- Гм, может, и мне заделаться разбойником и вырвать твой проклятый язык? Эх ты!.. - Герваси махнул рукой и стал затягивать подпруги.
      - Готово все! - подошел Глахуна. - Сегодня пригоним лошадей, завтра свезем в село все остальное.
      - Отлично! Ну, будьте осторожны! Пока, до свидания! - Герваси вскочил на коня.
      - Герваси! - окликнул его Глахуна.
      - Да?
      - Оставь нам свой маузер.
      - А как же я без оружия?
      - Хватит вам двух автоматов. А маузер я привезу в воскресенье.
      Герваси заколебался.
      - Ну, нечего тут раздумывать, решай!
      Герваси нехотя снял с плеча ремень и протянул Глахуне маузер.
      - Учти, не дарю! Вернешь!
      - Но прежде ты услышишь его! - Глахуна взял из рук Герваси маузер и передал Бачане. - На, положи в хурджин.
      Бачана опустил маузер в пустую половину висевшего на столбе навеса хурджина, а Герваси с бойцами повернули коней и пустили их галопом вниз по склону.
      Вскоре туман поглотил трех всадников. С минуту слышен был нестройный топот лошадиных копыт, потом все стихло. Вслед за ускакавшими всадниками неслись в долину думы и заботы людей, оставшихся на склоне Чхакоуры.
      - Теперь идите пригоните сюда наших лошадей, - обратился Глахуна к споим, - утром видел их, они паслись вон там, в стороне Зоти. - Глахуна показал рукой. - Часа за два сможете обернуться. Мальчика возьмите с собой... И прихватите лучину.
      Сипито перекинул через плечо веревку, засунул за пояс топор и зажег лучину. Глахуна направился к навесу.
      - Могли бы я подождать, к чему такая спешка? - крикнул вслед ему Сипито. - Пошли бы на рассвете... Куда тащиться в такую темень?
      - Делайте, что сказано, и никаких митингов! - ответил Глахуна.
      - Пожалел бы ребенка! - попытался Сипито разжалобить Глахуну.
      - Ничего с ним не сделается! Пусть привыкает!
      Сипито и Иона молча зашагали по идущей в гору тропинке. Бачана волчонком затрусил за ними.
      На ферме раздалось жалобное блеяние. У козы Бачаны начались роды...
      Вернувшиеся на рассвете пастухи ужаснулись. У потухшего костра валялись обе овчарки с простреленными головами, в хлеве мычали и блеяли недоеные, голодные животные. Глахуны не было видно. Пастухи бросились искать его, но заведующего и след простыл. У Бачаны вдруг опять вспотели ладони. Сипито Гудавадзе хотел было сказать что-то, но лишь промычал, словно немой, нечто нечленораздельное и опустился на землю.
      - Дело рук Манучара Киквадзе! - воскликнул Иона Орагвелидзе, вскакивая на неоседланного коня.
      - Ты куда? - с трудом выговорил Сипито.
      - Надо опередить его! - ответил Иона и пустил коня с места галопом.
      Бачана бросился к хурджину, пощупал его. Маузер был на месте. Тогда он подсел к Сипито и положил холодную руку ему на колено.
      - Не ходи, парень! - сказал тихо Сипито, вытирая взмокший лоб.
      Бачана почувствовал, как у Сипито дрожит колено, и понял, что Сипито боится больше, чем он сам.
      - Ты... Ты не бойся, дядя Сипито, - проговорил он.
      Сипито улыбнулся вымученной улыбкой и вытянул дрожащую ногу.
      - Как же мне не бояться, сынок! - сказал он и вдруг заплакал.
      С набитой сыром корзиной на спине Глахуна, шатаясь, шел впереди. За ним шагал Манучар Киквадзе со взведенным ружьем в руках.
      - Быстрей, быстрей, Глахуна! Со мной шутки плохи! - подтолкнул Манучар Глахуну.
      Глахуна прикусил губу.
      Злоба душила заведующего. Как этот подлец сумел подкрасться? Как ему удалось пристрелить овчарок, в которых Глахуна души не чаял? Как он заставил Глахуну пойти с ним, да еще взвалив на спину корзину с сыром?
      Кровь смутила Глахуну, собачья кровь! На своем веку повидал он немало крови, но эта - от пули, - видать, особая кровь!.. Стыд и срам тебе, Глахуна! И зачем тебе нужен был маузер? Чтобы прятать его в хурджине? Позор, позор! И почему не бросился к оружию? Но ведь этот душегуб стоял над головой! Да и кто его опередит, бандита?! Стыд и срам тебе, Глахуна!
      Злоба и слезы душили Глахуну. "Разорвись, сердце!" - взмолился он. Но не разорвалось сердце... Хуже того - Глахуна ускорил шаг. Позор, позор!..
      Впереди была лужа. Полный месяц отражался в луже, и было похоже, что месяц светит с другой стороны, через дыру в земле. Вот сейчас Глахуна ступит в дыру и провалится, исчезнет в ней. Но в луже не было дыры, и Глахуна сел в лужу.
      - Вставай, лодырь! - прикрикнул на него Манучар.
      Глахуна встал и посмотрел на Манучара.
      - Ну что, Глахуна Керкадзе, сдали силенки? - осклабился Манучар. То-то! А что понадобилось вашему председателю-попрошайке и этим вонючим героям бойцам? Меня схватить задумали, да? Так ведь я был там! Да, был там и держал всех троих на мушке, как скворцов! А почему они в лес не сунулись? А? Не посмели? То-то! Знали, герои, что их же автоматами заткнул бы я им рты! - Манучар засмеялся хриплым, надрывным смехом.
      - Смеешься ты, Манучар Киквадзе, да только все равно тебе крышка! заговорил Глахуна.
      - Об этом поговорим после войны! А теперь бери корзину и шагай! Валяться в грязи успеешь потом, большевики пошлют тебя по бесплатной путевке в Цхалтубо! За заслуги перед Советской властью!.. Шагай!..
      - После войны, подлая твоя душа, если тебя до того не прикончат, я сам тебя повешу на самой высокой чинаре в Чохатаури. Повешу, изрежу на куски твой гнилой труп и посыплю солью! Тьфу! - И Глахуна плюнул Манучару в лицо.
      Киквадзе остолбенел. Потом вдруг размахнулся и сильнейшим ударом свалил Глахуну с ног.
      Глахуна упал в лужу. Встав, он рукой вытер с лица кровь и глухо сказал:
      - Убьешь - убей, сволочь, но никуда я с тобой не пойду! - И снова сел.
      - Врешь, Глахуна! Пока не донесешь сыр до места, о смерти и не проси!
      - С кем ты воюешь, недоносок ты этакий? Объясни-ка мне!
      - С вами, уважаемый Глахуна, с большевиками! Двадцать два года топчете землю моего отца... Хватит! Теперь настало наше время!
      - Чье это ваше?
      - Мое и Германии!
      - А где Германия?
      - Придет, Глахуна, придет! И тогда на той самой чинаре, на которой ты обещал повесить меня, мы повесим всех вас! И впереди будет шагать ваш секретарь райкома с красным флагом в руке!.. А теперь вставай!
      - Живой я не тронусь с места, мертвого неси куда захочешь! Хватит мне позора, что до сих пор шел с тобой!
      Киквадзе понял, что ему предстояло обагрить свои руки кровью еще одной жертвы.
      - Ну так отвернись и помолись богу, если можешь... Как-никак бог сотворил нас из одной глины...
      Глахуна стал на колени и воздел руки к небу.
      - Боже великий! Сегодня я обещал тебе своими руками прикончить эту гадину... Обернулось так, что придется мне умереть от его руки... Не допусти этого, боже! Жизнь моя принадлежит тебе, бери же ее! Если ты есть и слышишь мой голос, убей меня!.. А если я и этот скот сотворены из одной глины, не к чему мне жить!
      Трижды грянуло эхо в Чхакоурском лесу. Глахуна лежал лицом в той же луже, где недавно увидел он луну, сиявшую с другой стороны земли. И с удивительной ясностью почувствовал Глахуна, как раскрыла земля грудь, как она приняла его в свои объятия, как снова закрылось отверстие, как нежно провела земля своей огромной ладонью по его векам и как стало затягиваться небо черным покрывалом...
      Близился рассвет, когда Сипито Гудавадзе, Иона Орагвелидзе, Герваси Пацация и два бойца ополчения привезли труп Глахуны на ферму. Без единого слова, без единой слезы ждали пятеро мужчин восхода солнца.
      И лишь с наступлением утра заметил Иона, что Бачана исчез с фермы.
      - Этого еще не хватало! - воскликнул в отчаянии Сипито, ударив себя обеими руками по колену. - Бачана! - крикнул он.
      - Бачана! - повторил Иона.
      - Бачана-а-а-а!.. Бачана-а-а-а!.. - разнесся вокруг тревожный крик.
      Эхо бросилось с одного склона к другому, метнулось к ущелью, обошло скалы и овраги, забралось в лес и, не найдя мальчика, возвратилось на ферму, к убитым горем и отчаянием мужчинам.
      С первыми лучами солнца из леса на тропинку вышел мальчик с перекинутым через плечо хурджином. Присел у родника, скинул дырявые чувяки, повертел в руке, отбросил их и опустил опухшие ноги в студеную родниковую воду. Потом мальчик умылся, лег на росистую траву, подложил под голову хурджин и глубоко вздохнул. Высоко в синеве неба плавно кружил ястреб.
      "Эх, мне бы крылья! - подумал мальчик. - Небось оттуда все видно как на ладони..."
      Мальчик смежил глаза и долго лежал, не двигаясь, не думая ни о чем.
      Вдруг с откоса на тропинку с шумом посыпались камни. Мальчик быстро привстал, огляделся. На краю насыпи стоял небритый, сухопарый, с выпирающей нижней челюстью мужчина с ружьем в руке. У мальчика екнуло сердце.
      - Ты кто? - спросил мужчина.
      Мальчик молчал.
      - Ты что, немой?
      - Из Чхакоура я! - с трудом выговорил мальчик.
      - Куда путь держишь?
      - В Зоти.
      - К кому?
      - К родственникам.
      Мужчина задумался. Потом спросил, вперив в мальчика испытующий взор:
      - Напротив вас Квенобанская ферма. Ты проходил там?
      - Нет, ферма от нас далеко. Я шел через лес, мимо фермы, так ближе... - Мальчик облизнул пересохшие губы и спросил: - А вы кто будете, дядя?
      - Лесник я, иду на ферму, дело у меня к пастухам... А что у тебя в хурджине?
      Мальчик опешил - он не знал, что лежит в хурджине. Он протянул руку, запустил ее в первую половину хурджина, извлек закупоренную кочерыжкой бутылку и поставил ее на траву.
      - Что это? - спросил мужчина.
      - Водка.
      - Ты что, пьешь водку, молокосос?
      - Помаленьку! - улыбнулся мальчик. Потом он достал из хурджина завернутую в листья папоротника головку сыра, половину кукурузной лепешки и, наконец, отварную козлятину.
      - Ого, вот и закусим! - сказал мужчина и стал спускаться по откосу.
      - Пожалуйте! - пригласил его мальчик и сел на хурджин.
      - Значит, на ферме ты не был? - Мужчина подсел к мальчику, положив ружье на колени. Мальчик отрицательно мотнул головой и, чтобы скрыть охватившую его дрожь, положил руки под себя. Мужчина молча приступил к еде. Утолив голод, он обратился к мальчику.
      - А ты чего ждешь! Не буду же я есть один?
      Мужчина взял в руку бутылку, взболтнул.
      - Видать, бешеная! - проговорил он.
      - Точно, бешеная! - ответил мальчик.
      Мужчина провел ладонью по горлышку бутылки, опрокинул ее в рот и закашлялся.
      - Черт! Огонь, а не водка! - воскликнул он и уткнулся лицом в свой левый локоть.
      "Господи, дай мне сейчас силы, а потом хоть убей меня!" - подумал мальчик и протянул руку к хурджину. Потом он быстро встал.
      Отдышавшись, мужчина взглянул на мальчика и застыл. Мальчик держал в руке маузер и целился в него.
      - Встань, Манучар Киквадзе! - сказал мальчик, не сводя глаз с лица мужчины.
      Киквадзе захотел встать, но не смог.
      - Встань, подонок! - повторил мальчик.
      - Кто ты, парень, и что тебе от меня нужно? - пришел в себя Манучар.
      - Глахуна Керкадзе!
      Манучар оторопел.
      - Глахуна Керкадзе я, и ты умрешь от моей руки!
      Тяжелый маузер прыгнул в руке мальчика, и он взялся за оружие обеими руками.
      Манучар упал на колени и затряс вспотевшей вдруг головой, словно вышедший из реки купальщик.
      - Не дури, парень! В твои годы нельзя убивать человека... - Голос у Манучара дрогнул. - Не стреляй!.. Как же ты будешь жить на свете, ходить по земле с клеймом убийцы?
      - А ты? Как ты живешь и дышишь на белом свете?!
      - Разве я живу и дышу?!
      - Ты умрешь, Манучар!
      - Скажи хоть, как звать тебя и почему ты хочешь стать моим убийцей? взмолился Манучар и до крови закусил губу.
      - Я сказал: Глахуна Керкадзе!
      Манучар еще шевелил губами, но мальчик не слышал его. В ушах у него стоял шум, сердце готово было выпрыгнуть из груди, в висках словно отдавались удары огромных железных кувалд. Мальчик подумал, что вместе со слухом он теряет и зрение, потому что лицо поползшего к нему Манучара то двоилось, то троилось, а потом и вовсе растаяло. Тогда мальчик спустил курок.
      Он не слышал звука выстрела, не считал количества выпущенных пуль. Он чувствовал лишь, как дрожит маузер в его впившихся в посеребренную рукоятку оружия пальцах, как дергаются запястья. Потом, когда маузер перестал дергаться, мальчик вдруг ослаб, руки его разжались, и маузер с глухим стуком упал возле изуродованной головы Манучара Киквадзе.
      Мальчик отвернулся от трупа, опустился на землю, зарылся головой в колени и завыл, как заблудившийся в лесу волчонок.
      В полночь Ломкаца Рамишвили проснулся от яростного стука в дверь. Он встал с постели, зажег коптилку, подошел к двери и громко спросил:
      - Кто там?!
      - Это я, Бачана! - ответил стоявший за дверью человек.
      - Ты не Бачана! - Ломкаца не узнал голоса внука. Сердце его тревожно забилось.
      - Я это, дедушка, я, открой дверь!
      Ломкаца отодвинул засов, распахнул дверь. Перед ним с поникшей головой стоял ободранный, с окровавленными ногами Бачана.
      - Входи!
      Бачана не шевельнулся. Тогда Ломкаца взял его за плечо и ввел в комнату. Коптилку он поставил на стол, сам опустился на стул.
      - Что случилось? - спросил старик дрогнувшим голосом.
      - Человека убил! - ответил Бачана, и подбородок у него задрожал. У Ломкацы перекосилось лицо, он схватился за сердце. Наступило долгое молчание. Наконец Ломкаца пришел в себя и, с трудом выговаривая слова, спросил:
      - Зачем я пять лет читал тебе Евангелие?
      Бачана не ответил. Он стоял понурившись и вытирал о штанины потные ладони.
      - Кого ты убил? - нарушил молчание Ломкаца и весь напрягся в ожидании ответа.
      - Я убил убийцу Глахуны Керкадзе, дед!
      У Ломкацы от удивления расширились зрачки. Он хотел встать, по колени подвели старика.
      - Ты убил... Манучара Киквадзе? - переспросил он шепотом.
      - Манучара!
      Ломкаца, кряхтя, насилу поднялся, подошел к двери, плотно прикрыл ее, потом вернулся к внуку и прижал его голову к груди.
      - Знает кто об этом? - прошептал он.
      Внук покачал головой.
      - Два божества было у меня, - тихо произнес он, - ты и Глахуна. Один погиб от руки Манучара... - Бачана дотронулся горячей рукой до мозолистой руки деда. Рука была холодной как лед. - Подумай, мой мальчик, как следует... Не бери на себя пролитую другим кровь... Тяжелое это дело... сказал в задумчивости Ломкаца и вдруг почувствовал, как в его старые жилы из раскаленной руки внука стала вливаться кипучая кровь, как она горячей волной проникла сперва в грудь, потом в виски. Ломкаца долго, долго всматривался в глаза внука, и понял старик, что нет больше больного пятнадцатилетнего Бачаны. Ломкаца не вынес жгучего взгляда внука и отвел глаза. Он угадал немой вопрос, затаившийся в огненных очах этого преобразившегося человека, и понял, что от того, как он сейчас ответит на этот вопрос, будет зависеть вся будущая жизнь его внука. - Правильно, сынок! Я поступил бы так же! - сказал он и крепко обнял внука. Бачана вдруг расслабился, обмяк, выскользнул из объятий деда и сел на пол. - Боже всесильный, зачем твоя месть явилась в образе этого ребенка! - простонал Ломкаца, опускаясь рядом с внуком.
      Когда на рассвете ошалевший от волнений Сипито Гудавадзе ворвался в дом Ломкацы, дед и внук по-прежнему сидели на полу и плакали: Бачана громко, навзрыд, Ломкаца - безмолвно...
      5
      Профессор Антелава вошел в палату в сопровождении лечащего врача и фельдшерицы. Бачана лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к биению своего сердца. Он был доволен: сердце билось сильно, теперь оно неустанно гнало кровь по всему организму. Бачана чувствовал, как с каждым днем набирается сил его измотанное сердце, яснеет разум. Он услышал, что пришел профессор, но, охваченный сладостным ощущением возвращения к жизни, притворился спящим.
      - Здравствуйте! - поздоровался профессор.
      - Уважаемому профессору наше почтение! - привстал Булика.
      - Здравия желаю! - ответил отец Иорам.
      - Ну, как наши дела? - задал профессор общий вопрос, внимательно просматривая истории болезни. - Скоро переведем вас в реабилитационное отделение! - удовлетворенно произнес он.
      - Меня больше устраивает амнистия! Чувствую себя хорошо, третий день хожу в туалет на своих на двоих, так что, если вы не возражаете, хоть сегодня мог бы отправиться домой! - заявил Булика и, как бы демонстрируя свое выздоровление, выставил из-под одеяла голые ноги.
      - Я ведь предупреждал! - обратился профессор к врачу.
      - Не могу же я привязать его к кровати! - развел тот руками.
      - Именно привязать! Вам нельзя вставать, понимаете? Вас не устраивает судно? - пошутил профессор и легким толчком уложил Булику на постель.
      - Что вы, профессор! Просто неудобно беспокоить уважаемое общество... - осклабился Булика.
      - Ничего! - успокоил его профессор.
      - Кроме того, совесть меня мучит: из-за меня половина Ваке, наверно, ходит босиком!
      - А вам очень хочется, чтобы босиком ходило все Ваке?
      - Мм... Извините, уважаемый профессор, я умолкаю! - Булика понял смысл сказанного и прилег с такой осторожностью, словно действительно население Ваке только и ждало, что его выздоровления.
      - Сегодня звонил католикос, справлялся о вас. Что ему передать, отец Иорам? - обратился профессор к настоятелю Ортачальской церкви святой троицы.
      Глаза священника, тронутого вниманием католикоса, наполнились слезами.
      - Не принимает всевышний грешную мою душу благодаря его молитве, так и передайте владыке, - ответил он.
      - А мы, значит, тут ни при чем? - притворно обиделся профессор.
      - Вам, врачам, доверены врата ада, католикос же стережет райские ворота, - оправдался Иорам и перекрестился.
      - Нет, батюшка, дорога на тот свет ведет к одним общим воротам - к тем, у которых поставлены мы, врачи. Рай и ад - лишь подразделения того света, и куда бог определит человека, это уж его дело. Нам велено не открывать людям ворота того света раньше времени. Так-то!
      Иорам неловко кашлянул и промолчал.
      - Все спит? - спросил профессор, нащупывая пульс Бачаны.
      - Спит все двадцать четыре часа! - ответил врач.
      - Тем лучше! - Профессор снял висевшую у изголовья Бачаны историю болезни. - РОЭ замедляется, холестерина меньше, это хорошо! - отметил он удовлетворенно. - О, экстрасистолы продолжаются? Какие принимаете меры?
      - Эральдин. Наиболее эффективно...
      - Боли?
      - Слабые.
      - Периодичность?
      - Примерно раз в полчаса, когда не спит.
      - Продолжайте пантопон!
      Профессор осторожно откинул одеяло, долго пристально разглядывал грудь Бачаны, потом облегченно вздохнул:
      - Какое счастье, что удалось избежать аневризмы!
      Бачана открыл глаза.
      - Здравствуйте, уважаемый профессор!
      - Вы не спите? - удивился профессор.
      - Я вообще не сплю.
      - Как так?
      - Так. Наяву вижу сны.
      - Какие же это сны?
      - То приятные, то неприятные.
      - Постарайтесь перед сном думать о приятных вещах, тогда и сны будут приятные.
      - Как вы полагаете, профессор, я спасся? - спросил Бачана.
      - Именно об этом я хотел спросить вас!
      Бачана растерялся.
      - Мне кажется... Как будто... По-моему, мне лучше...
      - Тогда все отлично! - Профессор приложил к сердцу Бачаны фонендоскоп.
      - Ну как? - спросил Бачана дрогнувшим голосом.
      - Слышу хорошо. Вчера было хуже.
      Профессор собрался уходить.
      - Если я выживу, закажу два ваших золотых бюста! - улыбнулся Бачана.
      - Почему два?
      - Один преподнесу вам, другой поставлю на своем письменном столе и буду на него молиться.
      - Гогилашвили практичнее вас, он обещал только один!
      - И две бриллиантовые серьги для вашей супруги. А кроме того, бесплатный ремонт обуви на всю жизнь! - добавил Булика.
      - Дай бог вам здоровья! А теперь я пойду, предупрежу жену - пусть прокалывает себе уши... А что обещаете вы, отец Иорам?
      - Свечу величиной с вас и вечные мои благословения!
      - Знаете, после инфаркта у людей развивается забывчивость, так что... - рассмеялся профессор. - Ну а в остальном жалобы есть?
      - Да вот, хотели сказать по поводу крыс... Но ваш приход так нас обрадовал, что мы и забыли про них... - Булика покосился на фельдшерицу.
      - Какие крысы? - поразился профессор.
      - Это ему от хронического алкоголизма мерещится, уважаемый профессор! - пролепетала фельдшерица.
      - Ладно, у меня белая горячка, а ему? Ему тоже мерещится? Оскорбленный Булика указал рукой на Иорама.
      - Вообще-то они безвредные... - произнес батюшка примирительно. - Ну, выйдут, погуляют, сахарком побалуются...
      - Вызвать завхоза! - распорядился профессор.
      - Он пошел за мышиным сахаром, - ответил врач.
      - Что это еще за чертовщина - мышиный сахар?! В республиканской больнице развелось столько мышей, что у них свой собственный рацион?! рассвирепел профессор.
      - Это яд, профессор! - объяснил врач.
      - Мышьяк! - уточнила фельдшерица.
      - Безобразие! - воскликнул профессор и, не попрощавшись, покинул палату.
      - Может, не следовало говорить? - забеспокоился Булика.
      - Говори не говори - факт налицо. Подождал бы немного, убедился бы собственными глазами, - ответил Иорам. - На! - И он бросил кусок сахара выползшей из-под кровати Булики крысе.
      Спустя час в палату вошли главный врач больницы, заведующий хозяйственной частью, дезинфектор, два санитара, лечащий врач и фельдшерица Женя.
      - Где крыса? - строго спросил дезинфектор.
      - Здесь! - ответил Булика, выворачивая пальцем правое веко.
      - Провокацией занимаетесь, да?
      - А этот сахар я, что ли, жрал?! - Булика показал на валявшийся на полу обгрызенный кусок сахара.
      Санитары бросились под кровать, потом обошли палату, забили мышьяком все щели.
      - Мышьяк немного устарел, но это ничего. Подождем до завтра, если не подействует, приведем кошку, - успокоил больных дезинфектор, потом обернулся к санитарам. - Посыпьте и в моем кабинете, все ножки у шкафа обгрызли проклятые!.. На что еще жалуетесь? - обратился он снова к больным.
      - Почему Америка не выводит свои войска из Южной Кореи?! - заявил Булика.
      - Интриган! Анонимщик несчастный! - проговорил дезинфектор и вышел, в сердцах хлопнув дверью.
      - Интриган и анонимщик - твой отец, а ты сам - крыса! - крикнул вдогонку ему Булика.
      Вскоре в палату вернулась Женя со шприцем в руке. Она подошла к кровати Бачаны, откинула одеяло и проговорила про себя:
      - Следовало бы впрыскивать кое-кому пантопон в язык, чтоб он не болтал лишнего!
      - Если это сказано про меня, то для пантопона у меня найдется другое место! - откликнулся Булика.
      Женя не удостоила его ответом. Она сделала укол Бачане, помассировала место укола и молча вышла.
      Спустя минуту она вернулась.
      - Вас спрашивает какой-то мужчина, - сказала она Бачане.
      - Кто такой?
      - Говорит, близкий родственник.
      - Если вы не возражаете, пусть войдет.
      Женя вышла и вернулась в сопровождении невысокого веснушчатого блондина с короткими руками.
      - Только пять минут! - предупредила Женя.
      - Одно мгновение! - ответил вошедший и, не ожидая приглашения, сел на стоявший у кровати Бачаны стул.
      - Здравствуйте, уважаемый Бачана! - Он слегка хлопнул Бачану по колену.
      - Здравствуйте! - ответил удивленный Бачана.
      - Не узнаете?
      Бачана напряг память, но блондина не узнал.
      - А теперь? - блондин повернулся в профиль. Бачана неловко улыбнулся.
      - Вспомните: Сухуми, Чернявка, Венецианский мост, тринадцатая школа, ваши тети - Маро, Нина, Тамара, двоюродные сестры - Нелли, Зулейка, Додо, двоюродный брат Кока... - стал загибать пальцы блондин.
      - Напомните, пожалуйста, о себе, своих родственников я помню хорошо, - подсказал Бачана.
      - Я Нугзар, Нугзар Дарахвелидзе! Помните, тетя Нина крестила мою сестру, назвала ее Луизой...
      - Хоть убейте... - смутился Бачана.
      - С тех пор так ее и зовут Луизой.
      - Очень приятно!
      - Так вот, я брат Луизы, Нугзар Дарахвелидзе! - внес блондин окончательную ясность в дело.
      - Что же вам нужно? - спросил Бачана.
      - Как вы себя чувствуете, уважаемый Бачана? Народ беспокоится...
      - Да так...
      - Выглядите отлично, дай бог вам здоровья! Цвет лица прекрасный. Похудели малость, это да... Недавно по телевизору видели ваше выступление... Ну, знаете, весь наш актив хохотал!.. Язык же у вас!.. Ха-ха!.. Особенно когда вы говорили про антиподов!.. Да, тогда вы показались полнее... Но и теперь, - тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, - вид у вас отличный, на радость друзьям, назло врагам! - Блондин снова похлопал Бачану по колену.
      - А как вы, сестра ваша Луиза? - вежливо поинтересовался Бачана.
      - Ох, не говорите! Плохо, уважаемый Бачана, хуже некуда! Дарахвелидзе вытер пот со лба.
      - Что такое? - забеспокоился Бачана.
      - Да вот... Неудобно как-то перед посторонними...
      - Вставать им нельзя, мне и подавно... Так что, если у вас есть что сказать, говорите в их присутствии...
      - Ради бога! Мы мигом! - Булика натянул одеяло на голову и отвернулся к стене. То же самое сделал отец Иорам.
      Дарахвелидзе с минуту колебался, наконец решился:
      - Да ничего особенного, уважаемый Бачана, одна лишь ваша красивая подпись...
      - Знаете, мне недавно сделали пантопон, говорите сразу, а то я засну.
      Дарахвелидзе еще раз взглянул на укрывшихся с головой соседей и начал:
      - Ну, вам, конечно, известно... положение в республике несколько того... напряженное... Тут, понимаете, оперу спалили, там универмаг подожгли... Тот, говорят, застрелился, этот вены себе перерезал... Нервная, одним словом, обстановка в связи с этим... С вопросом подбора кадров... Да и мяса на базаре... не очень-то... того...
      - А как с сыром? - улыбнулся Бачана.
      - Вы шутите, уважаемый Бачана, я понимаю, это, конечно, ваша профессия... А мясо и сыр, сами понимаете, нам дает корова.
      - Вы вывели новую породу коровы? - спросил серьезно Бачана.
      Дарахвелидзе пристально взглянул на него, ожидая подвоха, но Бачана и глазом не моргнул. Блондин успокоился.
      - Нет, я пришел по другому поводу, - продолжал он.
      - Может, у вас имеется проект огнестойкого здания оперы?
      Дарахвелидзе вспотел. Он подозрительно посмотрел в сторону лежавших без движения Булики и Иорама, помялся, потом решительно извлек из кармана два конверта.
      - Я прошу вас, уважаемый Бачана, походатайствовать перед руководством или написать письмо секретарю нашего райкома...
      - При чем тут я? - искренне удивился Бачана.
      - Как же! Вы гуманный писатель, депутат, член Центрального Комитета! К кому же мне обращаться, как не к вам? - так же искренне удивился Дарахвелидзе.
      - А где вы работаете?
      - В Абхазии, по линии заготовки табака.
      - О чем же мне писать руководству?
      - Всем известно: вы и наш секретарь - неразлучные друзья, в школе учились вместе...
      - Кто вас направил ко мне?
      - Тот, кто желает добра нашему секретарю... Один конверт ваш, другой передайте по вашему усмотрению... - Дарахвелидзе ловко подсунул оба конверта под подушку.
      - А что, вас сняли с работы?
      - Снять меня не так-то просто, уважаемый Бачана... Но небольшая поддержка никогда не мешает... И даже тому, кто сейчас хочет столкнуть меня!..
      Пантопон начал действовать, у Бачаны отяжелели веки, говорить ему не хотелось, тем более расспрашивать свалившегося с неба родственничка.
      - Объясните толком: что происходит? - спросил он блондина, закрывая глаза. Тот, понял, что надо спешить, и заторопился:
      - А то, что он прислал ревизию!..
      В дверь просунулась голова Жени.
      - Между прочим, прошло уже двадцать минут!
      - Ничего, ничего, дорогая Женя, пусть побудет еще, он рассказывает интересные вещи! - попросил Бачана.
      - Да... - продолжал Дарахвелидзе. - Ревизию прислал!.. Двадцать лет я работаю по заготовкам, и никто никогда не осмеливался присылать ко мне ревизию!.. Сперва я думал, что он шутит!..
      - А что ревизия? - вставил вопрос Бачана.
      - Что! Стали, сволочи, поштучно подсчитывать, сколько папирос и сигарет выкурено в Абхазии и Грузии... Потом заявили, что в нынешнем году к тремстам тоннам табака мы якобы добавили сто тонн сушеной травы!.. И кто это говорит?! Люди, не высовывающие носа из кабинетов! Да знают ли они, где растет табак? Табак растет в поле, и что удивительного, если к нему пристанет немного травы? И потом, разве трава отрава? Вы видели убитого травой человека? В чем здесь вредительство? Корова всю жизнь жрет траву, и что же, умирает от этого? Чем же прикажете кормить ее, табаком? Вредительство как раз в том, что пичкают и морят никотином людей вроде вас!.. Это еще ничего! Потом они заявили, что мы, видите ли, ту траву загоняем по цене табака и на этом зарабатываем миллионы!.. Гм, тонна травы стоит десять рублей, не больше, какие же тут миллионы?! И еще договорились до того, что мы, оказывается, смачиваем табак, отчего он якобы увеличивается в весе почти вдвое!.. Умники!..
      - Сколько же всего миллионов?
      - Реализации или приписок?
      - Всего вместе.
      - Много.
      - А все же?
      - Да вы не поверите... - стал выкручиваться Дарахвелидзе.
      - Что еще сказала ревизия?
      - Мало ли что!.. Пожаловали, видите ли, ко мне домой... Почему, говорят, у вас двухэтажный дом!.. Суются прямо в комнаты! А что такое два этажа? Норма высоты этажа - два с половиной метра, в моем первом этаже всего два сорок восемь...
      - Какое имеют значение два сантиметра? - рассмеялся Бачана.
      - Что вы, уважаемый Бачана! Пуля - всего два сантиметра, а бьет наповал буйвола! И та пуля, что свалила в прошлом году одного человека, не буду называть фамилии, тоже была не больше двух сантиметров... Об этом не нужно говорить вашему другу, это я просто так, к слову... Потом насчитали восемь комнат на верхнем этаже! Тьфу, плевал я на такого грузина, который залу считает за комнату! Хорошо еще, не приплюсовали к ним лоджию и бильярдную! И на том спасибо!.. Уважаемый Бачана, я чист как кристалл! Пусть ваш друг секретарь оставит меня в покое... Ваше слово для него закон!.. Очернить меня - значит оскорбить и вас...