- Будьте здоровы! - Профессор чуть приподнял свою фетровую шляпу и продолжил свой путь. Ребята в знак почтения склонили головы.
      - Хороший он человек, даром что профессор! - подвел Цицка итоги переговоров.
      - Ребята, Марго-дурочка идет! - воскликнул вдруг Бердзена.
      Со стороны Верийского базара, по левой стороне улицы Меликишвили, шла известная всему району Марго, размахивая руками и напевая веселую песню:
      Пароход плывет по морю
      В заграничные края,
      Привезет он мне подарки,
      Ах ты, душечка моя!..
      - Хабарда!* Верийская Марго идет! - прерывала временами она свою песню и вновь продолжала:
      Я станцую вместе с вами
      И лезгинку и танго.
      Приходите, поглядите
      На красавицу Марго...
      _______________
      * Х а б а р д а! - "Сторонись!" (перс.).
      Марго была пьяна. Прохожие, знавшие Марго, с улыбкой приветствовали ее, затем оборачивались, с сожалением качали головой и шли дальше. Незнакомые, избегая встречи с пьяной и явно ненормальной женщиной, поспешно переходили с тротуара на мостовую.
      Поравнявшись с ребятами, Марго приложила к губам обе руки, потом раскинула их, словно крылья, и послала им воздушный поцелуй.
      - Верийским парням низко кланяется пьяная Марго.
      - Привет, Марго! - приветствовали ее ребята поднятыми вверх руками.
      - Ну что, дорогие, опять с похмелья и опять в карманах мышиный помет вместо денег, да? Идите ко мне, хорошие мои, идите, дорогие мои, спустимся к Танц-Геурку, угощу вас пивом! - Марго извлекла из лифа несколько тридцатирублевок, помахала ими в воздухе. - Идите, не стесняйтесь! Завтра ведь вам придется угощать меня!
      - Марго, ступай, дорогая, домой, отдохни... Мы уже выпили, - попросил ее Копака.
      - Па-а-рень милый, куда мне идти, где мне преклонить мою бедную голову?! Бери к себе! Чокнутой и ненормальной Марго нужен именно такой хозяин! Кто лучше тебя присмотрит за ней?.. Возьми меня в жены! Пожалей меня! Всю жизнь я мечтаю о тебе, звезда ты моя! Позволь хоть раз обнять твою богатырскую грудь! Или я недостойна тебя? Смотри, какая у меня фигура и какое на мне белье! - Марго одной рукой дотронулась до бедра, другой приподняла платье, показав белоснежное, окаймленное кружевами нижнее белье. - Завтра надену креп-жоржетовое! - Она быстро пересекла улицу и подошла к ребятам.
      - Иди, Марго, иди отдыхать! - Копака обнял женщину за плечи.
      - Мне все равно, ребята! Выйду замуж за любого из вас! Я одинаково люблю всех вас! А ты чего зубы скалишь, Бердзена? Вот тебя-то одного я и не хочу! Слишком уж ты капризный, всю жизнь мне отравишь! Цицка - другое дело! Он интеллигент...
      - А говорила, всех нас любишь одинаково, - вмешался Бачана.
      - И ты здесь, мой бедный сиротинушка? К тебе я приду, обязательно приду! Выкупаю, причешу тебя, выстираю твои сорочки, выглажу брюки и уйду обратно... На кого ты похож? Посмотри на себя в зеркало.
      - Ладно, хватит, Марго... Видишь, народ, собирается... Пойдем, дорогая, я провожу тебя... - попросил Копака, взяв женщину под руку.
      - Плевала я на народ!.. Да здравствуют верийские парни! - Марго обняла Копаку, склонила голову к его груди и запела:
      Пойдем, мой миленький, пойдем,
      Вдвоем весь мир мы обойдем...
      На углу Копака попрощался с Марго и отпустил ее. С минуту он подождал и, убедившись, что женщина идет домой, возвратился к своим.
      - Но, но, Копака, без панихид! - прикрикнул Цицка, увидев кислую физиономию товарища.
      Марго жила в конце улицы Петриашвили в сырой полуподвальной каморке с двумя окошками. Со двора в каморку вели четыре деревянные ступеньки. Стол, покрытый простыней, железная кровать с поржавевшими никелированными кольцами, шкаф, два стула, утюг и гладильная доска - вот и все ее богатство. На дверях каморки красовалась надпись мелом: "Сумашедши Марго" - произведение дворовых детей. Она не стирала надписи и не обижалась.
      - Во-первых, это написано рукой ангела, во-вторых, это правда.
      Рано потерявшая отца, Марго была у матери единственной дочерью. Красивая, прекрасно сложенная, она росла, окруженная любовью всего квартала, хорошела с каждым годом. Верийцы гордились своей красавицей. Так продолжалось до того злосчастного дня 1936 года, когда обрушившееся на город невиданное наводнение смело половину Нахаловки, сорвало и унесло мельницы с Песок*, затопило людей в подземных подвалах серных бань. В этот день погасло солнце Марго, покатилось вниз колесо ее судьбы.
      _______________
      * Н а х а л о в к а, Пески - название районов в старом Тбилиси.
      В тот год верийские старушки сосватали Марго за пригульного сына золотых дел мастера Гогии - Вано. По неписаному городскому закону тех времен полагалось устроить смотр невесте - девушка должна была показаться в бане в чем мать родила будущим свекрови и золовке, дабы не было обмана, не подсунули бы жениху девку с изъяном. Да падет грех на головы свекрови, золовки, да и несчастной матери Марго! Надо же было придумать только проверять достоинства такой девушки! Когда, бывало, Марго, словно вспугнутая лань, сбегала по улице Петриашвили и потом шла дальше, по улице Меликишвили, продавцы и покупатели, столпившиеся у дверей лавок, разинув рот, провожали ее восторженным взглядом.
      В то воскресное утро повели Марго в общую женскую баню. И когда девушка, раздевшись, предстала перед окружившей ее вороньей стаей с гордо вскинутой головой, спадающими на упругую грудь черными как смоль локонами, белая и стройная, как мраморное изваяние, и когда старушки, изумленные красотой невесты, одобрительно зашушукались, причмокивая беззубыми ртами, - тогда и хлынули в баню потоки воды. Охваченные ужасом женщины с воплями бросились к двери и, вместо того чтобы рвануть ее на себя, в панике и суматохе всей толпой навалились на нее, закрыв себе выход. Мутная илистая вода в мгновение ока заполнила подземелье. Смолкли крики и плач... И примчавшиеся вскоре на помощь люди поняли, что спасать было уже некого... И тут кто-то заметил девушку с обезумевшими от страха глазами, прильнувшую к потолочной решетке одного из подвалов. Решетку выломали, но оторвать от нее окоченевшие руки девушки не сразу смогли.
      Марго месяц пролежала в больнице. Она не вспомнила ни о чем - ни о гибели матери и будущих своих родственниц, ни вообще о том страшном наводнении, словно ничего в тот день не произошло... Все старания врачей привести девушку в чувство наталкивались на ее тупое, упорное молчание... Потом ее перевели в психиатрическую лечебницу. Там Марго пробыла полгода. Наконец она отошла, заговорила, но все поняли, что разум у девушки помутился бесповоротно. И за все это время подлец Вано ни разу не проведал невесту, не поинтересовался ее судьбой, не послал ей ни рубля...
      Вернувшись домой, Марго всю неделю просидела в своей каморке, никого не впуская. Как-то утром соседи услышали доносившееся из ее комнаты пение. Насилу ворвались к ней. Марго сидела за столом, перед ней стояли две бутылки "Саперави", одна пустая, другая полная. Увидев вошедших соседей, она улыбнулась и запела:
      Я станцую вместе с вами
      И лезгинку и танго.
      Приходите, поглядите
      На красавицу Марго...
      Соседи и знакомые, по горло занятые собственными заботами, постепенно стали забывать о беде Марго. И сама она привыкла к своему одиночеству. Однако покинутая всеми девушка не пошла на улицу с протянутой за подаянием рукой.
      Она стала брать в зажиточных семьях белье в стирку и глажку. Заработанных денег ей вполне хватало на пропитание. А потом как-то незаметно девушка пристрастилась к вину. Одевалась она всегда чисто и опрятно, ежедневно меняла белье. Напившись после очередной получки, она разгуливала по улице, напевая любимые песни, и задирала перед прохожими платье - смотрите, мол, какое на мне красивое белье. И тут же называла заказчицу, которой оно принадлежало...
      Со временем стало сказываться пагубное действие алкоголя. Лицо Марго потеряло прежнюю свежесть и румянец, покрылось морщинками. И теперь при виде этой преждевременно сломленной, пьяной женщины, с песней шагавшей по улице, сокрушенно качали головой лишь старожилы квартала, помнившие ее молодость и красоту, гордую осанку и блеск агатовых глаз.
      Пока жители квартала не привыкли к повадкам умалишенной Марго, находились среди них люди, позволявшие себе поиздеваться над несчастной женщиной. Тогда-то и выучилась Марго нецензурным выражениям. Выйдя на середину мостовой, она обрушивалась на своего оскорбителя с такой отборной бранью, что прохожие, заткнув уши, шарахались в стороны. Но стоило Марго увидеть на улице ребенка, как она тотчас же переставала ругаться и спокойно шла домой.
      - Право, осквернять слух ангела не дано никому, даже самому богу! говорила она.
      И еще одно: за все время своего бедственного существования Марго ни разу не уронила своей девичьей чести и достоинства. Любой житель Верэ, знавший Марго, мог поклясться на Евангелии в том, что она была чистой и непорочной, как ангел.
      Вечером Марго пришла к Бачане на дом.
      - Сиротинушка мой, ты дома? - крикнула она и, не ожидая ответа, вошла в комнату. Бачана сидел за столом, готовился по планированию народного хозяйства - в среду у него был экзамен.
      - В чем дело, Марго? - спросил он, откладывая конспект.
      - Давай, что у тебя там в стирку! - ответила Марго и стала перелистывать конспект.
      - Какая там еще стирка! Все свое ношу на себе!
      - Найдется что-нибудь! - не отставала Марго.
      Бачана открыл шкаф, бросил на пол две изношенные сорочки и протертые брюки.
      - Ради бога, стирай осторожно, и без того они расползаются, попросил он и снова уткнулся в конспект.
      - Неужто твой конспект так интересен, что не можешь оторваться от него на минуту? - спросила Марго, открывая стенной шкафчик.
      - Очень интересен, к тому же у меня экзамен на носу!
      - Дурачок! Было бы интересно, не платили бы тебе за учебу, а, наоборот, заставили бы платить тебя! - сказала Марго и недовольно захлопнула дверь шкафчика. - На кой черт держишь в комнате этот пустой ящик? Выкинь его во двор!.. Выпить у тебя не найдется?
      - Валерьяновые капли.
      - Капли дай своему профессору, перед экзаменом!
      Марго нагнулась, стала подбирать брюки и сорочки. Выпрямившись, она схватилась за живот и поморщилась:
      - Вот черт, не дает покоя! - потом развернула одну из сорочек и покачала головой: - Что это - сорочка или скатерть? Все меню Танц-Геурка на ней! Не стыдно тебе?
      - Очень даже стыдно, дорогая моя Марго, да что мне делать?
      - Женись, дурак, женись!
      - Да? А чем ее кормить, жену-то?
      - Ешьте друг друга!
      - Ладно, так и сделаю! - пообещал Бачана.
      - Завтра вечером принесу твои пожитки. Приготовь пятерку! - Марго направилась к двери. Вдруг она остановилась, задрала платье, показав красивые крепжоржетовые трусы. - Ну-ка догадайся, чье белье на мне?
      Бачана пожал плечами.
      - Министра культуры путей сообщения иностранных дел! - гордо произнесла Марго и вышла из комнаты.
      "Завтра вечером" она не пришла. "Загуляла, видно, где-то и отсыпается", - решил Бачана и сам направился к ней.
      Дверь каморки была открыта, горел свет. Марго в вышитой розовой ночной сорочке лежала в постели. Лицо у нее горело, глаза блестели.
      - А-а, сиротинушка мой, я знала, что ты придешь, - улыбнулась она Бачане, потом вынула из-под мышки термометр. - Ну-ка посмотри, сколько там? Я ничего не вижу, в глазах одни желтые круги...
      Бачана взглянул на термометр и обомлел: ртутный столбик показывал тридцать девять и девять.
      - Что с тобой, Марго?
      - Не знаю, дорогой... Какой-то негодяй так и колет, так и буравит живот горячим вертелом... Не помогли ни вино, ни водка... До вечера терпела... И вот свалилась... Сколько там?
      - Много... - Бачана положил термометр на стол.
      - А все же?
      - Тридцать восемь...
      - Твои сорочки и брюки на столе... Слава богу, успела выгладить... Открой шкаф, возьми уксус, разбавь водой, смочи полотенце и положи мне на лоб... Голова горит... Этого еще не хватало моим бедным мозгам...
      Бачана выполнил просьбу.
      - Пойду приведу кого-нибудь, - сказал он.
      - Кого?
      - Врача!
      - Кому я нужна, ненормальная?.. У них нормальные люди умирают без присмотра... - улыбнулась Марго.
      Бачана молча вышел из комнаты и сломя голову помчался вниз по улице Петриашвили.
      Ребята стояли у аптеки, громко о чем-то спорили.
      - Марго умирает! - выпалил запыхавшийся Бачана.
      - Как умирает?! Вчера ведь она была здесь? - удивился Тенгиз.
      - Была, а теперь умирает! - повторил Бачана.
      - Что за ерунда! Говори толком! - встряхнул его Коплик.
      - Говорю вам - умирает!
      - А что с ней? - спросил Цицка.
      - Живот болит, температура сорок!
      - Отчего это, Датико? - спросил Копака.
      - Не знаю, Тенгиз. Нужен врач, хирург.
      - Бежим к Шатиришвили! - крикнул Кока.
      - Шатиришвили - сволочь! Без денег он и шагу не сделает, к тому же спит, наверно, уже! - сказал Бердзена и с презрением плюнул в сторону.
      - Да ну его! Я - к отцу Вахтанга, Игнатию, он человек правильный! крикнул Цицка и сорвался с места.
      Спустя пять минут ребята на цыпочках пробрались в каморку Марго и молча выстроились у кровати. Женщина беспокойно металась. При виде ребят она в изумлении приподнялась на локтях, потом вновь кинулась на подушку и разрыдалась. Потом засмеялась нервным, счастливым смехом.
      - Дорогие мои мальчики... Я ждала вас и не ошиблась... Хорошие мои... Расступитесь, что вы стали, словно на панихиде... Пусть падут все ваши болезни на сумасшедшую Марго...
      - Не бойся, Марго, сейчас Цицка приведет врача, - с трудом выдавил Тенгиз.
      - Зачем мне врач? Теперь я уже не умру... Вот и боли исчезли, и температура спала... - Марго сорвала с головы мокрое полотенце, забросила его в угол и ударила в ладоши. Бачана смочил полотенце и снова приложил его ко лбу больной.
      - Сиротинушка, это ты переполошил ребят? Проси у них прощения! Сейчас же!.. Ого-го! Кому из больных, да еще сумасшедшему, снились такие посетители?! Ай да Марго! Молодец, Марго! - Она заплакала. Ребята стояли понурив головы, не зная, куда деть руки и глаза. Успокоившись немного, Марго позвала Бачану: - Вон там, на шкафу, стоит деревянная шкатулка. Подай ее мне... Так... - Она положила шкатулку себе на грудь, о чем-то задумалась, потом поднесла шкатулку к уху, встряхнула ее, радостно улыбнулась и откинула крышку. В шкатулке лежали дешевые кольца, браслеты, серьги, разные блестящие пустяки.
      - Вот этот бесценный камень доставлен из столицы Афганистана Кабула специально для царицы Тамар... - Марго извлекла из шкатулки двухрублевое медное колечко с голубым стеклышком. - Дарю его тебе, Копака... Когда женишься, надень это кольцо жене на средний палец правой руки... Скажи ей - это, мол, подарок от Марго. И еще скажи ей, что, будь я помоложе, не видать бы ей тебя в мужьях... Благословляю тебя!.. Бери!..
      Тенгиз взял колечко, и Бачана увидел, как у него заходили желваки.
      - А это твоей жене, князь Кока Амиреджиби, серьги из индийского коралла... Они подойдут белолицей, черноволосой женщине с зелеными глазами... Бери, не стесняйся! - Марго опустила в протянутую ладонь Коки копеечные игрушечные серьги.
      - Этот золотой браслет - тебе, Бердзена!.. Работа дагестанских мастеров. Такой браслет - для высокой, полногрудой, черноокой жены... Дарю! - Бердзена с благоговением принял из рук Марго плоский овал из консервной жести и, не произнеся ни слова, выбежал из комнаты.
      - А это мне! - И Марго приложила к груди связку серебряных гривенников. - Всю свою молодость я не расставалась с этим ожерельем, потому и не могу уступить его никому... Не обижайтесь!.. Бачана, подойди ко мне!
      Бачана подошел.
      - Для тебя у меня вот этот персидский изумруд... А женись ты на бедной сироте, ведь другая тебя не поймет... Бери, и дай бог тебе счастья в жизни!.. - Бачана взял у Марго голубую пуговицу с продетой проволокой. Остальные раздай сам...
      Бачана со шкатулкой в руках обошел ребят, и каждый, не заглядывая в нее, достал оттуда по одной вещичке.
      - Устала я... А он все тычет и колет вертелами... - Простонала Марго и в изнеможении откинула голову назад.
      - Потерпи немного, Марго, вот-вот подойдет врач! Не бойся! - попросил Коплик, рукой унимая дрожь подбородка.
      - А кто тебе сказал, что я боюсь? Я давно уже жду не дождусь этого дня, как восхода солнца... Иди же, иди ко мне, смерть, не томи меня!.. Марго закрыла глаза. По ее щекам стекали слезы.
      - Пришел! - крикнул кто-то.
      В комнату вошли профессор и Цицка. Поздоровавшись со всеми кивком головы, профессор направился прямо к постели Марго. Он уселся на поданный стул, пощупал пульс больной, потом положил руку на ее пылающий лоб.
      Марго открыла глаза.
      - Здравствуйте, дорогая! - улыбнулся профессор.
      Марго рукой вытерла глаза и уставилась на пришедшего.
      - Дай бог вам здоровья, уважаемый Игнатий! - ответила она также с улыбкой.
      - Вы знаете мое имя?
      - Кто же его не знает? Половина Грузии благодаря вам вернулась с того света!
      - Чуть меньше! - пошутил профессор. - А теперь скажите, дорогая, что вас беспокоит?
      - Беспокоит то, что эти разбойники осмелились в полночь нарушить ваш покой!
      - Об этом не волнуйтесь, - успокоил профессор Марго, - это моя специальность, я отсыпаюсь днем... Расскажите, где и что у вас болит.
      - Горю я, доктор, горю, словно в огне...
      - И когда это началось?
      - С утра... Нет, вчера, позавчера... Раньше от водки боль утихала... Сегодня я свалилась...
      - Ну-ка откиньте одеяло! - попросил профессор.
      Марго взглянула на ребят, потом на профессора.
      - Я хоть и сумасшедшая, доктор, но все же стыдно мне.
      - Все мы в какой-то степени сумасшедшие, и ничего мы не стыдимся, пробормотал профессор и тут же сам откинул одеяло. Ребята отвернулись. Профессор стал осторожно, четырьмя пальцами прощупывать живот больной, спрашивал: - Здесь болит?.. А здесь?.. Здесь?..
      Марго, кусая губы, молчала. И лишь-после того как профессор окончил осмотр, простонала:
      - Везде болит, доктор, так болит, что лучше умереть...
      Профессор отбросил одеяло, согнул в колене правую ногу Марго и медленно потянул ее вверх, к животу. Марго вскрикнула.
      Профессор быстро встал.
      - Есть здесь телефон?
      Цицка вопросительно взглянул на Марго.
      - У Дугладзе, - простонала она.
      - Сейчас же сообщите в "Скорую", скажите, что звоните по поручению Игнатия Джикия, пусть немедленно едут сюда!
      Цицка убежал.
      - Плохи мои дела, доктор? - присела в кровати Марго.
      - Не двигайтесь, милая. Вам нельзя шевелиться! - Профессор уложил Марго, легонько потрепал ее по щеке. - Где же вы были до сих пор?
      - Ничего, доктор, смерть для меня - праздник. Не утруждайте себя...
      Профессор подсел к столу, оперся головой на руки и умолк.
      Кока незаметно положил деньги в наружный карман пиджака профессора. Не глядя на Коку, профессор достал деньги и положил на стол. Потом вынул из внутреннего кармана кипу червонцев и положил рядом с теми деньгами. Потом он встал и вышел из комнаты. Ребята пошли за ним.
      - Есть надежда, профессор? - спросил Бердзена.
      Профессор покачал головой.
      - Никакой? - переспросил Тенгиз.
      - Один процент...
      - Что с ней, профессор?
      - Перитонит... Прободение аппендикса... И так она ходит третий день... Подумать только!..
      Спустя пятнадцать минут пришла машина "Скорой помощи". Марго уложили на носилки и понесли к машине. Покидая свою каморку, она обернулась к ребятам:
      - Прощайте, верийские парни! Прощайте, мои дорогие мальчики! - Она вдруг приподнялась на носилках и произнесла с мольбой: - Не ходите в серные бани!.. Прошу вас, не ходите туда никогда! Это мое вам завещание!..
      Вынос тела состоялся во вторник, из прозектуры той Же больницы, куда Марго была доставлена в день наводнения в 1936 году.
      Вся Верэ, улицы Петриашвили и Меликишвили были забиты народом, причем любопытных было больше, чем знакомых.
      Утопающий в цветах гроб на деревянных носилках По Верийскому подъему несли восемь парней, рядом шли восемь сменщиков. Перед гробом ехала убранная цветами автомашина. Цветов было так много, что казалось огромный живой букет сам шагает к кладбищу.
      На улице Меликишвили приостановилось движение. Замерли автобусы, автомашины, трамваи. На углу улицы Петриашвили ребята на пять минут прервали шествие. Раздался сигнал одной, затем другой, третьей машины, и вдруг весь квартал заполнился непрерывным гулом клаксонов.
      - Что за второе пришествие! - недовольно крикнул водитель случайно оказавшейся в процессии автомашины, высунув голову из кабины. - Не собираются пропускать нас, что ли?!
      - Дай сигнал! - сказал ему какой-то парень из жителей квартала.
      - Почему? - удивился водитель.
      - Так надо!
      - Как это - надо?! - заупрямился водитель.
      - А вот так! - И парень нажал на сигнал.
      - Убери руку! Аккумулятор сядет!
      - Ничего, мы подтолкнем! - ответил парень, не снимая руки с сигнала.
      - Да какого же шишку хоронят, чтобы мне сигналить?! - Рассерженный водитель вновь высунулся из кабины.
      - Верийскую Марго хороним.
      - Кого?!
      - Слушай, делай, что говорят, пока рука у тебя целая! - Парень втолкнул в кабину голову водителя. - Понятно?
      Водитель понял, что парень не шутит, изо всех сил нажал на сигнал. Парень подошел к другой машине. Спустя минуту раздался сигнал и этой машины. Дождавшись ухода парня, водитель громко фыркнул:
      - Жанну д'Арк, что ли, хоронят?!
      - Нет, хоронят сумасшедшую Марго! - ответил проходивший мимо участник процессии.
      - Сумасшедшую?! Вот так хоронят сумасшедшую?!
      - Вот так и хороним! - ответил водителю стоявший рядом его верийский коллега.
      - Браво, ребята! В таком квартале не жалко и умереть! - воскликнул восторженный водитель.
      Вечером духан Танц-Геурка заполнили верийские парни. Столы были накрыты скромно - хлеб, сыр, вино, редиска. Тамаду не избирали. Когда все уселись и в подвале наступила мертвая тишина, встал Цицка, наполнил стакан вином, пролил несколько капель на кусок хлеба и произнес:
      - За горе нашего квартала, за слезы и радость нашего квартала, за потерянную красоту нашего квартала!
      Все встали и молча осушили стаканы.
      В тот день в подвале Танц-Геурка больше не было сказано ни одного слова, не было выпито ни одного стакана вина.
      - Слабо, слабо, Рамишвили... - Профессор нехотя перелистал матрикул Бачаны. - В чем дело?
      Бачана молчал.
      - Что с тобой, Рамишвили? - спросил профессор, не дождавшись ответа.
      - Болел я, уважаемый профессор, не успел подготовиться...
      - Не болел, а возился с этой сумасшедшей!.. Думаешь, я не видел, как ты вчера шел, словно кровный родственник, за ее гробом?
      - Она не была сумасшедшей, уважаемый профессор, - возразил Бачана.
      - А кто же она? Царь Ираклий?! Подумать только, весь квартал словно обезумел! Два часа движения не было!
      - Она была больная, уважаемый профессор, душевнобольная! Почувствовав соленый привкус во рту, Бачана встал.
      - Ты куда? - удивился профессор.
      - Приду в другой раз, - тихо ответил Бачана.
      - Доводилась она тебе кем-нибудь, что ли?
      Бачана долго молчал, потом взглянул на профессора и сказал:
      - Она была моей сестрой...
      Профессор пристально посмотрел Бачане в глаза. Тот не выдержал взгляда, опустил голову. Наступило молчание. Потом профессор закрыл матрикул, протянул его Бачане и сказал:
      - Иди, Рамишвили! - а сам встал и подошел к окну.
      Бачана положил матрикул в карман и вышел.
      - Ну как? Что получил? - окружили его студенты.
      Бачана не отвечал. Он миновал коридор, спустился по лестнице, вышел в университетский сад и уселся на пустовавшую скамейку. Долго сидел Бачана один, не замечая никого и ничего. Потом достал из кармана свой матрикул и так, от нечего делать, раскрыл его.
      ...Это была первая пятерка, полученная Бачаной за всю его жизнь.
      Он захлопнул матрикул, а когда снова раскрыл его, то ничего не увидел.
      Глаза Бачаны были полны слез.
      Бачана плакал.
      12
      После смерти Булики профессор распорядился в палату к Бачане и священнику никого не помещать, а пустовавшую койку убрать, дабы она не наводила больных на неприятные размышления. Однако пустое место оказалось куда более удручающим, чем пустая койка.
      Каждое утро, проснувшись, Бачана и отец Иорам невольно обращали взор к месту, где недавно стояла кровать Булики, и сердца их сжимались от воспоминания о пережитом. И потом, в течение дня, во время беседы они чуть ли не каждую минуту обрывали фразы, ожидая балагурства и шутливых реплик Булики.
      Так продолжалось около двух недель. Потом время взяло свое, Бачана и отец Иорам постепенно привыкли к отсутствию Булики...
      ...Однажды отец Иорам задал Бачане неожиданный вопрос:
      - Уважаемый Бачана, вас, наверно, похоронят в Дидубийском пантеоне, не так ли?
      Бачана сперва засмеялся, потом забеспокоился:
      - А что, вы видели плохой сон?
      - Видел, но сон касается не вас, а меня, - ответил грустно отец Иорам.
      - В таком случае вам следовало спросить - где похоронят вас, а не меня... Вы что-то хитрите, батюшка! - усомнился Бачана.
      - То-то и оно... Если вы будете похоронены в пантеоне, быть может, и для меня найдется место там же, во дворе церкви...
      - Ну, по такому принципу я должен быть похоронен во дворе Союза писателей... Но если вы устроитесь настоятелем Дидубийской церкви, то вполне возможно, что мы окажемся в могилах бок о бок!
      - Значит, место в пантеоне вам обеспечено, иначе не стали бы так шутить! - заключил отец Иорам.
      - Ошибаетесь, батюшка!
      - Почему?
      - Да потому, что Дидубийский пантеон давно уже переполнен. И впихнуть меня туда не удастся... Разве только вертикально... В одном, по крайней мере, я уверен: ни вас, ни меня не оставят незахороненными.
      Отец Иорам глубоко вздохнул.
      - А какой все же сон вам приснился, батюшка? - поинтересовался Бачана.
      - Не говорите!.. Все покойники, кого я когда-либо отпевал и напутствовал на тот свет, собрались во дворе Ортачальской церкви и ждали моего выхода!
      - И что же? Вышли?
      - Аки последний нищий, трус и заячья душа, я скрылся за алтарем... Как вспомню, хочется выть от стыда или покончить с собой!..
      - Самоубийство, батюшка, есть высшая форма демонстрации автономии личности. Но, к сожалению, вашей религией оно запрещено, ибо признано величайшим грехом и погибелью души! - произнес Бачана патетически.
      - Насколько мне известно, вы также не аплодируете самоубийцам, ответил отец Иорам.
      - Что ж, кое в чем наши соображения совпадают. И потому я говорил вам, что из вас вышел бы хороший коммунист, - напомнил Бачана.
      - А я, помнится, ответил вам тогда, что могло случиться и наоборот! отпарировал отец Иорам.
      - Не стремитесь к этому, батюшка, иначе я весь ваш приход обращу в коммунистов!
      - Еще бы! Коммунист, к тому же писатель, это похуже ста священников! Одна у меня надежда - на перевоплощение душ. Когда вы вторично явитесь в этот мир, быть может, тогда уверуете в истинного бога! - Отец Иорам перекрестился.
      - Писатель, батюшка, преданный пес народа... Я не верю в перевоплощение душ, но если такое существует, то моя душа, несомненно, возродится в облике собаки. Так что после моей смерти любите и жалуйте бездомных собак, не бейте их камнями, - быть может, одной из них буду я?!
      - Любо слушать вас, уважаемый Бачана! Но если душа каждого усопшего писателя поселится в теле уличного барбоса, жизнь на свете станет незавидной! - иронически улыбнулся отец Иорам.
      - Не особенно, тем более если ваши души явятся в волчьем обличье.
      - Почему в волчьем?!
      - Вряд ли пастырь, скрывающийся от своей паствы, может претендовать на льва! - произнес, пряча улыбку, Бачана.
      Отец Иорам заерзал в постели и, не найдя ответа, обиженно отвернулся.
      - Но вы не волнуйтесь, - продолжал Бачана, - ваш сон к добру. Вы будете жить сто лет.
      Отец Иорам смягчился.
      - Скажите, пожалуйста, - заговорил он, - если судить по вашей административной иерархии, какой, скажем, должности соответствует мой сан?
      - А сколько у вас душ в приходе?
      - Мы не ведем учет верующих.
      - Хорошо. А каков доход церкви от пожертвований?
      - Да как сказать... Во всяком случае, на ремонт храма не хватает...
      - На какие же деньги вы существуете?
      - Нас финансирует государство.
      - Как?! Коммунисты финансируют церковь?! - воскликнул Бачана.
      - Ну и что же! Лишили же они церковь прихода, пусть теперь слегка раскошелятся...
      - Да-а-а... В таком случае ваш сан, батюшка, по нашей административной иерархии будет соответствовать должности заведующего сельским клубом, - уточнил Бачана общественное положение отца Иорама.
      - Смеетесь?!
      - Почему же?
      - Ведь я окончил духовную семинарию?!
      - Большинство наших заведующих клубами имеет высшее образование, по крайней мере среднее специальное, как минимум! А какие у них звания! Заслуженный деятель искусств, заслуженный работник культуры!.. Есть ли среди вас хоть один заслуженный священник республики? Я о таком не слышал! - Бачана явно злорадствовал.
      Отец Иорам взгрустнул.
      - Да вы не печальтесь! Переходите на нашу сторону, и я вам даю слово: назначим вас инструктором райкома!
      - Уважаемый Бачана! - не на шутку обиделся священник. - Вы зачем сюда пожаловали? Разлагать православное духовенство или лечить свой инфаркт? Идите к нам, и я назначу вас дьяконом, если пожелаете!
      - Зачем вы сердитесь, батюшка? Если ваше учение верно, то я после смерти буду весь в вашем распоряжении. Делайте тогда со мной все, что вам заблагорассудится! - сказал со смехом Бачана.
      - Нет уж, батенька! На том свете нашей встрече не бывать! - отрезал отец Иорам.