Нодар Владимирович ДУМБАДЗЕ
      ДИДРО
      Рассказ
      Перевод З. Ахвледиани
      Не в пример соседям, возвратившимся с русско-японской войны с чинами и медалями, Эдемика Вешапидзе умудрился привезти из Порт-Артура дурную болезнь... Потом нарек своего безмозглого отпрыска звучным именем - Дидро и со спокойной совестью отправился на тот свет, заставив четырех дюжих мужиков тащить себя на кладбище Концхоула...
      Осиротевший Дидро, со своей стороны, с завидным усердием и убедительностью опроверг учение своего великого тезки французского просветителя Дени Дидро о врожденном таланте человека, навсегда застряв на рубеже между дважды два и трижды три.
      - Э-эй, Дидройя - порт-артурский шпион!
      - Ау! Дидройя - ойямовский выкормыш! - надрываются, задыхаясь от смеха, гутурские ребятишки на берегу Супсы.
      - Вот я вас, мерзавцы! Стойте-ка там, сукины дети, погляжу, какие вы молодцы! - кричит Дидро, гоняясь с камнем в руке за рассыпавшимися в прибрежной рощице озорниками.
      Не поймав никого, он с бранью и ворчанием убирается восвояси.
      - Дидройя-ежик!
      - Дидройя-ломовой!
      - Дидройя-мылоед! - несется вслед за убегающим трусцою Дидро. Потом уставшие от преследования мальчишки с разбегу бултыхаются в прохладную воду водоворота Самгелиа.
      Не было случая, чтобы Дидро бросил в детей камень. Замахнувшись на своих мучителей, он тут же опускает руку, внимательно разглядывает зажатый в кулаке камень, потом осторожно, словно жемчужину, прячет его в карман изодранных брюк.
      Диковинными именами вроде Дидро в Гурии никого не удивить. Только в одном Гутури до войны жили четыре Отелло, восемь Гамлетов, семь Шекспиров, пять Дездемон и три Офелии. И никто никогда не гонялся за ними с криками и улюлюканьем.
      Дидро был исключением. Дидро, кроме собственного имени, имел еще три прозвища: Ежик, Ломовой, Мылоед.
      Ежиком прозвали его благодаря топорщившимся, словно колючки ежа, волосам и еще потому, что, заключив пари, он ухитрялся ступней сдирать с каштанов колючую кожуру.
      Ломовым Дидро прозвали потому, что не было на селе человека сильнее его. Не раз видел я, как он с перекинутыми через оба плеча хурджинами и огромными, полными до краев корзинами в обеих руках шагал из села в районный центр. Лишь не знавший его или человек без сердца и совести позволили бы себе в такой момент поздороваться с Дидро. Не снимая поклажи, он останавливался и, словно навьюченный верблюд, с вытянутой шеей, взбухшими от напряжения жилами, вступал в беседу:
      - Что-то не признал я тебя... Ты чей?
      - Это я - Нодар, внук Кишварди!
      - Кишварди? Повара гутурской столовой? Ай, какими котлетами он меня кормил бесплатно... Ты откуда?
      - Из города.
      - Ну, как там? Все спокойно?
      - Спокойно.
      - И на сколько дней ты приехал?
      - На неделю.
      - Ау, и за неделю ты думаешь стать человеком? Погляди на себя - кожа да кости!
      - Дидройя, хватит болтать, опоздаем на автобус! - торопит его владелец вещей.
      - Дай поговорить с человеком! А нет - брошу эти вонючие мешки на дорогу, и плевал я на твои три рубля - понял? - предупреждает его Дидро, а потом говорит мне:
      - Познакомься. Это сын Ладико Каландадзе!
      - Знаю его, Дидро!
      - Ау, как обрадуется твоя тетка!.. А ты слышал, что твоего племянника Тамаза укусила змея?
      - Как же, Дидро, ведь я был здесь!
      - Да? А что его призвали в армию, знаешь об этом?
      - Знаю.
      - Смотри ты, все он знает! Что же ты сюда ехал?! Сидел бы в своем городе! - обижается Дидро.
      - Ну, коли так, вернусь обратно.
      - Ни шагу отсюда! Вот донесу ему эти паршивые мешки, до автобуса и мигом вернусь!
      Дидро почти бегом срывается с места. Потом вдруг останавливается, оборачивается ко мне и жалобно просит:
      - Не зови меня Ломовым, ладно? А я бесплатно донесу твой чемодан до села, ладно?
      Улыбаясь, я киваю головой, хоть мне хочется не улыбаться, а плакать. Потом я отношу свой чемодан к краю дороги, сажусь на него и жду возвращения Дидро.
      Что касается прозвища Мылоед, то им Дидро был наречен в моем присутствии года три тому назад. Я только приехал в село на каникулы. Был воскресный день. Гутурские бездельники, собравшись в парикмахерской, с наслаждением внимали словопрениям Дидро и парикмахера Эквтиме-брюхана. Когда я вошел в парикмахерскую, спор был в самом разгаре. На меня никто не обратил внимания.
      - Хорошо, уважаемый Дидро, задай мне еще одну загадку. Не сумею отгадать - целый месяц буду брить тебя бесплатно! - упрашивал парикмахер напыжившегося Дидро. (Во всем селе Эквтиме-брюхан был единственным человеком, обращавшимся к Дидро с почтительным "уважаемый", Дидро, разумеется, не понимал издевательства.)
      - Так и быть, уважаемый Эквтиме! Вот тебе моя задача: на границе Японии и Америки сидит на заборе петух - головой к Японии, хвостом к Америке. И вдруг снес петух яйцо на самой на линии границы. Кому принадлежало яйцо - Японии или Америке?!
      В ожидании ответа Дидро сощурил глаза.
      - Америке! - воскликнул Эквтиме.
      - Почему? - спросил Дидро с иронией.
      - Потому что хвост петуха обращен к Америке!
      - Это ничего не значит! - окатил парикмахера холодной водой Дидро.
      - Японии! - поспешил поправиться Эквтиме.
      (Развязка этой опостылевшей загадки Дидро не нравится: петух не несется - это известно каждому. У Дидро подготовлен свой собственный новый, интересный финал.)
      - Эй ты, чудак! - обратился он к парикмахеру. - Да разве Америка и Япония граничат друг с другом?!
      Парикмахерскую сотряс дружный хохот.
      - Твоя взяла, уважаемый Дидро, - ничего не поделаешь! - развел руками Эквтиме. - Но где ты выучил эту загадку?
      - Где? В Порт-Артуре! - ответил Дидро так, словно вчера вернулся оттуда.
      - Но когда же ты успел побывать в Порт-Артуре, уважаемый Дидро?
      - А где, по-твоему, были я и мой отец в девятьсот четвертом?
      - А мать? Где была твоя мать?
      - Ну, что мне говорить с этим чудаком? - обратился Дидро к нам. Скажите, люди, ведь мой отец женился на моей матери после возвращения из Порт-Артура?
      Все согласно закивали головой.
      - Но ты-то? Где же ты сам был в то время? - не отставал парикмахер.
      - Я? Я находился в своем отце!
      - Вот так память! - воскликнул Эквтиме, потом встревоженно посмотрел на Дидро и сказал: - Уважаемый Дидро, никак температура у тебя! Покажи-ка язык!
      Дидро вздрогнул. Сперва он окинул нас подозрительным взглядом, потом скромно высунул кончик языка и стал скошенными глазами разглядывать его.
      - Ну, уважаемый Дидро, по кончику языка я ничего не узнаю. Высунь язык как следует, жалко тебе, что ли? - настаивал Эквтиме.
      Дидро напрягся, выкатил глаза и почти на целую пядь выбросил свой огромный язык. И в тот же миг парикмахер мазнул его по языку мыльной щеткой.
      - Эоу-у-у! - замычал Дидро, схватил грязную парикмахерскую салфетку, засунул ее в рот и выскочил в дверь.
      С тех пор к прозвищам Дидро добавилось третье - Мылоед.
      - Ау-у-у! Дидройя-мылоед, порт-артурский шпион!
      - Эге-ге-гей! Дидройя-мылоед, ойямовский выкормыш!
      - Дидройя-мылоед! - надрываются, задыхаясь от смеха, гутурские ребятишки на берегу Супсы...
      Это произошло весной прошлого года, в мае. Я приехал в село, чтобы помочь тете в ремонте дома, - надо было менять черепичную кровлю.
      Стояли горячие дни сбора чайного листа. Опасаясь за выполнение плана, районное руководство вывело на плантации всех поголовно - директоров и учителей, учеников и сторожей, парикмахеров и портных, сапожников и продавцов, доярок и птичниц... По просьбе бригадира Сергия в то утро вышел на работу и я.
      Склон холма зеленел молодыми, свежими, сочными побегами чая. И в этом зеленом море, словно цветы на ковре, пестрели желтые, белые, красные, синие кофты, сорочки, блузки и майки гутурских девушек и парней.
      Чай в основном, разумеется, собирали женщины и школьники. Некоторые из мужчин помогали весовщикам, другие разносили корзины с чаем, а больше толпились в тени, дымили сигаретами и самокрутками и обсуждали проблемы мировой политики.
      Я вел учет собранного чая. Вдруг кто-то крикнул:
      - Дидройя идет!
      Дидро, с раскрытым в улыбке до ушей ртом, спускался сверху. Он щедро раздавал во все стороны приветствия и в то же время, размахивая зажатым в руке камнем, предупреждал детей:
      - Смотрите, пацаны! Не смейте называть меня Мылоедом, иначе вниз головой спущу вас по склону!
      - Здорово, Дидройя-ежик! - крикнул кто-то.
      - Ну, что я вам сказал! - остановился Дидро.
      - Сказал - не называть Мылоедом! - ответил другой.
      - Ежик, Мылоед, какая разница?! - спросил строго Дидро.
      - Ну так здравствуй, Ломовой! - поправился третий.
      - Опять! - Дидро недовольно поморщился.
      - Что же им делать, уважаемый Дидро! - вступился за детей Эквтиме-брюхан. - Как же тебя называть?
      - Лучше уж порт-артурским шпионом!.. По крайней мере, всем известно, что я не шпион!..
      Дидро подошел ко мне, хлопнул по плечу и сказал:
      - Запиши меня в список, внук Кишварди!
      - В который, Дидро? Сборщиков, весовщиков или грузчиков?
      - А что, по-твоему, лучше?
      - По-моему, лучше прилечь в тени под деревом, Дидро!
      - Болван! Лежать в тени я мог и у себя дома! Запиши в грузчики!
      Я записал.
      - Как ты там написал? - усомнился Дидро.
      - Дидро Эдемикович Вешапидзе, - прочитал я.
      - Покажи.
      - Пожалуйста!
      Дидро долго всматривался в тетрадь, потом подозвал парикмахера и спросил:
      - Правду он говорит?
      - Точно, уважаемый Дидро!
      - Там не написано ни Ежик, ни Ломовой, ни Мылоед?
      - Ничего подобного, уважаемый Дидро!
      - А ну, подсоби-ка мне! - крикнул обрадованный Дидро и бросился к огромной корзине.
      - Эта корзина слишком тяжела, лист пока влажный, уважаемый Дидро! предупредил парикмахер.
      Дидро снисходительно улыбнулся, подхватил стоявшего тут же мальчугана, поставил его на корзину и приказал:
      - Ну-ка, нажми как следует!
      Мальчик принялся ногами утаптывать лист. Чай в корзине опустился почти до половины.
      - Теперь добавьте! - сказал Дидро.
      Добавили.
      - Еще!
      Добавили еще. Корзина наполнилась до краев. Мальчуган продолжал трудиться добросовестно.
      - Хватит тебе, сукин сын! - прикрикнул на него парикмахер. - Не видишь, сок уже капает!
      Мальчика согнали.
      Дидро обхватил корзину, приподнял.
      - Мало! И это - плод труда всего села? Положите сверху еще мешок.
      - И второй!
      - Ну, теперь все! Не потянет! - заявил Эквтиме.
      - Держу пари! - предложил Дидро.
      - Идет! Сто раз брею тебя бесплатно! - выпалил парикмахер.
      - Нет, уважаемый, ты и так задолжал мне на два года вперед! Ты, внучок Кишварди! Давай поспорим на брюки! - Дидро выразительно посмотрел на мои техасские джинсы.
      - Зачем спорить, Дидро, я просто отдам их тебе.
      - Я не нищий! - обиделся Дидро.
      - Ну, что ты! Разве я... Вот пойду домой, сменю брюки и сам их тебе принесу.
      Дидро еще раз потряс корзину и чуть поколебался, но отступать не стал.
      - Поднимите! - сказал он решительно и опустился на колени, спиной к корзине.
      Кто-то принес веревку. Те два мешка привязали сверху к корзине, и четыре человека с трудом взвалили ее Дидро на спину.
      - Держись, Дидройя-ломовой!
      - Не подведи, Ежик!
      - Давай жми, Мылоед!
      Дидро выпрямился и тут же покачнулся, но быстро ухватился за тунговое дерево, растопырил ноги.
      - Ау, Дидройя, убери руку, иначе проиграешь пари! - крикнул кто-то.
      Дидро поспешно убрал руку и еще раз пошатнулся.
      - Дидро, брось ради бога корзину и бери хоть сейчас мои брюки! попросил я.
      Но удержать Дидро было уже невозможно.
      Первый десяток метров он, словно пьяный, прошел зигзагами, вихляя из стороны в сторону. Затем постепенно выпрямил шаг и наконец пошел медленно, но твердо и уверенно.
      Ремни корзины глубоко врезались в плечи Дидро, жилы на лбу и шее взбухли, глаза налились кровью.
      - Останови его! - попросил я Эквтиме-брюхана.
      - Скорее Супсу остановишь, чем его! - ответил он.
      До приемного пункта было метров триста. Затаив дыхание, люди молча взирали на еле видневшуюся под огромной ношей человеческую фигуру. Потом толпа ожила, ахнула и хлынула следом. Впереди бежали дети.
      - Давай, Дидройя!
      - Еще немного, и брюки Нодара - твои!
      - Жми, жми, Дидройя!
      - Обойди сейчас его спереди и поздоровайся с ним! Вот будет потеха! пошутил кто-то.
      - Давай, Дидро, осталось десять шагов!
      - Восемь! Шесть!..
      - Крепись, Дидройя! Один шаг!
      Не снимая корзины, Дидро опустился на землю. С минуту он сидел не двигаясь, с онемевшими руками и ногами. Потом, когда с лица сошла синева и побледневшие как мел губы вновь обрели свой естественный цвет, Дидро широко улыбнулся и навзничь опрокинулся на траву.
      Четыре человека кое-как подняли корзину на весы. На чашку поставили гирю, другую, подвесили третью, четвертую. Язычок весов не трогался с места. Тогда принесли трехкилограммовый камень, привязали к чашке. У весовщика Бенедикта от удивления глаза полезли на лоб.
      - Вы что, сукины дети, решили угробить человека? - рявкнул он.
      - Сколько? - спросил кто-то.
      - Сто сорок одно кило!
      - Ау-у-у! - вырвалось у толпы.
      Все обернулись к лежавшему в траве Дидро, но его там уже не было.
      - Дидройя, где ты?
      И вдруг увидели: с поникшей головой, болтающимися, словно плети, руками Дидро спускался по тропинке, вниз, к берегу Супсы. И впервые за всю жизнь вдогонку не раздалось ни Дидройя-ежик, порт-артурский шпион, ни Дидройя-ломовой, ойямовский выкормыш, ни Дидройя-мылоед!..
      "141 кг" - записал я красным карандашом против фамилии Дидро Эдемиковича Вешапидзе и закрыл тетрадь.
      Вечером я завернул-в газету свои техасские джинсы и направился к Дидро.
      Двухкомнатный, крытый дранкой домик Дидро стоит у самого берега Супсы. Все свое детство я провел здесь, в этих местах, и ни разу мне не приходило в голову заглянуть в этот дом. Не знаю, было ли это проявлением естественного чувства страха или стеснения, которое люди во всем мире питают к жилищу одинокого человека...
      Помню, в весеннюю пору я часто часами стоял на берегу, с трепетом ожидая, что взбушевавшаяся Супса вот-вот унесет убогое жилище Дидро. Но шли годы, а домишко стоял как ни в чем не бывало. Я как-то поделился своими опасениями с дедушкой, и тот ответил:
      - Что ты! Ты - дите! Вот я, старик, с самого моего детства во время каждого паводка прощаюсь с этим домом, а он хоть бы что! Знал Эдемика-бестия, где ставить дом! Фундамент под ним - сплошная скала, да такая, что ей нипочем даже две Супсы вместе взятые! Так-то, сынок!..
      Нынешней весной Супса разбушевалась как никогда... И теперь, вступив во двор Дидро, я сперва испытал тот знакомый с детства страх, а потом радость от того, что крепко и уверенно стоял на своем месте и единственным в этой ночи горящим окном взирал на сумасбродную Супсу.
      Известно: слабоумные люди питают сильную любовь к животным, особенно к собакам. Поэтому я ничуть не удивился, когда целая свора собак бросилась ко мне, виляя хвостами и повизгивая. Лишь одна из них угрожающе ощерилась и залаяла, и я сразу понял, что это - собака Дидро, потому что в чужом дворе собака никогда не лает на посторонних. Я остановился и, не зная клички собаки, на всякий случай позвал ее:
      - Дидро, Дидро!
      Собака тотчас же успокоилась, подбежала ко мне и стала ласково тереться о мои ноги, словно приглашая в дом, потом побежала вперед, оглянулась на меня и поднялась на балкон. Я последовал за собакой.
      Дверь в комнату была отворена. На старинном круглом столе посреди комнаты чадила коптилка. В углу комнаты на низеньком столике виднелась икона богоматери, а перед ней - высохшая ветка вербы. На левой стене висели два выцветших портрета - молодой женщины и усатого мужчины в черной чохе. ("Родители", - мелькнуло у меня в голове.) Под портретами стояла тахта, а на тахте лежал Дидро. На маленьком треножном стульчике у изголовья стоял влажный кувшин, и еще один плетеный стул с круглой спинкой стоял рядом. Вот и все, что я увидел в комнате. Впрочем, нет, под потолком висела электрическая лампочка, но она не горела.
      - Можно к тебе, Дидро? - спросил я тихо.
      Дидро улыбнулся и, приглашая сесть, глазами показал на плетеный стул.
      - Отдыхаешь, Дидро? - спросил я.
      Он отрицательно покачал головой.
      - Нездоровится?
      Дидро кивнул.
      Мне стало не по себе. Подойдя к тахте, я взял кувшин, приподнял голову Дидро и дал ему напиться.
      - Что у тебя болит, Дидро?
      - Оборвалось, - прошептал он и облизнул губы.
      - Что оборвалось, Дидро? - спросил я тоже шепотом.
      - Не знаю... Вот здесь... И здесь... - Дидро приложил руку к сердцу, потом к правому виску.
      Только сейчас я заметил, что лицо у Дидро было серым, а глаза испуганными.
      - Так я сбегаю за врачом!
      - Нет! Не оставляй меня! - Дидро схватил мою руку и сильно сжал ее. Он не сводил с меня глаз.
      - Сколько получилось? - спросил он.
      - Что, Дидро? - не понял я, но потом сообразил - он спрашивал про чай. - Сто сорок один килограмм, Дидро!
      - Это много?
      - Очень много!
      - А все же?
      - Восемь пудов и тринадцать килограммов.
      - А это много?
      - Семнадцать батманов и пять килограммов.
      - Да, немало...
      - Ну, я побежал к врачу!
      - Нет, нет! Не уходи! - Дидро опять схватил меня за руку.
      - Да, Дидро, я ведь брюки принес, - сказал я смущенно.
      - Какие брюки?
      - Какие? Ведь ты выиграл пари!
      - Ты что, парень, шуток не понимаешь?!
      - У меня их две пары, Дидро...
      Дидро посмотрел на завернутые в газету брюки, которые я положил на стол, задумался, потом повернулся ко мне и тихо сказал:
      - Поклянись отцом, поклянись матерью, поклянись всеми, что не оставишь меня!
      - Клянусь отцом, матерью, всеми, что не оставлю тебя! - Голос у меня задрожал.
      - Подойди теперь к шкафу и выдвинь нижний ящик.
      Я подошел к шкафу, нагнулся и выдвинул маленький нижний ящик. Он был полон бумажными деньгами - рублевыми и трехрублевыми.
      - Есть там что-нибудь? - спросил Дидро.
      - Есть. Деньги.
      - Сколько?
      - Много.
      - А все же?
      - Рублей сто - сто двадцать.
      - Хватит на брюки?
      - Ты с ума сошел, Дидро?!
      - Иди сюда, садись рядом со мной!
      Я подошел. Дидро взял мою руку и заговорил:
      - Эти деньги твои, Нодар! Сейчас я умру... Хоронить меня в моих брюках грешно... Сними их с меня и надень твои брюки... Только не сейчас. Сейчас мне станет больно... Потом, после моей смерти...
      Дидро закрыл глаза и надолго умолк. Если б не его горячая рука, сжимавшая мою кисть, я принял бы его за спящего. Вдруг Дидро встрепенулся и привстал.
      - Нодар, парень, рассвело! Стало светло, Нодар! Слышишь, парень, светло кругом! Все стало на свои места, все улеглось - дом, роща, Супса, собака, корова, кувшин, икона, мать и отец мой! - Он глянул на окно. - А вот и бог! Показался бог, Нодар! Слава тебе, господи! Как ты сумел осветить все? Покажись Нодару, великий боже! Дважды два - четыре, а трижды три - девять! - Дидро правой рукой дотронулся до своего виска. - Вот где стало светло!.. Я вижу теперь все! Я умираю внутри, во тьме, и выхожу на свет! Все мои боли остались там, внутри! Выйди на свет, моя душа, выйди!.. А что ты делаешь, боже?! - крикнул вдруг Дидро. - Убиваешь меня, боже?! Теперь, когда стало светло, когда ты всему отвел свои места, теперь ты хочешь отнять у меня душу?! Стой, боже! Не делай этого, господи!.. Нодар! Не разрешай ему! Попроси его, пусть не убивает меня! Пусть он покажется, поговорит с тобой! Умереть теперь, когда я перестал быть Ежиком, Ломовым и Мылоедом?! Скажи ему, попроси его, Нодар, пусть подарит мне хоть один день жизни! Попроси!.. - Дидро постепенно понижал голос и последние слова произнес шепотом. Он опрокинулся навзничь, и теперь лишь по движению его побледневших губ можно было догадаться, что он продолжает уговаривать меня попросить бога о продлении его жизни.
      Я хотел вскочить, бежать, звать на помощь, но Дидро по-прежнему крепко держал меня за руку. И тогда я закричал:
      - Помогите, люди! Дидро умирает! Эй, люди, зовите врача! Э-е-е-ей! Выходите, люди, помогите Дидро!..
      Ревела Супса, в припадке дикой злости угрожавшая разрушением всему вокруг. И никто не услышал моего крика. Тогда я упал на колени и обратился к иконе богоматери:
      - Не убивай, боже, нашего Дидро! Разве можно убивать его теперь, когда все у него пошло на лад, когда все для него стало светло и ясно?!
      Я почувствовал, как постепенно слабеет рука Дидро. Потом пальцы его разжались, и кисть руки медленно сползла к стоявшему на треногом стульчике кувшину.
      Дидро больше не дышал.
      - Эх, боже, где твоя справедливость?
      Я встал и вышел во двор. Давешние собаки исчезли. Лишь верный пес Дидро лежал у ворот, уткнувшись мордой в передние лапы, умными глазами глядел на меня.
      Серые облака покрывали небо. И сквозь них, словно скрывающийся от преследователей преступник, украдкой пробиралась луна.
      С воем и ревом бросалась на берег сумасшедшая Супса. И я, как в детстве, испугался, что вот-вот она снесет домик Дидро. Ну и черт с ним!
      - Боже, пусть волна разрушит и смоет этот несчастный дом, пусть! крикнул я. Но слишком громко шумела Супса, и всевышний не услышал моего голоса. Дом по-прежнему стоял себе, не ставя ни во что буйство бесновавшейся реки.
      Я покинул двор. Собака поплелась за мной.
      - Чего тебе, пес?
      Словно устыдившись, собака опустила голову и поджала хвост.
      - Ты откуда, парень? - услышал я вдруг окрик.
      Это был Теймураз Чанишвили, наш аптекарь.
      - Был у Дидро...
      - Ну, и как он, Дидройя-ломовой?
      - Умер Дидро, уважаемый Теймураз!..
      - Да ты что? Не может быть! - вскрикнул Теймураз и потом добавил: - А впрочем, так оно и лучше... Ну что за жизнь была у несчастного? Одно мученье... Слава тебе, господи!.. - Аптекарь перекрестился и быстрыми шагами направился к дому Дидро. Собака поплелась за ним.
      ...Я взглянул на небо. Луны не было. Луна успела скрыться...