СТОРОЖ

Как-то я возвращался из школы сокращенным путем, через чайные плантации. Созревшая изабелла лукаво поглядывала на меня сквозь листву деревьев. Я не выдержал, повесил сумку на сук и мигом очутился на самой верхушке дерева. Виноград оказался изумительным! Горожане почему-то говорят, что изабелла отдает клопами. Не берусь судить — клопов я никогда не пробовал, но если это действительно так, то браво клопам! Сперва я глотал виноградины целиком; насытившись, стал есть медленнее, смакуя и выплевывая кожуру.

— Эй, кто там на дереве? Кто это расхищает колхозное добро?! — раздался вдруг грозный окрик.

От неожиданности я чуть не свалился с дерева, но вовремя схватился за ветку и затаил дыхание.

— Кому говорят? Оглох ты, что ли?!

Я поглядел вниз. Под деревом стоял Илико — в соломенной широкополой шляпе, с перекинутой через плечо веревкой и топором за поясом. Тут же рядом тощая коза, смешно шевеля губами, подбирала виноградную кожуру.

— Ты что, не слышишь меняй А?! Говори, кто ты такой? Кто дал тебе право распоряжаться колхозным виноградом? Нечистая сила ты, что ли? Отвечай сейчас же!

— ДЬЯВОЛ я, ДЬЯВОЛ!

— Будь ты трижды дьявол, все равно должен знать, что колхозная плантация — это тебе не райский сад, чтоб каждый голодный сукин сын и проходимец обжирался тут виноградом! Спускайся вниз, не то живо стряхну тебя оттуда!

— Поднимись сюда, здесь поговорим!

— Сойди вниз, говорят тебе!

— Не сойду!

— Не сойдешь?

— И не подумаю!

— Ну и сиди, пожалуйста, посмотрим, сколько ты выдержишь! А мне спешить некуда! — сказал Илико и уселся под деревом.

Я продолжал спокойно уплетать виноград. Прошел час. Наконец Илико не выдержал и окликнул меня:

— Черт проклятый, что ты там делаешь?

— Гнездо себе вью! — ответил я.

— По-хорошему тебе говорю: спустись вниз и добровольно следуй за мной в контору!

— Подожди, пока поем!

— Да ты человек или давильня? Спускайся немедленно!

— Не спущусь!

— Значит, не подчиняешься власти?

— Нет!

— Хорошо. Тогда вот тебе веревка, вот топор, иди и сам сторожи!

— Что ты пристал ко мне! Вот человек! Иди своей дорогой и оставь меня в покое!

— Последний раз предупреждаю: сойди с дерева! Иначе позову людей!

Тут только Илико заметил на суку мою сумку.

— Ага! Сейчас-то ты никуда не денешься. Узнаю ведь, кто ты такой!

Илико устроился поудобнее, взял сумку за углы и одним рывком вытряхнул на землю все содержимое.

— «Декамерон»… — прочел он и отложил книгу в сторону. — «Как закалялась сталь»… «Один среди людоедов»… «Тристан и Изольда»… «Витязь в тигровой шкуре»… Да кто ты такой в конце концов, чертов сын?!

Да где ты учишься, в какой школе, что ни тетради, ни карандаша у тебя нет! — обозлился совсем потерявший надежду Илико.

— Это я, Зурикела, дядя Илико!

— О-о-о, чтоб тебя разорвало, прохвост ты этакий!

Ну и извел же ты меня, подлец! Скатывайся сейчас же вниз да захвати с собой пару гроздей! Я тотчас же спустился с дерева и крепко обнял Илико.

— Как живешь, дядя Илико?

— Он еще спрашивает, бесстыдник! Целый час морочил мне голову! И все теперь пошло насмарку!

— Как — насмарку? — не понял я.

— А так… Вот уже полгода, как я работаю полевым сторожем. Знаешь ведь об этом?

— Знаю, конечно. Ну и что?

— Дали мне, значит, коня… Не конь, а дьявол! Прошлый раз забралась на поле корова хромого Сипито… Я — с коня долой и — цап корову за хвост!.. Оглядываюсь, где конь?! Погнался за конем, еле поймал проклятого, оборачиваюсь — где же корова?! Отпустил коня, погнался за коровой, поймал ее, а коня нет! Оставил корову, стал ловить коня, а тут корова пропала. Короче говоря, бегал целый день с высунутым языком от коровы к коню, пока оба не сбежали. А вчера на общем собрании получил нагоняй от председателя: или, говорит, выполняй свои функции добросовестно, или, говорит, сниму с поста…

— А я тут при чем?

— При том! Увидел я вора на дереве и подумал: спасся! Поймаю сейчас его, отведу в контору, и пусть потом посмеет председатель говорить: Илико, мол, плохо работает! А сейчас что буду делать, просто не знаю!

— Доставь в контору меня!

— Ты что, ошалел? Хочешь, чтоб твоя бабушка выколола мне последний глаз?!

— А что будешь делать?

— Отведу председателю козу. Пусть делает с ней, что хочет!

— А коза-то чья?

— Как это чья? Моя! Ты что, первый раз ее видишь?

— Но ведь она носила бороду?

— Носила. А теперь я ее остриг.

— Почему?

— Чтоб не узнали. Иначе нехорошо получится — сторож ловит собственную козу!

— А дальше?

— Ничего. Все равно в ней никакого проку. Ее хоть молоком пои, она доиться не станет… И на мясо она не годится — одна кожа да кости. От нее мне только убыток.

— А вдруг узнают?

— Куда там! Мне самому и то не верится, что это моя коза… Ну, будь здоров, сынок! Спасибо за виноград, а то глотка совсем пересохла!

— До свидания, Илико!

— Смотри, Зурикела, дорогой, не проболтайся Иллариону, погубит меня, — попросил Илико.

— Не бойся, Илико!

…Спустя месяц в награду за хорошую работу Илико получил от правления колхоза заметно пополневшую козу…

ОБЩЕЕ СОБРАНИЕ

На пригорке стоит одинокая ель. На ней висит старый колокол, снятый с часовни разрушенной церкви. Прежде чем совсем разрушить, церковь эту перестраивали несколько раз: сперва под клуб, затем — под склад, потом устроили в ней хлев, потом — медпункт, потом — библиотеку; после этого хотели переделать под гараж, но двери оказались слишком узкими для машин. Тогда церковь разобрали и построили пекарню. Потом пекарню переделали в читальню. Сейчас опять разрушили. Илико говорил бабушке, что, кажется, снова под церковь перестраивают. В бога я не верую, так что мне все равно, что они там построят. Бабушка моя тоже не очень-то верует, но все же лучше, говорит, церковь, чем читальня.

Так вот, висит, значит, теперь тот колокол на ели. Утренний звон колокола оповещает о начале занятий в школе, вечерний — о пожаре или общем собрании колхозников.

Меня, как единственного в семье мужчину, всегда приглашают на собрание, но только с правом совещательного голоса. Сегодня колокольный звон раздался вечером. Дыма и огня не было видно — значит, звали на собрание.

— Зурико, идешь? — раздался голос Иллариона.

— Иду, иду, Илларион! крикнул я, мигом перемахнул через плетень и зашагал рядом с Илларионом. — По какому собираемся делу, не знаешь? — спросил я.

— А что тут знать? Опять по вопросу конторы, наверное!

Собрание уже началось. Мы заняли места в заднем ряду и прислушались. Говорил председательствующий — колхозный бухгалтер Алфез:

— Значит, так: наш Авсентий, когда его избрали председателем, велел разобрать здание конторы и перенести его ближе к своему дому. Потом, вы помните, председателем избрали Кирилла, и контора перекочевала на новое место. В прошлом году контора стояла перед домом Димитрия. Теперь вот наш новый председатель Шалва требует перенести контору к его дому.

Ну, кто хочет высказаться? Только предупреждаю: регламент — пять минут! А то знаю я вас: вам дай только слово, потом и не остановишь…

— У меня вопрос!

— Ну, что там у тебя, говори, Трифон! Вы как желаете, уважаемый Шалва. новое здание конторы построить перед вашим домом или старое перенести и заново перекрыть?

— Трифон Сихарулидзе! — вскочил председатель. — Ты мне зубы не заговаривай, а говори серьезно, не то я тебе покажу твое место! Контору нужно разобрать и поставить перед моим домом! Понятно? Не могу я столько времени терять! Утром выхожу чуть свет и только к вечеру в контору попадаю!

— А ты ускорь шаг, дорогой Шалва!

— Кто это сказал? А ну встань, покажись!

— Товарищи, ближе к делу! У кого еще вопрос?

— У меня! — сказал Макарий Цхоидзе и так откашлялся — чуть голосовые связки не порвал.

— Давай жми, Макарий! Куда девалась породистая телка, которую я в прошлом году привез из Самтредиа?

— Не пережила, несчастная, благополучного разрешения нашей уважаемой председательши.

— Кто это сказал? А ну встань, покажись, провокатор!

— У меня есть предложение. Разрешите? — спросил Илларион.

— Дайте слово Иллариону!

— Товарищи, нечего теперь вспоминать да уточнять, куда девалась телка, почему казенный стройматериал пошел на постройку дома председателя, каким образом колхозное вино очутилось в председательских кувшинах… К чему это?.. Узнают люди, нас же и засмеют… Нельзя выносить сор из собственной избы…

— Илларион Шеварднадзе! Ты тоже хороший провокатор! Погоди, ответишь мне за клевету! А сейчас лучше садись!

— Дайте человеку досказать! Правду ведь говорит! — вмешался Илико.

— Так вот, я говорю: может, было бы лучше наоборот сделать: разобрать дом председателя и перенести его ближе к конторе?!

— Что ты, Илларион, только что он перекрыл новый дом, и уже разбирать?

— Тогда сделаем так: переселим председателя в контору, а его дом займем под контору.

— Да ты что, с ума сошел? — взорвался председатель. — Взамен моего нового дома хотите подсунуть гнилую хибарку?!

— Есть еще одно предложение: разобрать председательский дом и поставить его во дворе конторы, потом разобрать контору и перенести ее на место дома!

— От перестановки слагаемых сумма не меняется! — сказал учитель.

— Тогда все! Больше предложений не имею! — Илларион сел.

— У меня есть предложение, — сказала Маргарита Чантурия. Завтра к нам приезжают тбилисские артисты, а так как материал для клуба пошел на постройку председательского дома, мы проведем концерт у него.

— О чем я думал, когда тебя звеньевой назначал!

— У меня вопрос. — встал кто-то. — Когда председатель думает начать ремонт школы? Классные комнаты вот-вот обрушатся.

— Зачем ему классы? Он строит бесклассовое общество! — сказал Илларион.

Председатель побледнел. Дело осложнялось.

— У меня есть хорошее предложение! — поднял руку Илико.

— Говори!

— Друзья, мы опять отступаем от главного вопроса: где нам ставить контору?

— Что же ты предлагаешь?

— Может, не стоит вообще разбирать контору? Не лучше ли сложиться нам всем миром и купить председателю М-1?

— Ни в коем случае! Погубить нас хочешь? А вдруг, не дай бог, случится авария? Что нам, сиротам, тогда делать без председателя? Лучше уж посылать каждое утро к нему на дом двоих здоровых парней, и пусть они его на руках приносят в кoнтopy!

— Не хватает того, что на голове у нас сидит, еще и на руках его таскать?!

— Ладно, есть еще одно предложение… Где наш шофер?

— Здесь я, Илико!

— Ну, как у тебя дела, как чувствует себя твоя машина?

— Ничего, спасибо… А как ваше здоровье?

— Благодарю, не жалуюсь… Нет ли у тебя лишних четырех колес?

— А зачем тебе колеса?

— Приделаем колеса к конторе и будем перекатывать ее туда и обратно, туда и обратно!

В зале поднялся хохот.

— Илико Чигогидзе! — встал председатель. — За— Помни сегодняшний вечер… Если ты не пожалеешь об этом, плюнь мне в лицо!

— Пожалуйста, дорогой Шалва, пожалуйста… Про— сил тебя назначить меня почтальоном — ты назначил сторожем… Это меня-то, одноглазого! Инвалида! Что же ты еще можешь сделать со мной?

— А ты небось хотел бы стать председателем? Да?

— А почему бы и нет? Думаешь, я не смог бы пост— роить себе дом из колхозных материалов? Или аппетит У меня похуже твоего?

Шалва смешался.

— Так на чем же порешили? — спросил председательствующий.

— Разреши сказать! У меня есть предложение! выкрикнул вдруг я и сам испугался своей смелости.

— Молчи, сопляк! — зашикали на меня.

— Пусть говорит! — крикнул Илико. — Каждый участник собрания имеет право голоса! — Ну, говори, говори, прохвост! — зашумело собрание.

— У меня есть предложение… Поскольку все село в сборе и собрание близится к концу… Нельзя же расходиться без определенного решения!

— Не морочь нам голову! Выкладывай, наконец, какое у тебя предложение!

— Воды, если можно… — еле выговорил я. — Во рту у меня пересохло.

— Дайте ему воды, чтоб eгo!..

Я не спеша опорожнил полграфина, вытер губы и продолжал:

— Поскольку дело так обернулось и мы никак не придем к общему решению…

— Говори покороче, негодяй! Сил больше нет!

— Предлагаю: снять председателя и избрать нового — который бы жил поближе к конторе".

Наступила мертвая тишина. С дрожью в коленях я ждал — вот-вот грянет гром…

И гром действительно грянул. Это было первое предложение, которое я произнес на общем собрании и которое прошло единогласно.

— Слава богу! Наконец-то нашелся один умный человек! Если бы не он, сидели бы мы тут до утра! Завтра изберем нового председателя, и делу конец! — Илларион подошел ко мне и поцеловал в лоб.

БУРКА, САПОГИ И НОСКИ

Зима в этом году выдалась лютая. Беспрестанно валил снег, дул пронизывающий ветер. проникал сквозь щели в нашу комнату. Бабушка сперва затыкала их тряпками, затем принялась за мои домашние тетради. Трудно представить, с какой радостью я помогал уничтожать эти позорящие меня документы!..

Наконец щели в стенах были забиты и в комнате потеплело. А на дворе по-прежнему бушевала метель. Мы с бабушкой сидели у камина. Бабушка рассказывала какую-то сказку и время от времени искоса поглядывала на меня, проверяя, слушаю я ее или нет. Я медленно жевал кислый лаваш и думал о своем. Молодой царевич, перебив стражу, добрался до заветных дверей хрустального замка и уже готов был заключить в объятия томившуюся в неволе красавицу, когда на нашем балконе раздался топот ног.

— Взгляни-ка, кто там! — сказала бабушка.

Я выглянул в окно. На балконе стояли Илико и Илларион и отряхивали с себя снег. Я открыл им дверь.

— Добрый вечер! — поздоровался Илларион, швырнув в угол новенькие лыжи.

— Откуда лыжи, Илларион? — спросил я.

— За ночь снегу выпадет по колено. А утром кто вместо тебя в школу пойдете Примерь-ка, балбес! Твои лыжи…

Я обнял Иллариона и чмокнул его в холодные колючие щеки, потом с мольбой взглянул на бабушку. Она понимающе улыбнулась, кряхтя поднялась и направилась к чуланчику, который почему-то называла «кассой». Спустя минуту перед камином появился низенький столик, а на нем бутылка водки, чурчхелы, яблоки, груши.

— Зря хлопочешь, Ольга, ей-богу, не стоит беспокоиться, мы ведь зашли просто так, поболтать! — сказал Илларион.

— Воля ваша, я могу убрать, — сказала бабушка, протягивая руку к бутылке.

— Не хочешь — скатертью дорога, а за других ты не болтай! — рявкнул Илико на Иллариона и быстро схватил бутылку.

— Как, разве ты пьешь водку? — На лице Иллариона было написано такое изумление, словно он вдруг увидел доисторического ящера.

— В такой холод не только водку — термометр проглотишь, лишь бы градусы были, — сказал Илико и наполнил стакан.

— Холодно! — сказал Илларион, тоже налил, выпил и закусил яблоком. — Эти яблоки, Ольга, осенью у тебя такие кислые, что если свинья попробует, и та с привязи сорвется, а сейчас с чего они такие сладкие стали?

— Пой, ласточка, пой, — улыбнулась бабушка. — Тебе лишь бы водку подать, так ты сам в сахар готов превратиться! Налили по второй. Выпили. Потом по третьей.

— Сегодня наш почтальон заходил ко мне… — начал Илларион. Извещение принес… О гибели сына Герасима… Я, говорит, не смогу ему сказать… Скажи, говорит, ты…

— Сынок, сынок! Горе твоему отцу!.. О несчастный Герасим! — запричитала бабушка.

— Погиб в Керчи, бедный парень… Седьмой убитый в нашем селе… — продолжал Илларион.

— Ты сказал Герасиму? — спросил я.

— Да ты что! Человек со дня на день ждет возвращения сына, как же у меня язык повернется…

— О господи, накажи этого изверга Гитлера… Чтоб не было в жизни счастья ни ему, ни семье его, ни близким!.. — плакала бабушка.

— Что же ты собираешься делать? -спроси л я опять.

— А вот что! — Илларион достал из кармана сложенный листок бумаги, долго глядел на него, потом быстро нагнулся и бросил бумагу в огонь. Вспыхнувшее пламя на миг озарило лицо Иллариона. По его небритым щекам катились две крупные слезинки. — Если парень жив — бог даст, объявится рано или поздно. А нет — пусть ждет несчастный отец… Надеждой жив человек… Ты смотри, Зурико, не проговорись! Слышишь?!

— Слышу…

— Ольга! — донеслось с балкона.

— Кто там? Входи! В комнату вошел наш сельский агитатор Вашакидзе.

— Извините, что так поздно, но, понимаете, дело у меня неотложное!

— Привет агитатору! — Илико налил водку. — А ну, бери стакан!

— Пожалуйста, к огню! — пригласила бабушка.

— Ну, что скажешь нового, агитатор? Как идут дела на фронте? — спросил Илларион.

— Дела на фронтах Великой Отечественной войны идут неплохо. Наступление противника приостановлено. Гитлеровский план молниеносной войны потерпел крах! — выпалил агитатор.

— Погоди, погоди… Об этом мы читали в газетах месяц тому назад… Ты что-нибудь новое скажи!

— Новое? Дело у меня к вам серьезное. Слушайте!

— Начинай! — скомандовал Илларион. Агитатор встал, кашлянул и начал так, словно выступал на многотысячном митинге:

— Товарищи! Социалистическое Отечество в опасности! Вероломный враг стремится своими кровавыми лапами задушить нашу свободу и независимость! Доблестная Красная Армия наносит фашистским захватчикам сокрушительные удары!..

— Что ты заладил, чудак, по-газетному! — прервал агитатора вышедший из терпения Илико. — Скажи прямо, в чем дело? Агитатор смутился.

— Ну, говори, говори, что тебе нужно? — подбодрил его Илларион. — Да вот, подарки для красноармейцев собираем… Может, и вы чем-нибудь поможете… — сказал агитатор и облегченно вздохнул.

— Так бы и сказал, сынок, а то начал с Адама и Евы… — улыбнулась бабушка.

— А какие нужны подарки? — спросил Илико.

— Всякие: фрукты, чурчхелы, теплая одежда, варежки, носки теплые… Сегодня четверг, в понедельник от имени нашего села на фронт отправится вагон подарков… Если что надумаете, несите сюда, к Ольге. Завтра зайдут наши ребята, заберут. Агитатор попрощался и ушел. Мы долго сидели молча и думали — что бы такое подарить красноармейцам… Тишину первым нарушил Илико

— Какие у меня есть сокровища? Одна бурка, и та вон торчит за дверью… Встань, Зурикела, тащи ее сюда! Я удивленно взглянул на Илико.

— Что ты вылупил глаза? Мир провалится, что ли, если такой старый хрыч, как я, не будет бурку носить?! Все равно уже весна скоро! Неси сюда бурку! Я вышел на балкон и тотчас же вернулся с буркой — черной, почти новой буркой Илико, той самой, которой он укрывался, которую берег как зеницу ока и которую не одалживал даже Иллариону.

— Принес? Клади ее в угол… Придут ребята — отдайте, сказал Илико, не глядя на бурку.

— Позор этому старому дураку — господу богу, что тебя одноглазым сделал! Я-то знал, что у тебя золотое сердце, но, честно говоря, не думал, что в такой высохшей груди лежит целый самородок, — сказал Илларион и почесал за ухом. Потом он беспокойно заерзал на стуле и вдруг сорвался и выскочил из комнаты.

— А я знаю, куда помчался носатый! — ухмыльнулся Илико.

— Куда? — спросила бабушка.

— Домой! Ты что, нрава его не знаешь? Теперь он мне назло перевернет весь дом! Да много ли у него добра, у голодранца! Не прошло и пяти минут, как вернулся Илларион и молча поставил рядом с буркой Илико свои единственные новые сапоги.

— С ума сошел, несчастный?! — вскочил Илико.

— Вставай, старик. Поздно уже, ты что, ночевать тут собираешься? — сказал Иллариони направился к двери…

…Я проснулся от легкого шороха. Бабушка сидела на краю кровати и, стараясь не шуметь, одевалась. Потом так же бесшумно встала, на цыпочках прошла в «кассу» и вернулась с чесалкой в руках. Поставив чесалку у камина, она подошла к кровати, распорола тюфяк и стала клочьями вырывать из него шерсть. Затем уселась перед чесалкой на валявшуюся там же козью Шкурку и принялась чесать шерсть, раскачиваясь всем телом в такт движению рук и что-то монотонно бормоча про себя.

Я долго молча смотрел на бабушку, и глаза мои наполнялись слезами. Я думал о незнакомом солдате, для которого в эту лютую зимнюю ночь моя бабушка дрожащими от холода руками вязала теплые носки…

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВЕЧЕР

Холодные зимние вечера мы коротаем у Илико. В камине весело потрескивают дрова, на сковороде аппетитно шипит кусок окорока, тут же рядом греется вино в небольшом кувшинчике. А мы режемся в нарды или читаем вслух, но чаще всего беседуем о политике. Политика занимает нас больше всего, да разве только нас: стоит зима 1942 года, и немцы подошли к Москве.

…Илларион читает сводку Совинформбюро. Потом не спеша складывает газету и безапелляционно заявляет:

— Конец Гитлеру!

— Ну, что там в газете, Илларион?

— Стали у Москвы и ни шагу дальше!

— А что слышно про второй фронт7

— Гм, не спешат союзнички… И вообще, хитрит Англия… К Америке пристает — отвернись, говорит, от Советского Союза и помоги мне.

— А Америка что?

— Это, говорит, не твое дело.

— А тут еще Германия уговаривает Турцию и Японию: как только, говорит, я вступлю в Сталинград, вы ударьте со своей стороны!

— Может быть, она думает, что в Сталинград вступить — это все равно что в «Красный крест»?! Напиши Верочке Бурчуладзе заявление, и тебя с аплодисментами примут, да?

— Мда-а… В последнее время, прямо скажу, не нравится мне политика Турции!

— О-о, это такой жулик… Стоит Турции заметить, что Германии тяжело, как она сразу же набросится на нее.