Этот второй уровень представляет собой реальную стратегическую или силовую раскладку соотношений между реальными державами или блоками государств.Если субъектом международного права выступает любое государство, признанное суверенным, независимо от его политической, стратегической, финансовой и военной мощи, и это государство считается равноправным по отношению ко всем остальным суверенным государствам, то на уровне стратегическом или силовом представление о субъектности резко меняется. Для характеристики “силового” уровня шведский политолог и геополитик Рудольф Челлен предложил термин “кратополитика”, который, в отличие от другого принадлежащего ему неологизма “геополитика”, не привился, несмотря на то, что он довольно точно описывает тот уровень, о котором здесь идет речь. Термин “кратополитика” образован от греческого “кратос”, “сила” и “политика”. Это уровень силового или стратегического рассмотрения статуса государства. Здесь в отличие от международного права картина межгосударственных отношений гораздо реалистичнее.
“Кратополитика” признает стратегическую субъектность далеко не каждого государства, обладающего номинальным суверенитетом, но лишь тех государств, которые относятся к неформальной категории “великих держав” или мощных региональных стратегических образований. Субъекты кратополитики совпадают с субъектами международного права только в тех случаях, когда суверенное государство является достаточно мощным и стратегически полноценным. В таком случае оно может проводить свою собственную линию в определенных границах независимо от международного права, по ненаписанному, формально не признаваемому, но реально существующему и действующему “праву сильного”. Кратополитических субъектов существенно меньше, чем субъектов международного права, и на этом основании картина международных и межгосударственных отношений резко меняется: некоторые государства становятся кратополитическими полюсами, представляющими самостоятельные силовые образования, обладающие достаточным масштабом для того, чтобы использовать более слабые государства в качестве своих стратегических “вассалов”.
Очень важно, что кратополитическая карта не имеет никакой юридической легитимности и никем не признается открыто. Но на деле вся реальная дипломатическая и международно-политическая жизнь ориентируется именно и только на уровень кратополитики. Кратополитика является тем инструментом, с помощью которого интерпретируются явления, принадлежащие сфере международного права. За каждым официальным заявлением той или иной державы стоит конкретный кратополитический момент, выяснение которого и является содержанием дешифровки внешнего, фасадного дискурса. Кратополитический уровень принципиально важен для нашей темы, так как основная деятельность спецслужб протекает именно в контексте кратополитики, которая и является объективной реальностью разведок и контрразведок. Теперь становится понятным использование прилагательного “тайный”, “секретный” в наименованиях многочисленных спецслужб. Дело в том, что сама кратополитика и ее реальные механизмы, ее карты не имеют в международном праве легитимной базы, не регулируются публичными договорами или законодательными актами. Сфера кратополитики является по определению “тайной”, “секретной”, так как ее логика и ее механизмы, будучи реальными и главенствующими, принадлежат теневой сфере, не имеющей внешней регламентации. И логично, что организации и службы, занимающиеся приоритетно именно кратополитическими вопросами, — выработкой кратополитической стратегии, осуществлением разведывательных и подрывных операций и т. д., — принадлежат сфере “закрытого” и “секретного”.
Итак, спецслужбы — явление кратополитическое, напрямую сопряженное со сферой стратегического баланса сил и интересов “великих держав” или “крупных региональных государств”.
Но есть еще и третий, уровень, который является базой для интерпретации самой кратополитики и ее закономерностей. Это уровень геополитики.С точки зрения геополитики, картина международной жизни, политической истории государств и наций, имеет еще более редукционистский вид, нежели кратополитика. Геополитика оперирует с цивилизационным подходом, учитывающим не отдельные силовые полюса (как кратополитика), но глобальные цивилизационные тенденции, сводимые к планетарной дуалистической картине противостояния Суши и Моря, с промежуточными береговыми зонами, за контроль над которыми идет планетарная дуэль «континента и острова».
Геополитика предлагает свою карту мира, где главенствует метастратегический подход. Геополитика относится к кратополитике так же, как кратополитика относится к международному праву. Кратополитика рассматривает международное право как формальность, как дань гуманитарной риторике, и не придает никакого серьезного значения тезису о равноправии номинально суверенных государств между собой. С точки зрения кратополитики, суверенность — понятая как стратегическая суверенность — есть прерогатива небольшой группы стран, значительно превосходящих остальные державы с силовой точки зрения (ясно, что силовой фактор не ограничивается только военной мощью, здесь учитывается также экономическая, финансовая, демографическая, позиционная, индустриальная и др. составляющие). Таким образом, в кратополитике количество реально действующих субъектов международной жизни резко сокращается. Геополитика представляет собой еще более высокую систему, которая сводит кратополитические субъекты к основной геополитической паре: цивилизации Суши и цивилизации Моря, относя к нейтральной, прибрежной зоне все промежуточные образования. Таким образом, среди кратополитических субъектов осуществляется еще одна стадия отбора. Великие державы также распределяются между двух планетарных геополитических полюсов, которые только и обладают реальным геополитическим суверенитетом.
Иерархию суверенитетов можно представить следующей удобной схемой:
1. Суверенитет с позиции международного права (им обладают все государства, признанные большинством других государств);
2. Суверенитет с позиции кратополитики (им обладают только “великие державы”, имеющие относительную стратегическую самостоятельность);
3. Суверенитет с позиции геополитики (им обладают только две осевые державы или два блока держав, составляющие ядро, соответственно, цивилизации Суши и цивилизации Моря).
На высшем геополитическом уровне существует два субъекта международной истории. На нижнем уровне международного права количество субъектов совпадает с количеством существующих в данный момент государств. На промежуточном кратополитическом плане действует небольшое число держав, превышающее число два, но намного меньшее, чем совокупность всех государств мира. И подобно тому, как кратополитика представляет собой базу интерпретации официальной стороны международной жизни, так геополитика является инструментом интерпретации самой кратополитики. В этой иерархии планов и следует рассматривать реальную политическую историю мира.
Теперь, возвращаясь к теме спецслужб, можно сказать, что “секретные службы” являются осевой концептуальной конструкцией кратополитического плана, и поэтому исследование их деятельности и структур требует прояснения кратополитической карты мира. Эта карта тоже не самодостаточна, но нуждается в расшифровке и интерпретации. Окончательная интерпретация возможна исключительно с позиций геополитики.
Мы логически подходим к тому, что реальную историю спецслужб невозможно восстановить без апелляции к геополитике, которая поможет осознать всю полноту картины, остающейся за кадром не только в узких и часто демагогических границах официального дипломатического языка, но и в более реалистическом и жестко откровенном мире кратополитики.
При этом напрашивается еще один гипотетический вывод: подобно тому, как сами спецслужбы в обычном понимании представляют собой реалистичное осознание кратополитической реальности, источник и исполнитель кратополитической активности, должны существовать еще более “тайные” и “секретные” службы — “секретные в квадрате”, миссия которых сопряжена напрямую с геополитикой. Эти “геополитические спецслужбы” выступают как архитекторы кратополитических операций, как высшая силовая элита, работающая с фоновыми цивилизационными реальностями, предшествующими переходу волевого импульса на кратополитический уровень.
Иерархия планов подводит нас вплотную к иерархии организаций, связанных с международной политикой. Самым внешним ведомством, не имеющим характера секретности, является Министерство иностранных дел. Но вместе с тем, совершенно очевидно, что адекватная деятельность его руководителей не может ограничиваться формальной сферой теории международных отношений и дипломатическими нормативами. В своей верхушке МИД оперирует с кратополитическими реальностями, и отсюда традиционная связь дипломатии и разведки.
В очищенном виде кратополитика осознается и разрабатывается в созвездии государственных служб, связанных с безопасностью, разведкой, контрразведкой, политической полицией и т. д. Это второй организационный уровень государственных структур, связанных с международной стратегией. Органы госбезопасности формируют кратополитическую картину международной политики, которая транслируется далее в форме директив Министерству иностранных дел. Кратополитически спецслужбы оперируют с реальностью, более прагматичной и жесткой, нежели дипломаты. Правовые аспекты здесь играют подчиненную роль, а реальные страгические интересы державы ставятся заведомо выше “гуманитарных” конвенций. Это очевидные истины, соответствующие реальному положению дел в любой державе и на любом историческом этапе.
Другое дело высший геополитический уровень. Здесь мы сталкиваемся с удвоенной секретностью, с организациями, само существование которых является тайной для обычных секретных служб.
Проблемы цивилизационного противостояния и геополитической раскладки сил могут адекватно рассматриваться и решаться на высшем организационном плане, где имеют дело с максимальными формами обобщения, куда сходятся нити сложной кратополитической картины, где все вещи, наконец, называются своими именами.
Можно назвать этот организационной уровень “метастратегическим центром” или “метаспецслужбами”. Речь идет об интеллектуально-аналитических структурах, которые инструктируют и консультируют высшие инстанции власти не просто в государстве, а на уровне геополитических блоков государств. В некотором смысле, эта структура надгосударственная, оперирующая категориями, превышающими уровень и компетенцию глав государств. Но вместе с тем, именно эта структура и обеспечивает стройность и последовательность действий обычных спецслужб, так как ориентирует их деятельность в глобальном ключе, помещает их в конкретный геополитический контекст, где они и начинают действовать, как правило, не осознавая в полной мере ни конечной цели, ни общих правил игры.
Эти загадочные геополитические центры по самой логике своей миссии должны иметь некоторое отношение к спецслужбам, действовать внутри них, в их среде. Вместе с тем, они не тождественны никакому конкретному подразделению этих спецслужб и не подконтрольны высшей государственной инстанции даже в тех образованиях, которые являются полноценными кратополитическими субъектами, не говоря уже о номинально суверенных государствах. Единственным исключением из этого правила являются осевые геополитические образования, которые в конкретный исторический момент выступают синонимами цивилизаций — Суши и Моря.
В этом случае и правительственный уровень и верхушка спецслужб должны, по определению, иметь о геополитике ясное представление и координировать прикладные аспекты своей стратегии с метастратегическими данными. Но и в данном случае должно существовать четко фиксированное различие между кратополитическим уровнем и центром принятия геополитических решений, поскольку такие осевые геополитические образования вынуждены решать помимо цивилизационных еще и прагматические кратополитические задачи. Таким образом, и здесь возникает необходимая организационная дифференциация, отражающая двойственность перспектив. С одной стороны, существует аппарат цивилизационно-геполитического руководства и анализа, с другой — более конвенциональные кратополитические спецслужбы. И естественно, степень секретности и закрытости геополитического сектора является намного большей, чем обычных кратополитических институтов (разведка, контрразведка, разнообразные структуры государственной безопасности и т. д.), вплоть до того, что сам факт наличия таких суперструктур вполне может оставаться “тайной” — даже не государственной, но “цивилизационной”. Это тем более важно по той причине, что на уровне геополитики ясно обнаруживается прагматический и цивилизационно обусловленный характер многих стратегических шагов, что в определенных обстоятельствах может раскрыть реальную подоплеку некоторых масштабных кратополитических действий, которую, напротив, для их успешного завершения, важно максимально тщательно скрывать.
Подобно тому, как мы вычленили три уровня понимания суверенитета, можно соответствующим образом выделить общую модель ведомств, связанных с этими тремя уровнями.
1. Министерство иностранных дел (существующее в каждом государстве, признанном международным сообществом).
2. Спецслужбы, занятые кратополитическими операциями (их центры существуют только в “великих державах”, а спецслужбы второстепенных государств являются полностью зависимыми и подчиненными филиалами этих центров).
3. Метастратегические центры геополитики (они присутствуют только в двух геополитических цивилизационных центрах, контролируя не только кратополитическую структуру самих этих “осевых государств”, но и гигантскую общепланетарную сеть спецслужб, включающую приблизительно половину самостоятельных кратополитических разведовательных и контрразведывательных организаций).
Такова полная картина международной реальности. Такова структура “секретных служб”, играющих важную роль в структурировании и контроле над этой реальностью.
Исходя из этой отправной парадигмы мы и попытаемся разобрать более общие аспекты проблемы.
Геополитика
Чтобы понять общий контекст, с которым имеют дело метастратегические организации, необходимо кратко напомнить основные положения геополитики, подробно изложенные в нашем учебнике “Основы геополитики”.
Геополитическая картина мира исходит из того, что ход истории предопределен географическими параметрами. Но речь в данном случае идет не о решающем влиянии строго внешнего природного фактора на человеческую цивилизацию, а о том, что качество пространства становится цивилизационным фактором в тот момент, когда оно переходит на уровень сознания. Таким образом, неверно в случае геополитики говорить о географическом детерминизме. География становится судьбой, т. е. превращается в собственно геополитику тогда, когда она переходит с уровня природы на уровень культуры. Иными словами, геополитика — это осознанная на уровне культуры география, ставшая цивилизационным, духовным фактом, осмысленным вектором макроцивилизационного развития.
Геополитика как наука выделяет два глобальных полюса — сушу и море. Суша порождает свой тип цивилизации, море — свой. Из этого дуализма проистекает пространственная предопределенность истории. Суша противостоит морю, море — суше. Между этими двумя реальностями, полюсами, возникает поле напряженности, которое и есть содержание истории, точнее, пространственное содержание истории, цивилизационное ее содержание. Море предрасполагает к цивилизации торгового, “карфагенского”, либерального типа, к цивилизации, основанной на идее свободного обмена, индивидуализма, социального контракта. Влажная и гомогенная природа морских просторов диктует жесткое разделение на человеческое (экипаж корабля) и нечеловеческое (однообразие морского пейзажа), на технику и отчужденную внешнюю реальность. Так возникает противопоставление человека и мира.
Суша предопределяет “римский”, иерархический, героический тип цивилизации, основанный на идее сакральности и жертвенности. В центре Суши стоит дом как культурный венец природного бытия. Человек сухопутной цивилизации укоренен в почве и живом окружающем мире, в мире качественного пространства, естественный рельеф которого предопределяет формы социальной организации и государственности.
Между Сушей и Морем идет постоянное цивилизационное противостояние, “великая война континентов”. Это динамика геополитической истории человечества.
В ходе исторического процесса обе цивилизационные формы тяготеют к тому, чтобы вобрать в себя максимальное количество территорий и очистить свой цивилизационный идеал от случайных примесей. Так постепенно складывается геополитическая картина противостояния атлантизма и евразийства. Атлантизм — последнее воплощение метастратегического вектора Моря, опирающееся на последние столетия цивилизационного развития Запада и особенно англосаксонского мира. Соответствующей атлантизму социально- экономической формацией является “либерал-капитализм”, “буржуазно-демократический мир”. В последнее столетие инициатива флагмана атлантизма окончательно переходит от Европы и Англии к США. Начиная со второй половины XX века, именно США воплощают в себе полюс Моря, оплот торговой цивилизации, Мировой Остров, гигантский торговый корабль, плывущий в мировом океане.
Противоположный евразийский, сухопутный полюс исторически формируется вокруг Москвы, и постепенно в советский период русской истории евразийский блок достигает своего максимального пространственного воплощения, раздвигая пределы цивилизационного влияния почти на половину земного шара. В этом геополитики видят не исторический произвол, но естественную и закономерную логику организации самого земного пространства, в котором акцентирован Мировой Остров (Америка, континент вытянутый вдоль меридиана) и Мировой Материк (Евразия, континент, вытянутый вдоль широты). Между Америкой и Евразией на глобальном уровне вновь воспроизводится противостояние Карфагена и Рима, завязываются узлы планетарного конфликта новой пунической войны.
Евразия имеет свою ось: это “сердцевинная земля”, heartland, совпадающая с землями России. Она находится в глубине евразийского континента, в максимальном удалении от южных и западных теплых морей, освоенных ранее атлантистами. Между “сердцевинной землей” и мировым островом лежат промежуточные пространства, наиболее значимыми из которых являются “береговые зоны” Евразии, rimlands. Эти береговые зоны подвергаются одновременно двум противоположным геополитическим импульсам — центростремительному, евразийскому, сухопутному, идущему из “сердцевинной земли”, и центробежному, атлантистскому, морскому, идущему от внешнего по отношению к Евразии мирового острова. По историческим причинам позиции атлантизма в береговой зоне особенно устойчивы и сильны на Западе и менее устойчивы на Востоке. Но с геополитической точки зрения, независимо от этого вся полоса “береговых зон” — от Западной Европы через Ближний Восток вплоть до Китая и Индокитая — представляет собой сущностно двойственную реальность, определяемую воздействием разнонаправленных сил.
Среди геополитиков нет единодушного мнения относительно того, что является наиболее значимым пространственным образованием. Первые геополитики (особенно Х.Макиндер) считали, что решающим в вопросе мирового господства является контроль над Евразией. Отсюда знаменитая максима — “кто контролирует Евразию, тот контролирует мир”.
Некоторые позднейшие геополитические школы несколько пересмотрели эту позицию, заявив, что Евразия как “сердцевинная земля” в огромной степени зависит от “береговых зон”, без контроля над которыми она остается планетарно беспомощной. Но в обоих случаях признается важность битвы за Евразию и за контроль над ее береговыми зонами.
Цивилизационная значимость “береговых зон” отмечается геополитиками и в сфере культуры, так как, находясь на перекрестье двух геополитических импульсов, соответствующих двум цивилизационным стихиям, береговые народы традиционно считаются создателями наиболее совершенных форм человеческой культуры и ареной того, что принято называть “историей”. Геополитический подход повлиял на многие современные философские и исторические школы, которые признали культуру следствием двух векторов давления противоположных разновидностей качественного пространства.
Эта кратко изложенная нами геополитическая картина мира описывает контекст и приоритеты деятельности и планирования тех секретных организаций, которые ответственны за разработку и осуществление метастратегических операций планетарного масштаба. Именно с такой картой цивилизаций, их противостояния и их пространственной диспозиции имеет дело узкая группа людей, компетенция которых намного превышает уровень глав государств и их силовых ведомств.
Независимо от конкретики государственных интересов, от благосостояния наций и экономических императивов, часто вопреки поверхностно понятой государственной и социальной целесообразности, вынужденно действуя в атмосфере строгой секретности, иерархи практической геополитики ставят и осуществляют долговременные, крупномасштабные планетарно-исторические задачи, связанные с этапами невидимой непосвященным “великой войны континентов”.
На основании даже беглого изложения основ геополитики применительно к структуре спецслужб становится ясно, что существует всего два центра метастратегической деятельности, два источника глобальной геополитической воли. Один из них представляет собой централ “атлантистских сил”, другой — “евразийских”; один стоит на страже геополитических интересов Атлантики,
моря, другой — Евразии и
суши.
Бросается в глаза, что оба центра имеют надгосударственный уровень, так как не всегда и не во всех случаях интересы даже таких осевых государств как США или Россия строго совпадают с интересами Атлантики или Евразии. Если взять эти страны как геополитические явления, то тождество интересов будет очевидным. Но на более низком и относительном уровне, эти вещи не столь понятны и не столь сами собой разумеются. И поэтому геополитические центры и организации, о которых идет речь, с необходимостью должны быть тщательно закрыты как внутри, так и вовне этих государств.
Сверхсекретный характер геополитики и геополитических центров с еще большим основанием проступает в иных государствах, нежели осевые цивилизационные центры. Здесь деятельность геополитических служб является проявлением особой воли, посторонней относительно кратополитической структуры самого государства. Поэтому для секретности здесь есть еще больше оснований. Вместе с тем, в государствах, являющихся геополитическими сателлитами или ареной противодействия двух планетарных геополитических сил — даже в том случае, если они представляют собой мощные центры кратополитического суверенитета, — необходимо постоянное взаимодействие между обычными спецслужбами, осуществляющими задачи в рамках кратополитических интересов государства, и глубоко законспирированными геополитическими централами. Иными словами, сфера действия оперативных геополитических организаций является секретной надстройкой над основным зданием традиционных спецслужб, и в осевых геополитических полюсах и во второстепенных “ауксилиарных” пространствах.
Геополитические операторы руководствуются только суммарными интересами
сушиили
моря, а остальные стратегические и кратополитические интересы своих и чужих государств представляются им второстепенными и подчиненными реальностями.
Метастратегов интересует абсолютным образом лишь интересы сухопутной цивилизации, Евразии, ее геополитическая мощь. Если эта цель входит в противоречие с локальными интересами одного из объективно евразийских государств, с конкретным правительством или социально-экономическими приоритетами отдельного народа или общества, метастратеги по уровню своего положения будут действовать вопреки локальным интересам даже в том случае, если речь идет о собственной стране, ее правительстве и населении. Это касается как представителей
суши, так и представителей
моря. Таковы закономерности геополитики как дисциплины и сферы действия.
Ордена
Все изложенное выше дает нам априорно логическую парадигму, в которую должны быть помещены модели действия и противодействия спецслужб. Эта парадигма сводится к следующей общей формуле.
Существует два геополитических центра, соответствующих
цивилизации моря и цивилизации суши. Им соответствуют сверхсекретные метастратегические организации, которые координируют, предопределяют, планируют и осуществляют шаги планетарного масштаба, надзирают над ходом борьбы цивилизаций. Это своеобразные
генеральный штаб суши и генеральный штаб моря. Иными словами, соответствующие центры решений и анализа могут быть названы “орденом Евразии” или “орденом Атлантики”.
Сам факт существования этих организаций не может быть фиксированной очевидностью, не может иметь верифицируемых конституционных или легитимных основ или документов. Этому противоречит сам цивилизационный характер их деятельности, не санкционированной никакими инстанциями и обязанной по своей природе оставаться строго секретной. В отношении этих инстанций бесполезно пытаться обнаружить их подлинное название или аббревиатуру, под которыми они фигурируют во внутренних документах. Ни таких названий, ни таких аббревиатур не существует. Эта реальность не подлежит исторически достоверной верификации, и на этом основании ее часто относят к области “мифа”. Поэтому названия, которые мы все же к ней применяем, являются в достаточной степени условными и обобщающими. Вместе с тем, на ином более конкретном и доступном историческому анализу уровне — и в первую очередь, на уровне кратополитики — постоянно прослеживается наличие ясной, последовательной, управляемой единой волей и единой логикой деятельности, которая не может быть случайной или бессознательной, не может быть сведенной к серии странных совпадений. Эта деятельность проявляется в самых разнообразных сферах политической, социальной, культурной или религиозной жизни народов, и при всем многообразии факторов отчетливо прослеживается как таковая следованием предначертанному плану.
Конечно, можно было бы отнести конкурирующую геополитическую стратегию двух альтернативных цивилизаций к “хитростям мирового разума”, к объективной логике истории, не осознаваемой людьми, действующей помимо их сознательной воли. Но это опровергается тем фактом, что при всей закрытости и неизвестности геополитической науки и ее основополагающих позиций, они все же спустя какое-то время попали в сферу внимания интеллектуальной общественности.
В этом отношении можно провести параллель с марксизмом: до какого-то времени законы “смены формаций” и “соотношения производительных сил и производственных отношений” действовали объективно без их полного осознания субъектами экономической истории (Трудом и Капиталом, антагонистическими классами и т. д.), но, начиная с определенного момента, эта закономерность осознается и становится активным учением, взятым на вооружение заинтересованными сторонами. Этот переходный момент есть точка рождения идеологии. В отношении марксизма не представляет труда исторически отметить эту точку, и показать, где начинается осознанное отношение к экономическим законам, а где это отношение инерциально и пассивно. В области геополитики аналогичный момент наметить труднее в силу крайней деликатности той области, с которой геополитика имеет дело. Но все же на рубеже ХХ века становится совершенно очевидно, что базовые геополитические принципы вполне осознаются рядом политологов и идеологов, и есть все основания предположить, что параллельно создаются и “закрытые организации”, соответствующие данной аналитической и проективной парадигме, реализующие ее на практике.
Так как подавляющее большинство современных мировоззренческих структур — идеологий, движений, партий, обществ и т. д. — возникли под прямым или косвенным воздействием европейских тайных обществ масонского или парамасонского типа (в том случае, если речь не шла о секуляризированных проекциях чисто религиозных организаций или сект), то можно предположить, что и геополитические центры имеют сходное происхождение. Утверждать это со всей определенностью невозможно, но по логике вещей дело должно было обстоять именно так или приблизительно так.
Еще раз подчеркнем, что формулы “орден Евразии” и “орден Атлантики” являются наименованиями условными. Они точно соответствуют характеру и сфере деятельности высших геополитических центров, недвусмысленно характеризуют ее направленность и ее рамки. Вместе с тем это не самоназвание и не шифрованный код. Добавление слова “орден” в этом сочетании призвано акцентировать “закрытый”, “обособленный” характер этих структур, солидарных, замкнутых, связанных строжайшей тайной и дисциплиной. Все эти черты были в какой-то мере свойственны историческим рыцарским и религиозным орденам, да и сами масоны сплошь и рядом называют себя “орденом” без всяких дополнительных пояснений.
Итак, “орден Евразии” и “орден Атлантики”. Их цели вытекают из объективной геополитической картины мира. “Орден Евразии” стремится укрепить стратегические и метастратегические позиции Heartland’а, Суши, сухопутной цивилизации, теллурократии.
На уровне стратегическом это означает максимальную интеграцию евразийских пространств вокруг “географической оси истории”, создание мощного и стратегически единого
“континентального блока”. Если рассматривать ту же задачу в географическом смысле, то она будет выражаться в необходимости распространить контроль внутриматериковых пространств Евразии (расположенных в России и вокруг нее) вплоть до ее естественных границ, совпадающих с морским побережьем.
Это означает, что первоочередной задачей “Ордена Евразии” является достижение полного контроль над “береговыми зонами” материка, rimlands, превращение всего материка в единое геополитическое пространство с осью и центром в просторах Heartland’а.
Конечной метастратегической задачей является второй этап экспансии, теперь уже основанной на покорении морской стихии, направленной на распространение геополитического контроля в регионы
мирового острова, т. е. постепенное отвоевывание Атлантики, начиная с береговых пространств американского континента, которые должны, в свою очередь, быть превращены в стратегические базы Евразии.
