В августе 1940 года группа наблюдателей Алтайско го государственного заповедника возвратилась из оче редного обхода его территории. В этот раз основатель но проверили самый отдаленный участок – верховья реки Большой Абакан. Территория Алтайского заповедника в то время была огромной. Общая площадь его составляла более одного миллиона гектаров, и он был в числе четы рех крупнейших заповедников Советского Союза. В него входило правобережье Телецкого озера, правобережье его главного притока, реки Чулышман, и верховье реки Большой Абакан (приток Енисея). На всей этой территории сохранялась почти первобытная природа, и здесь, на большей ее части, рука человека ни к чему не прикасалась. Горы, тайга, сотни километров без жилья, и никаких дорог, за исключением таежных троп.
      Управление заповедника находилось (находится и сейчас) в поселке с красивым алтайским названием Яйлю. Поселок расположился на самом берегу Телецкого озера в долине небольшой говорливой речки Чеченек. Несколько выше поселка раскинулись широкие террасы, а дальше вековая тайга плотно подступила к этому необыкновенно живописному месту. Южнее поселка – простор Телецкого озера, а кругом – бесконечное нагромождение гор, поросших кедровой тайгой. Здесь, в этом поселке, мы жили в довоенные, военные и послевоенные годы. Мой отец, прекрасный знаток природы, возглавлял научный отдел, и вся информация о природе и деятельности заповедника сосредоточивалась в его руках.
      Охрану заповедника и наблюдение за природой осуществляли наблюдатели, в основном опытные таежники, следопыты, охотники. Среди них было немало бывших староверов, которые не очень-то придерживались старых правил и традиций, тем не менее они заметно отличались от обычных православных. Их староверы называли мирскими. По возвращении из очередного обхода наблюдатели сдавали официальный отчет обо всем, что видели и наблюдали в тайге, и почти всегда в первый же свободный вечер приходили к нам и подолгу засиживались, делясь впечатлениями. Беседы иногда затягивались до глубокой ночи. Меня увлекали рассказы таежников, и я всегда старался при любой возможности послушать все, о чем они говорят. Эти люди казались мне какими-то необыкновенными, от них веяло чем-то таинственным, и я, если позволяла обстановка, устраивался где-нибудь в уголке и молча слушал, стараясь не пропустить ни единого слова; мысленно путешествовал вместе с ними.
      В тот раз пришли все пятеро, кто был в этом многодневном обходе, во главе с начальником охраны заповедника Вячеславом Андреевичем Илличевским. Среди них был знаменитый охотникмедвежатник Данила Макарович Молоков. Этого человека знали многие жители таежных поселений в Горном Алтае и в Западных Саянах, где до коллективизации на отдаленных заимках и в небольших поселках в несколько дворов, проживало много семей. Этот человек особенно увлекал меня: к нему все прислушивались и говорили о нем с уважением. А спустя несколько лет, уже после войны, мы с ним сдружились и, работая вместе в заповеднике, провели многие десятки дней в тайге, охраняя его территорию и участвуя в различных экспедициях. Разговор сразу зашел о таежных людях, которых наблюдатели встретили в верховьях Бол. Абакана. Вот что они рассказывали.
      Двигаясь от Абаканского кордона заповедника вверх по долине реки Бол. Абакан, наблюдатели нашли прибитый течением реки к берегу плетешок – небольшую часть ограждения, сплетенного из прутьев ивы. Перегораживая часть протоки или полностью протоку, рыбаки стараются направить рыбу в то место, где установлена «морда» – ловушка, также сплетенная из прутьев ивы. Стало ясно, что выше по течению кто-то рыбачит, хотя они твердо знали, что никаких поселений человека там нет. Посовещавшись, приняли решение идти вверх по долине реки и там, где позволяет местность, разбиться на две группы и двигаться одновременно по обоим берегам, соблюдая осторожность. На второй день Д. Молоков увидел стоявшего на козлине бородатого человека, который с помощью деревянного крюка подгребал камни для укрепления ограждения. Наблюдатели остановились и стали внимательно следить за его действиями. Нужно было выяснить, один он или поблизости скрывается еще кто-нибудь.
      Долина горной реки Бол. Абакан выше кордона заповедника трудно проходима. Как дно долины, так и ее склоны покрывает дремучая тайга с преобладанием кедра. Крутые склоны долины изрезаны многочисленными притоками, везде выходы скал, каменные россыпи, в подлеске разнообразные кустарники, повсюду страшный бурелом. Поверженные ураганными ветрами или упавшие от других причин таежные гиганты создают неимоверный хаос, и для передвижения по этой местности нужны опыт и сноровка. В лесу травостой скудный, но на таежных еланях, как будто вырвавшись из цепких лап тайги, травянистые растения достигают огромных размеров. Дно долины сырое, и большие участки заболочены. Тайга вплотную подступила к обоим берегам и могла скрывать кого угодно.
      Присмотревшись, Данила Макарович воскликнул:
      – Да ведь это Лыков! Он с давних пор хорошо знал этого человека. Узнали его и другие. Все были удивлены, так как были уверены, что Лыковы, проживающие на верхней кержакской заимке, покинули эти места еще в 1934 году после разыгравшейся там трагедии. В верховьях Бол. Абакана, при впадении в него справа речки Каир-су, в двадцатых годах образовалось небольшое, в шесть дворов, старообрядческое поселение, которое получило официальное название Верхняя кержакская заимка. В поселке проживали Лыковы и их ближайшие родственники. Ниже о судьбе этого поселка расскажу подробнее.
      Убедившись, что он один, наблюдатели вышли из укрытия и с винтовками в руках стали осторожно подходить. Лыков, увлекшись работой, вначале не заметил, что к нему подходят люди, но вдруг резко повернул голову, каким-то образом почувствовал опасность и, увидев вооруженных людей, вначале замер, но затем сразу как-то обмяк, из рук его выпал крюк и поплыл по воде. Наблюдатели окликнули его, но он, не обращая на них никакого внимания, снял шапку и стал креститься, творя молитву. Подойдя вплотную к берегу, окликнули его и предложили выйти на берег. Лыков вышел и, упав на колени, стал класть земные поклоны, продолжая шептать молитву. Молоков подошел, взял Лыкова под руку и сказал:
      – Карп, вставай, худого не сделаем. Лыков, услышав свое имя, встрепенулся, поднялся на ноги, посмотрел на Молокова и, узнав его, произнес:
      – Данила, – потом, окинув всех взглядом испуганных глаз, трепетным голосом спросил: – Убивать будете? Его лицо было настолько бледное, что Молоков, рассказывая об этом, говорил:
      – В гроб кладут краше.
      Илличевский, пытаясь приобнять Лыкова, стал убеждать, что ничего плохого ему не сделают, но Карп Осипович шевельнул плечами, как бы желая освободиться от прикосновений, и никак не мог успокоиться. Он помнил, что пять лет тому назад люди, называвшие себя наблюдателями, в такой же точно черной одежде, в шлемах, не объясняя ничего, расстреливали их с братом, и что он чудом остался жив, поэтому поверить тому, что говорят, было сложно. В его глазах стоял ужас.
      Вячеслав Андреевич рассказывал, что ему никогда в жизни не приходилось видеть такого взгляда. В глазах Лыкова были и смертельный страх, и мольба, и ненависть. Видимо, он считал, что с ним поступят так же, как с его братом, и он мысленно прощался с белым светом. Постепенно успокоившись, Лыков вяло и не совсем разборчиво стал отвечать на вопросы. В основном его успокаивало присутствие Молокова, которого он знал с хорошей стороны.
      Наблюдатели тем временем развели костер и занялись обедом. Лыков в разговоре сообщил, что живут они здесь, однако показать где, категорически отказался. Илличевский и Молоков пытались убедить Лыкова показать, где они живут, заверяя, что ничего плохого не сделают, но Лыков, не переставая креститься, либо молчал, либо отказывался.
      После многочисленных попыток убедить Лыкова показать, где он обосновался на жительство, наблюдатели в ультимативной форме сказали, что если он им не покажет, где живет, то они вынуждены будут увести его с собой, мотивируя это тем, что Лыковы живут на территории государственного заповедника, где запрещены всякая охота и рыбная ловля. Лыков стоял, опустив голову, и что-то шептал, тело его временами вздрагивало, как будто кто-то невидимый наносил ему удары. После такого ультиматума, видимо, боясь, что семья ничего не узнает о его исчезновении, Лыков согласился:
      – Бог с вами, пойдемте, – произнес он и вновь стал осенять себя крестным знамением. Изба Лыковых стояла на террасе в нескольких десятках метров над уровнем реки в окружении тайги. Можно было пройти в непосредственной близости и ничего не заметить, так искусно она была спрятана среди крупных деревьев. Тропы от реки не было, ходили по каменной россыпи. Рядом, на большой елани, был огород. Когда Лыков в сопровождении наблюдателей появился у избы, жена его от испуга побледнела и упала, лишившись чувств; сынишка Савелий, сидевший рядом с ней, вскочил и мгновенно исчез в тайге; только пятилетняя дочка Наталья вначале ничего не делала, но страх передался и ей. Она, подбежав к матери, расплакалась, и, дергая ее за рукав, кричала:
      – Маменька, проснись, убежим! Стоило больших трудов восстановить спокойную обстановку. И только на следующий день, утром, начался деловой разговор. Лыкову объяснили, что убийство его брата – чистое недоразумение, что наказаны все, кто был причастен к этому делу; объяснили также, что такое заповедник, на территории которого он проживает, хотя Лыков об этом прекрасно знал. Словом, разговор состоялся, и теперь беседовали довольно спокойно. Насчет того, что виновных в убийстве брата наказали, наблюдатели покривили душой. Никто никого не наказывал, да и как наказывать, когда это событие было преподнесено как чуть ли не геройский поступок. Якобы наблюдатели вынуждены были стрелять, защищая себя. Ниже я расскажу подробнее, как все это происходило, а сейчас продолжим разговор.
      Вячеслав Андреевич, учитывая то обстоятельство, что Лыков прекрасно знает эти места, предложил ему поступить на работу наблюдателем на Абаканский кордон, расположенный на границе заповедника. После долгих и мучительных раздумий Карп Осипович принял решение и дал согласие поступить на службу в заповедник. На этом и порешили. Договорились, что осенью, когда уберут огород, Лыковы всей семьей переберутся на кордон. Вячеслав Андреевич пообещал пригнать на кордон корову и несколько овец из подсобного хозяйства заповедника, что, естественно, обрадовало Акулину Карповну, жену Лыкова. С этим и ушли наблюдатели. Карп Осипович проводил их до реки. Здесь еще немного постояли, поговорили. Прощаясь, Вячеслав Андреевич сказал, что рыбачить для нужд семьи разрешается сколько потребуется. Это вызвало у Карпа Осиповича улыбку, и он, крестясь, сказал:
      – Слава Богу. То, что Лыковы успокоились и поверили обещаниям наблюдателей – заслуга умного и рассудительного Вячеслава Андреевича и Молокова. Именно присутствие последнего, его таежное хладнокровие, мудрость принимаемых решений и умение спокойно, убедительно говорить дали такой поворот делу. Это событие широко обсуждалось у нас в поселке, тем более что среди жителей было немало тех, кто прекрасно знал этих людей и даже находился в родственных связях с ними. Директор заповедника Журавлев одобрил действия начальника охраны по приглашению Лыкова на работу. Было принято решение в следующем, 1941 году, как только сойдет снег на перевалах, перегнать скот и перевезти кое-какое имущество для их семьи.
      Кордон заповедника, куда предстояло переехать Лыковым, располагался на сравнительно невысоком левом берегу реки Бол. Абакан, несколько выше впадения в него реки Конуй. Абакан здесь течет в одном русле, и древняя тайга подступает к самой воде. Место живописное, хотя и суровое. Небольшая елань как частоколом окружена вековым кедрачом. Сразу за кордоном – небольшое пойменное озерко.
      На усадьбе былли прекрасный двухквартирный дом, небольшая однокомнатная изба, баня и хороший амбар. Поблизости в тайнике хранился запас продовольствия. По реке мимо кордона невозможно было проплыть незамеченным. Ширина реки около двадцати метров, и даже сидя у окна, можно хорошо просматривать всю ее поверхность. На противоположном берегу, несколько ниже по течению, видна долина правого притока Бол. Абакана – реки Бедуй, по которой граница заповедника уходила в его верховья на Шапшальский хребет. Места богатые. В урожайные годы здесь можно было собирать тысячи тонн кедрового ореха; в реке и по ее притокам было полно рыбы. Хорошие места для содержания пасек. Примерно в трех километрах от кордона, в долине реки Бедуй, на его левом склоне бьет из-под земли горячий ключ с постоянной температурой 38,8. Источник носит название Аржан-су, что в переводе с тюркского означает «целебная вода». С древних времен охотники знали этот источник и его целебные свойства. А на вопросы, каким образом они распознали эти свойства источника, таежники охотно рассказывали легенду, в которой говорилось, что однажды в морозную зиму охотник выследил марала и, подойдя на близкое расстояние, выстрелил, но неудачно – пуля перебила только ногу животного. Марал на трех ногах скрылся в тайге. Охотник стал преследовать его, удивляясь, что марал устремился по прямой линии в определенном направлении. Вскоре на небольшой террасе показались густые клубы пара. Марал, не останавливаясь, вскочил в пар и через несколько мгновений выскочил с противоположной стороны на всех четырех ногах. Охотник не стал его стрелять, поняв, что марал таким образом показал ему целебный источник.
      Сюда съезжались больные люди из соседних мест Алтая и Саян в надежде излечиться от самых разнообразных недугов. Но никто никогда не пытался хоть как-то облагородить это место, создать хотя бы примитивные условия для того, чтобы, прибыв сюда, можно было где-то приютиться. Староверы же, поселившись в этих местах, обратили внимание на источник и, убедившись в его целебности, срубили здесь дом, оборудовали ванны и стали собирать небольшую плату за предоставленные теплый ночлег и лечение. Кстати, лечение заключалось в принятии ванн – кто сколько пожелает, при этом ничуть не задумывались о последствиях.
      Но это было раньше, теперь ключ находился на территории заповедника, и посещение его строго регламентировалось. Надо сказать, что руководство заповедника не запрещало местным жителям посещать ключ, разрешалось также пасти лошадей, на которых приезжали больные на лечение, и рубить сушняк для костров. Наблюдатели же контролировали соблюдение установленных правил. Лыков эти места знал великолепно. Каждая гора, каждая долина, особенности климата и, конечно, тайга, словом, все, что касалось этих диких, суровых, но в то же время богатых мест, было знакомо до тонкостей и дорого его сердцу. Начиная от кордона, вниз по реке долина Абакана значительно расширяется, река успокаивается и на протяжении нескольких десятков километров течет спокойно без перекатов; местами настолько тихо, что создается впечатление, что это не река, а гладь озера. А дальше долина вновь превращается в узкую теснину, а река в бурный поток.
      Вот здесь, в этих условиях, предстояло Лыковым остановиться на постоянное жительство. Фактически в тех местах, где проживал Карп Осипович с рождения, и охранять эти места от всего, что может помешать нормальной жизни природы. Кордон был связан с управлением заповедника в поселке Яйлю одной тропой, по которой можно было проезжать только на верховых лошадях, поэтому все доставлялось сюда вьючным путем. Зимой никаких путей, кроме лыж, не существовало. Расстояние между усадьбой заповедника и кордоном – 60–65 км.

      В сентябре на кордон с очередным объездом наблюда телей приехал на дежурство и лечение Парфентий Фили монович Казанин. Умный, степенный старовер, типич ный представитель русского крестьянства. Он уже знал, что Лыков должен осенью перевезти семью на кордон, и решил попутно помочь ему устроиться на новом месте.
      Казанин находился в родственных связях с Лыковыми.
      Его племянница была женой родного брата Карпа Осиповича – Евдокима. Одновременно завезли на кордон муку, соль, сахар и другие продукты для пополнения продовольственного запаса и для семьи Лыковых. Казанин остался на кордоне один и стал ждать прибытия Лыковых. Было оговорено, что за ним наблюдатели придут уже на лыжах. Ему оставили собаку, чистокровную лайку по кличке Товарищ.
      Лыков появился, как и ожидалось, в конце сентября. Он приплыл поздно вечером на лодке, нагруженной картофелем. На следующий день картофель перенесли и ссыпали в погреб. Казанин показал Лыкову усадьбу, место, где хранились продукты. Вечером подтопили баньку, попарились, и эти два единоверца, пережившие уже в жизни многое, что называется лихолетьем, проговорили до глубокой ночи. На глазах этих людей рушилось все, что касалось вольной, не зависящей ни от кого жизни. Позднее Казанин рассказывал, что Карп Осипович, истосковавшийся по общению с людьми, расспрашивал обо всем, что творилось в миру, но больше всего интересовался, притесняют ли власти мужиков. Договорились при отплытии Лыкова с кордона, что дней через пять-шесть он снова спустится с овощами. Казанин сказал ему, что продуктов завезли порядочно, и он может взять домой, сколько надо, но Лыков от всего отказался и взял только соль.
      Вскоре погода испортилась, подул холодный ветер, начались дожди, слякоть. Лыкова не было. Не появился он и тогда, когда погода менялась и наступали короткие просветы в ненастье. А с наступлением зимы, когда Абакан сковало льдом и повалил снег, Казанин понял, что теперь до весны Лыков не появится. Парфентий Филимонович оказался в затруднительном положении. Кругом молчаливая тайга, зима, и он один в окружении гор, заваленных снегом. А в управлении заповедника были спокойны, думая, что он не один, и поэтому не волновались.
      В ноябре внезапно исчезла собака. Поздно вечером в темноте она подавала голос, а утром ее не оказалось. Снега было еще сравнительно немного, но в ту ночь, перед утром, пошел обильный снегопад, и обнаружить какие-либо следы собаки Казанин не смог. Было непонятно, ушла ли она или погибла где-то рядом. Теперь вся надежда оставалась только на себя. Надо было сидеть и ждать. Одному уходить нельзя – возраст, больная нога, десятки километров горной тайги и перевал. Да и на лыжах практически не хаживал изза поврежденной в молодости ноги.
      Собака появилась у нас в поселке, как потом выяснилось, спустя дней пять, как ушла с кордона. Была она исхудавшая, сильно хромала на переднюю ногу, где была кровоточащая рана, и вообще была какая-то измятая. Как лайка прошла эти 65 километров по тайге, по уже глубокому и рыхлому снегу, да еще через перевал Абаканского хребта, сказать трудно. Судя по ране, пришлось ей в схватке с кемто отстаивать свое право на жизнь.
      Руководство заповедника поначалу особенно не забеспокоилось, зная, что собака не Казанина, и, видимо, ей надоело, и она ушла домой в Яйлю. Тем более все были уверены, что Казанин не один.
      Но, несмотря на это, казалось, логическое рассуждение, было принято решение идти.
      Ноябрь, декабрь – самое тяжелое время в горах для ходьбы на лыжах. Снегу много и он еще не слежался, и провал лыж доходит до 30–35 сантиметров. В такое время никто в горах не ходит. А идти надо. Через два дня отряд, в составе которого был сын Казанина, Харлампий, наблюдатели Данила Молоков, Николай Будуев, препаратор музея заповедника Ефим Калашников, начальник охраны Илличевский, выбрав кратчайший путь, ушел на Абакан. Возглавил отряд зав. научным отделом Г. Дулькейт.
      На четвертый день поздно вечером, в полной темноте участники похода вышли из мрака тайги прямо к кордону и, увидев огонек в окне избы, облегченно вздохнули. Услышав голоса, Казанин выскочил из жарко натопленной избы и в свете, падающим из окна, увидел людей в покрытой снегом одежде. К радости всех, Казанин был жив, здоров и беспредельно обрадован приходом людей.
      Несмотря на страшную усталость, участники перехода держались бодро, все стали снимать лыжи, котомки, стряхивать снег с шапок и одежды, не переставая громко расспрашивать о здоровье, о житьебытье и, естественно, о Лыкове, которого также предполагали увидеть здесь. Из рассказа Казанина стало ясно, что Лыков, видимо, не управился с переездом, а холодная и дождливая погода не позволила перевезти картофель, предназначенный для посадки на следующий год. Решено было отдохнуть два-три дня, сходить на горячий ключ и половить в Абакане рыбу. После плотного ужина и горячего чая повалились все кто куда и вмиг заснули богатырским сном.
      Это было время, когда сибирские реки не были скованы плотинами; когда не рубили кедры, и не было такого варварского сплава леса по рекам; когда огромные косяки рыбы свободно чувствовали себя в родной стихии, определенной природой. Енисей и все его притоки, пойменные озера, старицы буквально кишели рыбой. При правильном ведении рыбного хозяйства он мог бы кормить рыбой всю Сибирь. Верховья Абакана – большого притока Енисея – круглый год изобиловали рыбой, и рыбалка здесь доставляла огромное удовольствие.
      Спали долго. Днем совершили выход до Горячего ключа, где искупались. Зимой вода кажется горячее, и купание доставляет необыкновенное наслаждение, если не считать того, что после купания приходится выскакивать на мороз и надевать холодную одежду. Не пожелавшие идти на ключ за это время продолбили во льду лунки и поставили несколько сеток под лед.
      На следующий день, утром, проверять сети пошли все. Улов оказался более чем приличный: небольшой таймень, несколько ускучей, три сига, шесть хариусов и два налима. Не успели подойти к избе с пойманной рыбой, как обратили внимание на идущего на лыжах по заснеженному льду бородатого человека. Это был Лыков. Подойдя ближе, он в нерешительности остановился. Парфентий Филимонович окликнул его, и только после этого Лыков не спеша подошел, снял шапку, перекрестился и, поклонившись, поздоровался со всеми, не подавая руки. Так произошла очередная встреча Лыкова с людьми из «мира».
      Забегая вперед, надо сказать, что это была последняя встреча Лыкова с людьми в непринужденной, без всяких подозрений, обстановке. Лыкова пригласили в избу, где начались разговоры. Беседа шла очень оживленно. Всех интересовал и сам Лыков, и его семья, условия проживания, поэтому была масса вопросов к нему, да и Лыкова интересовало многое. Надо сказать, что тогда Лыков не представлял какой-то диковинки, и говорили с ним, как говорили бы с любым человеком, с которым не виделись несколько лет.
      Свой приход Лыков объяснил необходимостью сообщить, что из-за погодных условий не удалось перебраться, и обещал уже в апреле спуститься на кордон, посадить огород и после этого перевезти семью. Лыкову теперь уже официально сказали, что вопрос о его приеме на работу решен. Ему показали усадьбу, подробно объяснили его права и обязанности и подтвердили, что в начале лета пригонят корову и несколько овец. В беседах оговорили многое, связанное с переездом и устройством на новом месте.
      Несколько раз начинали разговор с предложением перебраться в поселок Яйлю, ближе к школе, однако Лыков, родившийся в этой прекрасной горной тайге и всю жизнь проживший вольной жизнью, деликатно отклонял подобные предложения, ссылаясь на разные причины, в общем-то не особо значимые. Немаловажной причиной было также и то, что здесь, в тайге, похоронены и спят вечным сном его родители, братья, сестры и другие близкие родственники. События не столь давних времен, конечно, тоже настораживали его. Вечером подтопили баню, на следующий день проводили Лыкова и стали собираться в обратный путь.
      В течение всей зимы наблюдатели трижды посещали кордон с целью дежурства и обхода территории, но нигде никаких следов человека больше не встретили.
      Весной 1941 года, как только появилась возможность, наблюдатели прибыли на Абаканский кордон, но никаких следов Лыкова также не обнаружили. Все было нетронуто, хотя Лыкову разрешалось брать продукты и пользоваться инвентарем. Судя по всему, он здесь больше не был. Оставшиеся на дежурство наблюдатели так и не дождались его прихода. Об этом сообщили дирекции; все терялись в догадках. Было решено после спада коренной воды посетить Лыковых и выяснить причину его исчезновения.
      Лыков не появился и к середине июня, когда все сроки посадки огородов давно миновали; значит, что-то изменилось. Что послужило причиной того, что он передумал выходить, что могло его отпугнуть, сейчас сказать трудно. Возможно, он с самого начала в душе не мог принять твердого решения и колебался, поэтому в его разговорах всегда чувствовалась нерешительность и создавалось впечатление, что чего-то он не договаривает. Но Илличевский, например, говорил, что пройдет время, и все встанет на свои места, главное, нам, т. е. администрации заповедника, и вниманием окружить, и не допускать ничего того, что могло бы послужить для Лыкова разочарованием.

      Но судьба распорядилась иначе. Начавшаяся 22 июня война перепутала все планы, все добрые замыслы. Лыков мгновенно перестал быть фигурой, о которой думали, за которую переживали. Было уже, казалось, не до него, тем не менее недавно назначенный новый директор заповед ника Осиевский пытался организовать выезд к Лыкову с целью помочь ему переехать и устроиться на кордоне.
      Однако мобилизация на фронт была массовая, так что посылать было некого. Конный нарочный, добравшийся до Абаканского кордона, снял дежурных; все, что было возможно, прибрали, спрятали и в срочном порядке покинули кордон. Началось суровое время.
      К концу лета 1941 года сотрудники НКВД взяли на учет все одинокие заимки, стоящие вдали от населенных пунктов, и установили строгий контроль за всеми, кто там проживал. Это делалось с целью исключить места, где бы могли скрываться те, кто дезертировал из армии или отлынивал от призыва. Естественно, обратили пристальное внимание на район Телецкого озера и в особенности на заповедник, как наиболее отдаленный и глухой, где было до десятка кордонов, причем в таких местах, куда по тем временам попасть было довольно сложно. Кроме кордонов заповедника на левом берегу озера были одинокие поселения и два небольших поселка, в которых жили, как в то время говорили, единоличники, а в северной его части, в десятке километров от берега высоко в горах находился золотой прииск. Берега озера, долины его притоков и все окружающие озеро горы покрыты дремучей темнохвойной тайгой, в которой скрываться можно было годами, и никто бы не знал, поэтому эта часть области была под пристальным вниманием органов государственной безопасности.
      По Телецкому озеру в те годы курсировал единственный пароходик, принадлежавший заповеднику. Тихоходный, немного шумный и заметный на большом расстоянии. Топливом для него служили обычные дрова, поэтому на пароходе были ручные пилы и топоры. И если не хватало топлива, причаливали в любом месте, пилили плавник и плыли дальше. Из трубы валил дым, а в то время, когда кочегар шуровал в топке, сноп икр поднимался высоко в небо, и в ночное время он был особенно виден. Но регулярных рейсов не существовало. Больше никаких моторных посудин не было и, в случае какихлибо поломок у парохода, связь по озеру сводилась к нулю. Только весельные лодки, вот и вся связь. По берегу ни троп, ни дорог, только в северной части таежная тропа по горам правого берега шла примерно 28 километров от села Артыбаш до поселка Яйлю.
      При обсуждении вопроса о кордонах заповедника, глухих местах, где в таежных избушках могли находить пристанище дезертиры, вновь заговорили о Лыковых. Сотрудники НКВД посчитали подозрительным, что он вдруг исчез, и стали настаивать на его выселении из тайги любыми средствами. Возражать было бесполезно, а по военному времени и опасно, хотя дирекция заповедника была уверена, что Лыков в силу своих религиозных убеждений никого не примет и не предоставит никому убежища. Однако возраст Лыкова был призывной, и он обязан был, по существующему закону, принять участие в защите Родины. Это было, разумеется, законное требование, которое должны были ему предъявить и мобилизовать в действующую армию.
      Выполняя указ о ликвидации отдаленных заимок, руководство области решило сформировать отряд из пограничников и сотрудников НКВД с целью совершить рейд и проверить огромную таежную часть заповедника на предмет того, не скрывается ли кто в глухих местах и найти Лыковых, вывести их из тайги, хотят они того или нет. К выходу в поход отряд готовился в поселке Яйлю, и вся подготовительная работа проводилась под непосредственным руководством Д. Молокова, которого администрация назначила проводником; помогал ему в подготовке его сын Перфилий.
      В ясный день конца августа отряд вышел в путь. Им предстояло по таежной тропе добраться до кордона заповедника, перевалив Абаканский хребет, где сделать остановку. Отсюда совершили выезды до поселка Тиши с целью навести подробные справки обо всех, кто здесь проживает, о том, не приходилось ли им видеть в этих местах кого-либо из незнакомых людей. Подробно расспрашивали обо всех, в том числе о Лыковых. Жители поселка говорили, что Лыковых уже давно никто не видел, и, как они думают, они ушли на реку Лебедь. Однако один из жителей Тиши уверенно сказал, что Лыков, как он считает, никуда не уходил и проживает по-прежнему где-то в верховьях Абакана. Но речь шла не только о Лыковых – его местонахождение знали точно – но и о других семьях, которые, видимо, вызывали подозрения.
      После кратковременной остановки на кордоне двинулись дальше и вступили в наиболее сложный для продвижения район. Из разговоров вечерами у костра, из многочисленных расспросов Молоков понял, что с Лыковыми особенно церемониться никто не собирается. Ему по-человечески было жаль их. Он прекрасно понимал, что та обстановка, какая сложилась в стране, да еще в период войны, ничего хорошего Лыкову не сулит. Начальник похода сказал Молокову, что если они его найдут, то дадут ему несколько суток на переезд в какой-нибудь поселок, по его усмотрению, и пусть попробует не выполнить. Но забирать его и уводить с собой никто не собирался. Позднее Данила Макарович, рассказывая нам о том походе, говорил:
      – Могли и порешить его там в тайге. Однако в этот раз Лыкову помог, как говорят в народе, его величество случай. Мелькавший среди деревьев отряд военных Лыков заметил на сравнительно большом расстоянии, мгновенно скрылся в прибрежных зарослях и стал наблюдать. В этом месте река делала довольно спокойный поворот, что и позволило Лыкову увидеть отряд на приличном расстоянии и какое-то время наблюдать за его действиями. В этот день он рыбачил примерно в двух километрах от дома ниже по течению реки и незадолго до появления отряда собрался идти домой, так как шло дело к вечеру. К счастью Лыкова, отряд остановился и стал устраиваться на ночлег. Убедившись, что они дальше не пойдут, он поспешил домой.
      Карп Осипович не знал, что это за отряд, куда идут и с какой целью, но усмотрел в этом недоброе. Понимая, что они могут знать, где они живут, и вряд ли пройдут мимо его жилища, он принял решение увести семью и временно скрыться. Обдумывая создавшееся положение, Лыков понимал, что в его распоряжении только ночь, немного утра. За это время успели сделать многое. Кое-что спрятали и, прихватив необходимое, всей семьей ушли в глухой распадок, где укрылись в сухой пещере.
      Встреча Молокова с Лыковым состоялась через день в то время, когда Молоков гнал ушедших за ночь лошадей. Внимательно следивший за всем происходящим Лыков увидел и узнал Молокова и, убедившись, что тот один, окликнул его. Разговор шел недолго, но за это время Молоков успел подробно рассказать, к великому удивлению Лыкова, о начавшейся войне с «германцем», о постановлении по ликвидации отдельных заимок и о возможном блуждании по тайге дезертиров. Сказал также, что остановились они рядом с его домиком, на что Лыков ответил, что он видел, как они расседлывали лошадей. Молоков посоветовал Лыкову после ухода отряда уйти из тайги и поселиться либо в поселке Тиши, где он вырос, либо в любом другом таежном поселке, которых в то время было много. Молоков предупредил, что если он будет скрываться, то рано или поздно его найдут, и тогда спастись будет практически невозможно. Особо обратил внимание на то, что во время войны особенно не церемонятся с теми, кто не выполняет указаний военного времени. Лыков внимательно слушал его, согласно кивал головой, приговаривая: «едак, едак». Молоков также сообщил, что пробудут они здесь один день и уйдут вверх по Абакану. На том и расстались. И до следующей встречи с людьми пройдет ровно пять лет.
      Отряд ушел, а Лыковы вновь остались один на один с тайгой, с суровыми горами. И если раньше было какое-то относительное спокойствие, то сейчас тревога и страх прочно охватили взрослых Лыковых, и избавиться от этих хватающих за сердце чувств было невозможно. И в который уже раз они рассуждали, что делать? Как быть? Они понимали, что с каждым подобным случаем ухода от людей положение для них становится более угрожающим. Ладно, в этот раз Бог дал, вовремя заметили, да и Молоков помог укрыться.
      Прекрасно понимая, что в этом случае для главы семьи удалось избежать верной гибели, а, может быть, и для всего семейства, Лыковы принимают решение уходить. И вновь в бега – дальше, дальше в тайгу, в «пустынь», чтоб ни одна душа не ведала, куда ушли, где обосновались.
      Справедливости ради следует сказать, что жена Лыкова Акулина Карловна, в девичестве Дайбова, не всегда и не во всем разделяла точку зрения главы семьи и в разговорах всегда предлагала уйти в Тиши. Больше всего ей хотелось перебраться в благодатные места на реку Бию, в родное село Дайбово, где родилась в 1905 году в зажиточной семье Карпа Дайбова. Это село основал в 1828 году ее прапрадед Никифор Дайбов, по фамилии которого и получило оно название. Но со стороны мужа Акулина Карловна всегда получала категорическое «нет», и доводом к этому было:
      – Сгинем, вон сколь людей загубили, за что? Евдокима убили и нас изведут! И трудно было с этим не согласиться. Великолепно зная эти места, Лыков решает уйти в самое верховье реки, при впадении в нее слева реки Еринат. Кругом горы, скалы и три глубоких ущелья, из которых вырываются горные реки, образуя реку Бол. Абакан.
      Там, где решили обосноваться, дно долины сравнительно широкое; с небольшого прилавка хорошо видно, что с трех сторон, полукругом, склоны гор – сплошные скалы, а если посмотреть вверх по реке Еринат, видна в скалах узкая щель, «щеки» которой абсолютно отвесны. Из этих ворот вырывается из объятий ущелья грохочущий Еринат и, пошумев по каменному руслу, вливается в Абакан. Дальше пути нет, идти некуда. Сюда и ушли. И опять растворились в необъятных просторах суровой тайги Западных Саян.

      Так кто же такие Лыковы, откуда они появились в этой дремучей, глухой тайге, и почему о них так много говорилось? Мы постараемся в какой-то степени про следить жизненный путь этих людей до того времени, когда вновь, теперь уже в наше время, о них заговорили.
      Надо сказать, что Лыковы ничем не выделялись из тех, кто свято хранил старый уклад жизни, кто твердо был ве рен старой вере. Трудолюбивы, как все русские крестья не. Посевами зерновых культур, выращиванием овощей, переработкой урожая с помощью мельниц, крупорушек, уходом за скотом, лошадьми, содержанием пасек – всем этим владели в совершенстве. Память их надежно хранила все, что требовалось делать в домашнем хозяйстве. Эти навыки передавались из поколения в поколение.
      Судьба Лыковых трагична. Целая цепь обстоятельств сложилась так, что глава семьи Карп Осипович Лыков, на глазах которого безнаказанно убили брата, когда насильственно сгоняли в артели, когда беспричинные аресты безвинных людей буквально поразили великую Россию, принял решение уйти в «пустынь», тем самым пытаясь спасти жену, детей от верной, как он считал, гибели.
      Здесь я хочу, перед тем как приступить к более подробному рассказу о судьбе семьи Лыковых, еще раз сделать отступление. Для того чтобы в самых общих чертах объяснить всю трагедию русского крестьянства, необходимо совершить экскурс в далекий XYII век.
      Когда Россия была потрясена церковными реформами, на века разделившими русских людей на почве, в общем-то, казалось бы, незначительных изменений в обрядах служения Богу. Это было великое потрясение. Реформы не оставили равнодушными никого. Большая часть населения России со временем согласилась и покорилась реформам, а непокорные, не принявшие нововведений, спасаясь от жестокого насилия, кинулись в бега в места глухие, незаселенные – как они сами говорили, в «пустынь».
      Лыковы – одна из древнейших фамилий на Руси. Происхождение ее объясняется довольно просто. Лыко – это сырье, одно из основных в крестьянском хозяйстве, известное еще с глубокой древности. Это внутренняя часть коры молодых лиственных деревьев, преимущественно липы. Из лыка плели различные предметы домашнего обихода: короба, корзины и широко известные лапти. Практически все крестьяне носили эту простую и в какой-то мере удобную обувь. Нетрудно догадаться, что большие мастера заготовки лыка и плетения рано или поздно получали прозвища, которые со временем превращались в фамилии. И фамилия Лыков была широко распространена на Руси.
      Особенно известной стала эта фамилия после того, как князь Б.М. Лыков в числе семерых известных в России бояр в 1610 году образовал правительство «Седьмочисленные бояре» и совершил акт измены, тайно впустив в Москву польские войска. Однако говорить о каких-то родственных связях с Лыковыми, о которых идет речь, я не собираюсь, хотя бы потому, что это невозможно. Лыковых много.
      Спустя сорок с лишним лет, в 1653 году, патриарх Никон, с согласия царя Алексея Михайловича, приступил к проведению церковных реформ, которые потрясли всю Россию. Эхо этих реформ откликалось веками. Реформы заключались в исправлении ошибок, допущенных при перепечатывании книг; двуперстие заменялось троеперстием; «аллилуйя» стали произносить не дважды, а трижды, и земные поклоны заменились поясными. Вот, казалось бы, в основном и все с точки зрения рядового обывателя. Но сейчас, спустя столетия, в результате исследования и тщательного изучения становится ясным, что надобности в таких реформах не было. Иноземные переводчики, привлеченные Никоном к исправлению допущенных ошибок, практически не исправили погрешности в текстах, а существенно исказили их, что вызвало бурю негодования и привело к вековой вражде.
      Мы не собираемся вникать в тонкости этих реформ – это бесполезно, да и что дадут наши с вами рассуждения? Сейчас другое время, и приходится только сожалеть, что в результате этих реформ Россия потеряла многое в своем, в первую очередь, культурном развитии. Но справедливости ради следует сказать, что реформы были направлены не против православной веры, а на изменение некоторых обрядов.
      Несколько членов существовавшего тогда кружка «Ревнителей благочестия» выступило против реформ. Протопоп Аввакум, известный впоследствии вождь старообрядчества, и некоторые другие считали, что именно русская православная церковь сохранила «древнее благочестие», поэтому твердо выступили против реформ. Все их попытки переубедить патриарха Никона не возымели действия. Протопоп Аввакум и Даниил, письменно обратясь даже к царю, пытались сохранить двуперстие и земные поклоны, но ничего из этого не вышло.
      Постепенно разногласия приняли довольно резкие формы. Сторонники старой веры начали подвергаться жестоким преследованиям, и наступил так называемый раскол. А Церковный собор 16661667 годов предал старообрядцев анафеме как еретиков. После этого собора наступило страшное время. Запылали костры сжигания и самосожжения целых семей, включая младенцев, и в очередной раз многострадальная русская земля была обильно полита кровью.
      Среди людей, которые выступили против реформ и остались верны старой вере, было немало очень богатых и влиятельных бояр, которые даже под страхом смерти и лишений не отреклись от старой веры и пошли на эшафот, показывая двуперстие. Такой была известная боярыня Ф.П. Морозова, ее родная сестра Е.П. Урусова и жена полковника стрелецкого войска М.Г. Данилова. Все трое за «противление» царю, патриарху и преданность старой вере были арестованы, закованы в железо и увезены в город Боровск, где приняли мучительную смерть. Они были заморены голодом в подземелье.
      Это событие не могло остаться без внимания, и их гибель явилась темой для создания различных повествований и картин. Протопоп Аввакум написал на смерть этих уверенных в своей правоте женщин, как говорили современники, «прочувственное» – «О трех исповедницах слово плачевное», а значительно позже, в 1887 году, выдающийся сибирский художник В.И. Суриков создал бессмертное полотно «Боярыня Морозова», благодаря которому о ней узнал весь мир. Говорят, когда показали эту картину Лыкову, он долго молча и внимательно разглядывал ее, потом, тяжело вздохнув, сказал:
      – На муки везут. И действительно, на муки. Много мук выпало на долю русского народа, в основном от власти, людьми поставленной. О страшных жестокостях, о гибели людей писал Аввакум в своих письмах со свойственной ему прямотой: «А по Волге той живущих во градах и селах и в деревеньках тысяща тысящами положено под меч, не хотящих принять печати антихристовой».
      Аввакум выступал против пьянства, обмана, разврата, он являлся выдающимся писателем того времени. Его главное произведение «Житие» можно отнести к числу выдающихся автобиографических произведений.
      После гибели протопопа и его сподвижников – они были сожжены в 1682 году по указу царя – старообрядцы потеряли своего идейного предводителя, и официальная борьба, можно сказать, практически закончилась, сторонники старой веры оказались предоставленными сами себе. И только тогда, когда вспыхивали крестьянские волнения, где выдвигались лозунги в защиту старой веры, раскольники шли под эти знамена в надежде вывести народ православный из «царства антихристова».
      То, что протопоп Аввакум принял мученическую смерть, знали все, но как и при каких обстоятельствах, знали немногие, и со временем о его гибели стали в народе бытовать различные легенды, одна страшнее другой. Одни уверяли, что его четвертовали, другие говорили, что повесили, и т. д.
      Как-то еще в молодости мне пришлось ночевать в тайге с одним старичком, умным, степенным старовером по фамилии Саночкин. Мы были вдвоем. Ночь была тихой, теплой, и мы сидели у костра очень долго: вокруг нас в свете костра видны были столетние кедры и пихты. Говорили о многом. Саночкин, узнав, что я не курю, долго хвалил меня и по-своему объяснял вред этой дурной привычки. Староверов я уже знал хорошо. Мы жили в одном поселке, вместе росли, дружили, учились, работали, но о протопопе Аввакуме я в то время почти ничего не знал. И когда я спросил его о нем, Саночкин поведал мне, что Аввакума погубили за веру. И вот его рассказ о его гибели.
      «...Сперва ослепили его, а после вывели в лютый мороз на берег реки и приказали раздеться и разуться. А в трех саженях от берега была выдолблена прорубь шириной две сажени. Когда он остался нагой, его поставили спиной к реке и приказали идти взад пятки. Он пошел, не зная о проруби, и, дойдя до нее, упал в реку». Саночкин перекрестился и прошептал:
      – Вечная память мученику. Спустя три года после гибели протопопа Аввакума, в 1685 году, появился страшный по своей сути указ царевны Софьи, состоявший из «12 статей о раскольниках». Это был один из самых жестоких законов в Российской империи. В одной из статей говорилось, что если «особо опасные» раскольники присоединятся к господствующей церкви, исповедаются и примут причастие от официального священника, то все равно их надо «казнить смертию без всякого милосердия». Причем казнить через сожжение. И так по всем статьям. Естественно, после такого указа никакого выхода не оставалось, как бросать насиженные места и уходить куда глаза глядят.
      Страшное время. Понимая безысходность своего положения, обратились раскольники в бегство. Спасаясь от физического уничтожения, массы людей бросали обжитые места и, забрав самое необходимое, уходили в глухомань, где собирались общинами, основывая небольшие поселения.
      Это была первая на Руси огромная по своим масштабам вынужденная миграция русских людей. Причем не всегда люди знали, куда уходят – лишь бы только уйти туда, где нет насилия и преследования. Так появились поселения в лесных дебрях по реке Керженец, так называемые керженские скиты, по названию которой жители этих скитов, получили позднее прозвище кержаки, сохранившееся до наших дней.
      Часть раскольников ушла за пределы России: в Польшу, Турцию, Австрию, Швецию и другие страны. Кто-то ушел в дебри Уральских гор, а значительная часть, перевалив Каменный пояс, ушла в Сибирь и стала селиться по долинам рек Тобол, Туры, Талды, Ишим, Иртыш. Все это левобережье реки Оби почти сразу за «Камнем», как в простонародье называли Уральский хребет. Другая часть, преодолев просторы степей, тайги и переправы через великие реки, ушла в глубь Сибири и стала оседать на огромных просторах АлтаеСаянской горно-таежной системы. И на всем протяжении пути гибли люди от голода, болезней, на переправах через реки, и кресты на их могилах обозначали их тяжкий скорбный путь.
      Уходили раскольники в бега в основном небольшими группами в несколько семей. Уходили тайно и старались всячески скрыть свои следы. По ходу движения подбирали подходящие места и растворялись на таежных просторах, образовывая новые поселения. С собой как святыни уносили старые книги и иконы. О сибирских землях ходили слухи как о местах сказочно богатых. Посылаемые в Сибирь ходоки приносили отрадные вести. А широко бытовавшая легенда о существовании где-то в сибирских горах богатой земли, так называемого Беловодья, манила к себе своей таинственностью. Многие десятилетия ходили крестьяне на поиски этих мест, твердо веря, что Беловодье – это не только щедрая земля, где дикого зверя и птицы бесчисленное множество, где богатые леса и некошеная трава, но главное – это праведная земля. После раскола эта земля с особой силой стала притягивать к себе, и массы людей ушли в Сибирь в надежде найти эту землю и обрести спокойствие.
      Известный до революции писатель Александр Ефимович Новоселов в прекрасной повести «Беловодье» устами старовера Панкрата, который посылает своего сына Панфила на поиски, вот как описывает эту богатую землю: «...Беловодье, оно ото всех стран отличительно... Вдоволь там воды, вдоволь черной земли, и леса, и зверя, и птицы, и злаков всяческих, и овощу... Трудись только во славу божью, как прародитель наш Адам трудился. Не смотри, что хорошо сама земля родит. Потом уливай ее... Угодья разные там высмотри, да не забудь и душу – не должно там быть власти от людей поставленной. Тем и свято оно, Беловодье. Ни пашпорта тебе там, ни печати антихристовой – ничего... Правой вере простор... Живи как хочешь...»
      Но заселение Алтая началось задолго до начала церковных реформ. В самом начале XVII века русские уже сравнительно хорошо знали географию Сибири, климатические особенности, характер местности, качество почв и т. д. Знали о богатстве природы. Именно в такие места, где, по их мнению, должно быть Беловодье, стремились уйти многие из тех, кто скрывался от феодального гнета, от преследования властей за разного рода нарушения законов государства и других причин, из-за которых уходили в бега. Привлекало и то, что в народе говорилось об этих землях как о «ничейных».
      Здесь практически было все для быстрого обустройства. Леса для строительства домов и хозяйственных построек, плодородная земля, ну и природные продукты питания – рыба, дичь, ягоды, кедровый орех. И несмотря на всяческие препятствия, в первую очередь столкновения с коренными жителями, русские умудрялись проникать в самые отдаленные и глухие места, где образовывали небольшие поселения, входя в терпимые отношения с местным населением. В таких местах легче было скрываться от царских опричников, от постороннего глаза.
      Так образовались тайные поселения на западе Алтая по реке Бухтарме; сейчас установить точные даты возникновения этих поселений трудно. Именовали жителей этих мест каменщиками, так как скрывались они в долинах горных речек под защитой скал. В эти места, стоящие на пути к югу Сибири, увеличился поток беглых крестьян, после наступившего раскола.