— Я на месте! — крикнул он на тактической частоте. — Четверо ликвидированы! Джейкоб, закрывай люк!
— Делаю, майор.
Внутренний люк закрылся через несколько секунд — и все же слишком, слишком поздно. Трое без костюмов уже не двигались, а тот, в скафандре, продолжал зажимать пробоину в забрале ладонями. Опустившись рядом с ним на колени, Гарроуэй попытался оторвать его руки от треснувшего пластика. Несколько стрелок на высокой скорости пробили забрало, оперенные хвосты их торчали из твердого пластика, но воздух сочился прочь из скафандра сквозь мириады тончайших трещин. Снаружи он немедленно остывал; пластик вокруг пробоины уже покрылся слоем изморози. Влага, покрывшая забрало изнутри, кипела, пузырилась в самой крупной из трещин. Индикатор системы жизнеобеспечения, скрытый в специальном отделении на груди скафандра, показывал, что давление внутри — не более четверти от нормы и продолжает падать, а пульс и дыхание человека — угрожающе учащены и неглубоки.
Гарроуэй нащупал ремонтную аптечку своего БК. Если он сможет поставить заплату, то спасет этому человеку жизнь… но для этого придется сначала вытащить стрелки, и тогда давление в скафандре мигом упадет до нуля, даже если удастся не повредить пластик…
Глаза поверженного, едва различимые сквозь затемненный пластик, покрытый изморозью, были полны ужаса и кровоточили. Пока Гарроуэй старался приладить заплаты вокруг пучка стрелок, ооновец схватил его за запястье… и индикаторы его системы жизнеобеспечения вытянулись в ровные линии.
— Все, — сказал Камински.
Гарроуэй вздрогнул от неожиданности: он не заметил, как Камински вошел в кабину. Бой кончился, и теперь он чувствовал, что сам еле жив. Многие годы прошли с тех пор, как ему в последний раз довелось побывать в настоящем бою; он даже успел забыть, насколько это ужасно и отвратительно… В него даже ни разу не выстрелили, но организм был так взвинчен, что теперь, с прекращением притока адреналина в кровь, он еле-еле держался на ногах.
Камински осмотрел тела остальных. Посиневшие лица, кровь из носа, рта, глаз и ушей — все признаки внезапной декомпрессии и удушья.
Далеко не самый приятный способ умереть…
Невероятным усилием Гарроуэй заставил себя двигаться, продолжать работу. Он еще раз осмотрел кабину, чтобы удостовериться, что ни одному из легионеров не удалось уцелеть. Размерами и устройством кабина была почти такой же, как большой туристский трейлер: четыре сиденья и дверь, ведущая в отсек со стенными шкафами, где хранились припасы и топливо, а в носовой части — крохотный коридорчик и место водителя, отгороженное переборкой и оборудованное небольшой консолью связи.
За консолью уже сидел сержант Джейкоб. У ног его распростерлось тело одного из погибших.
— Майор, у нас сегодня счастливый день!
— Почему?
— Скорее всего, они не успели ни с кем связаться!
Приблизившись, Гарроуэй взглянул через плечо сержанта на дисплей. Компьютер был настроен на спутниковый канал; против пункта "КАНАЛ СВЯЗИ " моргала надпись: "ИДЕТ ПОИСК ". Над консолью были расположены еще четыре монитора поменьше; один них показывал изображение жилого модуля изнутри, вид из угла отсека и сверху. Сквозь помехи можно было различить лейтенанта Кинга, разговаривающего с еще тремя морскими пехотинцами. Значит, все же пропустили «жучка»… к счастью, он — слишком далеко от стола, чтобы солдаты ООН сумели подслушать их планы…
— Давай посмотрим, сможем ли установить связь, — сказал Гарроуэй.
Пальцы Джейкоба застучали по маске клавиатуры, выстукивая череду команд. Через несколько секунд напротив пункта "КАНАЛ СВЯЗИ " появились сообщение: "УСТАНОВЛЕНА СВЯЗЬ С МАРСКОМСАТ-4 " и пустое поле для ввода пароля.
От досады Гарроуэй едва не стукнул кулаком по консоли. Для всех коммуникаций на Марсе, кроме военных, использовался стандартный код доступа, оператору-человеку не нужно было вводить ни единой буквы. Если теперь компьютер запрашивает ввод пароля, значит, кто-то установил парольную защиту… Ему вспомнился Бержерак, подключающий к консоли связи на «Сидонии-1» модуль памяти.
— Попробуй стандартный, — сказал он.
Джейкоб повиновался, и на дисплее появилась новая строка:
ПАРОЛЬ НЕВЕРЕН. ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ:>
>
Да, ооновцы сменили коды доступа ко всем линиям связи на Марсе, не только к военным. Впрочем, они и не могли поступить иначе: ключ к успеху любого переворота — это связь. По-видимому, Бержерак с этой бабой, Жубер, решили держать захват базы в секрете, по крайней мере, какое-то время. А единственным средством достигнуть этого было пленение морских пехотинцев и установление контроля над всей связью на планете. Чего они и добились, сменив все коды доступа на собственные.
— Как считаешь, сержант? — спросил Гарроуэй. — Сможешь взломать защиту?
Джейкоб покачал головой:
— Попробовать, конечно, могу… но вы же сами понимаете, сэр. Без «черного хода» или файла с паролями, хранящегося в Сидонии или в Кандоре, я могу здесь двести лет просидеть, перебирая случайные комбинации, и ничего не добиться.
— О’кей. Все же погляди, что тут можно сделать. Вдруг повезет…
— Ага, а как насчет — прямо на Землю улететь на этой штуке?
Однако Джейкоб снова принялся набирать что-то на клавиатуре.
Камински покончил с осмотром тел.
— Вот, сэр. — Он показал пригоршню жетонов. — Я собрал их личные жетоны и все такое.
Молча приняв жетоны, Гарроуэй сунул их в набедренный карман, когда все кончится, передаст Бержераку или еще кому-нибудь из представителей ООН.
Его тревожили несколько соображений, и не в последнюю очередь вот такой грубый, кровавый факт: в случае начала войны он не может точно сказать, начала ли ее ООН, отдав приказ взять в плен морских пехотинцев, или он сам, убив солдат ООН. Его приказ — «защищать научно-исследовательские интересы Америки на планете Марс» — в части допустимых мер противодействия враждебным либо потенциально враждебным актам со стороны ООН был весьма смутен…
В придачу он только что вел свой отряд в бой и, зная, что в качестве следующего хода им предстоит добраться до ущелья Кандор, пока что представления не имел, как это сделать.
Однако главной его обязанностью остается сообщение о происшедшем командованию, в Пентагон. Он предоставлен сам себе и отрезан от своих так, как ни один офицер до него. Ближайшая помощь — в десятках миллионов миль отсюда. Гарроуэй отлично понимал, что подмоги ждать неоткуда, и действовать ему придется, исходя из того, что имеется в наличии, силами всего-навсего двадцати пяти бойцов. При этом ему было предельно ясно, что от его решений и действий прямо зависит американская политика там, на Земле… не говоря уж о политике ООН. Посему, если существует хоть какой-то способ донести информацию до американских политиков, способ этот нужно найти во что бы то ни стало.
— Майор, — сказал Джейкоб, — так я ничего не добьюсь. Мы отрезаны. Если не найдем пароля…
— Понял. — Гарроуэй секунду поразмыслил. — О’кей. Вы с Камински начинайте обыск. Посмотрим, не осталось ли каких-нибудь полезных для нас записей.
— Это ж, каким тупым надо быть, сэр, чтобы пароли записывать…
— Согласен, дело безнадежное. Но мы должны исчерпать все средства. Пусти-ка меня сюда…
— Слушаю, сэр.
Усевшись в освобожденное Джейкобом кресло, Гарроуэй еще раз взглянул на дисплей. Ионосферы — в земном понимании — на Марсе не было, что ограничивало дальность радиопередач пределами видимости. В оживленных местах, наподобие окрестностей Сидонии, имелось множество микроволновых ретрансляторов, но большей части планеты оставалось лишь полагаться на горстку спутников связи — Созвездие Ареса из пяти низкоорбитальных спутников, плюс один на ареостационарной орбите, постоянно висящий над ущельем Кандор на высоте семнадцати тысяч километров.
Однако для доступа к любому из этих спутников требовались определенные позывные — иными словами, пароли, которые теперь были сменены именно для того, чтобы неавторизованные личности, наподобие него, Гарроуэя, не смогли сделать то, что он собирался сделать сейчас.
Но все-таки могла обнаружиться какая-нибудь альтернатива. Прибыв на орбиту Марса в 2019-м, первая марсианская экспедиция установила ретранслятор на Фобосе, ближайшем спутнике Красной планеты. И, когда американский полковник Джонстон и русский polkovnik Резцов ступили на песчаный реголит ущелья Кандор и развернули свои национальные флаги, их телевизионное изображение и исторические слова были переданы на замершую в ожидании Землю именно через этот ретранслятор. Воспользоваться им можно только тогда, когда Фобос выйдет из-за горизонта, но, с другой стороны, эта небольшая планетка — легкая цель для визуального наведения спутниковой антенны…
Ретранслятор до сих пор находился на своем месте. Гарроуэй знал это и, что еще лучше, знал также коды его активации. В конце концов, его отправили на Марс для обслуживания компьютеров и обеспечения связи, как для морской пехоты, так и для гражданских. Обычно почта на Землю отправлялась через тот или другой ретрансляционный спутник, на случай перегрузки обычного канала входящими-исходящими дублирующий вовсе не помешает. А ретрансляционная станция на Фобосе как раз обеспечивала альтернативный выход в Спейснет.
Первым делом Гарроуэй подключил к дисплею свою «манжету» и запустил написанную Кэтлин программу-дешифровщик. «Манжета» работала исправно — еще одной тревогой меньше. Он принялся быстро набирать команды, создавая запрос на связь и проверяя, работает ли спутниковая антенна марсохода после того, как с ней обошлись столь грубо. Пока все шло хорошо. Следящие системы засекли Фобос всего в пятнадцати градусах над восточным горизонтом, что означало, что спутник шел на закат. Фобос, совершавший оборот вокруг Марса за семь с небольшим часов, был одним из немногих спутников в Солнечной системе, всходивших на западе и садившихся на востоке. Вдобавок двигался он так быстро (почти полградуса в минуту), что его движение было видно невооруженным глазом. До захода спутника у Гарроуэя оставалось около получаса.
Коснувшись красного прямоугольника на пластиковой маске клавиатуры, он отправил на ретранслятор тестовый сигнал. Есть! Есть связь! Теперь — составить сообщение…
О послании со станции «Хайнлайн» прямо на Землю не могло быть и речи. Скорее всего, персонал ООН на Земле отслеживает любые неавторизованные передачи с Марса. Если перехватят, наверняка прервут связь, просто-напросто заглушив частоту. К тому же, в случае перехвата передачи, к станции тут же устремятся войска ООН из Сидонии и Кандора.
То, что собирался предпринять Гарроуэй, было немного более нештатным, чем попытка без разрешения позвонить домой. Ему предстояло проникнуть в Спейснет, электронную сеть, связывающую друг с другом все космические операционные узлы, и через ее главный узел на Международной Космической Станции выйти в Мировую сеть. Сделать это открыто он не мог, но вполне мог втиснуть крохотный пакет данных в рутинный исходящий траффик — «хозяйственные» переговоры между марсианскими и земными компьютерами, время от времени соединявшимися друг с другом, чтобы удостовериться, что все каналы вязи открыты и функционируют. Далее, нельзя было писать открытым текстом и направлять письмо по прямому адресу: на компьютере Сидонии и «Марса-1» вполне могли быть установлены программы, отслеживающие все, адресуемое в центр связи Пентагона, в Вашингтон или в любое другое правительственное либо военное учреждение на Земле или в ее окрестностях. Черт возьми, Бержерак вполне мог настроить следящие программы даже на ключевые слова вроде «Морская пехота», «Ллойд» или «ООН».
Но у Гарроуэя в рукаве был припрятан козырный туз: переписка с Кэтлин по Билевской шифровальной системе. Если ему удастся вставить шифровку — длинную строку чисел — в рутинный траффик, идущий с Марса на Землю, он может адресовать послание так, что оно будет автоматически перенаправлено почтовой службе Спейснета. И Кэтлин обнаружит его, когда в очередной раз будет проверять почту.
Гарроуэю очень не хотелось втягивать в эту историю дочь, но другого выхода не было. В конце концов, в Питтсбурге ей ничто не угрожает…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Понедельник, 28 мая,
00:30 по времени гринвичского меридиана.
Сад Храма Кинкакудзи;
09:30 по токийскому времени.
Прошло уже восемь дней с тех пор, как Юкио отбыл на свою базу, остров Танегасима, и сегодня очередной вид-мэйл, отправленный ему Кэтлин, вернулся обратно с пометкой "Доставка невозможна ". Она заказала разговор с базой, однако ответом ей была лишь видеозапись на автоответчике, объявлявшая о том, что входящие звонки временно не принимаются. Хотелось бы ей узнать, в чем дело — может быть, японцы всегда закрывают любой доступ на базы для посторонних во время учений? Или это — признак того, что назревает нечто серьезное? Газеты и сетевые новости ничуть не проясняли ситуации. Все это было крайне загадочным и слегка настораживало.
Сегодня утром она пришла в храм в поисках тихого, уединенного места, где можно подумать. О ней самой, о Юкио, об их возможном будущем… если у них вообще есть какое-либо будущее. Несколько дней до того, как Юкио следовало явиться на базу, они вместе ездили по Японии, и, как она и опасалась, вдали от Киото он вел себя лишь чуть менее официально, чем в доме своего отца. Нет, ее расстраивало не просто отсутствие секса — с этим она легко справлялась и прежде. Ни при чем был и недостаток тех прилюдных проявлений близости, к которым она привыкла дома — пожатия рук, прогулок рука об руку… Жизнь в Японии и разговоры по-японски почти заставили ее почувствовать себя японкой. На следующий же день после приезда, по дороге в Токио, она увидела в вагоне поезда молодую пару, державшуюся за руки, и была потрясена, и в то же время — очень удивлена своей реакцией. Нет, проблема лежала гораздо глубже.
Она боялась того, что Юкио теперь, быть может, смотрит на нее, как на хэн-но гайдзин , как на женщину, которая никогда не проникнется духом Японии, независимо от владения языком или знания обычаев. Ей вспомнилось, как прежде, еще в Штатах, они обсуждали трудности, с которыми может столкнуться смешанная пара. Юкио как человек практичный указывал на проблемы, с которыми до сих пор сталкиваются иностранцы в Японии, и на провинциальность большей части Америки. И она всегда возражала: если они любят друг друга, для них нет ничего невозможного… Видимо, в этом и было дело: должно быть, Юкио осознал, что его любовь к ней недостаточно крепка.
По обеим сторонам дорожки, ведущей к храму, тянулась высокая бамбуковая ограда. Пальцы Кэтлин легонько скользили по бамбуковым стволам, пока она шла вперед, низко склонив голову. Ограда резко оборвалась — теперь дорожка шла вдоль берега озерца. Увидев отражение храма в воде, Кэтлин затаила дыхание. Теперь она понимала, отчего его называют Золотым Павильоном. Храм, высотой в три этажа, под крышей из золотых «лепестков», ослепительно сиял и над водой, и в ее зеркале. Найдя себе место у воды, Кэтлин села, размышляя о том, как странно все вокруг. Ее любовь к Юкио была сильнее, чем когда-либо, и именно в этот момент его любовь к ней начала увядать.
Она извлекла из футляра ПАД и снова проверила сетевые новости. Ничего. Новая порция шума вокруг Мехико. Антиамериканские и антипришельческие выступления в Париже и Квебеке. В Риме — новый мессия, обещающий, что инопланетяне вскоре вернутся за всеми истинно верующими. И — никаких указаний на то, отчего японские военные базы могли быть приведены в состояние повышенной боеготовности. Что ж, посмотрим почту. Кое-что из университета… О, вот это да! Кэтлин улыбнулась. Как жаль, что Юкио нет здесь! Они всегда дружески соперничали друг с другом в оценках, хотя он и проходил углубленный курс и заявлял, что для углубленного курса «Би» равно «Эй» для обычного, но она никогда не поддавалась на подобные провокации. Да и все равно оценки ниже, чем «Эй», он получал лишь изредка.
Что еще? Хм-м, письмо от отца. Занятно. Она только вчера получила от него длинный вид-мэйл, а пишет он обычно не чаще раза-другого в неделю. Странно и то, что в письме — только текст… и все зашифровано. Что за?.. Запустив свою программу, Кэтлин от души понадеялась, что в письме — не какие-нибудь глупости, наподобие дурацкой истории о двух археологах. И надежды ее более чем оправдались…
Кэтлин!
Тикако, это — срочно. Передай приложенное сообщение дяде Уолту. Ты знаешь, как Кошка, скорее всего, стережет норку прямо сейчас, так что обратно лучше езжай через Японию. Спасибо!
Целую. Папа.
Уолт, старый геморройщик, слушай сюда и слушай внимательно. Голубые мальчики затеяли Пирл-Харбор 27 мая в 12:07 по Гринвичу. Босс слег, но скоро будет о’кей. Вынужденно перебазированы на Красную Планету. Охрана накрыта, трактор наш. Идем на Дерну, открыто и чистосердечно.
Навеки твой, Марк.
Прежде чем Кэтлин что-либо поняла, ей пришлось перечесть письмо трижды. По мере того, как намеки отца становились понятны, рот ее все шире и шире открывался от удивления. «Голубые мальчики» — должно быть, солдаты ООН. Пирл-Харбор… неожиданная атака? «Вынужденно перебазированы»… то есть захвачены в плен?
Но ведь морские пехотинцы наверняка не собираются оставаться там, куда их заключили!
Странное, незнакомое чувство охватило ее при вести об их побеге. Кэтлин не сразу поняла, что чувство это — гордость, что она гордится и морской пехотой, и своим отцом…
С отцом явно что-то произошло. Писал совершенно не тот человек, что собирался после полета на Марс уйти в отставку, а на Земле выполнять свою работу спустя рукава, лишь бы отбыть время. Писал настоящий боевой командир… Интересно, что случилось с полковником Ллойдом? Из письма следовало, что теперь отрядом командует майор Марк Гарроуэй…
Разгадав намек на станцию «Хайнлайн», Кэтлин улыбнулась. Что ж, папка, вот и принесли тебе пользу «все эти фантастические книжки».
Итак, как же быть с этим письмом дальше? Ясно одно: его нужно передать по адресу как можно скорее. Но — каким образом?
Дядя Уолт — это, конечно же, полковник Уолтер Фокс. Они с папкой дружат еще с тех пор, когда ее и на свете не было, потому для Кэтлин он и его жена всегда были тетей и дядей. Именно Уолтер и Мелани Фокс заботились о ней, когда умерла мама, а отца командование отправляло куда-нибудь за море. Вопрос был в том, можно ли рисковать, пересылая письмо открыто? У Кэтлин имелись еще несколько шифровальных программ, но откуда ей знать, какая из них найдется и у дяди Уолта?
Кэтлин еще раз пробежала взглядом вторую часть письма и сделала поправку на токийское время. Значит, войска ООН захватили их в 21:07 воскресенья… то есть вчера. Последнее письмо от Юкио пришло в субботу, а как раз вчера ее письма к нему начали возвращаться обратно. И это — явно не простое совпадение. Видимо, японское правительство закрыло базу по распоряжению ООН… Нет, из Японии письмо отправлять нельзя. Придется возвращаться в Штаты — и как можно скорее.
Поначалу Кэтлин хотела вернуться в студенческий отель на такси, но тут же сообразила, что на метро выйдет быстрее. Быстро упаковавшись и сдав номер, она снова воспользовалась метро, доставившее ее на ближайшую станцию монорельсовой дороги, откуда она первым же прямым поездом отправилась в Кансаи. Там, немедленно заняв один двух переговорных пунктов, она поинтересовалась расписанием полетов. Проклятье ! Когда поезд прибудет в Кансаи, до посадки на ближайший «Стар Рэйкер» в Штаты останется меньше десяти минут, а следующий — только через четыре часа… да еще — будут ли билеты? По дороге в Японию «Стар Рэйкер» был полон, незанятых мест она не заметила…
Так… Что еще она может предпринять? В конце концов, вовсе незачем спешить с этим письмом. Что они могут сделать — отправить ответ: "Держитесь, подкрепление в пути, встречайте через шесть месяцев?" Но все же для них (Кэтлин сама толком не знала, кто такие эти «они») информация о том, что сделала ООН, может оказаться важной.
Кроме того, едва сопоставив время нападения с закрытием базы Юкио, она чувствовала непрестанную тревогу, подсказывавшую, что в Японии задерживайся не стоит. В сознании всплыли слова «враждебный иноземец», и она вздрогнула.
Итак, есть ли до отлета второго «Стар Рэйкера» еще что-нибудь? А, вот. Только до Лос-Анджелеса, но, может быть, она остановится на несколько дней в Кэмп-Пендлтоне, у дяди Уолта и тети Мелани, прежде чем отправляться на Восток? Взглянув на цену, Кэтлин присвистнула. А, ладно. Что толку в этих «Америкэн Экспресс», если не пользоваться ими, когда они действительно нужны? Подключившись к «Заказу билетов», она нажала клавишу «манжеты», передавая код своей кредитки. Теперь — все. За исключением одного…
Она специально решила подождать до поезда, чтобы воспользоваться закрытым переговорным пунктом, где можно спокойно надиктовать письмо — вернее, письма, — а заодно скоротать таким образом время. Первое не представляло никаких затруднений: выразить благодарность за оказанное гостеприимство и сожаление о необходимости срочного отъезда по-японски было легче легкого. Второе же — совсем другое дело. То, что она хотела сказать Юкио, не было предусмотрено японскими традициями. Она хотела сказать, как сильно любит его, но в то же время — что хочет предоставить ему полную свободу. Если он разрывается на части между долгом и верностью своей семье и своей стране, с одной стороны, и любовью к ней, с другой, — ей хотелось бы… ей необходимо было освободить его…
Несколько раз она не могла удержаться от слез; приходилось стирать все и начинать диктовать заново, но наконец письмо было готово. Прокрутив запись еще раз, Кэтлин удовлетворенно кивнула. Да, ей осталось пройти по тонкому канату. Убедившись, что улыбка ее — на месте, она нажала кнопку "ЗАПИСЬ " и добавила:
— Отыщи меня, когда вернешься в Штаты. Мы выпьем тя и поговорим о старых временах. Саенара, Тосиюки-сан .
"Стоп ".
Покончив с письмами, она открыла адресную книгу и нашла адрес поместья Исивара. Конечно, министра нет дома в это время дня, наверное, ответить сможет его личный секретарь. Как Юкио называл его — Набуко? Впрочем, все равно. Сейчас Кэтлин не очень хотелось разговаривать с отцом Юкио.
На экране перед ней появилось изображение молодого человека, сидевшего, скрестив ноги, на татами за низким столиком, на котором лежал ПАД. Похоже, она видела его в тот вечер, за ужином, и он, очевидно, узнал ее. Конечно, в его работе очень важно иметь хорошую память на имена и лица.
После традиционных любезностей она перешла к делу:
— Обстоятельства вынуждают меня покинуть вашу прекрасную страну и вернуться домой. Я записала прощальное послание для почтенного министра. Могу ли переслать его сейчас?
Набуко поклонился в знак согласия, и Кэтлин нажала кнопку "ОТПРАВИТЬ ". Письмо к Юкио было приложено к посланию для господина Исивары с просьбой переслать его Юкио, когда это представится возможным. Как министр правительства, он, возможно, сумеет связаться с базой, несмотря на то, что она закрыта.
— Надеюсь, ваше путешествие будет приятным, Гарроуэй Кэтлин-сан .
Поклонившись, Кэтлин дала отбой и бессильно опустилась в кресло. Покончено. С этим — покончено…
01:43 по времени гринвичского меридиана.
Станция «Хайнлайн», Марс;
сол 5636-й, 13:20 по марсианскому солнечному времени.
Гарроуэю вовсе не хотелось гибели Корпуса.
Он прослужил в морской пехоте двадцать три года. Он видел Корпус во времена бешеного подъема, в 27-м, когда Америка вмешалась в гражданскую войну в Колумбии, и шесть лет спустя, во время сокрушительного вторжения в Андхра-Прадеш. Он видел Корпус в те времена, когда ПС (жаргонная аббревиатура, означавшая Правительственных Скупердяев, ПайкоСократителей, а то и что-либо куда менее безобидное) почти удавалось закрыть его — как, например, после войны в Юго-Восточной Индии. Главным их аргументом всегда было то, что морские десанты отошли в прошлое, и действительно, последний крупномасштабный боевой десант с использованием амфибий имел место при Тавричанке, в 2012-м, когда первый дивизион морской пехоты высадился на берег, чтобы спасти Владивосток от вторгшихся в Россию китайцев. Все последующие крупные десанты высаживались уже с вертолетов или «валькирий». Точно так же, как в армейском спецназе, оснащенном гораздо лучшим, современным снаряжением.
А если так, для чего нужна морская пехота?
Именно это, как все больше и больше убеждался Гарроуэй, и было причиной его «ухода в ОБОС», желания поскорее отбыть номер и убраться ко всем чертям в отставку. На гражданке он мог добиться гораздо большего, его, черт побери, давно ждало место у Винса Мэйхью в Моравеке. И Корпус ему был совершенно не нужен!
Только сейчас Гарроуэй осознал, что это не так… и что его преданность Корпусу зависит не столько от присяги на верность Родине или необходимости существования Корпуса, сколько от этих вот людей, которыми ему довелось командовать здесь и сейчас.
Быть может, морская пехота США и не нужна своей Родине, но она нужна ему .
Все снова собрались в главном отсеке станции «Хайнлайн»; морские пехотинцы рядами уселись прямо на полу, пятеро ученых устроились сами по себе, слева. Еще час назад Гарроуэй попытался было составить нечто наподобие торжественной, воодушевляющей речи, но все, что ему удалось написать, к случаю не подходило. Что ж, придется на сей раз импровизировать…
— Парни, — заговорил он, — за отсутствием прямых приказов от вышестоящего командования, мы вынуждены считать, что с сегодняшнего утра находимся в состоянии войны.
Таким образом он тут же завладел всеобщим вниманием. Все неотрывно смотрели на него. В модуле воцарилась абсолютная тишина.
— Согласно последнему приказу, перед нами поставлена задача: защищать интересы Америки на Марсе и, особо, охранять гражданскую исследовательскую базу в Сидонии, что, как вы все, без сомнения, знаете, определенные официальные лица… скажем так: попытались оспорить. В данный момент база захвачена войсками ООН. Двое наших людей получили ранения. За отсутствием прямых приказов с Земли, я должен считать этот акт враждебным. Сегодня утром, захватив марсоход, мы нанесли первый ответный удар противнику. Теперь у нас есть способ покинуть нашу тюрьму и вступить в бой с войсками ООН, оккупировавшими наши марсианские базы. С некоторыми из вас я уже обсуждал свой план; стало быть, вам он знаком. Нам предстоит, используя марсоход, идти маршем на ущелье Кандор, в шестистах пятидесяти километрах на восток отсюда. Я намерен выступить сегодня — если возможно, в течение часа.
И морские пехотинцы, и ученые глухо зароптали. Гарроуэй поднял руки, прося тишины.
— Поход, — продолжал он, — предстоит трудный и опасный. Ничего подобного прежде не предпринималось, и ландшафт, который предстоит пересечь, нам почти незнаком. Труднее всего будет с водой: насколько мне известно, слой вечной мерзлоты в Валлес Маринерис доступен не везде, и рассчитывать исключительно на удачу мы не можем. Сколько сможем, повезем с собой, но, боюсь, на все время похода придется ввести жесткий рацион.
— Минутку-минутку! — протестующе воскликнул доктор Кеттеринг, вместе с остальными учеными в сторонке. — Вы что, всерьез намерены тащить нас всех через сотни миль марсианской пустыни?!
— Вы можете остаться здесь, доктор, — ответил Гарроуэй. — Сказать правду, со мной пойдут только добровольцы. Любой, кто предпочтет остаться здесь, волен остаться. Пищи достаточно, и буровую установку мы с собой не берем.
Это сообщение вызвало странную реакцию со стороны некоторых морских пехотинцев. Островски подняла руку:
— Сэр! Вы хотите сказать, что мы пойдем через пустыню без воды?
Гарроуэй обменялся взглядами с Деворой Дружиновой. Та согласно кивнула.
— Я обсудил план с доктором Дружиновой, — сказал он. — Наверное, следует дать слово ей.
Дружинова не стала отходить от прочих ученых. Она просто скрестила руки на груди и заговорила, обращаясь ко всем:
— Всем вам известно, что большая часть воды на Марсе — фактически целый океан — находится под поверхностью планеты в виде слоя вечной мерзлоты. Обычно это — замерзший ил, погребенный под слоем реголита, на глубине от двух до двадцати метров. Однако этот слой не охватывает всей планеты. Гораздо толще он к северу от сороковой параллели, где некогда существовало Северное море. «Сидония-1», например, существует за счет вечной мерзлоты, образовавшейся после замерзания этого моря, миллионы лет назад. Но у экватора слоя вечной мерзлоты почти не существует. Здесь, в Валлес Маринерис, большая часть льда растаяла после образования раздува Тарсиса, что к западу отсюда.
— Откуда же берется вода в здешних колодцах? — спросила капрал Джулия Хиггинс.
— Это — подземные воды, до сих пор поддерживаемые в жидком состоянии благодаря вулканической деятельности. И станция «Хайнлайн», и «Марс-1» расположены над довольно большими водными запасами, но на обнаружение воды между ними рассчитывать не стоит. Боюсь, мы будем ограничены тем, что сумеем взять с собой… и тем, что смогут переработать системы замкнутого цикла в скафандрах и марсоходе. — Она взглянула на Гарроуэя. — Хотелось бы мне сообщить что-нибудь более обнадеживающее…
— О’кей, доктор, — ответил он. — Мы с лейтенантом Кингом посчитали… Выходит, что взятых с собой запасов должно хватить, при строгой экономии.
Сделав паузу, он оглядел лица сидевших перед ним. Некоторые явно были напуганы или встревожены, некоторые, напротив, выглядели решительно… но большинство — просто внимательно слушали, будто на обычном брифинге перед утомительными, но вполне обычными учениями.
Гарроуэй понял, что невероятно, неописуемо горд своими людьми.
— Мне нужно знать, — снова заговорил он, — сколько человек пойдет со мной.
Bсe, как один, поднялись на ноги. Островски и Джейкоб — первыми, прочие запоздали не более чем на пару секунд. Все стояли перед ним навытяжку, точно на плацу.
Дэвид Александер и доктор Дружинова тоже присоединились к морским пехотинцам. За ними, с некоторой неохотой, последовал Эдвард Поль. Крэг Кегтеринг и Луис Вандемеер остались на месте; руки — скрещены на груди, лица — непроницаемы.