Однако, продолжал Гитлер, он не выполнил приказа защитить Померанию, а вместо этого присоединился к армии, отступавшей к Берлину. Советские войска, как и предрекал Гитлер, захватили Померанию, и теперь что остается? Только избавиться от этого человека... Гитлер называл его психом и маньяком. Он также очень грубо говорил о Геринге и его военно-воздушных силах. Я сказал, что согласен с его мнением об этих двух людях, и предложил их уволить немедленно, но он ответил, что уже поздно, этим не поможешь. Уверяю вас, в тот момент он их люто ненавидел.
      С. Не хочу показаться невежливым, генерал, но не предложили вы себя в тот момент на должность Гиммлера?
      М. Чепуха! На несколько недель? Конечно, нет... После взрыва откровения Гитлер успокоился и несколько минут медленно ходил взад и вперед по дорожке сада. Потом вдруг спросил меня, что я думаю о его самоубийстве.
      С. Полагаете, он рассчитывал на ваше одобрение?
      М. Нет, мы оба католики, хотя Гитлер не посещал церковь. Но самоубийство для нас все равно большой грех. Мы поговорили несколько минут на эту тему, и затем он заговорил о своей юности, о католических школах в Австрии. Он вообще был склонен во время беседы ходить вокруг да около основной темы. Мне было холодно, я хотел, чтобы он поскорее добрался до сути и высказал прямо, чего хочет. В конце концов он спросил, как бы я поступил на его месте. Я сразу ответил, что уехал бы из Берлина и некоторое время тщательно скрывался. А потом, если Советы и Америка начнут драчку друг с другом в Европе, он мог бы оказаться полезным для американцев. Я не стал обсуждать, стоит ли ему объединиться со Сталиным: мы оба ненавидели коммунистов, и я точно знал, что в последние годы Гитлер отверг несколько серьезных советских предложений о мире.
      С. Он всерьез рассматривал идею о том, что может быть востребован американцами?
      М. Достоверно сказать не могу, но разговор об этом был. Лично я сомневаюсь, хотя совершенно ясно, что в это время он нуждался в поддержке и искал ее... Еще я сказал ему тогда, что сейчас он должен инсценировать смерть и появиться, если сумеет, значительно позднее. Я объяснил свои слова так: если враги узнают, что вы скрылись, они начнут искать вас; станут исследовать всю поверхность земного шара, и вам негде будет укрыться - разве только в ледяной пещере на Южном полюсе. Если же они посчитают, что вы мертвы, то не станут предпринимать такие поиски... Я добавил, что скрываться ему нужно не в Германии, где его почти все знают, а где-то в тихом, укромном месте, где он сможет спокойно ждать перемен. И еще сказал, что мир не живет без перемен и что Америка и Советы не могут не столкнуться лбами.
      С. Вы забыли об англичанах...
      М. Это вполне естественно. Эта страна совершила историческое самоубийство, когда приняла решение объявить нам войну. Когда-то Англия была самой могущественной страной на планете, но не теперь. К тому времени главными силами на земле остались русские и американцы. Но, пока Рузвельт был президентом у вас в стране, Сталин еще мог добиваться чего хочет. Однако Рузвельт болел и угасал. Это было ясно даже по фотографиям и фильмам, и у меня были сведения, что он не доживет до конца своего президентского срока. Впрочем, это не значило, что ему не суждено увидеть конец войны и разгром Германии... Я говорил Гитлеру, что, если ждать долго, что-то всегда может измениться. Он больше, чем кто-либо другой, должен это знать. Я припомнил наши прежние деньки в Мюнхене, когда мой отдел полиции преследовал его и с ним в любой момент могли покончить, но он был настойчив и выдержал. Он согласился, что так и было, и, как мне показалось, успокоился, взял меня под руку и повел по саду.
      С. Вы долго не возвращались в дом, генерал?
      М. Довольно долго.
      С. И по-прежнему никого не было вокруг?
      М. Ни в саду, ни в канцелярии. Конечно, стояла стража у входов, но они не могли слышать нашего разговора. А в саду, повторяю, никого - только холод и резкий ветер, так что лучшего места для тайных переговоров не найти. Гитлер говорил тихо. Его голос звучал вообще довольно мягко, когда он разговаривал с глазу на глаз... Мы начали обсуждать побег. У него была способность быстро соображать и делать выводы. Не могу не признать, в эти минуты я думал и о своей судьбе, прекрасно понимая, что, если русские схватят меня, то тут же расстреляют на месте.
      С. Были у вас уже какие-то определенные планы в это время? О вашем побеге мы уже говорили раньше.
      М. Да, у меня были планы, я размышлял по этому поводу. После 1943 года я уже предвидел исход войны и решал в уме вопрос "когда?", а не вопрос "нужно ли?". Так что довольно рано я уже строил планы в этом смысле... Гитлер говорил о Швейцарии, но я всегда был против: он там не мог бы чувствовать себя защищенным ни при каких обстоятельствах. Если враги узнают о месте его пребывания, то не остановятся перед тем, чтобы направить туда войска. Да и сама Швейцария сделает все, чтобы не впустить его на свою территорию. Когда мы говорили в саду, он согласился с моим мнением и предложил Испанию или Южную Америку. Мы долго обсуждали эти варианты. Все, что я могу сказать вам сейчас по этому поводу, укладывается в несколько слов: я предложил Испанию. А еще точнее, если угодно, - Барселону. Это один из главных портов, откуда легче выехать, если будет необходимо. В Барселоне у меня были свои люди, я мог помочь ему попасть туда и обосноваться там. Он согласился, и мы перешли к более конкретным вопросам, связанным с его отъездом.
      Я сказал, что ему следует вылететь с аэродрома Гатов или с какого-либо другого южнее и что выполнить этот полет может Вернер Баумбах. Как вы, наверное, знаете, он достаточно искусный пилот, знакомый с различными типами самолетов. В преданности Баумбаха, заверил я, можно не сомневаться. Мои слова вызвали саркастические замечания Гитлера по поводу преданности вообще. Однако с кандидатурой Баумбаха он согласился.
      С. Вы поговорили с Баумбахом?
      М. Конечно. С этим все было в порядке, но появилась другая проблема: Гитлер начал рассуждать о том, кого он должен взять с собой. Ему хотелось проявить заботу и спасти как можно больше людей из своего окружения. Мне стоило немалых усилий и времени доказать ему, что это просто невозможно, и в первую очередь по соображениям конспирации. Ведь если противник знает, что Гитлер находится в Берлине и затем внезапно исчезает оттуда с большим числом своих соратников и обслуживающего персонала, это сразу наводит на подозрение, что он бежал, и поиски начнутся немедленно. У нас возникли споры по этому поводу, и в конце концов список был сокращен до нескольких человек. Я считал, что чем больше людей из его окружения останется здесь, в Берлине, тем лучше для... тем больше надежды, что противник поверит в смерть Гитлера. Он первым вспомнил о своем двойнике, и мы оба немного посмеялись.
      В общем, все было достаточно просто. Мы отправили всех остальных... врачей, стенографистов, других чиновников сразу после празднования дня рождения фюрера. В тот же день улетели и главные фигуры - Геринг. Риббентроп. Остались те, кто не представлял большого интереса для противника. Если не считать Геббельса. О нем вопрос особый. Он говорил, что сам решит свою судьбу, независимо от того как поступит Гитлер, и что его единственное решение - покончить с собой. Я уже знал об этом из наших с ним разговоров, и меня беспокоила судьба его шестерых детей, но он был непоколебим. Убедить ни Геббельса, ни его жену я не мог, не удалась и хитрость: уговорить, чтобы они покончили с собой до того, как принудят к этому своих детей. В этом случае мы могли бы спасти их.
      Не удивляйтесь: да, я мог бы, пожалуй, застрелить Бормана или еще кого-то... но смерть детей... совсем другое дело.
      В последний день своего пребывания там... когда я сидел в бункере и просматривал радиосообщения, ко мне вошел малыш Геббельс и спросил, не поиграю ли я с ним. Со стесненным сердцем я отказал ему и отправил обратно к родителям. Теперь уже было важно, чтобы Геббельс поскорее выполнил свое намерение, чтобы русские, когда войдут, нашли и опознали его останки. Мои попытки остановить или задержать его и его жену Магду, в том числе попытка спасти детей, не привели бы уже ни к чему хорошему... Еще раз повторю: можете удивляться тому, что человек, посылавший стольких людей в концлагеря и на смерть, проявил такую слабость к каким-то шестерым ребятишкам, и тем не менее это так. А теперь поговорим о чем-нибудь другом.
      С. Я вовсе не осуждаю вас за проявление чувств. Это свойственно всем, генерал.
      М. Продолжим. Итак, Гитлер и я закончили разговор в полном согласии. Мне было поручено взять полное руководство операцией и сообщать ему о каждом своем шаге. Я снова упомянул о Бормане, и Гитлер сказал, что на определенном этапе тот был полезен, но необходимость в нем исчезла и говорить ему ни о чем не надо.
      С. Мне поручено спросить: вы убили Бормана по приказу Гитлера?
      М. Нет, это было исключительно мое мнение, что он заслуживает этого. И я не убивал его лично, хотя он стал для меня особенно значительной помехой с той минуты, когда Гитлер покинул Берлин... А в тот день, о котором идет речь, мы вернулись в канцелярию...
      Гитлер уговорил меня выпить чашку какао, говоря, что я совсем замерз... По выходе из его кабинета я столкнулся в коридоре с Борманом. Мартин Борман был маленький, толстый, неприятный человечек, я не любил его. А он меня просто ненавидел, как всякого, кто становился между ним и Гитлером, и сейчас пребывал в дикой ярости. Он потребовал, чтобы я сообщил, о чем мы толковали с фюрером, объяснив свое желание тем, что будто бы ведет записи всех бесед с ним - особенно в это тревожное время - для исторических целей. Я посоветовал ему в таком случае обратиться напрямую к Гитлеру, и тогда Борман стал орать на меня, угрожая арестом. Поскольку поблизости никого не было, я ответил ему руганью и сказал, чтобы он занимался своим делом, а что касается ареста, посмотрим, кто кого... Еще я добавил, что Гитлер строго-настрого запретил мне беседовать с ним, и это напугало Бормана. Он заметно побледнел и ринулся к Гитлеру в кабинет. Мне всегда казалось, Борман ненавидит меня еще и за то, что я оставался истинным католиком, он же испытывал ненависть ко всем христианам - такую же, как к евреям.
      С. Хотелось, чтобы вы сообщили, где примерно может находиться Борман сейчас, если он жив. Это сберегло бы нам немало времени и денег. Вы наверняка знаете, что с ним произошло, и можете нам помочь.
      М. Разыщите доктора, и тот скажет вам об этом.
      С. Мореля?
      М. Штумпфеггера. Он знает, что его ждет виселица за его медицинские опыты и ему нечего терять. Поговорите с ним. А если спрашиваете меня, где Борман, полагаю, что он медленно жарится в аду вместе с Гиммлером, и другими свиньями, и с Рузвельтом на соседнем вертеле.
      С. Оставим других в покое, генерал.
      М. Согласен.
      (Вопрос об исчезновении Гитлера то и дело возникает в стенограмме беседы. Несомненно, американские спецслужбы не принимали версию о его самоубийстве и настойчиво, хотя и достаточно вежливо, пытались вытянуть из Мюллера как можно больше информации. )
      С.... Когда, я имею в виду апрель сорок пятого, вы в последний раз видели Гитлера и где?
      М. Это было 22-го вечером, около половины девятого, в саду канцелярии.
      С. Он... был тогда жив?
      М. Вполне.
      С. Вы с ним говорили?
      М. Да.
      С. Присутствовали при этом другие люди? Кто именно?
      М. Его камердинер Хайнц Линге и Раттенхубер. Тот появился позднее.
      С. Был там еще кто-нибудь, когда вы видели Гитлера в последний раз?
      М. Тот, кто присматривал за его собакой. Он держал Блонди на поводке. Гитлер собирался сам погулять с ней.
      С. Вы о чем-то говорили с Гитлером в тот вечер?
      М. Да, вернее, он сам заговорил со мной.
      С. Могли бы вы сказать, о чем он говорил?
      М. Да. Он пожал мне руку и поблагодарил за все, что я сделал для него и для страны, и выразил надежду, что мы вскоре увидимся. А еще пожелал, чтобы моя семья избежала всяческих несчастий. Потом он... нет, он велел Линге передать мне кожаный портфель и сказал мне... Гитлер сказал мне: это все, что он может в настоящее время сделать для меня... Затем снова пожал руку, и я заметил у него на глазах слезы.
      С. А после того? Что он сделал после передачи вам портфеля?
      М. После... да... он ушел... ушел вместе с Линге и с собакой... Больше я его никогда не видел... А немного позднее вернулся Линге... туда, где я продолжал стоять... Помню, он тоже плакал.
      С. Он говорил что-нибудь?
      М. Да, он произнес: "Хозяин уехал. Это навсегда".
      С. Под словом "навсегда" он не мог подразумевать, что Гитлер мертв? Что, скажем, он убил его?
      М. Нет, мы оба поняли одинаково: он хотел сказать, что Гитлер уехал и не вернется. Уехал, а не умер.
      С. Понимаю вас. Вы сами верите в это?
      М. Абсолютно. Могу повторить: Гитлер, будучи живым, покинул Берлин вечером 22 апреля 1945 года.
      С. Вы... вами был упомянут Раттенхубер. Несколько минут назад вы сказали, что он подошел к вам. Так?
      М. Да.
      С. Линге еще был там в то время?
      М. Да, он стоял очень расстроенный.
      С. Раттенхубер знал о... об отъезде?
      М. Конечно.
      С. Он подошел к вам в саду канцелярии... и что? Что он сказал о Гитлере?
      М. Он сказал: "Фюрер нас покинул. Теперь у нас новый фюрер".
      С. Новый? О ком он говорил?
      М. Он говорил о новом фюрере.
      С. Вы имеете в виду Мартина Бормана?
      М. Нет, я имею в виду нового Гитлера.
      С. Кто же это?
      M. Он пришел вместе с Раттенхубером. Новый Гитлер.
      С. Вы не улавливаете моего вопроса. Кто был этот новый Гитлер, заменивший прежнего в тот вечер?
      М. Его двойник.
      С. Нам известны слухи о двойнике. Русские не исключали такой возможности. Вы уверены в том, что он был?
      М. Да.
      С. Что вы можете рассказать об этом?
      М. Еще в 1941 году мне стало известно через службу гестапо в Бреслау, что там на полиграфической фабрике работает некто, двойник, копия Гитлера. Я приказал доставить мне его фотографии и убедился, что сходство в самом деле удивительное. Хотя у того человека не было усов и прическа совсем другая. Его привезли в Берлин, и я побеседовал с ним.
      С. Он находился в тюрьме в это время?
      М. Нет, вовсе нет. У нас были с ним вполне дружеские беседы.
      С. Что вы можете сообщить о нем?
      М. Он родился тоже в Австрии, в округе Вальдфиртель. Родом из семейства Силлип, они дальние родственники Гитлера, но этот человек никогда его не знал. Потом их семья переехала куда-то недалеко от Праги... в Гасторф. После Первой мировой войны эти земли вошли в состав Чехословакии, и тогда семья Силлип переселилась в Бреслау. Человек этот не женат, он преданный член партии, состоял в штурмовых отрядах СА. Не слишком умен, но вполне пригоден для работы с ним.
      С. Насколько он схож с Гитлером?
      М. Я уже говорил: поразительно. Хотя немного полнее, моложе и вообще более плотного сложения.
      Но черты лица - абсолютное сходство! В его речи улавливался легкий чешский акцент, однако это было исправлено в процессе работы. Он курил, и ему пришлось оставить эту привычку.
      С. Как часто его использовали, так сказать, по назначению?
      М. Только в самом конце войны. Если не считать нескольких его появлений в 1944 году... кратких появлений после 20 июля, после покушения.
      С. Гитлер встречался с ним?
      М. Вначале Гитлеру не понравилась идея с двойниками и он не хотел видеть его. Особенно когда я сказал, что это его дальний родственник. Гитлер яростно возражал, но я уверил его, что ни этот человек, ни его семья никогда в жизни не знали того, кто носит фамилию Гитлер. Сам же фюрер не мог в конце концов не признать, что идея о двойнике весьма действенна с точки зрения безопасности, и разрешил продолжать нашу работу. Встречался он с ним дважды, оба раза в Кайзерхофе, который был напротив рейхсканцелярии. Встречи эти проводились для того, чтобы двойник мог увидеть Гитлера вблизи и перенять кое-какие его жесты и телодвижения.
      С. Какие же, например?
      М. Например, у Гитлера были плохие зубы, и когда он смеялся, то обычно прикрывал рукою рот. Если он сидел, то, смеясь, имел обыкновение хлопать себя по ноге. Вот так... А когда подписывал бумаги, держал левую руку таким вот образом, а правой делал... Видите?.. Были у него и часто повторяемые обороты речи. К примеру, любимая фраза: "Тут две возможности: или это случится, или нет... " Двойнику не стоило большого труда все это отработать и выучить. После одной из встреч с ним Гитлер даже сказал, что это все равно что смотреться в зеркало... Между прочим, личный портной Гитлера шил костюмы и на двойника.
      С. Портной с ним встречался?
      М. Никогда. Этого человека, после того как мы его взяли на службу, видели только я, Гитлер и еще несколько человек... Что еще о нем? Подметки его сапог были сделаны утолщенными, а каблуки еще выше. И мы заставили его похудеть на несколько килограммов, а также бросить курить.
      С. Неужели близкие к Гитлеру люди так и не знали об этом человеке?
      М. В конце концов узнали. Кто именно? Линге, конечно, а также Раттенхубер и, думаю, Гюнше, его военный адъютант. Тот догадывался, а в последние недели и Геббельс.
      С. А как насчет Бормана?
      М. Этот знал или пытался знать решительно все, что касалось Гитлера. Но только не о двойнике. Гитлер был достаточно осторожен в ряде случаев, и он предупредил меня, что о двойнике нужно хранить полное молчание. Он доверял Геббельсу, это я знаю. Но не Борману, нет. О Бормане он говорил, что тот похож на луну, которая в состоянии только отражать свет, но не светить сама. Борман все время торчал возле Гитлера, за его спиной, раздражая и утомляя всех своим присутствием. Он просто ревновал его, и, когда Гитлер, наконец, почувствовал и понял это, он обрушился на Бормана и отругал так, что тот на некоторое время притих. Я уверен, что Борман так и не знал о двойнике.
      С. А о том, что Гитлер покинул Берлин?
      М. Тоже нет.
      С. Я хочу показать вам копию одного официального документа. Он составлен нашими людьми как раз перед судом в Нюрнберге и имеет отношение к результатам советских исследований тех останков, которые были обнаружены в бункере, где, по их мнению, должен был находиться Гитлер. Прошу вас посмотреть эти бумаги.
      М. Я бы предпочел перевод на немецкий.
      С. Вот он, пожалуйста, ознакомьтесь.
      (Пауза. )
      М. Я прочитал. Что ж, могу сказать, мне интересно познакомиться с результатом нашей тщательной работы. Мы были уверены, что у русских будет именно такая реакция. Что они придут к таким выводам... Забавно... Но ведь я и раньше не скрывал от вас своего невысокого мнения об их интеллекте.
      С. Вы обратили внимание на упоминание о трупе Бормана?
      М. Конечно. Мундир определен правильно, но размеры не те, однако документы похожи на подлинные. Впрочем, даже русские признают, что по трупам не так уж легко определить с достаточной достоверностью, кому они принадлежат. Однако обратите внимание, с какой уверенностью они говорят об обнаружении трупа Гитлера, то есть его двойника. Какой конфуз! Сталин, при его недоверчивом характере, должен был бы прийти в ярость. Кроме того, насколько я знаю, русские могут сегодня говорить одно, а завтра совсем противоположное.
      С. Вы, должно быть, достаточно хорошо знаете советскую систему, не так ли?
      М. Вы правы. Но вернемся к нашей теме. В те последние дни войны Сталин направил в Берлин специальную команду с приказом найти Гитлера. Они нашли... труп двойника. Конечно, все были приятно взволнованы и тут же доложили Сталину, чтобы обрадовать его и получить... что там?.. повышение по службе и дачу за городом. Сначала они послали рапорт в Кремль, а уж потом приступили к медицинскому исследованию... У Сталина определенно были сомнения. Он вообще крайне подозрительный и не верит никому. А что если это подлог? Или, быть может, его агентов подкупили богатые нацисты, а то и разведки Запада? И Сталин посылает еще один специальный самолет с экспертами и высокими чинами из госбезопасности... Что же они видят? К какому заключению приходят? Это тело не является телом Гитлера. Почему? На ногах у него штопаные носки. Гитлер не мог носить заштопанных носков!.. Впрочем, отчего же не мог? У всех рвутся носки... Что дальше? У исследуемого объекта всего одно яичко, у Гитлера было два. Это уже говорит о чем-то, верно?.. Отпечатки пальцев? Их не с чем сравнить... А теперь главный козырь. Уши не той формы.
      С. Вы сказали: уши?
      М. Да. До того как отпечатки пальцев стали главным средством идентификации, таким же средством когда-то были уши. Не бывает в природе двух одинаковых пар. Я знал, что у нашего двойника уши немного отличаются от ушей Гитлера, но в конце концов кто на них обращает пристальное внимание? Однако по хорошим фотографиям это сразу определят опытные люди... Итак, это не Гитлер. Представляю, как все агенты и эксперты были злы и напуганы. Вместо наград их, возможно, ожидает пуля в затылок... А что делать с подложным трупом? Спросили товарища Сталина. Ответ был: немедленно уничтожить! Для расторопных русских "немедленно" означает в лучшем случае на следующий день. Тогда они и начали сжигать труп. Но тут пришло новое указание из Кремля: сохранить его во что бы то ни стало! Наполовину сгоревший труп вытащили из печи и отправили в Москву в ящике, заполненном льдом... Что касается Сталина, он, конечно, был уверен, что кто-то сыграл с ним злую шутку. Но кто? Фашисты? Американцы? Его собственные агенты?
      С. Полагаете, он до такой степени недоверчив? Уж не параноик ли?
      М. Чистейшей воды безумец! Он может уничтожить всех жителей города, если заподозрит, что один из них что-то замыслил против него! Не верит никому. Как-то он вызвал одного из своих министров и сказал, что тот нуждается в отдыхе, потому что работает как вол. И отправил его в отпуск на неделю в. Крым. А по дороге секретные сотрудники убили этого человека по приказу Сталина, так как ему кто-то донес, будто тот замышлял что-то против него. По его убеждению, этим занимаются все окружающие. Он живет в укрепленной крепости, как какой-нибудь турецкий паша, и время от времени оттуда поступает приказ снести чью-либо голову. Как правило, невинную. Впрочем, в глазах Сталина решительно все виновны перед ним. Нашим военным атташе в Москве был генерал Кребс. Он говорил мне, что Сталин произвел на него впечатление доброжелательного спокойного человека. Думаю, что наблюдение Кребса соответствует действительности и Сталин действительно не повышает голос ни на кого - он просто уничтожает.
      С. Возможно, вы все же недооцениваете способности тех специалистов в Берлине?
      М. Я уже говорил вам, что не считаю русских достаточно смышлеными. Они не так глупы, как поляки, но, поверьте мне, тоже не умны. Я видел своими глазами, как эти люди бродили по зданию нашей канцелярии, пытаясь понять, для чего предназначены туалеты. Способность размышлять не поощряется в сталинской России - только слепое подчинение и страх за последствия, если сделал что-то не так. Они непрерывно лгут друг другу и вынуждены заниматься подлогом и обманом, чтобы скрывать свою ложь. Один русский полковник обнаружил в бункере какой-то документ и носил его с собой в течение трех дней, так как не знал немецкого и не мог найти кого-либо, кто знает. Когда ему, наконец, перевели документ на русский, оказалось, что это было требование на поставку туалетной бумаги. Мне приходилось много сталкиваться с этими людьми, и, можете поверить, истории насчет того, что они захватят всю Европу, которыми пугает вас ваша пресса, - чистейшая чепуха! Сталин боится всех, кого не может достать своими руками и убить. Он никогда бы не начал наступления на Германию, если бы мы не оказались совсем беспомощны. Этим я не хочу сказать, что он не в состоянии защитить самого себя, когда на него нападут, - это он сумел сделать, но русским никогда в жизни не поить своих коней в Сене.
      С. Вернемся к тому, что происходило в Берлине. В течение пяти месяцев русские перекапывали сад перед канцелярией. Почему они ничего там не нашли? Каких-то еще трупов?
      М. Видимо, потому, что их не было. Но сотрудники всех этих спецподразделений были, конечно, разъярены неудачами и тем, что Сталин называет их идиотами, если не хуже, и потому решили во что бы то ни стало придумать что-то, чтобы сохранить лицо. И кое-что напридумывали.
      С. Для Сталина?
      М. И для истории...
      С. Вы были там, когда Геббельс и его жена покончили с собой? Верите в их смерть?
      М. О, конечно. Я знал еще раньше, что они задумали так поступить. Геббельс был сильный человек, уверяю вас, и он твердо решил, что не переживет конец рейха. Я уже говорил вам, что был против того, чтобы они вовлекли в это своих детей. Я обещал Геббельсу позаботиться о том, чтобы обеспечить их безопасность, но он не желал и слышать меня. У меня тоже есть дети, и решение Геббельса мне совсем не нравилось. Однако он был неумолим. Он и его жена убили всех своих детей и себя...
      С. Русские в связи со всем этим говорят о каком-то водоеме. Можете вы объяснить, о чем идет речь?
      М. Напротив кабинета Гитлера, что в новом здании рейхсканцелярии, как раз под балконом был пруд, дно которого выложено камнями. В нем уже не было воды, и однажды туда положили завернутое в одеяло тело солдата, который умер от ранения. Вот о чем, видимо, толковали русские.
      С. А разве не так же, в пруду, было найдено тело двойника Гитлера?
      М. Нет, оно лежало тоже завернутое в одеяло, но не в пруду, а рядом с ним. Если бы его закопали и оно пробыло с неделю под землей, русские не смогли бы уже опознать его, а нам этого не хотелось... О трупе Бормана, повторяю, мне не известно ничего.
      С. Вы все-таки уверены, что Борман мертв? Видели его тело?
      М. Я не стал бы тратить ни время, ни деньги на это.
      С. Хочу показать вам один приказ, очевидно, подписанный вами и датированный 20 апреля 1945 года. Пожалуйста, взгляните.
      (Пауза. )
      M. Да, я узнаю его.
      С. Это ваша подпись?
      М. Да.
      С. Документ подлинный?
      М. Ну, видите ли, в те дни все находилось в таком... смятении... В каждый момент можно было ждать любых перемен. Когда я готовил это, то считал именно так. В дальнейшем произошли некоторые изменения.
      С. Значит, следует понимать, что тот полет все же имел место, из Линца в Барселону 26 апреля?
      М. Да.
      С. Позвольте мне вернуться к именам. Улетел ли тогда Борман?
      М. Нет, Борман не улетел.
      С. Но он собирался, ведь верно? Его имя значится в списке тех, кого ознакомили с этими документами.
      М. Ему не была вручена копия. Гитлер изменил свое первоначальное решение и сказал мне, чтобы я ничего не сообщал Борману и еще нескольким из этого списка.
      С. Ваше имя стоит там на втором месте, но вы не уехали.
      М. Да, я остался, чтобы осуществить заранее намеченный план. Гитлер знал об этом.
      С. Поговорим о группенфюрере Фегеляйне.
      М. Он уехал.
      С. Мы... Официальная версия гласит, что Фегеляйн был убит по приказу Гитлера во дворе или в саду при канцелярии... прошу вашего внимания... 29 или 30 апреля. Что вы на это скажете?
      М. Это утка, запущенная англичанами. Полная чушь! Их сообщение полно ошибок. Начать с того, что Фегеляйн уехал раньше. Я видел его и разговаривал с ним. И я не сажал его под арест. Мы переехали из прежнего здания на Принцальбрехтштрассе еще в феврале, после того как его разбомбили, и, уверяю вас, Фегеляйн не был у меня в тюрьме и никто его не убивал. А если позднее он появился бы в канцелярии или в бункере, я бы наверняка увидел его или, на худой конец, услышал о нем. Насколько помню английскую версию, Гитлер отдал распоряжение убить его 29-го или 30-го, но фюрера в то время уже не было в Берлине, а его двойник никогда бы не посмел приказать это без моего разрешения - без моего, а не Бормана. Я, и только я, распоряжался тогда - в содружестве с Геббельсом, но не с Борманом. Так что англичане все выдумали. А где Фегеляйн сейчас, я не знаю и мне это безразлично. Он играл весьма мощную роль на тогдашней сцене.
      С. У нас есть свои сведения о нем, которые, в общем, подтверждают то, что вы говорите, и я согласен, что он не был важной фигурой. Что скажете о Бургдорфе?
      М. Он был типа Бормана, но не так опасен. Все время пытался произвести на Гитлера впечатление и нравился фюреру. Возможно, потому, что отличался подобострастием.
      С. Предполагается, что он оставался в бункере и после исчезновения Гитлера.
      М. Так оно и было, но перед самым концом всего он уехал. Сразу после 20-го мы стали отправлять секретариат, чиновников и прочих. Не всех, конечно. Некоторые остались, с обоюдного согласия, и потихоньку скрылись кто куда, воспользовавшись всеобщей суматохой. Помню, что Бургдорф в один из дней тоже куда-то исчез.
      С. Он сейчас сотрудничает с нами.
      М. Если вы это знаете, зачем спрашиваете меня?
      С. Я называю фамилии по списку. Прошу продолжать.
      М. Хорошо. Но позвольте вам заметить, что ситуация в ту, последнюю, неделю была такой... Хаос был таким, что вряд ли даже через несколько дней кто-либо мог бы восстановить в памяти более или менее определенно все, что там происходило. Не забывайте, что я достаточно опытный полицейский с большим стажем и неплохой школой еще со времен Мюнхена, но даже мне нелегко расставить по местам факты и события того времени. Главное" конечно, я помню хорошо, но за мелкие эпизоды, за их точность и последовательность ручаться не могу.
      С. Это я понимаю, генерал... Что вы можете сказать о посланнике Хевеле?
      М. Хевель... Гитлер и он - давние друзья. Фюрер любил его. Они были вместе в Мюнхене еще тогда, 9 ноября. Хевель тоже улетел, хотя жутко боялся самолетов. После одного случая в воздухе.
      С. Вы сказали "в Мюнхене"? Но мы знаем, что он был в эти дни в Берлине.
      М. Я говорил о 9 ноября 1923 года. О дне путча. Хевель тогда учился в университете и выступил заодно с Гитлером.
      С. Вы также упомянули о случае в воздухе...
      М. Да, Хевель был ранен во время авиакатастрофы. С тех пор он боялся летать. Я знаю это ощущение на своем опыте. В этой войне со мной случилось нечто подобное.