- Если б я знала!
      - И много у вас таких людей?
      В ожидании ответа у Бачаны забилось сердце.
      - До сегодняшнего дня был один всего человек - моя дочь Майя. Теперь появился второй - вы.
      "Или мне все это снится, или женщина эта - сатана!" - мелькнуло в голове у Бачаны, а Мария вдруг подняла голову и произнесла взволнованно:
      - Я знаю, вы принимаете меня за сумасшедшую или за авантюристку... Уверяю вас, все это случилось помимо моей воли!.. Вот уже год я борюсь с собой... Но ничего! Я женщина сильная! Вот сейчас я встану и уйду! - Мария встала.
      - Если вы уйдете, я, наверно, умру! - Бачана рукой коснулся холодных пальцев женщины, и она поверила в искренность его слов. Поняв это, Бачана поцеловал руку Марии.
      - Спасибо! - сказала Мария и села.
      Появился официант с огромным, полным изысканными кушаньями подносом в руках.
      - Это что? Откуда? - удивился Бачана.
      - Пришел директор, увидел вас и велел отпустить из энзе! - объяснил официант.
      - Кто ваш директор?
      - Сейчас он придет!
      - А он что, знает меня?
      - Знает? Да он чуть было не уволил меня! Я же не виноват, уважаемый, ведь у человека на лбу не написано, кто он и откуда! Вы уж извините! Официант раскланялся и убежал.
      Бачана оживился. Он с шумом откупорил бутылку шампанского и наполнил до краев бокалы.
      - Хочу поделиться с вами одной тайной, Мария...
      - Нет, первый тост мой! - Мария подняла бокал.
      Бачана обратился в слух.
      Мария подождала, пока в бокале осела пена, потом взглянула сквозь бокал на поднявшийся над Нарикалой золотой серп луны. Бачана последовал ее примеру. Луна сперва дрогнула, заколыхалась, потом медленно заполнила собой бокал и растаяла в янтарной жидкости. Бачане показалось, что он держит в руке прохладную янтарную луну.
      - Сегодня луне четырнадцать дней... - тихо произнесла Мария. - Всем доподлинно известно время восхода и захода луны, известен день новолуния и день полнолуния. Но никто на свете не знает, когда она появилась, когда родилась луна... Я пью за здоровье людей, про день рождения которых не помнит никто...
      Мария чокнулась с Бачаной. Луна в бокале Бачаны вновь задрожала, потом растворилась, превратилась в прозрачную янтарную жидкость. Мария и Бачана осушили бокалы до дна, и когда Бачана вновь посмотрел на небо, луны он не увидел. Луна скрылась в облаках.
      - Мы сейчас выпили луну! - воскликнул он, по-детски радуясь этому странному совпадению.
      - Дай бог вам долголетие луны! С днем рождения вас! - Мария поставила бокал. - Вы говорили о какой-то тайне, я вам помешала, - напомнила она.
      Бачане вдруг захотелось заплакать, прижавшись к груди этой странной женщины.
      - Я хотел только сказать, что вы необыкновенно красивы, Мария. Можно поцеловать вас?
      Женщина лишь улыбнулась в ответ. Тогда Бачана встал, перегнулся через стол и поцеловал огромные влажные глаза Марии. И тут же он увидел направлявшегося к их столу плотного мужчину, который недавно разговаривал с официантом.
      - Здравствуйте! - сказал подошедший мужчина хриплым голосом.
      - Здравствуйте! - ответил Бачана.
      - Если позволите, уважаемый Бачана, я на одну лишь минуту нарушу ваш покой...
      - Присаживайтесь, пожалуйста... Это моя приятельница Мария...
      Мужчина галантно раскланялся, поцеловал руку Марии и сел.
      - Не узнали меня, уважаемый Бачана? - Мужчина достал из кармана три коробки "Винстона", одну пододвинул Марии, вторую - Бачане, третью оставил себе.
      Бачана пристально взглянул на мужчину, какое-то смутное воспоминание мелькнуло у него в голове, но он не сумел уловить его и неловко проговорил:
      - Как же, узнал, но вот никак не вспомню, где мы встречались.
      - Я Сандро Маглаперидзе, из комбината меховых изделий...
      - А-а-а! - воскликнул Бачана. - Сколько воды с тех пор утекло!.. Где вы, как вы, уважаемый Сандро?
      - Спасибо, перебиваюсь помаленьку...
      - Если вы пожаловали сюда, чтобы упрекнуть меня за старое, прошу не делать этого сегодня... Сегодня день рождения Французской республики и мой тоже! - сказал Бачана весело и протянул Маглаперидзе полный бокал.
      - Что вы! Какой упрек! Наоборот, я пришел поблагодарить вас, уважаемый Бачана!.. Сколько же вам исполнилось?
      - Сорок пять!
      - Боже мой! Сколько вам еще предстоит в жизни наслаждений! И любви! Маглаперидзе взглянул на Марию. Мария смутилась и покраснела. - Поздравляю вас, уважаемый Бачана! Дай бог вам счастья! Вы человек, неспособный на злой поступок, если даже очень захотите!
      - Вы так думаете?
      - Конечно! После опубликования того фальетона я стал популярным человеком! Вся Грузия узнала меня!
      Бачана рассмеялся:
      - Такой популярности я не пожелал бы даже своему врагу.
      - Не скажите... Популярность есть популярность... Вспомните Герострата... Ваш фельетон помог восторжествовать истине и сорвал маску со зла.
      - Не сомневаюсь...
      Неприятное предчувствие подсказало Бачане, что Маглаперидзе пришел к нему отнюдь не из чувства благодарности.
      - Да, да... Заинтересовавшись фельетоном, следственные органы установили, что та женщина была аферисткой и мошенницей... А человек, которому вы переслали фельетон, чтоб он на него отреагировал, оказался истинным патриотом...
      - Каким образом? - спросил Бачана и пожалел, что предложил Маглаперидзе сесть.
      - По вашим подсчетам, изъятие фельетона из набранного номера газеты обошлось бы государству в пятьдесят тысяч рублей, так? А этот человек свел убыток к двадцати пяти тысячам...
      Бачана растерялся. Маглаперидзе почувствовал это и спокойно разъяснил ему:
      - Он поступил очень просто: он не стал реагировать на ваш фельетон.
      - Вы хотите сказать, что дали взятку, то есть заплатили двадцать пять тысяч рублей?
      - Что вы называете взяткой, уважаемый Бачана? Благодарность человеку за проявленное к вам внимание, за оказанную вам помощь? Разве и сегодня мы не руководствуемся моральным кодексом Руставели? Вспомните, что говорит Автандил визирю:
      Друг не может жить без друга, чтобы сердце не болело,
      Если надобность случится, поспешит на помощь смело.
      - Я вижу, свою грязную философию вы разработали основательно, с привлечением первоисточников, - съязвил Бачана.
      - О, классическая литература - великое дело... Руставели я перечитываю ежедневно, как Евангелие... Между прочим, я читаю и ваши произведения и нахожу в них много поучительного для себя... Какая у вас красивая подруга, уважаемый Бачана, - переменил вдруг Маглаперидзе тему, впервые вижу столь красивую женщину без украшений!
      Бачана не ждал такого оборота и не нашелся, что ответить.
      - У вашей супруги, надо полагать, украшений предостаточно?! спросила Мария Маглаперидзе и, чтобы скрыть волнение, отпила вина.
      - Не жалуется... Но я имел в виду не жен... Есть женщины, придающие красоту нашей жизни, так сказать, вне семейного очага...
      Мария вспыхнула, но промолчала.
      Бачана решил вернуться к главной теме беседы:
      - А в вашей жизни после фельетона ничего не изменилось?
      - Как же, уважаемый Бачана! Во-первых, сгорело наше производство. Подвела старая электропроводка... Во-вторых, мой визирь вышел на пенсию и теперь работает по торговой линии... Он взял меня к себе. И мы создали новое объединение ресторанов... Возродили, так сказать, дело на старом пепелище, как спаленный Нероном Рим, ха-ха-ха!.. - Маглаперидзе противно захихикал.
      - Да, теперь я убеждаюсь, вы очень способный и опасный мошенник, уважаемый Сандро... И я обязательно вернусь к вашему делу, если позволят обстоятельства, - сказал серьезно Бачана.
      - Вот уж не ждал от вас такого ответа! Я думал, за это время вы остепенились, научились петь как полагается... А вы все еще кукарекаете по-своему... Разве вам не известно, как поступают с поющими не вовремя петушками?
      - Угрожаете? - Бачана побледнел от возмущения.
      - Вам не противно разговаривать с этим подонком? - спросила вдруг Мария Бачану. Маглаперидзе вскочил. Встала и Мария.
      - Уходите отсюда! - проговорил чуть слышно Бачана, обращаясь к Маглаперидзе.
      - Не поддавайтесь женским капризам, уважаемый Бачана... Проститутки заставили македонских воинов сжечь прекраснейший в мире город Персеполис... - сказал Маглаперидзе, вперив в Марию ненавидящий взгляд желтых глаз. И вдруг, пока Бачана успел что-либо сообразить, Мария размахнулась и закатила Маглаперидзе сильнейшую оплеуху. На звук удара обернулся весь павильон, но все произошло так быстро, что никто ничего не увидел... За столом Бачаны воцарилась гробовая тишина... Бачана вдруг почувствовал, как со стороны Маглаперидзе начал приподниматься край стола. Бачана всей тяжестью налег на стол. Маглаперидзе изо всех сил старался опрокинуть стол, но это ему не удавалось. С минуту продолжался этот безмолвный поединок. Жилы на лбу у Бачаны и Маглаперидзе вздулись, глаза налились кровью...
      - Не смей! - прошептал Бачана, и шепот этот был настолько зловещим, что Маглаперидзе вдруг остыл. Лицо его приняло прежнее выражение, глаза заулыбались. Он отошел от стола и обратился к Марии:
      - Благодарю вас, сударыня! Век не забуду оказанной мне чести.
      Бледная как мел Мария молчала.
      - Уходите, Маглаперидзе! - сказал Бачана, удивляясь своему спокойствию.
      Маглаперидзе резко повернулся и ушел.
      Бачана и Мария с минуту стояли, ошеломленные происшедшим, потом уселись за стол. Молчание длилось долго. Первым его нарушил Бачана:
      - Мария, покажи билет на самолет.
      Мария раскрыла сумку, дрожащей рукой стала шарить в ней, наконец нашла билет, достала его и протянула Бачане.
      Не взглянув на билет, Бачана разорвал его, бросил куски бумаги в пепельницу и поджег их.
      - Не оставляй меня, Мария! - произнес он тихо, когда билет в пепельнице догорел до конца. Мария чуть заметно кивнула головой. Бачана наполнил бокалы и подозвал официанта.
      - Счет, пожалуйста!
      - За все уже уплачено!
      - Кто уплатил?
      - Наш директор!
      Бачана рассмеялся.
      - Вот тебе и день взятия Бастилии!.. За тебя, Мария!
      Они чокнулись. Потом Мария встала, подошла к Бачане и поцеловала его в щеку. Затем вернулась на свое место, села, уткнулась лицом в руки и навзрыд заплакала.
      Возвышающаяся на горе церковь Шавнабада* действительно напоминает облаченного в черную бурку пастуха, который, заслонившись от солнца рукой, осматривает отары пасущихся на берегах Мтквари, Алгети, Машаверы и Храми** овец. Раскинувшиеся у подножия горы Рустави, Болниси, Марнеули***, словно стерегущие овец огромные овчарки, извергают из своих пастей дым и жар.
      _______________
      * Ш а в н а б а д а - название горы; по-грузински "шави"
      черный, "набади" - бурка.
      ** А л г е т и, М а ш а в е р а, Х р а м и - название рек.
      *** Р у с т а в и, Б о л н и с и, М а р н е у л и - названия
      городов близ Тбилиси.
      Изумительно красива поздней осенью Шавнабада, окутанная легкой дымкой тумана, упирающаяся куполом в самое небо.
      Воскресный день. По узкой аробной дороге плетется автомашина. Раскачиваясь, словно пьяная, она останавливается на каждом повороте, отступает назад, собирает силы и рывком преодолевает очередной отрезок подъема. На последнем перед церковью повороте машина вновь остановилась. Бачана включил первую скорость, выжал сцепление. Из-под задних колес машины брызнули галька и песок. Бачана сильнее нажал на акселератор. Бешено завертелись колеса. Запахло горелой резиной.
      - Сойду, - сказала Мария.
      - Сиди. Она потому и буксует, что мало нагружена, - объяснил Бачана.
      Он подал машину назад, потом включил скорость и дал газ. Машина рванулась вперед.
      Бачана поставил машину под деревом.
      - Ну вот, приехали!
      Мария вышла из машины, скинула туфли, босиком пробежала по траве несколько шагов, потом остановилась посередине двора, раскинула руки и, встав на цыпочки, закружилась, словно маленькая, крикнула:
      - Ау, как мы близки к богу!
      Потом она присела перед церковью, уткнулась головой в колени и застыла, как впавшая в экстаз богомолка.
      Бачана достал из багажника провизию, разложил ее на сооруженном под деревом столе, затем подошел к Марии, опустился рядом с ней на землю и, обняв ее за плечи, сказал со смехом:
      - Мария, скажи какую-нибудь молитву!
      Мария стала на колени, подняла вверх сложенные ладони, закрыла глаза и начала шепотом:
      Ты - надежд моих надежда,
      Сердца свет, души покой,
      Ты - звезды моей сиянье,
      Луч ты солнца золотой,
      Ты - бессмертия источник,
      Белокрылый ангел мой,
      Об одном молю я бога
      Быть с тобой, всегда с тобой!
      Мария умолкла.
      Бачана знал наизусть эти стихи, но никогда, ни разу он не задумался над их содержанием, столь напоминающим молитву. И теперь его охватило странное чувство умиротворения, что-то теплое разлилось по всему его телу. Он привлек к себе Марию и спросил:
      - Это молитва или желание?
      - А разве это не одно и то же?
      Солнце-солнышко родное,
      Не скрывайся за горою!
      Видишь, зябнет здесь девица,
      Ты согрей ее собою!
      Поспеши обнять голубку,
      Про любовь ей молви слово,
      Ждать красавица не станет
      Сыщет молодца другого!
      И словно природа вняла словам Марии: из-за горы поднялось огромное солнце, обняло церковь раскаленными руками и в мгновение ока выпило, словно молоко, разлитый по склонам горы туман.
      Мария, прижавшись к груди Бачаны, заговорила, и слова ее звучали как молитва:
      - Не покидай меня, Бачана!.. Не покидай, надежда ты моя единственная!.. Почему ты не был со мной до сих пор? От скольких несчастий ты уберег бы меня!.. С того дня, как я впервые увидела тебя, я отказалась от всего!.. Ничего, кроме тебя, для меня не существует!.. Ты мое божество, и я молю тебя: не покидай меня никогда, не возвращай меня в прошлое! Не хочу! Устала я!.. Я приближаюсь к тебе... Вот-вот дотронусь до тебя рукой... Я с тобой... Не покидай меня!.. - Мария заплакала.
      Бачана с замиранием сердца слушал страстную исповедь взволнованной женщины и старался успокоить ее:
      - Что с тобой, Мария?.. С чего ты взяла, что я покину тебя?.. Ну, перестань!.. Не плачь, дорогая моя!.. Я всегда буду с тобой!..
      И когда Мария успокоилась, Бачана осторожно уложил ее на траву, поднялся и направился к церкви. Он был взбудоражен и взволнован не меньше Марии.
      В церкви царил прохладный полумрак. Бачана огляделся.
      Изъеденные сыростью стены... Вокруг ни одной иконы, ни одной фрески. Ободранный иконостас... В углу - колченогий деревянный столик, покрытый истертой зеленой материей, на нем покореженный подсвечник и икона богоматери, нарисованная рукой какого-то чудака... В подсвечнике три догоревшие почти до конца свечки... На столе связка тоненьких восковых свечей и рядом скомканная бумажная трешка...
      - Эй! - крикнул Бачана.
      - Э-е-е-ей! - ответило эхо.
      Взметнулись ворковавшие где-то в нишах под куполом голуби и один за другим вылетели в узкие оконца... Бачана стал обходить церковь. Восточная стена кое-где на высоте человеческого роста была закопчена свечами. Местами красовались длинные списки экскурсантов, расположенные по алфавиту, с указанием адресов и датой посещения церкви. На стене в алтаре, под единственной полустертой фреской спасителя, Бачана прочел жалкий стишок, в котором неизвестный поэт-самоучка бросал вызов всевышнему:
      Не верю я в великого
      Затертого, безликого!
      "Комсомолец-атеист" - стояла под стишком подпись.
      А чуть ниже на стене был нацарапан ответ:
      Коль не веруешь ты в бога и доволен ты собой,
      Ты зачем сюда тащился, комсомолец молодой?
      У меня забот хватает, путь мой длинен и тернист,
      Так оставь меня в покое, убежденный атеист!
      И подпись - "Иисус Христос".
      Бачана громко рассмеялся: в этом заочном состязании атеист явно уступал небесному отцу.
      Выйдя из церкви, Бачана не увидел Марии.
      - Мария, где ты? - крикнул он.
      Ответа не последовало. "Зачем я оставил ее одну?!" - подумал Бачана и бросился вокруг церкви.
      Мария сидела за накрытым столом под деревом и мирно беседовала с каким-то стариком. Бачана подошел к ним.
      - Куда ты исчезла? Я испугался!.. Здравствуйте! - обернулся Бачана к старику.
      - Дай бог тебе здоровья! - Старик снял тушинскую шапочку*.
      _______________
      * Т у ш и н с к а я ш а п о ч к а - небольшая круглая шапка из
      войлока.
      - Может, позавтракаем? - спросил Бачана Марию.
      - Обязательно! Я проголодалась! - согласилась Мария. - И дядя позавтракает с нами.
      - А почему бы и нет! У меня тоже кое-что найдется! - Старик развязал сумку, извлек оттуда домашний хлеб, сыр "гуда", вареное мясо, маринованный чеснок, полбутылки водки. Бачана принес из машины бутылку вина.
      - Сперва, дети мои, пропустим по чарочке водки! - Старик достал из сумки крохотный рог, дунул в него, наполнил водкой и протянул Бачане:
      - Ну-ка попробуй тутовую и скажи пару слов!
      - Выпьем на радость нам, на горе врагам!
      Бачана выпил, с минуту помолчал, потом удовлетворенно воскликнул.
      - Да, водка чудесная! - и потянулся за чесноком.
      Обрадованный старик налил себе.
      - Где радость, там и горе... Выпьем и за то, и за другое, были бы живы и здоровы! За жизнь! - Он осушил рог и провел рукой по небритому лицу, потом налил Марии. - А теперь скажи ты, дочка! Бог создал тебя такой красивой, и речь твоя должна быть красива!
      Мария взяла рог.
      - Сколько тебе лет, дядя?
      - А-а, - махнул рукой старик, - перевалило за семьдесят!
      - Дай бог тебе еще столько же лет жизни!
      - Многовато, но тебе все же спасибо! Люблю жизнь, не скрою! Хочется пожить еще!
      Бачана улыбнулся.
      - Как звать тебя, дядя? - спросил он.
      - Зовут меня Георгием, фамилия Тушмалишвили.
      - Откуда ты?
      - Во-он с того села.
      - А здесь зачем?
      - Скотину пасу. - Старик показал рукой на противоположный склон, где паслись две коровы и три овцы.
      - Твоя скотина?
      - Моя.
      - Доход хороший?
      - Какой там доход! Они и себя-то не могут прокормить!
      - Для чего же ты их держишь?
      - Да так, глоток молочка, шерсти клок, ну и мяса кусок иногда перепадет... Было бы их вдвое больше... А то сейчас что? Всего-то скотины - на ужин волку...
      - А государству сдаешь?
      - Да, сдаю...
      - Что же ты сдаешь?
      - То и сдаю - глоток молока, клок шерсти, кусок мяса...
      - А если б было у тебя скота вдвое больше?
      - Да что тут спрашивать, сынок! Было б больше, сдавал бы больше... Куда же я его дену? Государству или на базар...
      - А в колхозе ты не работаешь, дядя Георгий?
      - Куда мне, сынок, в мои-то годы!.. Дети, конечно, работают. Да они и скот пасти мне не велят. Позоришь, мол, нас. Сидел бы, говорят, дома да отдыхал. А мяса да молока для сдачи мы, мол, и в магазине можем купить! Слыхал? В магазине! А откуда тому мясу взяться-то в магазине? Об этом они не думают, сукины сыны!
      - Дядя Георгий, а у этой церкви нет хозяина? - спросила вдруг Мария.
      - Да есть одна... старушка деревенская. Ее тоже зовут Марией... Это она рисовала икону, что в церкви на столе... Болеет, бедная, в неделю хоть раз поднимется сюда, и на том спасибо...
      - А кто свечи зажигал? - спросил Бачана.
      - Я и зажигал, кто же еще.
      - А деньги на столе откуда?
      - Как откуда? Я их положил. За свечи...
      - Ты веришь в бога, дядя Георгий? - спросила Мария.
      Георгий задумался. Потом он окинул взглядом церковь сверху донизу, почесал в голове, снова взглянул на церковь.
      - Да как тебе сказать... Если откровенно, не так уж и верю... Но здесь целый день один и ни души вокруг, невольно станешь думать о боге...
      - И что ты о нем думаешь?
      Георгий еще раз посмотрел на церковь.
      - Что я думаю?.. Думаю, что, когда люди разрушают чужие святилища, взамен должны строить храмы, больше и красивее прежних... Вот эта церковь... Чья она, кто ее строил - неизвестно. На телетоба* люди идут сюда со всех концов - и армяне, и татары, и греки, и русские... О грузинах я уж не говорю... Приходят, молятся... А по мне, лучше уж молиться в чистом поле, чем в такой церкви... Там бог лучше тебя услышит... А в этой развалине не то что богу, человеку противно стоять... Я к чему это? К тому, что церковь эта брошена без присмотра и ухода, а что взамен ее построили?
      _______________
      * Т е л е т о б а - храмовый праздник.
      - Не понял я тебя, дядя Георгий...
      - Да что тут понимать-то? Раньше, сынок, человек, направлявшийся в церковь, должен был подняться по подъему и через дверь в ограде входил, пригнув голову, перед церковью снимал шапку и в церкви был обязан поставить свечу... Да что я вам толкую, сами небось ученые, знаете лучше меня... А вот, скажем, наш сельсовет теперь ютится в наемном полуразрушенном доме, и люди туда входят не то что шапки скидывая, а ругаясь и отплевываясь... По мне, выше и красивее сельсовета не должно быть дома во всем селе... Вы как думаете, раньше люди не могли разве строить себе дома выше церкви? Могли, да не смели! Не было у них такого права!.. А теперь у председателя нашего колхоза дом против сельсовета, что Казбек против вон того холмика! Гараж у шофера Митьки и тот втрое больше нашего клуба!.. Пойдет человек молиться в такой сельсовет? Не пойдет!.. А разве мы нищие? Нет! Село, слава богу, богатое, крепкое! И хлеба вдоволь, и вина, и овощей! Человек чем от свиньи отличается? Тем, что человек ест то, что на дереве, а свинья - что под деревом, на земле. Я к чему это? К тому, что всякое дело вовремя требует хозяйской руки! Опоздал, упал плод с дерева, он и достанется свинье!.. Говорю председателю сельсовета: "Ведь ты хозяин, ты Советская власть! Так шевельни рукой, сукин ты сын, поставь дом как дом, чтобы человеку было приятно ходить в сельсовет!" - "Как, говорит, я его поставлю без денег и без лимита?" - "Это что еще за чертовщина лимит?" - "А это, говорит, кирпич!" Слыхали? Кирпича у него нет! Откуда же нашелся кирпич для Митькиного гаража или для дворца председателя колхоза?.. Ладно, кирпич достать он не может, но побриться или уж отрастить бороду по-христиански он может? Одеться прилично может? Чтоб люди к нему с уважением относились? Может, сукин сын, да наплевать ему на все! У моей коровы больше авторитета на селе, чем у председателя! Почему? Да потому, что она всегда вымыта чисто и молока дает восемь литров! Вот почему! Или я не так думаю? Вы скажите мне! - Старик закончил свою речь и разлил по стаканам вино.
      - Правильно все думаешь, дядя Георгий, - ответил Бачана, - но скажи честно, говорил ли ты об этом хоть раз на собрании?
      - Сказал однажды...
      - Когда?
      - Тебе сколько лет?
      - За сорок.
      - А мне тогда было тридцать, и чуть не угодил я знаешь куда...
      - Теперь другие времена, дядя Георгий!
      - Вот и пусть скажут другие... Я свое прожил.
      - А говорил, хочется еще пожить.
      - Ох и быстры вы на слово, молодежь! Только вот с делами не любите спешить!.. А ты часом не из райкома, сынок?
      Бачана рассмеялся.
      - Нет, дядя Георгий, я писатель, редактор газеты.
      - Редактор? Возьми и напиши в своей газете обо всем этом!
      - И напишу!
      - Вряд ли...
      - Почему? Так и напишу: вот, мол, как думает Георгий Тушмалишвили.
      - Хочешь все свалить на меня? - насторожился старик.
      - Да нет же! Напишу, что я частично разделяю твои мысли.
      - Только частично?
      - Да.
      - Значит, ты не во всем согласен со мной?
      - Нет.
      - А наполовину?
      - Наполовину, пожалуй!
      - Ну и пиши наполовину!
      - Обязательно!
      - Поживем - увидим, - проговорил с сомнением Георгий и обратился к Марии: - Напишет?
      - Напишет! - рассмеялась Мария.
      - А вы друг другу кто? - спросил вдруг Георгий.
      Мария, не ожидавшая такого вопроса, смутилась, пожала плечами и вопросительно взглянула на Бачану.
      - Мы, дядя Георгий, очень любим друг друга и поднялись сюда, чтобы обвенчаться. Да вот священника здесь нет, кто нас обвенчает? - ответил со смехом Бачана.
      - Зачем вам священник? Если вы любите друг друга, обвенчать вас могу и я, - сказал Георгий, вставая. - Ну-ка встаньте оба! Как твое имя?
      - Бачана.
      - Твое я знаю - Мария.
      Георгий воздел руки к небу, в правой он держал стакан с вином.
      - Дети мои, Мария и Бачана! Пусть утренняя роса будет вам благовонным миром, высокое солнце - венцом, эта древняя церковь и родная земля свидетелями вашей любви. Я, Георгий Тушмалишвили, благословляю вас, как всевышний благословил Ноя и детей его. Размножайтесь! И пусть ваше потомство восславит нашу страну! Пусть любовь будет вечной спутницей вашей жизни! Будьте верны друг другу, поддерживайте друг друга в трудах и хлопотах! Аминь... И не забудьте пригласить меня на свадьбу!
      Георгий опорожнил стакан до дна, вытер рукавом губы, подошел к Марии и Бачане и по очереди громко расцеловал обоих.
      - Пусть теперь похвалится любой священник, что он благословляет и венчает людей лучше Георгия Тушмалишвили! - добавил Георгий со смехом и ударил себя в грудь.
      - Спасибо тебе, дядя Георгий! - поблагодарил старика Бачана. Мария стояла, опустив голову, и молчала.
      - А дети у вас будут красивые! Рожайте их побольше! - Георгий взял сумку.
      - Уходишь, дядя Георгий? - спросил с сожалением Бачана.
      - Надо идти, иначе скотина заберется в колхозный сад, сторож съест меня! Прощайте, дети! Будете еще раз здесь, поищите меня, я буду где-нибудь поблизости...
      - До свидания, дядя Георгий! Дай бог здоровья каждому, будь он мужчина или женщина, кто здесь, в этой пустыне, сочувствует и поддерживает тебя! - Бачана и Георгий крепко пожали друг другу руки, и старик ушел. Пройдя несколько шагов, он вдруг обернулся и обиженно крикнул:
      - А ты, Мария, сердишься, что ли, на меня? Или я плохо тебя обвенчал?
      Мария сорвалась с места, подбежала к Георгию, обняла его и стала осыпать поцелуями заросшее щетиной лицо старика. Потом так же быстро повернулась и побежала к церкви.
      Проводив взглядом удалявшегося Георгия, Бачана пошел вслед за Марией.
      Мария стояла на коленях у столика. Перед иконой богоматери горели три свечи.
      Бачана долго прислушивался к шепоту женщины. Он не слышал слов, но понял, что Мария молилась. Потом он тихо положил рядом с измятой трешкой десять рублей и на цыпочках вышел из церкви.
      17
      Когда Бачана вошел в купе, там уже сидели два пассажира и увлеченно беседовали о чем-то. Один из них был явно из провинции, другой, помоложе, городской. Бачана поздоровался с ними, закинул сумку на багажник, сел и углубился в газету. Он читал, но невольно прислушивался к беседе соседей.
      Провинциал говорил громко:
      - Нет, уважаемый Роланд, человек с ружьем и плачущая мать нас не устраивают! Нам нужно нечто такое, чтобы человек, если даже у него вместо сердца камень, взглянул бы на памятник и заплакал!
      - В таком случае ищите Леонардо да Винчи или Микеланджело, уважаемый Хута! - ответил молодой.
      - Никакой он не Микеланджело, этот человек, который в Марнеули поставил памятник "Вырастут еще герои". А каков памятник, а? Когда я увидел двух голых детишек с огромным мечом на руках, поверите, аж слеза меня прошибла! Сделайте для нас что-нибудь такое, и вы станете нашим Леонардо да Винчи!
      - Не знаю... Мой эскиз вы смотрели, и, кажется, он понравился вам, не так ли? - сказал обиженно молодой.
      - Да, я одобрил эскиз на худсовете потому, что вы до этого обещали переделать его. Иначе вам не заплатили бы... Данное слово надо держать!.. А ружье и слезы нам не нужны!..
      - Колокола на высохших деревьях не нужны! Обнаженный юноша, оседлавший льва, не нужен! Раненый орел не нужен! Солдат, сапогом раздавливающий змею, не нужен! Что же вам, в конце концов, нужно? - Роланд развел руками. - Как же мне раскрыть тему Отечественной войны и погибших воинов?!
      - Сколько тебе было лет во время войны? - спросил Хута.
      - Нисколько! Меня вообще тогда не было! - ответил Роланд.
      - Вот это ты и изобрази!
      - Что? - не понял Роланд.
      - А вот это самое, что ты вообще не знаешь, что такое война!
      - Как же это?
      - Как!.. Недавно внучек мой, маленький Хута, нашел где-то мою фронтовую каску и туда... понимаешь: одним словом, справил малую нужду, сукин сын! Я сперва отодрал его за уши, а потом стыдно мне стало... Поверишь, всю ночь не спал!..
      - Ну, знаете, на свете не существует таких памятников... И вообще, был случай, чтобы к вам пришел скульптор и стал вас учить возделывать кукурузу?!
      - Такого случая еще не было, но если найдется скульптор, понимающий толк в кукурузных делах, почему бы и не поучиться у него?.. А вы как думаете, уважаемый? - обратился вдруг Хута к Бачане.
      Бачана отложил газету.
      - Извините, не знаю, о чем речь, - солгал Бачана. Он понял, что ни одна из спорящих сторон не сдаст своих позиций, и поэтому решил не вмешиваться.
      - Дело в том, что... - начал Роланд, - я получил от них заказ... От колхоза то есть... Колхоз села Сакициао... А уважаемый Хута Шелия председатель колхоза... Я должен был создать мемориал на тему Великой Отечественной войны... Теперь, когда работа уже начата и деньги истрачены, они потребовали новый вариант! А как? Каким образом? На ассигнованные ими деньги лучшего не сотворишь! Пусть дадут деньги - я им Эйфелеву башню сооружу! В конце концов, все ведь упирается в деньги! Ради денег Леонардо да Винчи работал с Чезаре Борджиа - с самым грязным в мире человеком, который даже собственную мать и сестру...
      - Стоп! Ни слова больше! - Хута хватил рукой об столик.
      - В чем дело? - спросил изумленный Роланд.
      - Нельзя произносить подобные слова! - ответил уже спокойнее Шелия.