Геополитическое объяснение гибели СССР, таким образом, заведомо выносится за скобки привычных интерпретаций, делающих упор только на идеологию или экономику.Поэтому и механизмы геополитического ликвидаторства должны быть найдены в особой концептуально-идеологическойобласти, которая предшествовала последующему оформлению начального импульса в ином, более приземленном и упрощенном виде. Иными словами, необходимо выяснить, каким образом руководители гигантской континентальной империи, которым было доверено управление “силами Суши”, смогли встать на путь государственного и стратегического самоубийства? Какими моделями оперировали те, кто подводил их к принятию целой цепи фатальных решений и шагов, ведущих великое государство к пропасти геополитического небытия?
      Самым простым объяснением было бы утверждение, что руководство СССР было каким-то образом (каким?) перевербовано в агентов альтернативного геополитического лагеря, перешло на службу “сил Моря”. Но такая перспектива представляется фантасмагорией. Как группа людей, контролировавших стратегически и геополитически половину мира, вошедших на вершину власти именно в евразийском государстве и отстаивая “силы Суши” вдруг внезапно в одночасье круто изменила свои убеждения и предала все свое достояние врагу? Такой поворот событий мог бы иметь место в геополитических конструкциях, занимающих промежуточноеположение между “силами Суши” и ”силами Моря”, в “береговых зонах”, на которые действуют, как правило, два вектора — извне с “Моря” и изнутри с “Суши”. Здесь можно допустить, что политическая верхушка может в какой-то момент предпочесть тот или иной геополитический вектор, выбрав себе одну из двух возможностей вопреки другой. Но у СССР как государственного выражения Суши, Евразии, никакого выбора не было.Суша не береговая зона. Суша не может выбирать что-то одно из двух. Она есть только то, что она есть; она обречена на свой собственный геополитический и цивилизационный путь. Евразия не может выбрать “атлантизм” просто потому, что, если Суша выбирает Море, она перестает существовать как таковая, “затопляется”. СССР мог бы превратиться в Мировой Остров (как это произошло с Америкой), если бы он простер свое могущество на всю Евразию — включая Западную Европу, Дальний Восток, Индию и Ближний Восток, а затем начал бы экспансию в Атлантику и Тихоокеанский регион, вытесняя оттуда Америку. Лишь в этом случае Материк стал бы превращаться в Корабль, в Остров. Любое другое развитие событий предполагало сохранение чисто континентальной линии, на всех фронтах противодействующей атлантистской атаке Моря, стратегии Анаконды, удушающей Евразию через контроль над береговыми зонами.
      Иными словами, переход от объективно евразийского курса к пособничеству атлантизму в советском руководстве не мог осуществиться осознанно и прямо, так как подобный шаг настолько противоестественен, что даже самая черная душа предателя вряд ли является подходящим местом для столь парадоксального суицидального решения, а коллективность руководства СССР исключает решающую роль личности в этом вопросе.
      Совершенно очевидно, что самоликвидация СССР есть величайшая победа “сил Моря” и триумф “атлантистской агентуры”. Но чтобы загипнотизировать мозги позднесоветских руководителей, атлантистское лобби должно было обладать особой концепцией, которая, опираясь на определенный организм влияния, сумела сбить с толку вождей евразийской империи и подтолкнуть их к фатальным шагам, но которая не была бы при этом простым изложением атлантистского видения ситуации, по определению, прямо враждебного стратегическим интересам Москвы.
       Что это за концепция?Если мы выясним это, мы вплотную приблизимся к разгадке великой драмы.

      Одним из любопытных текстов, с которого началась перестройка, была статья советника Горбачева Шахназарова под броским названием “Мировое сообщество управляемо”. Она вызвала оживление среди первой волны патриотической общественности, только что познакомившейся в самиздате с теорией о “мировом масонском заговоре”, направленном на установление “мирового правительства” и единого “мирового государства”. Шахназаров прямо говорил о реальности (почти неизбежности) такой перспективы. Статус Шахназарова и официальный тон его публикации не оставлял сомнений в том, что это не частное мнение аналитика, но одна из тем, активно прорабатывавшихся и обсуждавшихся не вершине власти. Иначе в то довольно тоталитарное время и быть не могло. Видимо, консервативные, национал-патриотические силы в ЦК и в КГБ, также почитывавшие антимасонский самиздат, возмутились поступку Шахназарова, и тема была закрыта на долгое время. Кстати, с тех пор серьезных и программных публикаций на этот счет вообще не появлялось. Поскольку партийные консерваторы давно исчезли с исторической сцены, можно допустить, что рекомендация по замалчиванию этой темы исходит и из каких-то иных, более влиятельных кругов, заинтересованных в том, чтобы несмотря на видимость “свободы слова” определенные сюжеты оставлялись вне широкого общественного внимания.
      Как бы то ни было, теория “мирового правительства” не может быть сведена исключительно к антимасонским домыслам возбужденных конспирологов, сплошь и рядом отмеченных явными признаками паранойи, что резко снижает качество их разоблачений и подрывает доверие к серьезности их информации. Эта линия восходит к религиозным учениям, согласно которым в конце времен “человечество восстановит свое единство, нарушенное с эпохи Вавилонского столпотворения”. Есть много версий этой унификационной доктрины. Часть из них имеет ярко выраженный христианский характер: тема “Третьего Царства”, “эры Святого Духа”, о чем учил еще Иоахим де Флора. Но чем ближе к современности, тем более светский, атеистически-гуманитарный, либеральный характер стали приобретать аналогичные идеи, часто, на самом деле, составляющие специфическую черту европейского “прогрессивного” масонства. По мере секуляризации, обмирщвления западной цивилизации, утопические теории объединения всех людей в едином государстве становились знаменем гуманизма, и покинув закрытые лаборатории масонских лож, широко распространились в научных, культурных, политических средах европейской, позже общезападной, элиты. В конечном итоге, все, кто верил в прогресс, должен был обратиться именно к такой перспективе в будущем, так как существование отдельных народов, наций и государств с их особыми языками, конфессиями и культами рассматривалось эволюционистами как промежуточные этапы на пути общего развития человечества — этапы, которые в какой-то момент будут преодолены, а соответствующие им институты упразднены за ненадобностью. Множество версий “мирового правительства” сосуществовали друг с другом; в некоторых случаях (мартинизм, “египетская” ветвь масонства, фундаменталистские протестантские секты, иезуиты, высшие градусы Шотландского обряда и т. д.) эта тема продолжала носить мистический, “мракобесный”(как сказали бы раньше) характер; в других случаях речь шла только о гуманистическом, социальном идеале (“Римский клуб”, проекты графа Куденофф-Каллерги, Жана Монне и т. д.); в третьих — рассматривались экономико-политические выгоды планетарной интеграции для финансово-политических элит (английское «Общество круглого Стола», «Трехсторонняя комиссия», «Бильдерберг» и т. д.). Все эти проекты объединения человечества, подчас прямо противоположные по ориентации и целям, получили название “мондиализм”, от французского “monde”, т. е. “мир”. Показательно, что существовала и коммунистическая разновидность “мондиализма”, наиболее известная под именем “мировой революции”.
      Иными словами, концепция “единого государства” является отнюдь не экстравагантной гипотезой сомнительных экзотических заговорщиков, но одной из главных тем, стоящих в центре внимания различных элит — от прагматиков (экономистов, социологов, технократов) через утопистов-гуманистов (ученых, деятелей культуры, социалистов) вплоть до реалистов (политиков, промышленных и финансовых магнатов). Собственно же “мистики”, оккультисты, фундаменталисты и “иллюминаты” (на которых, однако, чаще всего обращено повышенное внимание конспирологов) в этом вопросе занимают довольно “маргинальные” позиции, а их влияние крайне незначительно.

       Мондиализм, проект “мирового правительства” как концепция находится в серьезном противоречии с геополитикой как наукой.Хотя в обоих случаях речь идет об оперировании с довольно глобальными категориями и комплексными реальностями, — из чего может сложиться ошибочное представление о сходстве подходов, — основные принципы в корне различаются. Геополитика начинается и заканчивается утверждением неснимаемого, фатального дуализма, “великой войны континентов”, планетарной дуэли двух глобальных типов цивилизаций — “сухопутной” (евразийской) и морской (атлантистской). Этот дуализм порождает диалектику истории как в ее субъектном (человеческом), так и в объектном (географическом, ландшафтном) измерениях. Геополитика основана на утверждении о радикальной несводимости, абсолютной альтернативности этих цивилизационных типов, каждый из которых представляет “мир в себе”, законченную и самодостаточную модель, собственный универсальный тип.В такой перспективе, “мировое правительство” возможно лишь после окончательной и необратимой победы одного полюса над другим, и “единое человечество” в таком случае будет не собиранием в одно целое двух половин, но универсализацией, глобализацией, тотализацией какого-то одного типа— либо евразийского, либо атлантистского. Но так как эту цель можно представить лишь в неопределенно далекой перспективе, то геополитика предпочитает говорить не о футурологических проектах, но о выработке и реализации конкретной геополитической стратегии и тактики для достижения конкретных целей.
      Мондиализм, напротив, утверждает, по крайней мере, в теории, сущностное “гуманистическое” единство человечества, разделение в рамках которого представляются случайным, произвольным и качественно “негативным” явлением. По мере прогрессивного развития цивилизационные погрешности будут сознательно устраняться “поумневшим” человечеством, которое перейдет вначале в техносферу, что отразится в установлении власти “технократов”, “ученых” и “инженеров”, а позже — в “ноосферу”, особую стадию цивилизации, которая в чем-то напоминает концепции “информационного” или “постиндустриального” общества.
      Совершенно очевидно, что мондиализм и геополитика как две интерпретационные модели конфликтуют друг с другом.Мондиализм отрицает судьбоносность и эсхатологический смысл геополитического дуализма (как, впрочем, и сам дуализм), а геополитика его утверждает, соответственно, отрицая идеи “единого человечества” и “единого прогресса”. Если “прогресс” и существует, то его траектория и характер радикально различныв случае евразийской цивилизации и цивилизации атлантистской.
      Мы подошли вплотную к самому главному.

      Если обратиться к истории спецслужб советского периода, мы встречаемся с ярчайшим примером того, как столкнулись между собой два концептуальных подхода, интересующих нас в данном случае — мондиализм и геополитика.Речь идет о секретной операции советской разведки по разработке ядерного оружия и получения важнейшей закрытой информации от западных ученых, без которой изготовление советской ядерной бомбы было бы замедлено или вообще невозможно. Довольно объективно вся эта история описана у нашего легендарного разведчика Павла Судоплатова. В этом сюжете наглядно проявилась тайная логика концептуальной истории. Заметим, что именно с ядерным оружием связана вся система двуполярного послевоенного мира, который был самым грандиозным и внушительным подтверждением именно геополитического объяснения истории: существование двух блоков (точно соответствующих геополитическим полюсам, выделенных уже первыми геополитиками в начале века) связывало воедино целый узел географических, цивилизационных, экономических и идеологических моментов, давая тем самым блистательное подтверждение взглядов геополитиков на логику мировой истории и ее связь с географией.
      Во время Великой Отечественной войны Москва, столица “Суши”, была вынуждена из-за самоубийственного (в геополитическом смысле) поведения Германии Гитлера (война на два фронта) сотрудничать со своим основным геополитическим и идеологическим противником — либеральным капиталистическим Западом (Англией и США). Единственной концептуальной моделью, которая могла хоть как-то оправдать столь противоречивый со всех точек зрения (кроме фактологии Realpolitik) альянс, была мондиалистская модель, идея объединения “гуманного“, “прогрессивного” человечества против “фашистских людоедов” как “видовой аномалии”. Заметим, что до определенного момента мондиалистские проекты — в частности, у Тейяра де Шардена, одного из крестных отцов современного мондиализма — предполагали включение в “мировое правительство” и “фашистских” элементов, но маниакальное поведение и ярко выраженный “антигуманизм” (а также расизм) Гитлера заставили от этого отказаться даже в теории.
      Итак, среда, наиболее чувствительная к разнообразным версиям мондиализма, стала тем организмом, который обеспечивал концептуальное оформление советско-английского и особенно советско-американского сотрудничества. Но в условиях жесткого идеологического тоталитаризма (коммунистического, с одной стороны и капиталистического, с другой), все мондиалистские темы вынуждены были оставаться в значительной степени засекреченными, закрытыми, находящимися под прямым и бдительным контролем спецслужб. В СССР все детали мондиалистской операции курировались лично Лаврентием Берией и даже самим Сталиным, который был в курсе мельчайших нюансов проекта. Мондиалистские тенденции были напрямую связаны с советской разведкой, с НКВД, и, разбирая архивные дела того времени, трудно строго провести черту, где кончаются сферы концептуальных идеологем и начинается вульгарный (научный, политический или военный) шпионаж. И все же разделительная черта существует. Большинство западных ученых, таких как Оппенгеймер, Ферми, Эйнштейн, Нильс Бор, согласившихся сотрудничать с СССР в научно-технической сфере, всегда оставались лишь убежденными и искренними мондиалистами, и только некоторые — к примеру, Понтекорво — были настоящими советскими агентами.
      Показателен такой эпизод. В 1943 году Сталин устроил личную встречу с русским ученым академиком Вернадским, убежденным мондиалистом и теоретиком “ноосферы” (кстати, Тейяр де Шарден позаимствовал этот термин именно у него). Вернадский во время разговора выразил уверенность в том, что западные ученые легко откликнутся на любые мондиалистские предложения, от кого бы они ни исходили. Вера в “единое человечество” и “всеобщий прогресс”у Вернадского была настолько велика, что Сталин укорил его в “политической наивности”.В этом и состоит главный момент, позволяющий понять соотношение между геополитикой и мондиализмом. Сталин руководствуется исключительно геополитическим подходом. Для него обращение к мондиалистским настроениям ученых (советских и западных) является лишь тактическим прагматическимходом. Он хочет использовать мондиализм в строго евразийских целях, и поручает надзор за всей операцией лично Берии, НКВД, разведке, в том числе Павлу Судоплатову. Позже Судоплатов намекнет в своих мемуарах, что среди советских ученых-ядерщиков также существовала едва заметная для непосвященных демаркационная линия. Одни — такие, как Капица или Вернадский — были убежденными и искренними мондиалистами (Судоплатов говорит о них, как о носителях “дореволюционных манер”). Кстати, надо заметить, что Вернадский, бывший одно время идеологом кадетов, был связан и с масонскими кругами предреволюционной России. Другие — такие, как Курчатов, молодое поколение — были убежденными сталинистами и евразийцами, и относились к мондиалистским симпатиям старших товарищей с непониманием.
      Кстати, НКВД использовало в этот период не только мондиализм ученых, но и иные, более экстравагантные его формы — в том числе сионистскую версию мондиализма, утверждающую, что в конце времен все человечество объединитсяв служении восстановленному с приходом “машиаха” еврейскому государству. Сталин и Берия поставили на службу и это направление в сугубо прикладных, геополитических, евразийских целях, для чего был организован печально известный Еврейский Антифашистский Комитет Михоэлса, контролируемый прямой агентурой НКВД, в частности, крупнейшим советским разведчиком Хейфицем. Работа с сионистской средой оказала существенную помощь в вопросе о ядерном оружии, дублируя на ином уровне линию обращения к мондиалистским средам. Оппенгеймер и Эйнштейн “разрабатывались” НКВД именно через сионистские каналы.
      После победы над фашизмом, когда геополитические и идеологические противоречия между Западом и СССР вновь вышли на первый план, сложная система мондиалистских структур стала сворачиваться Сталиным. И не исключено, что ликвидация Еврейского Антифашистского Комитета, а равно как и репрессии против некоторых ученых и представителей творческой интеллигенции в эту эпоху были следствием демонтажа мондиалистской группировки, ставшей в определенный момент ненужной Сталину в его евразийской ориентации. Вероятно, отзвуком этих сложных конспирологических событий была последняя волна сталинского террора, имевшего ярко выраженную антисионистскую направленность.
      Трудно сказать, до какой степени мондиалистская сеть была укоренена в советском обществе, в научных средах, в верхних эшелонах НКВД. Но факт остается фактом. В случае с ядерной бомбой и на заре “холодной войны” многие важнейшие события в международной жизни, в противостоянии Запада и Востока, а также в драматических коллизиях и потрясениях политических элит (особенно спецслужб) могут быть объяснены исключительно трениями между геополитическим подходом и мондиалистской ориентациейвесомых и интеллектуально значимых социальных групп (в научных, культурных, ведомственных или политических средах).

      В 60-е годы, в так называемую “оттепель”, мы сталкиваемся с новой идеологической волной, странно напоминающей мондиализм предыдущего периода. Сам строй мысли и дискурса Хрущева постоянно выдает идею сопоставления, сравнения двух цивилизаций — советской (евразийской) и капиталистической (атлантистской) — по материальным параметрам, что имплицитно подразумевает качественную однородность. Лозунг Хрущева “догнать и перегнать Запад” (т. е. неявное признание мондиализма, единства цивилизаций, так как любое соревнование может проходить только при наличии общего, единого критерия) является строгой антитезой геополитической, евразийской максимы Иосифа Сталина: “даже самый последний человек социализма выше самого первого человека буржуазного Запада”. У Сталина — два мира, не имеющих общего знаменателя, у Хрущева — две версии одного и того же мира, причем лучшее определяется по материальному критерию.
      С оттепелью оживает целый спектр мондиалистской прослойки. Трудно однозначно выяснить, какие центры были здесь первичны. Но, судя по определенным признакам, можно выделить три полюса мондиализма хрущевского времени в оправляющемся после последних сталинских чисток обществе.
      Во-первых, научные круги физиков-ядерщиков. Здесь фигура академика Сахарова играет ключевую роль. По всем признакам Андрей Дмитриевич Сахаров был тесно связан с мондиалистски ориентированными учеными с самого раннего периода своей научной карьеры, когда над проектом ядерного оружия работали ученые с отчетливо выраженными мондиалистскими взглядами. Не исключено, что это научное лобби в СССР сумело сохранить какие-то контакты и с европейскими коллегами схожей ориентации.
      Во-вторых, почти наверняка можно утверждать, что кое-какие структуры сохранились в недрах НКВД и после уничтожения аппарата Берии и чисток нового хрущевского режима, осуществленных против предшествующих поколений чекистов. По ряду косвенных признаков можно реконструировать связь этих чекистских кругов, курировавших мондиалистские проекты еще в военные и послевоенные годы, с созданным в конце 60-х 5-м Управлением КГБ СССР, под управлением такой странной фигуры, как Филипп Денисович Бобков, ставший впоследствии заместителем Председателя КГБ СССР Крючкова. Важные сведения об этой группе были у Павла Судоплатова. Любопытно, что в определенный момент Филипп Бобков возглавлял службу безопасности группы МОСТ, глава которой — Владимир Гусинский — одновременно являлся председателем Российского Еврейского Конгресса.
      В-третьих, и это самое очевидное, мондиалистские течения сохранились в определенной части советского еврейства, увлеченной сионистскими проектами. Ясно, что эта среда естественным образом была предрасположена к таким настроениям, особенно после того, как многие евреи почувствовали разочарование в советском проекте, совпавшим с созданием государства Израиль и во многом подкрепленным антисионистскими тенденциями в СССР конца 40-х — начала 50-х.
      Можно с полной уверенностью утверждать, что мондиалистски ориентированные группы сохранились после последней волны сталинских чисток и впервые активизировались довольно ясно в эпоху оттепели.

      В 1967 году произошло важное событие, которое отмечает собой новую эру в истории мондиалистских проектов. Мы имеем в виду создание “Римского клуба”, международной организации, открыто заявившей о необходимости глобалистского подхода к решению важнейших проблем. Параллельно с этим в закрытых аналитических организациях, объединявших верхушку западной финансовой, политической и медиакратической элиты, — таких как американский «Совет по Международным Отношениям» («CFR» — «Council on Foreign Relations»), «Бильдербергский клуб», «Трехсторонняя комиссия», — активно разрабатывалась “теория конвергенции”, согласно которой в будущем признавалось вероятным слияние капиталистического строя с социалистическим в единую мировую хозяйственно-экономическую систему с общим руководством. “Римский клуб”, созданный итальянским промышленником Аурелио Печчеи и английским (шотландским) ученым Александром Кингом, рассматривался как общественная организация, призванная воплощать проекты секретных мондиалистских групп в жизнь, вовлекать в реализацию проекта видных научных и общественных деятелей.
      Самое интересное, что Советский Союз проявил живой интерес к этим проектам, делегировав в “Римский клуб” академика Джерми Михайловича Гвишиани, женатого на дочке предсовмина А.Косыгина Людмиле. Фактически, персона Гвишиани с 1972 года стала в центре официально признанного мондиалистского сектора в советских научных кругах. Тогда же по решению “Римского клуба” был создан Международный Институт Прикладных Систем Анализа (IIASA) с центром в Австрии, филиал которого был открыт и в Москве под руководством того же Гвишиани — Институт Системных Исследований.
      Оперируя с экологическими, катастрофическими прогнозами, поднимая демографическую и сырьевую проблематику, мондиалистские идеологи из “Римского клуба” постепенно подводили к тому, что геополитическое противостояние двух планетарных блоков является опасным путем развития, что противоречия между двумя системами не так остры, как это кажется, что различия евразийского и атлантистского цивилизационных укладов — результат довольно случайных исторических факторов, не отражающих никакой глубинной закономерности и т. д. Во многом мондиалистские мотивы предопределили и политику «детанта» («разрядки»), и пацифистское движение 70-х в целом.
      Конечно, брежневское руководство придерживалось все же традиционного евразийского подхода, но, тем не менее, мондиалистские тенденции в советской системе также неуклонно росли и крепли, проникая в высшие политические, научные, аналитические и идеологические среды. Помимо собственно Института Системных Исследований в ауре мондиализма находились ЦЭМИ, Институт США и Канады, АПН, значительный сектор высшей референтуры ЦК, и особенно 5-й отдел КГБ, ведающий идеологическими проектами и в силу своей специфики постоянно и на разных уровнях имеющий дело с мондиалистскими проектами и кругами.
      К 80-м годам советские мондиалисты уже контактировали не просто с “Римским клубом”, представляющимся, на первый взгляд, безобидной организацией чудаков-ученых, утопистов и гуманитариев, озабоченных судьбами человечества, но непосредственно с полномочными деятелями «Трехсторонней комиссии», которая сосредоточила в себе членов высшей элиты Запада, которые, заметим, действуя тайно и безо всяких демократических полномочий, не имели, строго говоря, никакого легитимного права решать судьбы народов мира.
      Цитируем фрагменты из конфиденциального документа Трехсторонней комиссии от 16 октября 1980 (!) года, копией которого мы располагаем.
       “Название: Токийская встреча председателей и будущая активность Трехсторонней комиссии.
      1. Пекинская встреча и возможные контакты с Советским Союзом. Следующие пункты выделяются во встрече председателей в Токио относительно договоренностей с Пекином:
       (…)
      3. Актуальная асимметрия в наших контактах с Пекином и Москвой должна быть исправлена в ближайшие недели через возобновленные контакты с господином Гвишиани. По единодушному мнению европейской, а также американской и японской групп, переговоры с Москвой должны быть возобновлены тем или иным образом, чтобы избежать антисоветской интерпретации наших китайских контактов.”
      О чем идет речь? О начале китайской перестройки, о планах интеграции китайской экономики в мировой рынок и о прощупывании путей к вовлечению в тот же процесс Советского Союза.
      16 октября 1980 года. Еще жив Брежнев, здравствует Варшавский договор, и исправно работает КГБ. Но подготовка перестройки — со всеми вытекающими последствиями — уже идет полным ходом. Работа в ведомстве Гвишиани кипит. Кстати, родная сестра Гвишиани — жена Евгения Примакова, одного из ближайших сотрудников Горбачева. Но это частность.
      Итак, постепенно выясняются тайные механизмы того, что с нами произошло. И здесь налицо одна крайне важная историческая параллель, которая расставляет точки над i.

      Вспомним, как Сталин и Берия в свое время воспользовались мондиалистскими наслоениями и соответствующими группами на Западе в своих собственных евразийских геополитических целях, оснастив благодаря тончайшей идеолого-разведовавательной операции Евразию ядерным оружием. Это пример того, как евразийство использует мондиализм в своих целях. Другим примером той же стратегии может служить организация Коминтерна и, шире III Интернационала, когда пропаганда и подготовка “мировой революции” объективно служила интересам евразийского блока.
      В 70-е-80-е годы тот же ход, та же операция повторяется снова, но уже с противоположным знаком. На сей раз мондиалистский проект используется в интересах иной, атлантистской стороны, и под видом “конвергенции”, дымовой завесы мондиалистской риторики западный полюс добивается полной победы над евразийским блоком, парализует его, разрушает остов материковой конструкции. Под предлогом отказа от двуполярного мира, от противостояния, от перспективы ядерного самоубийства человечества Запад обманом и ловкой манипуляцией заставил своего противника отказаться от геополитической логики (и от идеологической ориентации), разоружил его, но в решающий момент жестко отказался от встречных шагов и поступил с Советским Союзом и советским народом аналогично тому, как Иосиф Сталин поступил в свое время с Еврейским Антифашистским Комитетом Михоэлса, выполнившим свою субверсивную миссию в отнолшении Запада и оказавшимся в дальнейшем более не нужным.
       Складывается следующая картина: мондиализм на практике оказывается не самостоятельной доктриной, не законченным и последовательным проектом, но лишь инструментом геополитики, подсобным средством — хотя и поразительно эффективным — в идеологической борьбе между двумя цивилизационными полюсами.