- Ну, какой зуб у вас болит? - спросил он несколько удивленно.
      - Никакой! - промычал я и отвел его руку.
      - Зачем же вы ко мне пожаловали?
      - Как сказать...
      - Товарищ, некогда мне с вами шутки шутить! Говорите, что вам нужно! - сказал врач строго и стал снимать халат.
      Я встал с кресла и почувствовал, как у меня задрожали колени и отяжелели руки. На такое дело я впервые вышел один и теперь понял, что не так-то все это просто.
      - Мне нужны деньги! - выпалил я. - И золото!
      - Какие деньги? Какое золото? - ошалел врач.
      - Бумажные деньги и червонное золото! - улыбнулся я.
      - Да вы с ума сошли! - воскликнул он с искренним удивлением.
      Отступать было поздно. Я распахнул пиджак и достал из-за пояса наган... Врач побледнел, пошатнулся и, чтобы не упасть, опустился в кресло.
      - Подайте, пожалуйста, вон тот пузырек, - с трудом проговорил он, показывая пальцем на стеклянный шкафчик.
      Я открыл шкафчик, взял пузырек, понюхал его и невольно улыбнулся: это был нашатырный спирт.
      - Пожалуйста!
      Заметив на моем лице улыбку, врач приободрился. Он понюхал из пузырька и стал торговаться:
      - Сколько вы хотите?
      - Я пришел не взаймы просить! - ответил я. - Гоните все, и, если можно, побыстрей!
      - Я буду кричать! - пригрозил врач.
      - Кричите сколько угодно! Здесь живет зубной врач, который дерет у людей зубы. Так что крик никого не удивит!
      - Нет у меня ни денег, ни золота... - простонал он.
      Время шло быстро, пора было кончать спектакль. Я взвел курок и направил револьвер на врача. Наган, помимо безотказности, обладает еще и тем преимуществом, что из его открытого барабана на вас с убийственной убедительностью глядят семь пуль. Изумительный эффект! Поэтому я всегда предпочитаю идти на дело с наганом в кармане. Мой расчет оправдался и на этот раз - врач сполз с кресла и повалился мне в ноги:
      - Нет, нет! Вы не убьете меня!.. На черта нужны мне деньги, золото, серебро, платина!.. Берите!.. Вот деньги!
      Он вскочил на ноги, подбежал к шкафу, извлек оттуда пачку сторублевок и бросил ее передо мной. Потом выдвинул ящик и достал несколько слитков золота:
      - Вот вам золото! Берите!
      После всего этого он схватил меня за руку и поволок в другую комнату.
      - Вот золотые часы мои, моей дочери, это - ее браслет, серьги, брильянтовое кольцо, здесь два карата, тридцать тысяч рублей! Возьмите, берите все! Все берите!
      Я следовал по пятам за обезумевшим врачом, запихивая в карманы драгоценности. А он, покончив со шкатулками и ящиками, подбежал к буфету, распахнул обе створки и стал расхваливать товар не хуже директора комиссионного магазина:
      - Вот хрустальная посуда, берите!.. Чешский хрусталь, ценится на вес золота!.. Фарфор баварский, саксонский, из антикварного магазина! Берите, все берите!..
      Мною вдруг овладело отвращение и к этому жалкому человеку, и к самому себе. Дом, в котором я сейчас находился, показался мне грязной, смердящей свалкой, отвратительным зловонным болотом, которое вот-вот меня засосет. Я засунул револьвер за пояс, застегнул пиджак и направился к двери. Врач еще нес какую-то околесицу, но я его уже не слушал... И тут случилось то, чему не верит никто из моих дружков, а если и верят, то считают это непростительной глупостью с моей стороны...
      В висевшем около двери огромном зеркале я увидел себя и сразу вдруг успокоился. Тебе это может показаться странным, но вид в зеркале собственного двойника действует на человека успокоительно. Мне довелось испытать это на себе: я не раз разговаривал с моим двойником, спорил с ним, даже дрался! И сейчас из зеркала на меня глядел мужчина, гораздо красивее, сильнее и смелее меня самого. Он как бы коснулся моего лба своей холодной зеркальной рукой, и прикосновение это оказалось умиротворяющим. Я подошел к зеркалу поближе и тут только заметил подсунутую одним краем под его раму в верхнем углу фотографию двух девушек. У меня помутилось в глазах. В одной из девушек я узнал собственную сестру - Лейлу!
      - Кто эта девушка? - спросил я врача и сам не узнал своего голоса.
      - Направо - моя дочь, Динара, а эта - ее университетская подруга Лейла Девдариани.
      Схватив снимок, я бросил его на крышку рояля и стал извлекать из кармана награбленное.
      - В чем дело? - оторопел врач.
      - У вас никого не было! Никто ничего не брал!
      Я разложил на рояле деньги, часы, серьги.
      - К вам никто не приходил!
      На рояль легли браслет, кольцо.
      - Что вы, что вы... - бормотал изумленный врач.
      А я продолжал выворачивать карманы пиджака, брюк.
      - Это не наше! Это ваш портсигар! - залепетал врач. - Я не курю!.. И это кольцо не наше, вы его сняли с собственного пальца... И вот платок тоже ваш. И спички ваши...
      Я механически рассовал по карманам возвращенные мне вещи и двинулся к двери.
      - До свидания! - бросился за мной врач. - Вам нездоровится? Может, дать вам капли?
      Не успел я взяться за ручку, как раздался звонок.
      Я вздрогнул, быстро огляделся. Выпрыгнуть в окно? Невозможно! Окна в квартире врача, как и на всех тбилисских бельэтажах, были с толстыми металлическими решетками.
      - Не бойтесь, не бойтесь! - засуетился перепуганный врач. - Это ничего! Вы только не волнуйтесь ради бога! Я ничего не скажу, клянусь вам!.. Это, должно быть, сосед или пациент... Вот увидите, я ничего не скажу!..
      Он открыл дверь...
      - Вот видите, это моя дочь Динара! - воскликнул врач с неописуемой радостью.
      В белом платье с черным воротником и черным поясом, с черными браслетами на руках, в дверях стоял... улыбающийся ангел!
      - Здравствуйте! - сказал ангел.
      ...Девдариани умолк. Прошла минута, вторая, третья. В камере слышалось только мерное дыхание заключенных... Я с нетерпением ждал продолжения рассказа Девдариани, но он молчал. Может, он думал, что я заснул? Я несколько раз перевернулся с боку на бок. Девдариани молчал по-прежнему. Может, заснул он сам? Глупость!.. Так в чем же дело?
      - Что же было дальше, Лимон? - не выдержал я.
      - ...Тогда я уже не жил дома... - продолжал спустя некоторое время Девдариани. - Не жил целых два года... За эти два года мать трижды предавала меня анафеме в Дидубийской церкви... А Лейла, сестра моя, встречалась со мной тайком, чаще всего в Ваке, в круглом садике... Придет, бывало, обнимет, расцелует, а потом примется отчитывать, поносить на чем свет стоит. Кем и чем только меня не обзывала - вором, бродягой, убийцей собственной матери, змеей, эгоистом, животным, людоедом... А потом прижмется головой к моей груди и долго, долго горько плачет... Глупая, говорит, я девчонка, что прихожу сюда и вижусь с тобой! Где моя честь, где мое самолюбие... Мать убьет меня собственной рукой, если только узнает. Видишь ли, мне кажется, Лейла смотрела на меня несколько романтически, она даже по-своему гордилась мною. Но мать... О, моя мать! Она урожденная Инал-Ипа! Гордячка!.. И все же я догадывался, что наши свидания происходили с ведома матери, что, пока я с Лейлой находился в саду, она из какого-нибудь подъезда тайком за мной наблюдала. Я догадывался об этом потому, что Лейла никогда не уходила из сада первой. И еще потому, что Лейла каждый раз приносила мне белый хлеб и холодные котлеты, - я их обожал с детства, и мама отлично об этом знала...
      Однажды в саду я спросил сестру, почему она не выходит замуж. "Потому, - ответила она, - что никто из наших парней не смеет даже заговорить со мной. Тебя боятся!.." А сестра у меня была красивой... Сейчас она замужем... Трое детей... Но как она ни была красива, а Динара была еще лучше...
      Девдариани опять надолго умолк.
      - Да не мучь ты меня! - взмолился я. - Говори, чем же все это кончилось?
      - Кончилось... Кончилось тем, что, поддавшись чарам Динары, я пошел домой в день рождения Лейлы, в надежде встретить там ее... Было это двадцать девятого августа...
      - Потом?
      - Я пришел утром. Дверь отворила мне Лейла. Увидя меня, она с воплем бросилась в комнату. Потом я целый час валялся в ногах у матери, выпрашивая у нее прощение, обещал исправиться, начать новую жизнь... В общем, нес разные глупости... Потом я глядел на счастливое лицо матери и... Так было до вечера... Вечером пришли гости. Какие, собственно, гости - несколько девчат и парней, товарищи Лейлы. Некоторые из них знали меня и потому здоровались со мной кто боязливо, кто с удивлением... И вдруг появилась она! В том же наряде, что и в тот день... Вошла, как богиня, озарив комнату своим сиянием!.. С ней был симпатичный парень в черном костюме и белоснежной сорочке. Динара держала в руках какой-то керамический предмет. Наши взгляды встретились. В ее черных как ночь глазах вспыхнуло сначала изумление, а потом неописуемый ужас. Она побледнела и с немым вопросом уставилась на Лейлу. А я... стоял оцепеневший, онемевший, опустошенный...
      - Знакомьтесь, это - мой брат Како, а это - моя подруга Динара с супругом, - донесся до меня голос Лейлы.
      Я увидел, как керамический предмет выпал из рук Динары и разлетелся вдребезги у ее ног... Потом она закрыла глаза руками, повернулась и выбежала из комнаты...
      - Дальше?!! - прошептал я.
      - Все! Это был конец... Дом опустел. Гости разошлись, почувствовав, что произошло что-то странное, но не поняв - что именно. Об этом знал я один и смутно догадывалась Лейла. Потом мать валялась у меня в ногах, умоляя не уходить из дому или же уйти, предварительно пристрелив ее с Лейлой и спалив дом.
      - И ты все же ушел?
      - Ушел.
      - Скотина ты, Девдариани!
      - Знаю. Слабовольнее вора нет человека на земле. Напрасно люди думают, что воры народ сильный, с характером... У нас есть воля, но...
      - Что но?
      - Есть там, где она вовсе не нужна! - сказал Девдариани, отворачиваясь к стене.
      ПРОШУ ВСТАТЬ, СУД ИДЕТ!
      В зале был один-единственный человек - обвиняемый. Председательствующий печально оглядел пустующий зал, кашлянул в кулак и кивком головы пригласил обвиняемого сесть...
      Тот сел.
      - Суд заранее приносит глубокие извинения уважаемому обществу и обвиняемому за то, что он по весьма серьезным и уважительным, к тому же независящим от него причинам лишен возможности соблюсти все пункты процессуального кодекса, а следовательно, и полный ритуал судебного заседания. - Председательствующий отер рукавом выступивший на лбу пот. Зал безмолвствовал.
      - Сегодня, - продолжал председательствующий, - двенадцатого августа сего года, рассматривается дело по обвинению Исидора Иосифовича Саларидзе в преступлении, предусмотренном сто четвертой статьей Уголовного кодекса Грузинской ССР.
      Председательствующий сел.
      - Обвиняемый, встаньте!
      Саларидзе встал.
      - Фамилия?
      - Саларидзе.
      - Имя, отчество?
      - Исидор Иосифович.
      - Возраст?
      - Рожден в шесть часов утра одиннадцатого мая тысяча девятьсот десятого года в городе Хашури. Имею высшее образование. Владею грузинским языком, французским и немецким языками. По профессии экономист. Работал в Статистическом управлении, женат. Жена скончалась в тысяча девятьсот шестидесятом году. Имею дочь и внучку. Жил на Вашлованской улице, номер сто пятьдесят один. Член партии с тысяча девятьсот тридцатого года.
      - Были членом партии, - поправил председательствующий.
      - Был и есть! - повторил Саларидзе.
      Председательствующий не возражал.
      - Обвиняемый Саларидзе, получили ли вы обвинительное заключение и когда?
      - Получил в прошлую субботу.
      - Ознакомились ли вы с обвинительным заключением?
      - Да, ознакомился.
      - Признаете ли себя виновным в предъявляемом обвинении?
      - Нет!
      Ответ был для председательствующего явно неожиданным. Он обвел растерянным взглядом сидевших рядом с ним за длинным деревянным столом людей. Те утвердительно кивнули головой. Тогда председательствующий обратился к пустому залу:
      - Приступаем к судебному разбирательству. Дело рассматривает Верховный суд в следующем составе: председатель - Накашидзе, государственный обвинитель - Девдариани, народные заседатели - Гулоян и Гоголадзе.
      Объявив состав суда, председатель умолк и долго пристально смотрел на сидевшего на табуретке подсудимого - съежившегося, словно продрогший воробей, старика, с припухшими веками и мешками под глазами.
      - Подсудимый Саларидзе, у вас нет отвода в отношении состава суда?
      - Нет! - привстал Саларидзе.
      - Имеете какие-либо претензии?
      - Нет!
      - При предварительном следствии вы отказались от защиты?
      - Так точно!
      - Может, желаете, чтобы суд назначил вам защитника?
      - Никак нет!
      - В таком случае прошу вас дать суду показания по предъявленному вам обвинению и известным вам обстоятельствам дела!
      Председатель оперся локтями о стол, положил голову на скрещенные ладони, закрыл глаза и приготовился слушать.
      - Около часу ночи меня разбудил протяжный звонок, - начал Саларидзе. - Я понял - вернулся зять. Дочь, видимо, спала: звонок звонил не переставая. Наконец послышался звук открываемой двери и голос зятя - он вошел, что-то напевая.
      - Завалилась? Не ждешь меня? - рявкнул он задиристо и грохнул чем-то об пол.
      - Не шуми ради бога, люди спят. Поздно уже, иди ложись! - спокойно ответила дочь.
      - Люди? Какие люди? Ах, твой папаша-экономист, да?
      - И ребенок спит.
      - Ребенок мой! Хочу разбужу, хочу - нет!
      Зять все расхаживал по прихожей. Я понял - он опять пьян. Потом они ушли к себе в комнату, в комнату моей дочери и зятя. Я слышал громкие голоса, однако слов не разбирал. Дочь о чем-то просила, уговаривала его, а он все более расходился, орал, ломал какие-то вещи. Несколько раз жалобно вскрикивала дочь, потом заплакал ребенок. Не было сомнения - он избивал мою дочь!.. Я не мог больше терпеть. Встал, зажег свет и пошел в комнату дочери и зятя. Дочь сидела на кровати, утирая одной рукой сочившуюся из разбитой губы кровь, а другой поглаживала по головке ребенка.
      - Убью вас, неблагодарные, мать вашу!.. - орал зять. - Убирайся отсюда! Убирайся, старый хрыч, мать твою!.. - завопил он еще громче, увидя в дверях меня.
      Я подскочил к нему и дал затрещину. Сперва он оторопел от неожиданности, а потом ударил меня. Удар был очень сильный. Я упал на пол. Дочь с криком бросилась ко мне.
      - Животное! Зверь! - рыдала она, суетясь надо мной.
      - Дедушка-а! - ревела внучка.
      Я кое-как поднялся, пошатываясь, прошел в свою комнату, снял со стены охотничье ружье двенадцатого калибра и вернулся. При виде ружья зять вздрогнул.
      - Уходи из моего дома! - сказал я.
      - Брось ружье! - крикнул он.
      - Убирайся из моего дома! - повторил я.
      - Брось ружье, старый идиот! - заорал он и двинулся на меня.
      У народного заседателя Гулояна от волнения взбухли жилы на шее и на лбу, он порывисто поднялся. Государственный обвинитель Девдариани насилу усадил его. Председатель грыз ногти.
      - Я направил на него ружье, уставив дуло в живот, и взвел оба курка, - продолжал подсудимый. - Он схватился за ствол и стал вырывать ружье из моих рук. Я спустил курки... Выстрелов я не слышал. Я увидел лишь, как упала без чувств моя дочь и как хлынула кровь изо рта зятя. И увидел еще обезумевшие глаза внучки... Все происходящее казалось мне сном, и не было в тот миг человека на свете, кто бы сумел убедить меня в обратном.
      - Почему? - спросил председатель.
      - Дело в том, что ружье не было заряжено! - Подсудимый вздохнул глубоко и с облегчением, словно кто-то снял с его плеч непосильную ношу.
      Изумленный суд молчал.
      - Каи же это? - прошептал наконец председатель.
      - Ружье не было заряжено! За два дня до этого я собственными руками чистил его! Ружье не было заряжено! - твердо произнес подсудимый.
      - Кто же его зарядил?
      - Мой зять.
      - Кто вам это сказал?
      - Он сам. Перед смертью, лежа на моих руках, он сказал мне об этом глазами... Я понял. Никто другой не понял бы, но я понял!
      - Кто может подтвердить ваши слова?
      - Никто!
      - Дальше?
      - Дальше все происходило без моего участия... Я ничего больше не знаю.
      - У вас есть что добавить к сказанному?
      - Ничего.
      - Подумайте!
      - Мне нечего добавить к сказанному.
      Председатель пожал плечами и взглянул на государственного обвинителя. Тот недоуменно развел руками.
      - Может, вспомните какую-либо деталь? - настаивал председатель.
      - Какую деталь? - не понял подсудимый.
      - Деталь, обстоятельство, оправдывающее вас!
      - Нет таких обстоятельств.
      - В таком случае, - обратился председатель к пустому залу, позвольте предоставить слово государственному обвинителю, прокурору Девдариани. Прошу!
      Прокурор приступил к допросу подсудимого.
      - Подсудимый Саларидзе! Вы полагали, что ружье не заряжено? Так?
      - Так точно.
      - Объясните, зачем же в таком случае оно вам понадобилось?
      - Чтоб напугать зятя.
      - Вы были уверены, что можете незаряженным ружьем напугать зятя?
      - Нет, пустым ружьем его нельзя было напугать!
      - И все же вынесли ружье?
      - Он должен был подумать, что ружье заряжено.
      - Какое это для вас имело значение? Вы-то знали, что это не так?
      - Я был уверен, что он испугается и попросит прощения.
      - Но этого не случилось?
      - Нет.
      - А если б он извинился, вы простили бы ему оскорбления дочери и вас самих?
      - Простил бы в том случае, если б увидел его на коленях! - ответил Саларидзе после продолжительного молчания.
      - Саларидзе! Ваш зять не испугался ружья. Он пошел на вас. Следует ли из этого, что он был уверен в безопасности оружия, то есть знал, что ружье не заряжено?
      - Так точно!
      - Зачем же вы взвели курки? С какой целью? Ведь вы оба знали, были уверены, что ружье не выстрелит?
      - Я... Я предпринял последнюю попытку...
      - Саларидзе! Зять знал, что ружье для него не представляет никакой опасности... Оно не заряжено... Почему же он потребовал бросить его?
      - Не знаю.
      - Спуская курки, вы были уверены, что ружье не выстрелит?
      - Безусловно!
      - Зачем же вы спустили курки?
      - Механически...
      - Итак, вы знали, что выстрела не последует. Что вы намеревались предпринять дальше?
      - Не знаю...
      - Зять мог отнять у вас оружие? Как вы думаете?
      - Да.
      - Саларидзе! Допустим, вы бы знали, что ружье заряжено. Спустили бы вы тогда курки? Повторяю вопрос: если б вы знали, что в стволах ружья лежат патроны... произвели бы вы в таком случае выстрел?
      Саларидзе попросил воды. Отпив глоток и облизав пересохшие губы, он отрицательно покачал головой, но произнес:
      - Не знаю...
      - Саларидзе! Думали ли вы раньше, до этого случая, что вы способны убить?
      - По-моему, нет человека, кто бы не задумывался над этим!
      - И к какому вы приходили выводу?
      - Вывод не имеет значения, а факт налицо: мой зять мертв!
      - Нас интересует - это было умышленное или неумышленное убийство, проговорил про себя прокурор, а затем продолжал громко: - Саларидзе! Еще один вопрос: пользовался ваш зять ружьем?
      - Да, пользовался.
      - Не предупредил ли он вас в последнюю минуту, в самую последнюю секунду, что ружье заряжено?
      - Нет! Нет! - воскликнул Саларидзе. - Это он сказал потом, сказал глазами, понимаете?! Он умирал у меня на руках и сказал об этом мне, только мне! Мне сказали правду его глаза!
      Саларидзе закрыл лицо руками и застыл...
      - Уважаемый председатель! У меня больше вопросов нет.
      - Нет ли вопросов у уважаемых заседателей? - спросил председатель.
      Гулоян отрицательно покачал головой. Гоголадзе утвердительно кивнул.
      - Пожалуйста, прошу вас!
      - Подсудимый Саларидзе! Возвращался ли домой до того дня ваш зять в пьяном виде и в позднее время?
      - Да, такие случаи бывали.
      - В ваших показаниях есть такие слова: "Не было сомнения - он избивал мою дочь!" Не хотели ли вы сказать этим, что ваш зять бил жену и до этого случая?
      - Не знаю... Насчет избиения не знаю... Но за последнее время он часто пил, скандалил, дебоширил, вообще в пьяном виде вел себя отвратительно!
      - Уточните: часто пил, часто скандалил или часто бил?
      - Я уточняю: пил, скандалил, вел себя по-хамски! Что здесь непонятного!
      - Подсудимый Саларидзе! Вы напрасно нервничаете! Мы хотим установить облегчающие вашу вину обстоятельства, поэтому не обижайтесь, если мы задаем вопросы, даже незначительные! Все, что здесь делается, - в вашу же пользу! - объяснил заседатель Гоголадзе.
      - Благодарю вас! - нервозно ответил Саларидзе.
      - Вот именно, вы должны быть благодарны нам! А теперь скажите, что значит: "за последнее время"?
      - Не понял вас!
      - Вы заявили: "За последнее время он часто пил, скандалил..." Что вы подразумеваете под выражением "последнее время": год, два года, позавчера, вчера?
      - Год, примерно год, как это началось...
      - А что же с вашим зятем произошло год тому назад? Почему он вдруг стал пить и скандалить?
      - Не знаю!
      - В своих показаниях вы дважды произнесли "комната моей дочери и зятя". И вообще, вы называете сперва дочь, а потом зятя.
      - Да, это так.
      - Почему?
      - Потому что дочь - моя дочь, а комната эта ее, дочери, а он перебрался к нам после того, как стал ее мужем.
      - Так. Понятно.
      - Что значит - понятно! - взорвался Саларидзе. - А как, по-вашему, я должен называть комнату в моем доме - "комната зятя"?! Это, по-вашему, было бы правильнее?!
      - Было бы правильнее назвать так: "их комната".
      Саларидзе вздохнул.
      - Еще вопрос. Вы сказали государственному обвинителю, что крикнули зятю: "Убирайся Из моего дома!" Так?
      - Да, так!
      - Тем самым вы намекнули своему зятю на то, что он живет не в собственном, а в чужом, то есть в вашем, доме?
      - Это он знал без моих намеков!
      - Значит, в чужом доме, да?
      - Пока я жив, мой дом будет называться моим домом! А после моей смерти... - Саларидзе вдруг осекся, поняв, что сказал нечто глупое и ненужное... А заседатель, не дав ему опомниться, продолжал с видом победителя:
      - А не кажется ли вам, Саларидзе, что такая ваша позиция послужила причиной пьянства и хамского, как вы говорите, поведения вашего зятя?
      - Нет, не кажется! - упрямо ответил Саларидзе.
      - Что же в таком случае? Может, друзья?
      - Нет!
      - Женщины?
      - Нет!
      - Может, он завел любовницу?
      - Нет!
      - Перестал заботиться о семье?
      - Нет!
      - Что же тогда, что?
      - Деньги!
      - Что? - лицо Гоголадзе перекосилось от удивления.
      - Деньги!
      - Ничего не понимаю...
      - Год тому назад мой зять был отличным парнем, уважительным, спокойным, что называется, тише воды, ниже травы... Но вот однажды он вернулся домой навеселе, стал посреди комнаты с несколько смущенным, но вместе с тем победоносным видом и небрежно бросил на стол пачку двадцатипятирублевок.
      - Что это? - спросила дочь.
      - Моя доля! - ответил зять. Дочь унесла деньги в свою комнату.
      - Откуда это? - спросил я.
      - Из тигриного зада! Так он и ответил мне, уважаемый народный заседатель! - обернулся Саларидзе к Гоголадзе. Тот промолчал. - Вот с того дня и началось крушение нашей семьи... Спустя неделю зять выразил во время обеда недовольство, что за столом нет хашламы*. Потом он как-то заявил, что плевал на такую семью, где в подвале не сыщется хотя бы тонна вина, дюжина ящиков "Боржоми", две дюжины пльзенского пива да сотня сушеной воблы. В следующий раз, когда он снова принес деньги и я опять спросил откуда они, он по-прежнему сослался на тигриный зад и добавил, что я только напрасно занимаю свое место на работе и что вообще мое поколение не умеет жить.
      _______________
      * Х а ш л а м а - мясное блюдо.
      - Минуточку! - прервал подсудимого председатель. - А спрашивала ли ваша дочь у мужа, где и как он добывает деньги?
      - К несчастью, об этом жены мужей не спрашивают!
      - Дальше? - спросил председатель.
      - Я предостерег его, что в один прекрасный день он попадет за решетку и с него спросят за все. Он ответил на это, что все мы давно уже арестованы и отбываем наказание, только не чувствуем этого... Когда же я возразил, что отнюдь не отбываю никакого наказания и спокойно сплю, потому что не совершаю бесчестных поступков, он рассмеялся мне прямо в лицо.
      - Почему так?
      - "Давление сто восемьдесят на сто, острая стенокардия, отложение солей, бронхиальная астма, эмфизема! Я и твоя дочь с минуты на минуту ждем твоего конца! И это ты называешь спокойным сном?" - вот как он ответил мне... Затем вдруг обнаружил, что у моей дочери, оказывается, низкая талия, редкие зубы и некрасивый нос, что она, подобно своим подругам, сплетница и провинциалка и что читает она ночи напролет лишь для того, чтобы производить на людях впечатление умной, начитанной женщины... Ни я, ни моя дочь ни разу не напомнили ему, что в наш дом он явился в залатанных брюках, рваных туфлях и перелицованном пиджаке и что на работу, откуда он сейчас таскал эти проклятые деньги, он пошел в моих брюках.
      - У людей плохая память! - вставил председатель.
      - Наоборот, память у людей настолько хороша, что они не забывают забыть все, абсолютно все!
      - Оглядываться никто не любит. Люди боятся, как бы, оглянувшись, не провалиться в яму, - произнес прокурор.
      - Поэтому, прежде чем оглянуться, следует остановиться. Нельзя оглядываться и бежать вперед одновременно! Тем более если впереди яма, колодец, пропасть... Понятно? - спросил подсудимый.
      - Подсудимый Саларидзе! Вопросы здесь задаем мы! - напомнил председатель и сам же смутился.
      - О да, извиняюсь! - спохватился Саларидзе.
      - Продолжайте!
      Подсудимый задумался, припоминая, на чем он остановился, потом продолжал:
      - Однажды он с сожалением заметил, что моя дочь похожа на меня... Он деградировал с катастрофической быстротой... Приносил домой уйму продуктов, одежды, обуви. Только за полгода купил жене три шубы, десятки пар сапог, туфель, целую дюжину платьев, дорогие кольца, браслеты... Все это он приносил обычно пьяный и швырял прямо на пол. Я забеспокоился не на шутку. Но первой ему выразила свои опасения моя дочь. И вот тогда-то она и была впервые избита... Как-то ночью он изрезал все шубы и платья жены, изрубил все ее сапоги и туфли и ушел из дому... Спустя месяц заявился в сопровождении товарищей, плакал, каялся и принес крупную сумму денег... Дочь моя таяла на глазах. Она стала избегать меня, а когда мы встречались, старалась притворяться счастливой и беззаботной. В такие минуты мне хотелось плакать, хотелось умереть, потому что она была похожа на сумасшедшую, свыкшуюся со своим недугом и довольную своей судьбой... Это повторилось дважды - дважды он избивал ее... А я сидел в своей комнате уничтоженный, униженный, оскорбленный, поруганный, с оплеванной душой... Я не отпускал от себя внучку, старался оградить ее от страшной драмы, происходившей в нашем доме, но это было бесполезно... Ребенок понимал все, понимал больше, чем я, ибо он хотел знать все, что творилось там, в комнате матери и отца... Так длилось до того дня... В тот день он избил ее в третий и последний раз... Все кончилось... Больше я ничего не знаю... Подсудимый сел и не вставал до тех пор, пока ему не было предоставлено последнее слово.
      - Не желают ли уважаемый государственный обвинитель или уважаемые народные заседатели дополнить судебное разбирательство, а если желают, чем именно? - спросил председатель, не поднимая головы.
      - Нет!
      - Нет!
      - Нет!
      - В таком случае позвольте считать судебное следствие законченным и предоставить слово государственному обвинителю. Прошу! - обратился председатель к Девдариани.
      Девдариани встал.
      - Уважаемые товарищи! Уважаемый председатель суда! Уважаемые народные заседатели!
      В незапамятные времена, когда человечество находилось в стадии каннибализма, убийство человеком человека имело в глазах людей оправдание. Но теперь мы больше не едим человечину, и подобное деяние мне представляется совершенно непростительным и не подлежащим оправданию. На нынешней высокой ступени цивилизации, когда созданы комитеты и общества защиты прав не только человека, но и собак, кошек, мышек, рыб, птиц и даже, представьте себе, пресмыкающихся, убийцу человека с полным правом можно назвать каннибалом-людоедом! В доисторическую эпоху было известно не более трех орудий убийства - кулак, дубина, камень. Затем, с развитием цивилизации, произошла фантастическая эволюция и модернизация этих способов. Все, начиная с патефонной иголки и кончая водородной бомбой, стало служить этому, можно подумать, неотложному и необходимому делу убийству человека! На сегодняшний день существует столько способов убийства, сколько и людей на этой грешной земле, и среди них поистине парадоксальный способ, ставший предметом настоящего заседания, а именно убийство с помощью незаряженного ружья! - Прокурор обвел взглядом пустой зал, словно желая уловить реакцию присутствующих, но, встретив лишь удивленные глаза подсудимого, опустил голову и продолжал: - Было бы наивно надеяться, что электрический стул, виселица и пуля способны положить конец убийствам. Убийство - это такая категория насилия, против которой бессильна сама смерть! Что же касается случайного, неумышленного убийства, то оно так же неизбежно и вечно, как и естественная смерть. Поэтому мне кажется, что в отношении неумышленного, случайного убийцы общество должно ограничиваться порицанием, осуждением и другими аналогичными мерами нравственного воздействия, Но... увы! Не исключено, что человек научится выдавать умышленное убийство за убийство неумышленное! И этим не преминут воспользоваться, злоупотребить профессиональные убийцы! Это страшно!..