Вирт пишет: "Tiu есть никто иной, как Сын Божий вблизи зимнего солнцестояния, в последнем месяце Года, в последнем "солнечном доме". Это явствует из анализа всей атлантической иероглифики."
      Идеограммы "человека с опущенными руками" или "древа, с опущенными ветвями" встречаются уже в археологическом пласте Magdalenien.
      Основной сюжет, связанный с Tiu, это сакральная история его «спуска» — с горы, в недра земли, в пещеру, в яму, под землю, на землю с небес, погружение в воду, его превращение в животное, поглощение его зверем, мифологическим чудовищем, его затемнение, старение, страдание, потеря им чего-то важного — органа, члена, культового предмета и т. д.
      В шумерском письме, например, этот же иероглиф обозначал "бога вод" Эа и одновременно Бела, "солнечного бога".
      Этимологически, Tiu — это древнеарийское имя, родственное древневерхненемецкому Zio, древнеиндийскому «Dyaus», его деривату «dyauspita» ("небесный отец"), откуда латинское «Juppiter», греческое "Zeus pater", а также слова, означающие «день» — «dies», «Tag» и «бога» — «deus» и «dius». Конечно, ведический Дьяус и тем более Зевс классической мифологии далеко ушли от изначального сакрального комплекса, обретя черты в первом случае абстрактного понятия, во втором личностного бога-мироустроителя. Но в архаических пластах соответствующих традиций, и особенно в архаических пластах индоевропейских языков существует множество фонетических формул, оборотов, выражений и т. д., позволяющих распознать во всем контексте древнейшее гиперборейское понятие Tiu.
      Вирт подчеркивает, что археология и генеалогия этого знака в различных системах письменности — от пещерной и культовой палеоэпиграфики до линейного письма — убедительно доказывает, что он постоянно присутствует в самых разных цивилизациях до, параллельно и после возникновения собственно финикийской письменности, где этот знак отсутствует!. Следовательно, делает заключение Вирт, это в очередной раз доказывает тезис о существовании единой гиперборейской системы линейного проторунического письма, развившегося в северных регионах (т. н. «Thulekulturkreise», "культурный круг Туле") и распространявшегося по всему континенту задолго до Финикии. Саму же западно-семитскую письменность Вирт рассматривает как один из редуцированных вариантов древней полноценной системы, адаптированной к практическим нуждам морских купцов и почти лишенной всякого культового значения. Хотя многие знаки заимствованы из "Священного Круга", подчас их вокализация изменена, а их смысл утрачен. Показательно, что в семитском алфавите отсутствовал знак Tiu, означающий главнейшую идеограмму нордического культового комплекса — снисходящего к людям "Сына Божьего".
      Итак, Tiu — это Двойной, утрачивающий изобильность и полноту своего качества, но остающийся одновременно внутренне тождественным, вечным, неизменным, а, следовательно, неумолимо сквозь все испытания двигающийся к Победе и Воскресению. В этом сложном комплексе следует искать различие между двумя типами сакральных историй — героического эпоса, заканчивающегося трагедией, и волшебной сказки с неизбежно добрым концом. Сказка, распространенная в низших слоях народа, сохранялась в архаическом виде в относительной неприкосновенности как раз за счет консерватизма «нецивилизованного» класса, и, следовательно, вся парадигма циклических странствий "космического Спасителя" представлена полноценно. Тогда как героический эпос, саги и полурационализированная мифология были атрибутом высших классов, для которых характерно рассудочно осмыслять сюжеты, и в периоды, когда вся полнота ключа к изначальному мифологическому комплексу утрачивалась, отдельные фрагменты цикла получали самостоятельное развитие.
      Бросается в глаза графическое сходство иероглифа Tiu — со стрелой (копьем). Отсюда мифологическое тождество и перенос значения. Отныне вместо "Бога с опущенными руками" можно встретить изображение "существа со стрелой". Отсюда же вытекают все сакральные аспекты символизма лука или стрельца.
      В исландской рунической песне соответствующий знак сопряжен с выражением fifu farbanti (великан стрелы) и bendr baugi (натянутая дуга, лук). Вирт замечает, что между угловым и полукруглым изображением идеограммы существует временное соотношение. Изначальной является полукруглая форма, которая может быть интерпретирована именно как натянутый лук с вложенной в него стрелой, а не как отдельная стрела с острым наконечником. Лишь обычай вырезать иероглифы на дереве, который предшествовал появлению собственно письменности, привел к угловатым формам проторун, из-за удобства резцом схематизировать кривые линии в углы.
      Стрела и копье играют важную символическую роль во многих сюжетах, связанных с идеей зимнего солнцестояния, полночи или ее космического, вселенского аналога. Так, в скандинавской мифологии есть сюжет о случайном убийстве стрелой(веткой омелы) юного бога Бальдра, которое служит знаком начала "сумерков богов", «fimbulwinter» и прелюдией эсхатологического сражения — ragna-rekkr.
      Копье центуриона Лонгина играет аналогичную роль в христианской традиции. И не случайно в европейском средневековом христианском эзотеризме копье Лонгина связывалось с чашей Святого Грааля, в которую по преданию Иосиф Аримофейский благочестиво собрал "кровь Спасителя", вытекшую из прободенного копьем Лонгина бока распятого Богочеловека. С точки зрения архаической культовой системы нордических символов, знак
      ur — «пещера», но вместе с тем «чаша», «вода», «море» и т. д. тесно сопрягался со знаком tiu, откуда германское Tyr и устойчивое сочетание — tr — . Перевернутый ur дает новую иерограмму — ka (
      или угловой вариант
      ), т. е. "воскресающий Бог", "бог, воздевающий руки". Снисхождение к точки зимнего солнцестояния, к смерти, во ад, связанное с копьем ("опускающий руки"), является залогом весеннего воскресения (чаша, Грааль, воздетые руки —) для всех тех, кто причастился "Сыну Божьему", его крови и его плоти в низшей точкеего искупительного жертвенного пути. В православном обряде копие, которым изымают частицы агнца, и причастная чаша являются прямыми аналогами всего этого священного культового действа, восходящего в предначертательном образе к незапамятным временам гиперборейской нордической цивилизации.
      Очень интересная деталь: в греческом мифе о борьбе Аполлона с циклопами, он прячет свой лук, которым уничтожил врагов в стране «гипербореев», у "антиподов между двумя солнцами, закатом и восходом…"
      Лук и стрелы были сакральными инструментами у многих архаических народов — так, в частности, у евроазиатских шаманов лук и стрела предшествовали в камланиях бубну и колотушке; горизонтальная диагональ на шаманском бубне часто сохраняет название "тетива лука".
      На острие стрелы хранится, согласно индусской традиции, душа Брахмы или жизнь Кощея Бессмертного в русских сказках.
      В индуизме богом-лучником считается Шива, связанный с эсхатологией (когда он задует в раковину, вселенная рухнет) и огнем. Шива, в отличие от Камы, божества сентиментальной любви, воплощает в себе высший метафизический аспект брака, как соединения мира с Богом, вселенной с ее истоком, и поэтому он убивает Каму, своим третьим глазом. Вообще говоря, это довольно поздняя мифологическая история, несущая на себе следы жреческой рационализации; изначально, разницы между сакральным, метафизическим значением Лука и Стрелы (а соответственно, брака и соединения) и более приземленными реальностями не существовало. Греческий Эрот или индусский Кама были некогда тождественны солнечным лучникам — Аполлону или Шиве, лишь впоследствии и, возможно, в результате смешения различных символических комплексов, эти фигуры разделились.
      Надо отметить символизм греческого охотника Ориона, чья история несет на себе явные признаки очень архаического сюжета, связанного с мистерией зимнего солнцестояния. В его истории есть тема Гипербореи (посягательство на жительницу Гипербореи — деву Опис), убийство его стрелой из лука Артемиды, хождение по морю, ослепление и новое обретение зрения после инициатического путешествия навстречу солнечным лучам и т. д. Созвездие Ориона древними египтянами считалось небесной фигурой Озириса, а индусы располагали на этом же участке звездного неба, созвездие mrga-shirsha, самого Шиву.
      Все эти сюжеты и культовые ритуалы сопряжены именно с идеограммой Tiu, относятся к мистерии Зимнего Солнцестояния и являются развертыванием древнейшего гиперборейского символизма. Зимнее Солнцестояние вплотную сопряжено с универсальной идеей конца старого и начала нового, с волшебной точкой бытия, когда смерть превращается в воскресение, гибель открывает врата к бессмертию. По модели этого уникального момента Года построены все сакральные мотивы, связанные с наиболее важным моментом всякого цикла — неважно гигантского вселенского (конец мира) или совсем незначительного (конец суток или еще меньшего промежутка времени).

      Вирт указывает на то, что последняя буква древнего финикийского алфавита фонетически была t, и произносилась tau, taw, а ее иероглифом был знак
      или
      Этот же знак также означал звук t в древнеарабском письме (тамудическом, сафаитском, сабейском, лихьяническом), а также в ливийском (нумидском, берберском).
       "Таким образом, в конце алфавита, т. е. Года, — пишет Вирт, — стоял знак креста или якоря, озвученный зимнесолнцестоянческим именем бога — tau, taw, в некоторых случаях — tua. Символ «Двойного» —
      Якорь — перевернутый знак Tiu в округлом начертании — означает "снисхождение "Света Мира" на дно темных вод, спуск в зимний ад.
      Показательно, что в ранне христианской символике якорь был знаком самого Христа.
      Древние календарные круги делились на разные сектора. Самым древним и арктическим было деление на две половины (отсюда "Сын Божий" — "Двойной"). Следующее по универсальности членение было троичным, разделяющим год на три равные части — три сезона; скандинавские рунические круги сохранили такое деление в формуле трех aettir, трех направлений. В точке зимнего солнцестояния начало весеннего сектора, по обе стороны от летнего солнцестояния — летний сектор, и, наконец, вниз, к осенне-зимнему периоду — третий сектор. Этот третий сектор назывался Tys att и символизировался нашим знаком Tiu.
      Tiu близок к Tyr, т. е. к концепции t в ur'е. И все это относится к третьей предновогодней части круга. Вирт объясняет фонетическое происхождение озвучивания числа 3 — три, tri в большинстве индоевропейских языков — именно этим обстоятельством!Отсюда сакрализация троичности в самых древних традициях. Устойчивый архаический сюжет "третьего (младшего) брата", который, уступая обоим братьям по всем показателям, становится, однако, спасителем, победителем и искупителем после всех испытаний и злоключений. Этот сюжет чрезвычайно распространен во всем индоевропейском фольклоре — от индийского через иранский, славянский, германский до исландского и кельтского. Если понять, что речь идет о Tiu, то такая сакрализация числа Три станет прозрачной. В раннем христианстве, распространявшемся в областях (начиная с Галилеи), где никогда не прерывалась древняя гиперборейская традиция — в Малой Азии, Греции, Италии, Фессалии, Анатолии и т. д. — все этим моменты прекрасно осознавались — на последнем месте в алфавите стоял Крест (иногда распятия изображались в виде буквы
      он же был Якорем Спасения, он же — Сыном Божьим и Двойным (две природы), он же — лицом Пресвятой Троицы…
      Сын Божий, нисходящий в ur, чтобы спасти мир и даровать ему воскресение.
      Если слово Три развилось фонетически из идеи снисхождения Tiu, Tua, Tu в ur, то само слово Два — древне-верхне-немецкое — zwa, англосаксонское twa, латинское duo, древнеиндийское d(u)vau и т. д. возникло из вокализации идеограммы Сына Божьего самого по себе Tua — tva — tav — dva и т. д. Таким образом, на архаическом культово-календарном уровне была внутренняя связь между Двумя и Тремя, которая сохранилась даже в языке. Оба слова относятся к, Сыну Божьему, космическому Спасителю. И снова мы видим поразительное совпадение с ранне-христианской традицией, которая строит догматы Церкви на парадоксальном и сверхрациональном сочетании в личности Иисуса Христа сакральных чисел Два и Три: Он — одно из лиц Троицы, и в нем Две природы (божественная и человеческая). Обе идеи заложены в древнейшем христианском перстосложении — три сложенных пальца символизируют Троицу, два других — две природы Христа.

      "Heilbringer" (Tiu, Tyr,) в своем снисхождении тождественен идеограмме Дерева — отсюда многочисленные мифы о «людях-деревьях», "лесных людях" и т. д. Символизм Дерева, леса, избрание леса в качестве места развертывания мифологического сюжета или капища восходит именно к этой гиперборейской фигуре, которая никогда не означала никакого конкретного предмета в отдельности, вопреки эволюционистской теории о происхождении букв и знаков из пиктограмм, схематически изображающих реальных существ или предметы. Напротив, иероглиф Tiu как осенне-зимняя часть Года, как символ нисхождения Света Мира (не обязательно солнца, именно Света, как более общего и более метафизического понятия), — иными словами, как абстрактная идея— лежал в основе наименований, культового почитания и сакрального осмысления реально существующих зверей, растений, предметов и явлений. Космический Спаситель в нисходящей траектории и его идеограмма — первичной всех остальных вещей, комплексов, ансамблей, ситуаций и т. д., на которые изначальный смысл переносился по аналогии, на основании внешнего или внутреннего сходства.
      Так Дерево как ось мира, как священный знак сакрализовано именно на основании его внешнего сходства с идеограммой Heilbringer'а. Особенно выразительно с этой идеограммой совпадали опущенные ветви ели и черно-белый, и не удивительно, что древние индоевропейцы выбрали два этих дерева в качестве наиболее центральных, почитаемых.
      В немецком языке название ели — Tanne, а березы — Birke. Оба эти слова, по логике Вирта, должны быть связаны с тем же изначальным мифологическим комплексом Tiu, а следовательно, в них должна заключаться протоидея предновогоднего спуска Света Мира в нижние регионы вселенной (в землю, под землю, в воды, в материнское чрево мира, в ночь, в камень и т. д.). Кроме того, Вирт показывает, что названия березы и ели могут меняться местами, так как первичным в обоих случаях является именно концептуально-идеографическая форма, связанная с календарно-философским осмыслением цикла. Так у североамериканских индейцев дакоты, которые также почитают березу сакральным культовым деревом, она называется tan-pa. Это сочетание tan, по Вирту, является примородиальным и означает "нисхождение, Tiu в an", а сочетание an, вообще, звук — n- является древнейшей гиперборейской фонемой для обозначения Матери Земли, камня, низа, лона, нижней части годового цикла. Итак, культовая формула tan является концептуальным синонимом tur, tyr, т. е. Tiu в ur'е.
      Birke также является архаической культовой формулой. В большинстве индоевропейских языков это наименование березы устойчиво сохранилось (русская «береза» этимологически относится сюда же). Вирт показывает, что речь идет о вариации формулы buru, в которой сочетаются две примордиальные фонемы — bi (варианты ba, bu) и ur (вариант uru). Речь идет о идеограмме "двух гор", которые в рунических кругах расположены как две дуги перед и после зимнего солнцестояния. Это визуальное наблюдение полярного феномена движения солнца на юге перед тем, как оно скроется во чреве полярной ночи и сразу после того, как оно оттуда покажется. Одна дуга называется ur, и является идеограммой, давшей концептуальный смысл «пещере», «петле», «горе» и множеству других сакральных и культовых предметов и мест в гиперборейской цивилизации. Две дуги составляют иероглиф "двух гор" uu — "два ur'а",
      , bi-ur. Эти две горы в далеком прошлом получили фонетическую огласку — b- и иероглиф. Относительно фонемы — ka- (или ее аналогов, вариаций — g, kh, gh, j, ch, c и т. д.), которая устойчиво присутствует в названии березы, можно сказать, что она означает "Сына Божьего", космического Спасителя во второй половине Года, "человека воскресающего, воздевшего руки". Хотя на этой фигуре мы остановимся позже.
      Итак Tiu-"Heilbringer" замещает себя березой и елью. Отсюда сакрализация дерева в древних цивилизациях — из дерева делались дома, средства передвижения, корабли, орудия. На дереве — особенно бересте — писали за много тысячелетий до того, как южно-семитские, средиземноморские народы стали использовать для этой цели высушенные шкуры животных. Вирт указывает, что верхняя сплошная соединительная черта в санскритском письме является следом верхнего края бересты, которая ритуально сохранилась как воспоминание о сакральном божественном прошлом.
      В высшей степени показательно русское слово «ель». Это древнейший корень, восходящий к культовой формуле el, il, которая обозначала «свет», «луч» и, соответственно, также прилагалась к Tiu, "Свету Мира". Неудивительно, что космический Спаситель именуется также ull, il, el и т. д. Вирт показывает, что имена Ullr, Ulli и т. д. и Tu, Tiu в мифологии почти синонимичны и идеографически тождественны. В частности, у гренландских эскимосов, язык которых хранит множество архаических элементов слова с этой фонемой (ullo, ullok, ulluk, ullut и т. д.) означают «день» (ullok), «год», «рассвет» и т. д. Причем, особенно зимним является сочетание — l- с — u-, согласно великой культовой гиперборейской формуле озвучивания сакральных слогов в зависимости от времени Года. Нордический закон пяти гласных Вирт формулирует так: — a- начало года, — e- весеннее равноденствие, — i- середина лета, — o- осеннее равноденствие, — u- зима, конец года. Так как и фонетически и концептуально — e- и — o- являются промежуточными гласными (это явно в семитских языках), то пять можно свести к трем: — a-, -i-, -u-, что соответствует трем aettir, о которых мы уже говорили. u (= о) соответствует Tys aett, т. е. третьему сектору Года, находящемуся под знаком Tiu. В русском же слове «ель» важнее всего архаичное l. Иными словами, память о «световом» символизме сохранилась, но "опущенные ветви" ели концептуально в фонеме не отразились.
      Зато, русское «ель» явно сближается с другим важнейшим символом того же порядка — с «оленем», немецкое «Elсh», а на языке дакота олень называется ta, что снова приводит нас к одному и тому же (ta — олень, tan — береза; и то и другое — сакральные понятия в индейских культах). Русское «олень» несет в себе то «зимнее» o (u), которого не достает в слове «ель».
      Вирт доказывает, что олень был наиболее древним культовым животным гиперборейского периода, и как таковой связывался с зимними, солнцестоянческими мифами. Только позже его заменил в этом качестве бык (еще позже баран). Например, у индейцев дакота бык называется "большой олень", "большой ta", и не имеет самостоятельного названия. Оленьи рога в культовом контексте воспринимались как знаки ka, воскресающего спасителя мира, как визуальный феномен воздетых рук.
      В древних названиях быка в индоевропейских языках мы снова сталкиваемся с сочетанием t и ur (yr
      ). Это немецкое Stier, латинское taurus, авестийское staora, русское «тур». Heilbringer, Свет Мира с неба нисходит к нижним регионам, к царству зверей, в миры массы, материи. Отсюда сюжеты жертвоприношений быка в древних культах — иудаистических, митраистских и т. д. На Руси также довольно долго совершались жертвоприношения быка, причем происходило это в день пророка Илии, в момент, когда лето клонилось к зиме, а само имя «Илия» понималось русскими как фонема нисходящего Света (отсюда связь пророка с молнией — "нисходящим светом"), как символ, близкий к il, ul, tiu и т. д.
      Важно подчеркнуть полифонию культовых символов: в изначальном гиперборейском комплексе еще отсутствовал строгое разделение между общим смыслом космического события (например, сюжет Tiu в целом) и ролями действующих лиц, фоном, на котором оно происходит и т. д. Поэтому само имя Божественного Света могло переноситься на ту реальность, в который этот Свет «тонет». Например, слово «wulf», «волк» явно происходит от формулы ul, т. е. «Heilbringer» перед зимним солнцестоянием, хотя в дальнейшем развитии сюжета именно Волк, космический волк (пес, дракон и т. д.) является противником Спасителя и его убийцей. Зимнесолнцестоянческая мистерия есть изначально двойная жертва — нижнее убивает высшее, но за счет этого само умирает от своего поступка, а высшее воскресает. Сын Божий смертию попирает смерть. Титаны разрывают Диониса и превращаются в богов. Поэтому культовые фонемы, описывающие всю сакральную ситуацию, еще не дуализированы, строго не разведены. Еще нет ни полов, ни ролей жертвы и палача, нет абсолютного добра или абсолютного зла. Вся вселенная совершенное и испоенное великого смысла БОГОЯВЛЕНИЕ, где и темные, и светлые стороны одинаково важны, существенны, служат делу гармонии и торжества нордической истины.
      Tiu сливается с «Stier» ("быком"), с «Elch» ("оленем"). Отсюда же немецкое «Tier», греческое «therion» ("зверь") и русское «зверь» (даже этимологически оно связано с немецким и греческим). Бог и зверь имеют одинаковые имена, сливаясь в новогоднем мифе — отсюда зооморфные персонажи древних религий, тотемы, иудаистические "hayot hakadosh", священные животные, виденные пророками у трона Господня.
      Так даже этимологически русские слова «зверь» и «дерево», как собирательные для целой вереницы видов и подвидов, не только восходят к одной фонеме, но и получают свое имя от нисходящего в ночную массу зимней материи чистого небесного Света, Сына Божьего. Не удивительно, что сам Христос в раннем христианстве изображался в виде агнцаи был распят на древеКреста, Также общепринятым было изображать Христа в виде рыбы, а само слово рыба в русском языке было "*zъvь", что этимологически связано со словом «зверь».

      Вирт показывает, что некоторые другие идеограммы могут служить субститутами знака Tiu или дополнять его в комбинированных вариантах. Все эти символы соответствуют некоторым знакам рунического круга, расположенным на осенней стороне. Эти знаки наиболее архаичные, сохранившиеся на своем месте с незапамятных времен.
      Такова руна sig (
      ) или sol
      в рунических кругах они взаимозаменяемы. Она может быть рассмотрена как идеограмма молнии или спускающегося солнца. На самом деле, это, по Вирту, фрагмент или субститут древнейшего арктического иероглифа
      означающего связь между собой двух кардинальных точек Года — нижней и верхней. Позже этот фрагмент был осмыслен как нисхождение от лета к зиме, поэтому остался только нижний круг. Во-втором случае, sig символизирует схематическую связь между солнцестояниями, вертикальную (огненную) змею. В обоих случаях смысл — нисхождение Света Мира. Озвучивалась эта идеограмма фонемой — s-. Во многих древних сакральных кругах и развившихся из них алфавитов эта руна (sol) стоит непосредственно перед руной (tiu), отсюда устойчивое для наиболее архаических пластов индоевропейских языков и, шире, большинства языков народов земли сочетание st, и в индоевропейских языках это сочетание означает «бытие», «существование». В руне sol видны черты древнейшего иероглифа бытия — .
      В руническом ряду за формулой s-t (sig-tyr) следует знак — b-, beorg, Berg, Birke, руна березы или двух гор. Это дает формулу sit-tyr-berg, известную в древнейших германских заклинаниях и рунических песнях. Солнце (sig-sol), несомое Сыном Божьим (tiu, tyr), опускается между двух гор (beorg).
      Что касается русского слова "гора", которое родственно древнеиндийскому «giris», авестийскому «gairi» ("тоже "гора") и прусскому «garian» ("дерево"), то любопытно, что этимологически оно сближается с греческим «borees» ("северный ветер" или "север"), т. е. родство с фонемой ber, beorg возможно через греческий. Кроме того, само слово borees означает север, т. е. то место графического суточного (но не годового!) круга, которое соответствует сердцу полуночи.
      Другая важнейшая руна — lagu , изображающая крюк, рукоять посоха и т. д. Она обозначала воду, озеро и т. д. Это та вода, в которую сходит Tiu, Heilbringer. Крюк играет огромную роль в архаических мифологиях. У эскимосов им культурный герой притягивает друг к другу небо и землю. Отсюда же серп, символ Кроноса у греков. lagu концептуально соответствует двум русским словам, считающимся этимологически различными — луг (место заливаемое рекой при ее разливе) и лука (изгиб). Мы видим, что идеограмма lagu несет в себе оба этих значения — изгиба, кривизны и влаги. Кстати, русские слова «лягушка» и «лужа» восходят к той же фонеме.
      Еще один знак
      — odil, рыба, петля, капля, узел. Также как и sol это фрагмент древнейшей гиперборейской идеограммы . Это знак потомства, семени. Так древние германцы называли и изображали таинственную силу, пронизывающую вселенную — дыхание Божье, душа. У шумеров тот же знак назывался su или zu (os, oz), и подобно lagu обозначал воду. Другими фонетическими вариантами odil являются vod, ot, oth и т. д., что дает русские слова «отец» и «вода». Древнейшее озвучивание su или sv в высшей степени важно, так как оно лежит в основании русского слово «свет», «святость» и т. д., которые, в свою очередь, родственны древнеиранскому hveta (светлый), санскритскому sveta — "белый, светлый" и т. д. «Свет», «святость» — присутствие odil'а, Духа Божьего, полюса мира.
      Руна yr, представляющая собой корни мирового древа, т. е. как раз точку зимнего солнцестояния. Она часто присутствует вместе с идеограммой Tiu, как оперение стрелы (+). Иногда выступает как замещение руны ur. Она может быть рассмотрена и как вертикальный штрих — руна Ис, т. е. "Сын Божий в летнем солнцестоянии", наложенная на угловое написание ur. Одновременно это знак смерти. В русском это yr концептуально сближается со словом «юр», которое означает «верчение», «вращение», «водоворот» и этимологически сближается с литовским «aure» — "зов, вой, звуки рога" и т. д. Рог, как искривленный предмет и верчение указывают на спираль, лабиринт, которые были традиционными символами зимнего солнцестояния. — Солнце как бы закручивается в этот период по своей траектории, чтобы начать раскручиваться зимой. В литовском же yura означает «море», что снова приводит нас к той же теме спуска в воды.
      Особо следует остановиться на руне ing (
      ). Она обозначает схематическое переплетение двух половин года, двух дуг или двух углов. Это могут быть земля и небо или две змеи. Вирт показывает, что это — брачная руна по преимуществу. Она указывает, что при снисхождении Heilbringer'а в землю, в воды, в звериное чрево, в ночь и зиму, происходит соединение верхнего (Света Мира, Неба) с нижним (Мать-Земля, холод, тьма, масса), При исчезновении солнца полярной зимой все становится одинаково черным, линия горизонта исчезает, само светлое небо утопает в объятиях черной Матери Земли. Это — иерогамия, священный брак. Мы показали выше, что гиперборейское мировоззрение — Богомировоззрение — не знало строго дуализма, четкого разделения. Негативное событие (нисхождение Света Мира, Сына Божьего) обязательно оборачивалось позитивным, смерть становилась новым рождением, погребение — воскресением, растворение Верхнего в Нижнем — зачатием нового Верхнего. Верхняя дуга — летняя половина Года — сливается с нижней дугой — нижней половиной Года. Из этого таинства рождается Новый Год, новый цикл. Это необходимое условие Воскрешения.
      Вирт показывает, что фонема соответствующая этой руне ing, N, n-g, является очень архаичной и устойчивой и с ней мы встречаемся не только в индоевропейских языках для обозначения «змеи» английское snake, санскритское naga, «угла» латинское angulus и др., но и в америндских, семитских, африканских, эскимосских, тюркских и даже китайских культовых формулах, означающих брак, связь, союз и т. д. В германских языках эта фонема до сих пор означает суффикс принадлежности — т. е. то, от чего происходит данная вещь, ее брачный исток. В английском это ing, being, speaknig и т. д., в немецком ung, Nibel-ung(en), Ordn-ung и т. д. Учитывая колоссальное значение этой фонемы и соответствующей ей идеограммы, ее просто не может не быть в русском языке, хотя на первый взгляд, прямого аналога нет. Но если учесть, что в древнерусском часто в закрытых слогах наличествовали назальные звуки n, которые впоследствии были редуцированы, то поиск русского аналога этой руны облегчается. Мы находим эквивалент в слове «уж», т. е. ug, откуда пропало назальное n. Далее все просто: сюда же относятся слова «угрь» (морская змея), «угол», «юг» (ранее произносившийся как «уг»; юг — это зимнесолнестоянческая ориентация в годовом цикле, тогда как северу соответствует суточная полночь). Любопытно наличие этой фонемы и в составных корнях, связанных с исследуемым нами символическим и мифологическим комплексом.