ибо для того чтобы сделать это, необязательно быть коммунистом. И кроме того, среди членов бюро он не видел никого, кто мог бы воспрепятствовать ему... И вдруг Бачана сказал:
      - Хочу, чтобы в партии было как можно больше честных людей! - и сел.
      В кабинете, словно дуновение ветерка, прошелся шепот удивления. Потом воцарилось молчание. Бачана не поднимал головы. Он услышал слова секретаря:
      - Товарищи, я с детства знаю Бачану Рамишвили и могу сказать, что он коммунист до мозга костей. Коммунистом я и считаю его, поддерживаю его кандидатуру. Кто за то, чтобы Бачану Акакиевича Рамишвили принять в члены Коммунистической партии Советского Союза, прошу поднять руки.
      ...И тут случилось такое, чего, наверно, не бывало в истории ни одной партии: вместе с другими поднял руку сам Бачана Рамишвили.
      14
      В Тбилиси два дня не переставая валил сухой пушистый снег. Замерло движение транспорта. Улицы наполнились веселым гомоном, смехом, испуганными возгласами поскользнувшихся, визгом попавших под снежную бомбардировку девчат, громким гоготом парней. Воздух очистился, стал удивительно легким и по-особенному вкусным. Казалось, белый Тбилиси, словно снежная королева, разгуливает по собственным улицам, красуясь перед жителями города преждевременной сединой.
      Был десятый час вечера. Засунув руки в карманы, подняв воротник пальто, Бачана не спеша шагал по парку Ваке. Он шел, ни о чем не думая, сквозь волшебный снежный занавес, приятно покалывающий лицо. На углу улицы Мосашвили Бачана вплотную столкнулся с вынырнувшей вдруг из-за угла женщиной. От неожиданности оба вздрогнули. Несколько мгновений они стояли, прижавшись друг к другу, Бачана успел разглядеть огромные сверкающие глаза женщины. Потом он быстро уступил ей дорогу и виновато произнес:
      - Простите, пожалуйста, калбатоно!
      И тут же, подумав, что женщина слишком молода для такого обращения, добавил: